Приставшая щепа из правого лагеря

 

Люди рассудительные признали это открыто. «Я без околичностей подчиняюсь г. Адольфу Гитлеру. Почему? Потому что он доказал, что умеет быть вождем». Это сдержанное признание было написано в январе 1927 г. тем же графом Ревентловым, у которого Гитлер еще год назад лично сорвал созванный им митинг. Ревентлов разошелся с Грефе и Вулле, когда «народная партия свободы» стала таять под натиском национал-социалистической агитации в Северной Германии. Лично Ревентлов был врагом «помещичьего скрыто капиталистического направления среди националистов» и помышлял о национал-социалистической партии под совместным руководством своим и Штрассера. Однако Штрассер должен был признаться ему, что успешное сотрудничество между ними возможно лишь в том случае, если он, – где наша не пропадала, – послушно подчинится партийному папе в Мюнхене. Граф отправился к Гитлеру и вступил с ним в переговоры. Ему пришлось торжественно отречься от своих прежних утверждений, что Гитлер продался Риму; после этого он был принят в партию. Ему был обещан верный мандат в рейхстаг. Через несколько дней вступил в партию на тех же условиях представитель немецко-национальных торговых служащих в рейхстаге Штер, наряду с Фриком, пожалуй, самый типичный парламентарий в национал-социалистической партии. Оба они усилили в партии крыло, возглавляемое Штрассером; в частности, Ревентлов поддерживал внешнюю политику Штрассера. Вскоре после своего перехода в национал-социалистическую партию Ревентлов, выступая официальным докладчиком на партийном съезде в Нюрнберге, заявил: мы не должны забывать, «что мы – национальные социалисты и поэтому никогда не должны проводить такую внешнюю политику, которая служит или могла бы служить капиталистическим интересам».

В июне того же года вернулись к Гитлеру также вюртембергские «фелькише» во главе с Мергенталером. Выждав для приличия некоторое время, сплавили весной 1928 г. слабого руководителя Мундера. После небольшого интермеццо Мергенталер сменил его в руководстве вюртембергской организации.

За исключением Мергенталера, эти перебежчики не имели за собой армии, и «усиление» ими фракций Гитлера было в лучшем случае личным триумфом сомнительного характера. К берегу Гитлера приставала щепа от потерпевшего крушение корабля «фелькише»; это не давало добавочного тоннажа. И если Гитлер еще должен был быть благодарен этим подозрительным возвращенцам и обещать им мандаты, то это лишь свидетельствует о том, что ему до зарезу необходим был даже малейший прирост партии.

В то время национал-социалистическая партия пользовалась лишь умеренным влиянием на правом фланге немецкой политики; по политической активности ее превосходил не только «Стальной шлем», но даже младогерманский орден.

Однако рост влияния, к тому же преувеличенный, той части левых, которые в душе желали нового обострения ситуации, толкнул эти союзы на неосторожные поступки; это пошло потом на пользу Гитлеру. Поворот младогерманцев в сторону центра расстроил фронт военных союзов: Мараун^[109] предпринял свою «рекогносцировку» в Париж в интересах франко-германского соглашения и своим меморандумом министерству рейхсвера сорвал сплоченное выступление других организаций. Уже в октябре 1926 г. Стальной шлем, к которому одно время примкнул и капитан Эрхардт, выступил с лозунгом: «Работать с государством». Он дошел в этой «положительной» политике вплоть до требования: «больше власти президенту». Цель заключалась в том, чтобы обходным путем через президента создать правительственный правый блок, который потом пожрал бы государство. Но именно это отвергалось Гитлером; он считал, что таким путем правые не пожрут государства, а будут пожраны им. Это было правильно, пока левая вообще имела еще вес в немецкой политике, а она имела его еще много лет.

 

Солдаты стоят денег

 

Если партия вообще желала иметь политическое будущее, она не могла не стать теперь во враждебные отношения с обособленными военными союзами. Но в таком случае Гитлер должен был дать своей партии также собственную военную организацию, занимающуюся не только расклейкой плакатов и сбором объявлений для «Беобахтера». Поэтому ему приходилось во многом мириться с пфефферовской игрой в солдатики, с чем он в душе был не согласен. Таким образом в середине 1927 г. Пфеффер привел штурмовые отряды в такое состояние, что если как сила они еще далеко не могли сравняться со «Стальным шлемом», то отчасти могли соперничать с ним как образцовое предприятие. Во время Нюрнбергского съезда партии 21 августа демонстрировало около двадцати тысяч штурмовиков, стало быть в три раза больше, чем в прошлом году. Гитлер мог отважиться теперь превратить в дело свои слова: «Нам не нужны люди, которые душой еще с другим союзом». Принадлежность национал-социалистов к другим военным союзам – в 1925 г. нечто чуть ли не само собой разумеющееся – стала с 1927 г. невозможной.

