Южнорусское летописание XII и XIII ВВ. 2 страница

-44-

понимаемое как разложение текста на погодные записи и отдельные сказания, всегда произвольное и совершенно бесплодное.
Работы А. А. Шахматова, обогатившие науку правильным мето­дом в деле изучения летописных текстов, вышли из обычного тогда уже в науке и вечно нового «вопроса о Несторе», и если значение этих работ переросло «вопрос о Несторе» и дало возможность го­ворить об истории нашего летописания на всем его протяжении, то это был результат правильно указанного метода и широко постав­ленного изучения для не очень широкой, в существе, темы. Шахма­тов исходил из положения о правильности шлецеровской попытки установления текста «Нестора» или «Повести временных лет» преж­де изучения этого текста как литературного или исторического памятника и поставил себе ту же ученую задачу, какую ставил ког­да-то Шлецер, т. е. задачу восстановления первоначального текста «Повести временных лет». Но к задаче восстановления первоначаль­ного текста «Повести временных лет» Шахматов приступил, пра­вильно определяя все летописные тексты, в которых читается «По­весть временных лет», как своды, т. е. соединение нескольких летописных текстов. «Повесть временных лет» сохранилась в этих разных летописных сводах как начало, и необходимо было опре­делить сначала в каждом отдельном случае, из каких летописных текстов сложился изучаемый свод, чтобы в них определить их тексты «Повести временных лет», давшие в изучаемом своде комбинирован­ный текст «Повести». Такая задача при наличии огромного лето­писного материала, совершенно нетронутого в смысле разложения его на переплетающиеся летописные своды, требовала многолетнего труда и большой настойчивости. Шахматов, начав анализ известных в науке летописных сводов, составлял в каждом отдельном случае небольшое исследование, где сначала давал анализ изучаемого сво­да, а затем - изучение текста «Повести временных лет» в данном своде. Затем Шахматов стал расширять круг вовлеченных в научный оборот летописных сводов, привлекая из рукописных собраний но­вые, до него неизвестные своды, только в редких и особенно ярких случаях публикуя о том отдельные статьи («Симеоновская летопись XVI в. и Троицкая начала XV в.»; «Ермолинская летопись и Ростовский владычный свод»; «О так наз. Ростовской летописи»). ¹¹⁾ Так составился большой труд, не предназначавшийся для печати, а служивший исследователю подготовительным фондом. Только в 1938 г. этот труд был напечатан под заглавием: «Обозрение русских летописных сводов XIV-XVI вв.» (в издательстве Академии наук СССР). На основе этого изучения Шахматов дал два больших труда по русскому летописанию, имевших обобщающий характер и служивших той же подготовкою автора к выполнению его основной задачи восстановления первоначального текста «Повести временных лет»: «Общерусские летописные своды XIV и XV вв». (в ЖМНП за 1900 г. № 9 и 11 и за 1901 г. № 11) и «Разыскания о древнейших русских летописных сводах» (1908 г.). Только в 1916 г., т. е. через 26 лет после решения Шахматова восстановить текст «Повести вре­менных лет», появилась в свет его работа под названием: «„Повесть

