Языческое мировоззрение земледельцев Восточной Европы сложилось задолго до возникновения славянской государственности. Как и другие языческие религии, религия славян основывалась на мистическом отношении к природе. У древних славян сформировался культ земли, солнца, дождя, рек, источников, т.е. всего того, что было связано с производственной деятельностью земледельца. Языческий четырехсторонний идол из реки Збруча на Волыни дает картину мира предхристианского времени. На нем изображены три горизонтальных ряда человеческих фигур, что свидетельствует о существовании в представлениях того времени трех ярусов мира – верхнего, почти бесконечного неба с устремленными вверх мужскими и женскими богами; близкого зрителю среднего – земли и нижнего – подземного, боги которого держат на себе верхние ярусы вселенной. В верхнем мире могут быть опознаны Перун с саблей и конем, Дажь бог, женские божества с рогом изобилия и коньком (Берегиня или Рожаница) и др. В славянском язычестве его «природность» усугублялась еще и тем, что в унаследованной индоевропейской трехфункциональности верховных богов явно преобладала не жреческая и не военная, а хозяйственно-природная (земледельческая) функция, что отличает славянское язычество от мифологии других западноевропейских народов. Но, как всякое другое язычество, славянское не обладало главным – духом, или понятием человеческой личности, ценности человеческой души. Более того, невычлененность идеального из материального составляла суть язычества.
Не достигшие окончательного развития и не имевшие единообразия, языческие верования восточных славян должны были уступить новым религиозным влияниям с их развитыми догмами, крепкой церковной организацией, красивой службой. К концу Х в. Киевская Русь оставалась, по существу, единственной большой восточноевропейской страной, окруженной народами, исповедовавшими монотеистические религии – иудаизм, христианство, ислам. Молодая языческая Русь, хотя и стала уже известной за своими рубежами, не могла похвастаться особым политическим, духовным авторитетом. Окружавшие ее народы, не только западные и восточные, считали себя выше Руси.
Наступил период, когда государству надо было серьезно определить свое положение в ряду других евразийских стран и народов. В «Повести временных лет» это вылилось в большой раздел так называемого «выбора веры», который состоял не только из встреч Владимира с булгарскими, римскими, еврейскими миссионерами и греческим философом, но и посылки князем своих мужей в те страны, от лица которых они выступали. Выбор, как известно, пал на греческую веру. Причины такого шага носили как политический, так и эстетический характер. Во многом это объясняется традиционной связью Руси в IX-X вв. с Константинополем и со славянами в Центральной Европе и на Балканском полуострове, также находившимися в тесном общении с Византией. В то же время присутствовавшие на богослужении в Софии Константинопольской «славные и умные» мужи Владимира были так очарованы церковной красотой и зрелищностью, что «не свемы – на небе ли есмы были ли на земле». Их поразила красота, которую «невозможно забыть». Подобное мирочувствование имело глубокие корни, ибо восточнославянское язычество было более близко восточному христианству, богатому ритуалами, наглядной изобразительной символикой, театральностью храмового действа, подчеркнутой эстетизированностью обрядовой стороны религии, ее праздничностью.
Принятие в 988 г. Русью христианства – восточной его ветви, впоследствии православия, политически и духовно связывало ее части друг с другом, открывало более широкие перспективы для развития контактов с Европой. Многие варварские обряды уходили в прошлое. Но среди всех исторических значений крещения Руси самым важным представляется утверждение нового мировоззрения, нового типа сознания. На смену жизнелюбивому, оптимистическому язычеству шла вера, которая требовала ограничений, строгого выполнения нравственных принципов. Смена духовных и нравственных приоритетов на Руси происходила без иностранного вмешательства. Это было ее внутреннее дело, и она сама сделала свой выбор. Христианство утвердилось на Руси к XII в. Оно создавало широкую основу для объединения древнерусского общества, формирования единого народа на основе общих принципов.
По своему происхождению русское православие представляет взаимодействие трех сил: греческой веры, принесенной монахами и священниками Византии, славянского язычества, которое встретило эту новую веру, и русского народного характера, который по-своему принял византийское православие и переработал его в своем духе*. Но все же русское православие есть нечто иное, чем православие византийское. Византинизм как готовое, сложное, обставленное подробными ритуалами вероучение было внесено в страну сплошь языческую, населенную народом совершенно иного склада, чем тот, который создал византийское понимание христианства.