-45-

иных лет"», т. I: Вводная часть. Текст. Примечания». Смерть А. А. Шахматова (в 1920 г.) не дала возможности автору подготовить к печати II т. «Повести» (Источники «Повести»), который будет скоро опубликован в «Трудах Института древнерусской литературы» в том виде, какой он имел к моменту смерти автора. ¹²⁾
Вовлекая в изучение все сохранившиеся летописные тексты, определяя в них сплетение в большинстве случаев прямо до нас не сохранившихся летописных сводов, А. А. Шахматову приходилось прибегать, так сказать, к методу больших скобок, какими пользуются при решении сложного алгебраического выражения, чтобы потом, позднее, приступить к раскрытию этих скобок, т. е. к уточнению анализа текста. Этот прием вносил некоторую видимую не­устойчивость в выводы, сменявшиеся на новые, более взвешенные, что вызывало неодобрение тех исследователей, которые привыкли и умели оперировать только над простым и легко читаемым текстом. Несомненно, что дальнейшее изучение внесет в добытые Шахмато­вым результаты немало поправок и уточнений, подобных тем, кото­рые вносил сам исследователь, но это дальнейшее изучение непремен­но будет исходить из того метода изучения летописных текстов, кото­рый указал Шахматов.
Гипотеза имеет ценность в связи с тем, захватывает ли она своим объяснением все подлежащие ей материалы или же только часть ма­териалов. Одною из самых поучительных сторон работ А. А. Шахма­това в области летописания является именно вовлечение в изучение всех имеющихся летописных списков и построение гипотез, захваты­вающих в своем объяснении весь этот материал. Сверх того, все пост­роения А. А. Шахматова исходят из текста и изучения его истории, порывая со старою манерою в «Несторовом вопросе», где царило более или менее остроумное толкование какого-то не установленного никем текста. Само собою, в критике построений А. А. Шахматова следует исходить из того же объема материала и от такого же изучения текста и его истории, т. к. иначе мы вернемся к тем позициям, которые даже в XVIII в., на взгляд Шлецера, были пережитыми. ^*
§ 3. Русское летописание дошло до нас в более чем двухстах летописных текстах XIV-XVIII вв., хранящихся теперь в разных Рукописных собраниях. Тексты эти подвергались ученым описаниям, систематизировались, изучались, частью издавались. На основе это­го материала и его изучения (хотя далеко не всестороннего) в настоящее время мы делаем попытку изложения истории русского летописания, начавшегося с середины XI в.
В этом опыте истории русского летописания мы ограничиваемся рамками XI - XV вв., так как московские своды XVI в. своею переработкою древних текстов ставят несколько иные темы перед исследователем и требуют специального изложения.
_________
^* Это относится в равной мере к тем двум работам, которые появились после смерти А. А. Шахматова: В. М. Истрин. Замечания о начале русского летописания. Л.. 1924 и Н. К. Никольский. «Повесть временных лет» как источник для истории начального периода русской письменности и культуры: К вопросу о древнейшем русском летописании. Л., 1930. ¹³⁾

-46-

Понимая под историей русского летописания изложение последовательных этапов в развитии основного ствола этого летописания - так называемые великокняжеские и митрополичьи своды, автор прежде всего дает читателю круг источников для восстановления того или иного летописного свода, чтобы по этим данным можно было легко найти первоначальную запись известия той или иной поры и проследить дальнейшую судьбу этой записи. Сверх того, желая вывести наши летописные своды из круга памятников литературы в круг памятников исторических, автор пытается дать, когда это воз­можно, уже намеченным трудами А. А. Шахматова этапам нашего летописания их исторический облик, т. е. исторически объяснить происхождение этих памятников летописания, вскрыть политиче­скую обстановку времени их появления, указать назначение их и преследуемую цель.
В предлагаемой работе внимательный читатель найдет немало попыток автора внести в определенные А. А. Шахматовым этапы на­шего летописания некоторые уточнения и поправки, что находится в связи главным образом с результатами, полученными автором в деле восстановления текста Троицкой летописи начала XV в., сго­ревшей в московские пожары 1812 г., с которой в таком восстанов­ленном виде Шахматов не имел дела. ^{14) *}
В последующем изложении мы будем постоянно и достаточно подробно говорить об издании наших летописей в известной кол­лекции под названием «Полное собрание русских летописей». Нача­тая в 30-х годах XIX в. б. Археографическою комиссиею коллекция эта за долгое время своего развертывания претерпевала разные изме­нения и в настоящее время требует решительного переустройства и в своем плане, и в своем типе. ¹⁵⁾ Думается, что те названия летописных сводов, которые усвоила им эта коллекция и которые без всякой пользы только запутывают исследователей (как, например, название летописного свода конца XIII в., представляю­щего собою Киевский великокняжеский свод 1200 г. и галицко-волынскую летопись от 1205 г. до конца XIII в., Ипатьевскою летописью, по случайному обстоятельству находки первого списка этого текста в Костромском Ипатьевском монастыре, и др.) - также подлежат перемене, но предпринятой, конечно, не единоличным почином исследователя, а издательским коллективом авторитетного ученого учреждения.
Терминология в деле изучения летописания не может быть на­звана выработанною и общепризнанною. Можно различать разные типы летописной работы: летописные записи, ведущиеся за извест­ный отрезок времени, чаще всего как приписки к известному закон­ченному моменту летописной работы; летописцы, т. е. памятники местного летописания (княжеского или епископского), не соединя­ющие своих материалов с другими летописцами и сводами; наконец, летописные своды, в которых мы встречаем сплетение как
_________
^* Работа автора «Троицкая летопись начала XV в., сгоревшая в 1812 г.» находится в Ленинградском отделении Института истории Академии наук СССР с 1938 г.