* См.: Флоренский П. Сочинения. М.: Мысль, 1994. Т. 1. С. 641.
Условия жизни русского народа определили своеобразное толкование сущности религии. В противовес рассудку для православия характерен перевес культа, и в частности обряда, над учением и моральной стороной христианства. Брань, драка, пьянство – меньший грех, чем нарушение поста: участие в богослужении более спасительное дело, чем чтение Евангелия и т.д. Русский народ усваивал христианство не по Библии, а по прологу (жития святых), просвещался не проповедями, а богослужением, не богословием, а поклонением святыням. Строгое подчинение церковным постам, обязательное посещение служб, молитва перед каждым делом пронизывали жизнь насквозь. Иными словами, уровень христианизации большинства населения был весьма поверхностным (формально-обрядовым), предопределившим его невежественность в элементарных религиозных вопросах и наивное толкование основ вероучения. Православие не захватило человека целиком. Оно руководило лишь религиозно-нравственным бытом русского народа, регулировало времяпрепровождение, семейные отношения, в то время как в ежедневном обиходе, в будничных привычках и понятиях был предоставлен простор самобытному творчеству, основанному на язычестве.
Сложился православно-языческий синкретизм* с его системой праздников, обрядов, мировоззренческих образов, ставший укладом жизни, бытовой нормой. Все работы, связанные с земледельческой практикой (севом, сенокосом, жатвой) были обставлены множеством магико-подражательных и предохранительных обрядов, различными обрядово-ритуальными жертвоприношениями, молениями, богослужениями, крестными ходами. Все события жизненного цикла человека – рождение, крестины, венчание, свадьба, погребальные и поминальные обычаи – также сопровождались соответствующей обрядностью, имевшей практический смысл и магическую направленность.
* Синкреатизм – смешанность, смешение, взаимопроникновение различных форм религии в процессе исторической эволюции.
Наряду с этими обычаями составной частью повседневной жизни были многочисленные остатки религиозных языческих празднеств, которыми обычно сопровождались различные моменты в жизни природы (ее пробуждение, осеннее замирание и т.д.). Хороводы, пляски, игры, прыганья через костры, завивание венков представляли, по терминологии отечественного культуролога М.М. Бахтина, устойчивые черты карнавального мироощущения – яркого, оптимистического, кощунственно-насмешливого. Насколько разгульный, разнузданный характер носили эти празднества, показывает упорная и долговременная борьба с ними духовенства. Немалую роль в мироощущении людей играла вера в лесных духов, лешего, русалок, ведьм, кикимор и особенно в домовых, а также в способности ворожей, знахарей, шептунов, знающихся с темными силами.
Таким образом, сформировался особый тип русского массового православия – формального, невежественного, синтезированного с языческой мистикой и практикой. Как говорил Бердяев, «православие без христианства».
Православие выступило этическим регулятором средневекового общества – основой его духовной жизни, общественных идеалов и культурных ценностей. Для религиозной этики характерно вычленение смертных грехов или страстей, борьба с которыми составляла основу праведной жизни. Это – чревоугодие, блуд, алчность, гнев, печаль, уныние, тщеславие и гордость, грехи, символизирующие отпадение человека от Бога.
Русское православие ориентировало человека на покорность и смирение, духовное преображение, стимулировало стремление к самосовершенствованию, приближению к христианским идеалам. Это способствовало распространению такого неизвестного западному христианскому миру феномена, как духовность. Его главное основание: непрестанная молитва, покой и сосредоточенность – собирание души. Ум должен не блуждать, не мечтать, а отражать и осознавать все движения сердца. Так достигается преображение естества человеческого, его обожествление. Иными словами, для православия наиболее важны духовная, внутренняя жизнь человека, внутренние его побуждения. Утверждая, что внутреннее, духовное определяет внешнее, православие тем самым выстраивает определенную систему ценностей, в которой дух главенствует над материей, духовное обусловливает телесное. Убежденность русского православного сознания в том, что именно внутренние, духовные качества человека определяют степень его совершенства, вела к формированию идеала «быть», а не «иметь» (по терминологии Э. Фромма).