-47-

летописных же сводов, так и местных летописцев и летописных записей и приписок.
От XI до конца XV в., как уже говорилось, ни один летописный в своем подлинном виде не сохранился. Все они дошли до нас только в списках, а чаще в составе того или иного позднейшего свода как его часть. Первый список южнорусского свода конца XIII в., как только что указали, назвали Ипатьевскою летописью. Теперь, когда мы имеем несколько списков этого текста, мы говорим об Ипатьевской летописи как протографе этих списков, в числе которых имеется Ипатьевский список. Так теперь приходится различать и Радзивилловский список от Радзивилловской летописи. Но по­скольку к тексту, переписанному в 1377 г. Лаврентием, мы не имеем никакого другого списка, мы продолжаем называть этот текст Лаврентьевскою летописью.
Изучение списков в их взаимном отношении далеко еще не за­кончено. Но и при современном изучении оказалось, что в «Полном Собрании Русских летописей» весьма часто при издании того или иного свода за списки (т. е. копии) были сочтены разные своды, т. е. разные моменты летописной обработки в основе близких текстов. Так, например, Синодальный список Новгородской I летописи, ко­нечно, представляет собою более древний летописный свод, чем остальные списки этой летописи. Или списки Карамзина и Оболен­ского Софийской I оказываются списками более раннего этапа этого летописного свода, чем все другие списки. В таких случаях принято говорить о редакциях этих летописей, хотя правильнее было бы, ко­нечно, говорить о разных летописных сводах. Так, Синодальный список Новгородской I мы называем старшей редакцией Новгород­ской I, а списки Карамзина и Оболенского - редакцией К. О.

-49-

^ Глава I

НАЧАЛО РУССКОГО ЛЕТОПИСАНИЯ
(Первые киевские своды и «Повесть временных лет»)

^ § 1. ТРИ РЕДАКЦИИ «ПОВЕСТИ ВРЕМЕННЫХ ЛЕТ» ¹⁶⁾

Летописи Лаврентьевская и Радзивилловская (в ее двух списках: Радзивилловском и Московском академическом) в своем начале име­ют «Повесть временных лет», доведенную до 1110 г. с явно оборван­ным известием о появлении в Киеве огненного столба, после чего сразу же читается запись игумена Михайловского Выдубицкого мо­настыря (в Киеве) Сильвестра о том, что он в 1116 г. «написах книга си Летописець» во время княжения в Киеве Владимира Мономаха. Под 852 г. в тех же летописях приведен расчет годов русской истории, причем автор обещает довести изложение «Повести времен­ных лет» до 1113г.: «тем же от смерти Святославля до смерти Ярославли лет 85, а от смерти Ярославли до смерти Святополчи лет 60».
Из сопоставления этих данных можно вывести два положения: 1) что в Лаврентьевской и Радзивилловской летописях «Повесть вре­менных лет» представлена не в первоначальной редакции, которая должна была доходить до 1113 г. и под этим годом, конечно, сооб­щать известие о смерти Святополка, и 2) что Сильвестр, вероятно, был только редактором первоначальной редакции и к руке его нужно отнести исключение из текста первоначальной редакции изложения 1111, 1112, 1113 годов.
Ряд наблюдений, о которых скажем ниже, как и древняя (XIII в.) литературная традиция, ведут нас к представлению о том, что авто­ром этого произведения, т. е. первоначальной, не дошедшей до нас, редакции «Повести временных лет», был монах Киево-печерского монастыря Нестор. Значит, труд Нестора, который он закончил 1113 годом, был проредактирован начальником другого киевского монастыря в 1116 г. и только в этой редакции до нас сохранился. Вопрос о восстановлении первоначальной, Нестеровой, редакций 1113 г., как и вопрос о степени и приемах переработки ее Сильвест­ром в 1116 г., будут предметом нашего дальнейшего внимания. Сейчас же мы укажем, что Ипатьевская летопись (в ее двух основных списках: Ипатьевском и Хлебниковском) ведет нас к заключению,

-50-

при сравнении ее текста «Повести временных лет» с текстом «Повести временных лет» Сильвестровской редакции, что, кроме редакции Сильвестра, в Киеве же в 1118 г. была составлена еще другая редакция, которая значительно переработала редакцию Сильвестра и, кажется, располагала при этом первоначальной редакцией Нестора 1113 г.
В самом деле, в Ипатьевской летописи изложение 1110 года не знает того неоконченного известия об огненном столбе в Киеве, какое мы находим в Лаврентьевской и Радзивилловской летописях; на­против, это известие в Ипатьевской летописи доведено до конца; во-вторых, в Ипатьевской летописи после 1110 г. идет изложение, по своему характеру и пространности вполне примыкающее к изло­жению до 1110 г., и только с 1118 г. начинается ряд кратких записей, дающих повод думать о том, что изложением 1117 г. окончился известный этап летописной работы в Киеве.
К этому можно привести и то наблюдение, что редактор этой но­вой редакции «Повести временных лет» сам указал на 1118 г. как год своей работы. Дело в том, что в числе других отличий этой редакции 1118 г. от редакции Сильвестра 1116 г. нужно указать на пополнение первоначального текста «Повести временных лет» сооб­щениями ладожских рассказов и преданий. Так, под 1114 г. летописатель к известию о закладе каменной стены в Ладоге сделал интересную приписку о каменном дожде, выпадающем близ Ладоги, и о северных странах, лежащих за Югрою и Самоядью. Приписку эту автор сделал в первом лице («пришедъшю ми в Ладогу, поведаша ми ладожане») и сослался в конце, как на «послухов», на Павла ла­дожского и всех ладожан. Под 1096 г. тот же летописатель сделал еще приписку о северных странах, где живет югра и самоядь, о загадочном народе, заключенном там в горах и ведущем с югрою ме­новую торговлю, указав, что все это ему рассказал со слов своего «отрока» Гюрята Рогович. В рассказе 1114 г. летописатель приводит ссылку из Хронографа, а в рассказе 1096 г. - из «Откровения Мефодия Патарского». Наконец, этот же летописатель в известный рас­сказ «Повести временных лет» о призвании Рюрика с братьями внес поправку о том, что Рюрик сначала сел княжить в Ладоге и только после смерти братьев пересел в новый город - Новгород.
В рассказе под 1096 г. о заклепанном в горах народе летописатель обронил указание, что сведения об этом народе он получил от Гюряты Роговича за четыре года пред этим («преже сих четырех лет»). Если мы вспомним, что в Ладоге летописатель был в 1114 г., то этот год будет за четырьмя годами от 1118 г., когда записал он рассказ в летопись.
Итак, когда в Киеве был составлен Нестором летописный свод под заглавием «Повесть временных лет», доводивший свое изложение до смерти киевского князя Святополка (1113 г.), то свод этот подвергся переработке Сильвестра в 1116 г., которая имела успех и заслонила от нас первоначальную, Нестерову, редакцию. Затем через два года в Киеве же появилась новая редакция «Повести временных лет», продолженная до 1118 г.