На формирование отношения к собственности в русском религиозном сознании большое влияние оказал монашеский идеал. В нем собственность, имущество, все материальные блага делаются благом лишь тогда, когда становятся общим достоянием и по-братски распределяются между всеми. Прикрепление их к одному человеку и эгоистическое владение благами есть не что иное, как проявление демонизма. Совместная трудовая деятельность, коллективное владение каким-либо имуществом подразумевали в своем идеале соборность, понимаемую не как механическое объединение людей во имя исполнения какой-либо задачи или добровольное объединение для общих действий, а как органическое единение, братство во Христе. Соборность не умаляет свободу личности, связанной с другими свободными личностями не принудительно и не в силу необходимости, а узами любви, т.е. соборность – это само пребывание в общении и любви.
Соборность не равнозначна коллективизму, в известном смысле она противоположна ему, ибо в нем человек перестает быть высшей ценностью. Коллективизм заменяет собой совесть, способность к самостоятельным и независимым суждениям и оценкам. «Возлюби нищету, нестяжание и смирение»,– говорил преподобный Нил Сорский. Русское православное сознание видело в бедности не просто социальное состояние, но нечто подобное высшему призванию, высшей свободе, почитало бедность, а богатство представляло, напротив, нравственно сомнительным. Бедность сама по себе уже как бы предполагала добродетельность, а богатство – порок. Совершенно обратное мы видим во многих протестантских исповеданиях, считавших материальное благополучие и процветание свидетельством угодности Богу, бедность же воспринимавших как заслуженную кару за грехи.
В православии мы видим совершенно иной, чем в западном христианстве, подход к оценке физического и умственно труда – труд по перекапыванию грядок не хуже и не лучше какой-либо умственной творческой работы. Высшим признавался труд молитвенный, созерцательный, то «умное делание», которое предполагает высшее из всех возможных творчеств – творчество самого себя в сотрудничестве с Богом. К нему, кроме монахов, призван каждый христианин вне зависимости от социального и имущественного положения. Для православного сознания невозможно принять тот «рационалистический» дух, который религиозно санкционирует буржуазную предприимчивость, поощряет стремление к обогащению, дает возможность с гордостью глядеть на свой процветающий бизнес, на «честно нажитые деньги» как на доказательство «избранности» и «спасенности».
Подобным было отношение русского религиозного сознания и к проблеме вознаграждения за труд. Русскому человеку было свойственно стесняться просить адекватную плату за свой труд, он боялся тем самым проявить гордыню и жадность. Для спокойной совести представлялось надежнее отдать часть своего труда даром. Идеалом в этом смысле выступал преподобный Сергий Радонежский, спросивший за свой труд по постройке сеней только несколько кусков черствого хлеба. Такие принципы совершенно чужды западному менталитету, воспитанному на поисках строгой адекватности между затраченным трудом и его вознаграждением.
С отличным от западного подхода к разным видам и формам труда связан и характерный для православного русского пути подвиг социального опрощения. Любовь к абсолютной бедности, приближающееся к юродству социальное уничижение всегда были отличительной чертой русской святости. Идеал социального опрощения переворачивал всю социальную пирамиду, опровергал мирское представление о социальной иерархии, престижности и почете. Он формировал убеждение, что существует иная, высшая иерархия, верхние ступени которой занимают духовно наиболее совершенные. И это значительно важнее всех мирских и преходящих ценностей, богатства, почета и славы.
Православие влияло и на общественно-политическую организацию, не вмешиваясь непосредственно в дела светской власти. Власть «настоящего» православного царя объявлялась силой, соединяющей земной и небесный порядок, гарантом возможного будущего «спасения после смерти». Если в западной религиозной среде верования толкали человека к активной экономической деятельности (ее успех помогал убедиться в своей «избранности», в грядущем индивидуальном спасении), то в русском континууме перед человеком открывался не экономический, а политический путь «спасения», причем с сильной коллективной составляющей. На Западе воплощением смысла жизни стали оценки рынка, богатство, в то время как у нас сближение сущего и должного было реализовано в форме коллективного движения к лучшему будущему, в идеалах социальной справедливости. Этатизм, приоритет государственного начала, также характерная черта общественного сознания русских. Интересы государства воспринимались как интересы лично каждого. Личность никогда не представляла самоценности, она всегда растворялась в государстве, общине. Идеалом оставались вера и соборность (по типу религиозной общины), а не знание и последовательный индивидуализм. Таким образом, православие сформировало основные черты общественного сознания, всю систему базовых ценностей.