-50-

^ § 2. НАЛИЧИЕ НЕСКОЛЬКИХ СЛОЕВ В «ПОВЕСТИ ВРЕМЕННЫХ ЛЕТ» ¹⁷⁾

Произведения нашей древней письменности с точки зрения тек­ста могут быть изучаемы и разлагаемы на свои источники благодаря особому приему литературной работы тех веков, когда автор, используя труд предшественника по теме, не устранял в своих заимствованиях ни личного элемента, внесенного этим предшест­венником в свой труд, ни явных противоречий, иногда получавшихся при таком заимствовании. Это же мы видим и в приемах нашего древнего летописания.
Так, под 1044 г. во всех, конечно, редакциях «Повести временных лет» читалось сообщение, что в этом году были выкопаны из могил останки («кости») Ярополка и Олега Святославичей и «положены» в киевской церкви Богородицы, причем это известие оказывалось не­согласованным с известием под 977 г., в котором, после описания гибели Олега Святославича, было сказано, что этого князя похо­ронили у города Вручего и «есть могила его и до сего дне у Вручего».
Из этой несогласованности известий 1044 и 977 гг. мы имеем пол­ное основание заключить, что тот летописатель, который излагал предание о смерти Олега Святославовича, работал до 1044 г., т. к. не знал еще того, что останки Олега были выкопаны. Итак, на осно­вании этого наблюдения мы в тексте «Повести временных лет» ус­танавливаем два слоя: первый был составлен до 1044 г., а второй после этого года. Разумеется, такое деление на слои весьма грубо, но как ориентировочное оно пока для нас достаточно.
Под тем же 1044 г. летописатель, сообщая о вступлении на стол Полоцкого княжества Всеслава Брячиславича, пустился в объяс­нение той черты этого нового полоцкого князя, которую назвал «немилостивостью на кровопролитие». Оказывается, кровожадность Всеслава происходит оттого, что он на себе носит, по указанию вол­хвов, «язвено», с которым на голове родился. И носить «язвено» вол­хвы советовали до самой смерти («до живота своего»), почему Всеслав носит его «и до сего дне на себе». А под 1101 г. в той же «По­вести временных лет» читаем: «Преставися Всеслав, полоцкий князь, месяца априля в 14 день, в 9 час дне, в среду».
Значит, тот летописатель, который в сообщении 1044 г. еще не знал о смерти Всеслава, писал до 1101 г., и таким образом в «По­вести временных лет» мы обнаруживаем еще новый слой, третий. Если первый автор работал до 1044 г., то второй от 1044 до 1101 г., а третий от 1101 г. до конца.
К этому присоединим ряд наблюдений над текстом «Повести вре­менных лет», построенных на другом основании. Под 1106 г. летописатель отмечает смерть 90-летнего старца Яна, восхваляя его как весьма добродетельного человека, и при этом сообщает, что от этого старика «и аз многа словеса слышах, еже и вписах в летописаньи семь, от него же слышах». Отсюда следует, что многими рассказами Яна («много словеса») летописатель воспользовался для своего летописания, передавая их точно в своем изложении («от него же слышах»), причем эта манера внесения в повествование расска-

-51-

была и у предшественников нашего летописателя, т. к. летописатель говорит: «от него же и аз многа словеса слышах». Разумеется, научной пытливости заявление летописателя под 1106 г. открывает любопытную задачу указать в материале «Повести временных лет» этот источник, т. е. записи тех или иных событий со слов Яна- Мы сейчас не можем войти во все подробности такого исследования, а остановимся на тех местах «Повести временных лет», где или упомянуто имя Яна, или излагается его рассказ с прямою на него ссылкою. Тема эта, кроме задачи изучения истории на­шего раннейшего летописания, весьма драгоценна еще и потому, что дает нам биографию дружинника XI - XII вв. и тем вносит в скудный материал наших знаний о княжеской дружине Киевского государст­ва весьма конкретные и яркие данные.
Ян был сыном в свое время знаменитого дружинника времени Ярослава Мудрого Вышаты, который в 1043 г. участвовал в послед­нем походе на Царьград и вместе с частью войск попал в греческий плен, в котором пробыл три года. Можно думать, что он был ослеп­лен греками вместе с другими участниками похода. Отмечу как ошибку попытку истолковать этого Вышату как сына Остромира, воеводы Новгородского, упомянутого в «Повести» под 1064 г., едва ли известного в Киеве. Вышата, отец Яна, был сверстником Остромира. Ян родился в 1016 г. и ему уже было 27 лет, когда состоялся поход в Царьград. В этом походе Ян не участвовал. Ранние годы его жизни и службы в составе княжеской дружины нам неизве­стны. Под 1071 г. летописатель впервые приводит рассказ Яна о том, как он усмирял восстание волхвов в Белозерье. Туда Ян прибыл с юга со своею небольшою дружиною (12 отроков и поп) для сбора «полюдья» от князя Святослава. Определить точно год этого факта трудно, т. к. летописатель, приводя под 1071 годом ряд известий о волхвах, дает умышленно неопределенные указания на время, под­черкивая тем, что эти известия не относятся прямо к этому году: так, для первого известия он употребил выражение «В си же време­на», а для второго (рассказ Яна) еще более расплывчатое: «Однаж­ды» («единою»). Вероятнее всего, впрочем, думать, что эта поездка Яна относится ко времени после 1067 г., когда трое Ярославичей, заманив и арестовав семью полоцких князей, переделили свои вла­дения в связи с захватом в свое обладание Полоцкого княжества. Старый текст этого рассказа Яна, сохраненный нам Лаврентьевскою летописью, не оставляет сомнения, что в этом Белозерском крае, где только что установилась власть Святослава Ярославича, Ян получил от князя зимний прокорм для себя и своей дружины и сбор «полюдья», почему Ян называет жителей Белозерья на языке Киева своими смердами и смердами его князя («выдайте волхва та семо, яко еста смерда еста моя и моего князя»), но волхвы, как известно, не признавали себя смердами Яна и требовали над собою суда князя. В это время Ян был 50-летний дружинник, мало известный в Киеве, т. к. служил у черниговского князя. В Киев он попал, как надо думать, вместе с Святославом черниговским, когда последний, изгнав вместе со Всеволодом Изяслава, овладел Киевом. После смерти Свя-