Вскоре после официального введения христианства на Руси была создана первоначальная организация русской православной церкви в форме митрополии константинопольского патриархата. Вместе с тем, будучи епархией византийской церкви, она очень рано обрела черты, делавшие ее в значительной степени национальной. Такой ее характер находил выражение в том, что эта епархия совпадала с государственными границами Руси XI-XIII вв., киевский митрополит осуществлял свою власть по всей стране, в том, что богослужение велось на славянском языке, что уже в XI в. на Руси было кодифицировано собственное церковное право и что уже тогда она приобрела первых местных святых, принадлежащих к правящей династии. В XI-XIII вв. на Руси получили широкое распространение монастыри, игравшие важную роль в социально-политическом и культурном отношениях.
Возникновение церковной организации по инициативе княжеской власти и материальной помощи последней обусловили ее зависимость от государственной власти. Такое положение объясняется и влиянием византийского образца отношений между императорской властью и церковью. Монголо-татарское нашествие и установление над Русью политического господства завоевателей несколько изменили положение церкви. Она стала вассалом ханов. Но вместе с тем русские иерархи получили возможность отстаивать свои интересы в Орде независимо от княжеской власти. Для завоевателей было очень важно иметь на Руси политическую, экономическую и идеологическую силу, оказывавшую влияние на все русское общество. В условиях раздробленности и сепаратизма отдельных княжеств возросло значение церкви, остававшейся единственной организацией, с которой считались и завоеватели, и русские князья.
В 1299 г. центр русской церкви был перенесен из Киева во Владимир. Церковь становится активным и влиятельным участником политической борьбы, развернувшейся в XIV–XV вв. в связи с процессом объединения русских земель, нередко выступает как идейный вдохновитель борьбы против ордынского ига. К исходу первой четверти XIV в. значительно усиливается Москва. Еще не став стольным городом великого княжения, Москва уже сделалась общерусским церковным центром: туда была перенесена митрополия. Союз церкви с московскими князьями был окончательно закреплен, и Москва приобрела мощного и влиятельного союзника в противоборстве с Ордой. Так, идейным вдохновителем противостояния Мамаю выступил настоятель Троице-Сергиева монастыря под Москвой Сергий Радонежский, благословивший князя Дмитрия Ивановича на эту борьбу. Преподобный Сергий жил в переломный момент в истории русского народа, когда формировалось его национальное самосознание. Будучи духовным лицом, он сыграл видную роль в политической жизни. Сергий дал понять русским воинам, что предстоит не очередная схватка с татарами, а священная война. Став родоначальником нового направления монашеской жизни, он утвердил в русской жизни эталон нравственности. Лишь в силу этого он мог стать вдохновителем и государственного, и культурного строительства, духовным учителем, символом России.
Отстаивая свое монопольное положение в области идеологического воздействия на народные массы, русская церковь в средние века вела упорную борьбу с другими религиями, насаждая представление об исключительности православия. Она проповедовала религиозную нетерпимость, враждебность к другим народам, странам, ненависть ко всему иноземному.
После падения Константинополя в 1453 г. Москва стала средоточием православия. В начале XVI в. оформилась идея о Москве как «третьем Риме». Эту идею сформулировал игумен псковского Елеазарова монастыря Филофей в своих посланиях великому князю Василию III. Согласно его взглядам, прежде существовало два мировых христианских центра: Древний Рим, который пал ввиду отхода от «истинного христианства», и затем Византия, которая пошла в 1439 г. на унию с католической церковью. И теперь «избрана богом» Москва – единственный законный наследник Древнего Рима; «четвертому же Риму не бывать».
Московская православная церковь, изолированная от христианского мира, который менялся, создавала особую атмосферу, пронизанную религией. Происходила интенсификация духовной жизни. Для этого времени характерно продвижение монашеских идеалов в общество. Церковная жизнь приобрела черты фанатизма, расцветал культ жертвенности. Особенно почитаемы в обществе стали юродивые, блаженные, пустынники, отшельники, затворники. Именно этот период в русской истории с интенсивной духовной жизнью, идеалами духовного подвижничества получил название Святой Руси.
Вселенские настроения в «третьем Риме», согласно которым Москва единственная сохранила чистоту православия и призвана заменить погибшую Византию, усилились после принятия Иваном Грозным царского титула. Для церковных идеологов стало как бы само собой разумеющимся, что подле православного самодержца должен стоять патриарх, как это и было прежде в Византии.
По отношению к православному Востоку русская церковь, несмотря на свою экономическую и политическую силу, внешне продолжала находиться как бы в подчиненном положении. Необходимо было ликвидировать эту номинальную зависимость, приведя правовое положение русской церкви в соответствие с ее фактическим положением в системе других православных церквей. Учреждение в 1589 г. в России патриаршества закрепило независимость русской церкви в нормах канонического права. Она стала автокефальной.
Поскольку господствующая церковная идеология не только давала теологическое освящение светской государственной власти, всецело подчиняла общественное сознание, но и обладала огромным имуществом, то первые проблески свободомыслия и социального протеста принимали форму богословских ересей, высший пик которых приходится на XIV–XVI вв.
Первой оригинальной ересью русского средневековья, возникшей в середине XIV в. в Новгородско-Псковских землях, стало стригольничество («проросла» ересь от дьякона Карпа, «художеством стригольника» – цирюльника). Стригольники выступали с критикой официальной церкви в отношении как ее догматов, так и внутренней организации. В своей массе они уклонялись от церковных обрядов. Благодаря им на Руси оформились гуманистические требования социального и общечеловеческого равенства, религиозной веротерпимости, свободомыслия, пробудилась в обществе страсть к спору, полемике. Церковь принимала самые крутые меры для подавления еретических выступлений. В 1375 г. в Новгороде была произведена казнь еретиков.
Развитие критического отношения к церкви привело к появлению в 70-х годах XV в. новой ереси, противники которой назвали ее участников «жидовствующими». Центром распространения ереси, как и столетием раньше, явился Новгород. Она стала своеобразным продолжением стригольничества, хотя и отличалась по своей религиозно-теологической форме. Начало ереси было положено неким евреем Схарией. Антитринитарии не признавали догмата о троичности Бога (отсюда и другое название этой ереси), как противоречащего тезису о единобожии. Около середины 80-х годов XV в. образовался московский кружок еретиков во главе с Федором Курицыным, приближенным Ивана III, выполнявшим сложные дипломатические поручения. Московский кружок имел иной социальный облик – он состоял преимущественно из представителей светских феодалов, связанных с великокняжеской властью. В нем участвовали купцы, но не было значительного слоя низшего духовенства, столь характерного для новгородских еретиков. Московские еретики больше связывали свои идеи с задачами государственной централизации. Наиболее характерной чертой их взглядов было отрицание монашества, вытекавшее из их критического отношения к церковно-монастырским богатствам. Новгородско-Московская ересь конца XV–начала XVI в. развивала идеи, которые в конечном счете могли привести к реформации церкви, так как рационалистическая критика богословских догм открывала путь к подрыву основ религиозного мировоззрения.
Выход древнерусских антитринитариев на арену духовной жизни знаменовал начало той европеизации Руси, которая приняла широкий размах в XVI-XVII вв. Они разрушили традиционные стереотипы мышления, внеся в него элементы секуляризации и просвещения. Прославление еретиками разума, знаний свидетельствовало о пробуждении в московском обществе конца XV–начала XVI в. стремления к образованности, что способствовало подрыву основ православной ортодоксии, развитию научных представлений. Подобные идеи пользовались сочувствием в правительственных кругах, окружении самого князя.