-52-

тослава в Киеве Ян удерживался здесь и после короткого княжения Изяслава оказывается при Всеволоде киевским дружинником самых первых рангов: в 1089 г., как мы точно знаем, он занимает пост киевского тысяцкого («воеводьство Кыевьскыя тысяща»). Этого зенита дружиннической службы Ян достиг к 70 годам жизни. Смерть Всеволода была концом служебной карьеры Яна, хотя еще и в пос­ледние годы жизни Всеволода, видимо, положение Яна пошатнулось. Указание летописи (несомненно со слов Яна), что Всеволод стал «любити смысл уных» дружинников и отодвигать «первых» (т. е. прежних), которые могли на это только негодовать, надо сопоставить с дальнейшим известием летописи (со слов того же Яна), что основным принципом построения киевской дружины нового князя Киева Святополка, севшего на стол после смерти Всеволода, был тот же набор и приближение юных и отстранение дружинников старых. Та­кое единомыслие в дружинном вопросе двух князей, представителей двух враждебных ветвей княжеского дома, представителей двух сме­няющих друг друга поколений, нельзя, конечно, отнести к личному капризу их, как казалось это Яну, а проистекало из того, что условия жизни круто менялись и новые условия требовали новых исполните­лей. Легко догадаться, сопоставляя этот факт с «Правдою» Ярославичей, что князья «Русской земли» переходили от сборов полюдья и даней к феодальной эксплуатации, что, конечно, существенно ме­няло весь строй жизни и князей и дружинников, из которых «пер­вые» не умели и не могли приспособиться к условиям новой жизни, упрекая князей в том, что они «вирами и продажами» разоряют на­селение, забыв о былых покорениях чужих земель как лучшем сред­стве содержания и себя, и дружины. Ян, как и все старики, срывал свой гнев на «юных» дружинниках тем, что в рассказе о заседаниях боярской думы Святополка (1093 г.) делил дружину (как, смягчая выражения Яна, записал летописец) на «смысленных» (т. е. стариков) и «несмысленных» (т. е. новых дружинников), но жизнь пошла своими путями, и Ян уходит в тень забвенья. В это время ему было под 80 лет, но он еще прожил до 1106 г. Смерть его прошла бы незамеченной, если бы не запись летописца, отметившего смерть его как одного из своих сотрудников по летописанию. И тот факт, что летописатель напоминал о нем читателю только как о безобидном старике и участнике исторической работы, показывает, насколько ушла жизнь вперед и насколько забылась вся прежняя служба и де­ятельность Яна. Умер он в Киеве, видимо, по-старому оставаясь только городским жителем, последним представителем времени «вассалитета без ленных отношений или ленов, составлявшихся из даней».
Легко заметить, читая изложение «Повести временных лет», что летописатели, трудившиеся в разное время над составлением ее тек­ста, в упоминаниях тех или других лиц из княжеской дружины прибе­гали к пояснениям их для читателей указанием на занимаемые этим» лицами должности: «кормилець и воевода» Ярослава Буды (1018 г.); «конюх Святополчь» Сновид; «овчюх Святополчь» торчин Беренди (1097 г.); «воевода» Святополка Путята (1097 г.) и т. п. Но иногда

-53-

пояснений нет, что означает громкую известность данного лица в Киеве во время составления записи. Так, тот же Путята называется без указания на должность под 1100, 1104 гг., очевидно, как лицо слишком хорошо известное в Киеве. Так, в рассказе о мести Ольги за смерть мужа (945 г.), желая пояснить своим читателям, где был в то время «княжь двор», летописатель указывает, что на этом месте «ныне двор Воротислава и Чудина, а крепость того времени была там, где «ныне двор Гордятин и Никифоров», не поясняя этих лиц, так как «дворы» их были хорошо известны каждому киевлянину. Тем любопытнее тогда для нас те случаи, когда упоминаемое лицо, как малоизвестное, поясняется родством с лицом всем известным. Например, два раза упоминая дружинника Изяслава Тукы (под 1068 и 1078 гг.), летописатель оба раза определяет его для читателя как брата «Чюдина».
Принимая это в соображение, мы не удивимся, что Яна тот летописатель, который с его слов записал об усмирении им волхвов в Белозерье под 1071 г., рекомендовал читателю как «сына Вышатина». Ян, как мы знаем, был не киевский, а черниговский дружинник, появившийся в Киеве только в 1073 г., где, очевидно, еще хорошо помнили отца Яна - воеводу Вышату. Также естествен­но, что тот летописатель, который вел записи за время воеводства в Киеве Яна, называл его без всяких пояснений (1091 г.), как и в пер­вое время его заката (1093 г.). К моменту смерти Яна в 1106 г. его имя и прежняя роль были, как оказывается, столь прочно забыты, что тот летописатель, который отметил его смерть, счел нужным пояснить читателю, почему он упоминает об этой смерти: Ян был до известной степени участником летописания.
Если мы теперь прикинем полученный результат наших наблю­дений к тем трем слоям «Повести временных лет», которые мы опре­делили выше, то у нас получится некоторое разногласие с преды­дущим. Тот летописатель, который под 1071 г. назвал Яна сыном Вышаты, не знал о последующей известности Яна в Киеве в конце 80-х и начале 90-х годов, когда можно было назвать Яна без всяких пояснений. А последний летописатель, который записал о смерти Яна, работал в такое время, когда имя Яна было забыто. Отсюда непременно выходит, что в составе «Повести временных лет» не три как мы сначала установили: до 1044 г.; от 1044 до 1101 г. и от 1101 г. до конца, а четыре: до 1044 г.; от 1044 до 80-х годов; от 80-х годов до 1101 г. и, наконец, от 1101 г. до конца. Но тут сейчас же у нас возникает недоумение. Под 1043 г., в рассказе о последнем походе на Константинополь, летописатель назвал Вышату, воеводу Ярославова времени, определив его как отца Яна. Как это могло получиться? Ведь второй летописатель, работавший 1044 г. до 80-х годов, назвал Яна как сына Вышаты, т. е. в это время хорошо помнили Вышату, а Яна знали еще мало. Как же могла получиться обратная запись, т. е. Определение Вышаты как отца Яна первом пласте «Повести временных лет?» Внимательное рассмотрение рассказа о последнем походе Руси на Царьград не оставляет сомнения в том, что первоначально здесь не было упоминания