Таким образом. Московская Русь начинала менять свои ориентиры, а византийская традиция шла на убыль. Великокняжеская власть, достигшая всей полноты единодержавства, в поисках надежной идеологической опоры не останавливалась даже перед поддержкой еретических движений. Это вынуждало церковь отходить от прежних позиций. В ее рядах усилилось брожение, зрел первый крупный раскол, принявший формы нестяжательства и иосифлянства. В центре споров был вопрос о монастырском землевладении, о роли производительного труда, его месте в системе ценностей. Главным идеологом нестяжательства был духовный наследник Сергия Радонежского Нил Сорский. Его учение, проповедовавшее восстановление идеала общинной жизни в монастырях, включавшее в себя принципы равенства, обязательного труда и самоотречения во имя спасения души, стояло близко к идеологическим постулатам западноевропейской церкви – спасению через труд, идеалу «молись и работай», т.е. к тем идеям, воплощение которых в жизнь обеспечило Западной Европе «прорыв» в будущее, заложило основы «духа» капитализма.
Однако на деле победило другое направление, представленное иосифлянством, в идеологии которого получили последовательное воплощение тенденции к стяжанию, обогащению, с одной стороны, и трезвый политический расчет, ориентация на «собирание Руси» – с другой. Их лидером был игумен Волоколамского монастыря Иосиф Волоцкий, в миру Иосиф Санин. Он, как и Нил Сорский, стоял за реформу монастырей для поднятия их авторитета. Но если Нил видел выход в аскетизме и нравственном усовершенствовании монахов, то у Иосифа на первый план выдвигалась строжайшая монастырская дисциплина. В его идеологии положительный идеал созидания был подменен отрицательным идеалом повиновения и покаяния. Он не считал физический труд обязательным для монахов.
Победа иосифлян означала, что главные ценности христианства – спасение души после смерти, с одной стороны, и труд как ценность, с другой стороны, были отделены друг от друга, даже противопоставлены друг другу. Основной формой деятельности по спасению души в православии стала заупокойная молитва. Это вело к снижению нравственного уровня общества, так как позволяло людям меньше думать о своих грехах в надежде, что они будут замолены другими после смерти. В результате труд не вошел в систему основных духовных ценностей русского человека. Ценность личности лишилась важной идеологической базы и уже не могла стать ценностью номер один, что обусловило становление в качестве главной ценности государства.
В обстановке усиливающейся секуляризации и европеизации страны Иосиф Волоцкий был едва ли не единственным церковным идеологом конца XV–начала XVI в., который бесповоротно встал на позиции светской централизации, разработал теорию, обосновывающую право московских князей на абсолютное «самодержство». Благодаря этому политическая линия Иосифа Волоцкого приобрела прогрессивное значение и куда более соответствовала новому положению объединяющегося государства, чем консервативное направление заволжских старцев с их стремлением создать независимую от светской власти церковь [7, с. 89]. Начатое Иосифом идеологическое возвышение самодержавной власти стало нормой русской политической мысли в XVI-XVII вв.
Ереси середины XVI в. очень близко подходят к новгородско-московским антитринитариям, что свидетельствовало о преемственности антицерковной мысли в средневековой Руси. Но в отличие от всех предшествующих ересей они впервые выразили антифеодальную тенденцию, подвергнув острой критике все более усиливающееся закабаление крестьян, свидетельствовали об идейном оформлении крестьянско-плебейских еретических движений. Так, ересь Матвея Башкина, служилого сын боярского, организовавшего в конце 40-х–начале 50-х годов XVI в. московский кружок вольнодумцев, была направлена против происходивших параллельно процессов возвышения самодержавной власти, роста господства церкви, закрепощения крестьянства. Жизнь первого заступника страждущей «нищеты» закончилась в 1554 г. трагически. «Его велено было вывести из Кремля, посадить в деревянную клетку и сжечь» [3, с. 105].
Башкин не был одинок в своем стремлении помочь «срабным» – рабам. В их защиту с еще большей силой прозвучало «новое учение» Феодосия Косого. Беглый холоп Феодосий Косой, постригшись в монахи, создал учение, поставившее его в один ряд с выдающимися мыслителями XVI в. Он отвергнул не только феодальную церковь с ее иерархией, догматами и обрядами, но и всю систему феодальной эксплуатации, господства и подчинения, придал раннехристианскому вероучению черты совершенно радикальной системы, сделав принципиальное заключение о равенстве народов. В 1554 г. доставленный в Москву из Заволжья со своими учениками на собор Феодосий Косой успел до разбирательства и осуждения бежать в Литву, где его «новое учение» было быстро подхвачено простым людом и разнесено по Украине и Белоруссии.
В XVII в., несмотря на зарождение новых социально-экономических явлений, церковь стремилась сохранить свою роль. Между тем в жизни общества, особенно в городах, изменялось соотношение мирских и церковно-религиозных потребностей людей в пользу первых. Следствием этого стал рост религиозного индифферентизма. Неудовлетворенность церковными службами и обрядами способствовала росту влияния на духовную жизнь людей скоморошества и развлечений, которые церковь объявила языческими и несовместимыми с православной верой.
Кроме того, русская церковь за долгий период обособленного существования прониклась множеством всевозможных обрядов, разобщавших ее с общеправославной традицией. Из всех «нестроений» церкви особенно бросались в глаза беспорядочность и небрежность в богослужении, отсутствие единообразного богослужебного чина, что выражалось в сохранении местных различий в порядке совершения служб и обрядов, в разных составах почитаемых святых и отсутствии единообразных богослужебных текстов. «Нестроением» являлось также отличие богослужебного чина, принятого русской церковью, от чина других православных церквей, «зазорное» поведение «белого» и «черного» духовенства. Нужна была реформа церкви.
Церковные преобразования связаны с личностью Никона, возведенного на всероссийское патриаршество в 1652 г. Царь Алексей Михайлович считал его единственным иерархом, способным справиться с этой трудной задачей. Вместе с тем Никон имел устойчивое представление о превосходстве церковной власти над государственной, ставил своей целью победу над светским мировоззрением, которое постепенно утверждалось, мечтал превратить Московское государство из провинции христианского мира в центр, равный Царьграду. Таким образом, в деятельности Никона переплелись интересы государства, потребности церкви и личные амбиции властолюбивого патриарха, стремившегося занять по меньшей мере равное с царем положение в управлении Россией.
Следствием же умеренной церковной реформы явилось то, что русское общество оказалось в глубоком и трагическом расколе. Сама реформа, силовые методы ее проведения вызвали широкое недовольство. Введение новых обрядов и богослужения по исправленным книгам многие восприняли как введение новой религиозной веры, отличной от предыдущей, «истинно православной». Возникло движение сторонников старой веры – раскол, родоначальниками которого были провинциальные ревнители благочестия – протопопы Иван Неронов, Аввакум Петров, Даниил Логгин. Большинство же сторонников старой веры составили посадские люди и крестьяне, недовольные укреплением феодально-крепостнического режима и ухудшением своего положения, что они связывали с нововведениями, в том числе и в религиозно-церковной сфере.
Вместе с тем Никон не пожелал удовлетвориться второй ролью в государстве. Опираясь на принцип «священство выше царства», он попытался полностью выйти из подчинения светской власти. Будучи личностью незаурядной, энергичной, Никон все же не смог одержать верх в борьбе против царя. Его позиция отражала исторически обреченный, запоздалый всплеск претензий духовной власти на приоритет перед светской. Царю удалось добиться победы при поддержке зарубежных патриархов, которые в декабре 1666 г. осудили своего собрата и лишили его высшего церковного сана. Крушение Никона стало важным этапом на пути утверждения абсолютизма в России. Оно в известной степени подготовило радикальный шаг Петра I, связанный с фактическим упразднением патриаршества в 1700 г.
Раскол и оформление старообрядческой церкви были показателем падения влияния официальной церкви на народные массы в последней трети XVII в. Идеологии раскола были присущи как консервативные, так и прогрессивные черты. К первым можно отнести идеализацию и защиту старины, проповедь национальной замкнутости, враждебное отношение к распространению светских знаний и пропаганду принятия мученического венца во имя «старой веры» как единственного пути спасения души. Эти идеи породили практику «огневых крещений». В психозе массовых самосожжений гибли сотни и тысячи людей.