-54-

Вышаты и всего эпизода с уходившими посуху домой войсками. Рассказ сообщал лишь о морском походе и его почетной неудаче. Значит, весь эпизод с выброшенными на берег войсками и их последующим ослеплением вставлен одним из последующих летописателей. Указание этого последующего на Вышату как отца Яна означает, что во время составления приписки в Киеве уже не знали имени Вышаты, но хорошо знали имя Яна, т. е. ведет нас к тому летописцу который писал в 80-х и 90-х годах XI в., т. к. для летописца, работавшего до этих годов, как мы помним, Вышата был еще памятным лицом и им в рассказе о волхвах в Белозерье был определен тогда только что поселившийся в Киеве Ян.

^ § 3. ВОССТАНОВЛЕНИЕ ТЕКСТОВ ЛЕТОПИСНЫХ ПАМЯТНИКОВ, ПРЕДШЕСТВОВАВШИХ И ИСПОЛЬЗОВАННЫХ «ПОВЕСТЬЮ ВРЕМЕННЫХ ЛЕТ»

Определение четырех слов в составе «Повести временных лет», естественно, ведет к вопросу: возможно ли восстановить облик и текст этих предшествующих «Повести» трех слоев как летописных памятников? С именем А. А. Шахматова связана попытка дать ответ на поставленный выше вопрос, причем ответ этот дался А. А. Шах­матову не сразу, что отразилось в названиях, усвоенных им для вос­становления летописных текстов XI в.
В Новгородской I летописи младшей редакции, при сравнении ее с текстом «Повести временных лет», находим вначале до 1016 г, и потом в пределах 1053-1074 гг. текст летописи более древней, чем «Повесть», но близкий к последней. Изучение младшей редакции Новгородской I, которое дано будет ниже, ¹⁸⁾ заставляет думать, что в числе источников, составивших в середине XV в. этот летописный свод, был использован Новгородский свод 1418 г., в котором и было впервые дано то слияние «Повести временных лет» с более древнею летописью, которое теперь мы находим в младшей редакции Новго­родской I. Конечно, Новгородский свод 1418 г. не мог повлиять на составление «Повести временных лет», памятника начала XII в. Но и «Повесть временных лет» не могла повлиять на составление на­чального изложения Новгородского свода 1418 г., потому что там мы не находим ни одной выписки из Амартола, ни одного договора Руси с греками, а так систематически сокращать текст «Повести», конеч­но, не смог бы ни один редактор древности. Заметим, например, что, согласно повествованию Новгородской I летописи младшей редакции, после Рюрика вступил на престол Игорь, сын его, у которой был воеводою Олег. В «Повести временных лет», как известно, Игорь после смерти Рюрика оказывается малолетним и за него правит князь Олег. Что Олег был самостоятельный князь, а не воевода Игоря, составителю «Повести» стало ясно из договора 911 г., заключенного Олегом с греками. Следовательно, включая договоры с грекам в состав своего труда, автор «Повести» вынужден был перестроить изложение своего предшественника. Если бы теперь предположили, что повествование Новгородской I младшей редакции здесь является