К прогрессивным сторонам идеологии раскола следует отнести освящение и оправдание различных форм сопротивления власти официальной церкви и феодально-крепостнического государства, разоблачение репрессивной политики царской и церковной властей в отношении старообрядцев и других верующих, не признававших официальную церковь, и оценку этой политики как действий, противоречащих христианскому вероучению. Вожди раскола в 70-е годы XVII в. подошли даже к оправданию народных восстаний своего времени. Эти черты идеологии и преобладание в составе участников крестьян и посадских людей придали расколу характер социального, антикрепостнического по своей сути движения, что выявили народные выступления последней трети XVII в. Кроме того, в обстановке крутой ломки сложившихся социальных форм и духовно-идеологических устоев именно старообрядчество, несмотря на свою эсхатологическую сущность, даже фанатизм и житейскую отрешенность, сохраняло преемственность в развитии национального самосознания и культуры.
Полоса репрессий против идеологов раскола, отказавшихся от примирения с официальной церковью, завершилась в апреле 1682 г. сожжением содержавшихся в тюрьме Пустозерска протопопа Аввакума и его товарищей по заключению.
Русская церковь давно проявляла усердие в борьбе с западными влияниями. В XVII в. эту борьбу осложнило то, что восприимчивыми к взглядам западного толка оказались царская фамилия и столичные светские феодалы, несшие службу при Царском дворе. Ставший патриархом с 1674 г. подозрительный Иоаким был непримиримым врагом всего «латинского» и, кроме того, сторонником никоновского положения «священство выше царства». Проводниками «латинства» из духовных лиц были монахи Симон Полоцкий и его ученик Сильвестр Медведев. Симон Полоцкий в 1664 г. по приглашению царя Алексея Михайловича прибыл в Москву на должность наставника царских детей. Он принадлежал к особому сословию духовных лиц, которые появились в России после воссоединения с ней Украины и были совершенно раскованы в религиозном отношении, веря преимущественно в разум, мирские науки. В большинстве своем они получали образование в западноевропейских университетах, где проникались сознанием широкой веротерпимости и уважения человеческого достоинства. Симеон Полоцкий тяготел к западной образованности, фактически став первым светским профессиональным писателем в Московском государстве. Созданная им атмосфера просвещения и духовности разлагала средневековый мир догматизма, открывала перед Россией просторы интеллектуального развития. Вот почему он проявлял так много заботы об открытии в Москве академии как всесословного учебного заведения, выпускники которого могли поступать как на гражданскую службу, так и посвящать себя духовным занятиям.
Во второй половине XVII в. противовесом просветителям были грекофилы. Каждая из группировок пыталась реализовать собственную программу, опираясь на одну и ту же силу – царскую власть. Идейными вдохновителями грекофильства становятся братья Иоаникий и Софроний Лихуды, прибывшие в Москву от константинопольского патриарха в 1685 г. Усилению грекофилов во многом способствовала поддержка «мудроборчески» настроенного патриарха Иоакима. Церковные ортодоксы предприняли настоящее наступление против все усиливающейся секуляризации духовной жизни, рассчитывая удержать мистико-аскетические традиции восточного православия.
После смерти Симеона Полоцкого против «мудроборцев» выступил его ближайший ученик Сильвестр Медведев, также отстаивавший идеалы просвещения свободомыслия. Как и его учитель, Сильвестр боролся за учреждение Славяно-греко-латинской академии. И хотя в 1686 г. академия была открыта, она не стала центром светских наук и просвещения – Иоаким отдал ее в руки братьев Лихудов, ярых поборников церковности и мистики, выступавших против распространения в России западного влияния. Сильвестр Медведев за свою приверженность разуму, образованию и просвещению в 1691 г. был казнен, став жертвой самого нелепого обвинения в средневековом «чародеянии» – колдовстве.
События последней трети XVII в. показали, что, отстаивая свои политические интересы, церковная власть превратилась в серьезное препятствие на пути прогресса. Она мешала сближению страны с западными государствами, усвоению их опыта и проведению необходимых реформ. Россия же жаждала новой правды, правды мирской, истинной. Она стояла на пороге Просвещения.