Гитлер торжественно связывал теперь свои штурмовые отряды с судьбами Германии; на Нюрнбергском съезде он давал им поручения всемирно-исторического значения:

«Вы сохраните это знамя, – сказал он при освящении рейнского штандарта, – пока придет день и немецкий Рейн снова будет немецким». Венского знаменосца он напутствовал словами: «Вы принимаете это знамя как знак неразрывности нашего движения, пока не будут разорваны Версальский и Сен-Жерменский позорные договоры». Эссенцам он вручил знамя со словами: «Представителям старой оружейной мастерской германской империи».

Смотр сил на Нюрнбергском партийном съезде принес некоторое утешение после печальных веймарских дней. Заслуга в этом принадлежала в первую голову Пфефферу, так как партийный съезд был главным образом триумфом штурмовых отрядов. В ряды последних удалось привлечь остатки «Фронтбанна» и всех прочих местных дружин, не поглощенных «Стальным шлемом» или «Вервольфом». Это, конечно, стоило денег, а средства партии были еще скудны; почти все ушло на штурмовые отряды. Геббельс, например, приехал еще в 1926 г. в Берлин, можно сказать, без пфеннига в кармане, хотя был тогда уже знаменитым в Германии агитатором. Поэтому на съезде решено было приложить особые усилия, чтобы добыть денег. Был основан «имперский круг жертвователей», который в свою очередь состоял из местных «кругов жертвователей», т. е. из состоятельных членов партии и сочувствующих, регулярно плативших большие взносы.

Кроме того, на всех членов партии возложен был чрезвычайный единовременный сбор по две марки с человека: на собраниях, в которых выступал Гитлер, стали продавать по высокой цене места в ложах. В общем «круги жертвователей» вскоре дали руководителям областных организаций возможность работать в более сносных условиях, улучшили их материальное положение. В 1927 г. Геббельс уже разъезжает по Берлину в большом автомобиле, и корреспонденция в «Ангрифе» с упоением описывает красоту этого автомобиля (причем газета не преминула также несколько раз назвать марку автомобиля), который во время одной пропагандистской поездки бросался вперед, словно большой серый тигр.

 

Второй старт Штрассера

 

Больным местом был не только денежный вопрос. И в прочих отношениях гражданская организация оставалась в загоне в сравнении со штурмовыми отрядами. Это со временем не могло не стать опасным, так как усиливало преобладание Пфеффера. Генерал-лейтенант Гейнеманн, человек больной, не справлялся со своей задачей главного партийного организатора. Волей-неволей Гитлеру пришлось поставить на этот пост лучшую силу, имевшуюся в его распоряжении, – Грегора Штрассера. В декабре 1927 г. Штрассер заменил Гейнеманна. К тому же времени партия получила новое пополнение из лагеря «фелькише»; в нее вступил депутат прусского ландтага Кубе. Кубе, как и Ревентлов и Штер, был близок к кругу Штрассера; с Геббельсом он одно время был в столь враждебных отношениях, что вызвал раз полицию против берлинских национал-социалистов. В его лице Штрассер получил, стало быть, нового союзника. Другой опорой его были защитные группы. Во главе их стоял старый соратник Штрассера – Гиммлер;^[110] эти группы как гражданская организация партии постепенно становились противовесом пфефферовским штурмовым отрядам. В конце 1927 г. положение Штрассера в партии снова очень упрочилось, поскольку это вообще возможно было при Гитлере. Через два года после неудачи в Бамберге Штрассер снова выслужился.

 

Провал на выборах

 

Майские выборы 1928 г.^[111] показали, как жестоко обманулась партия, судя о своем политическом влиянии по успехам на митингах и по парадам штурмовых отрядов.

Вначале казалось, что выборы пройдут успешно для партии. Попытка конкурентов из лагеря «фелькише» сколотить блок окончилась ничем. В Баварии генерал Эпп перешел к национал-социалистической партии и немедленно был выставлен во главе кандидатских списков в трех избирательных округах.

Эпп напечатал в «Беобахтере» пространную и довольно высокопарную декларацию по поводу своего вступления в партию Гитлера. Он должен был признаться, что первоначально искал связи с баварской народной партией и намеревался даже организовать для последней особый военный союз. С достойной похвалы откровенностью он признался, что сблизился с баварской народной партией потому, что «в ее руках находились в правительстве ведомства, наиболее важные для национального движения» – другими словами, потому что она имела власть. Эпп был монархистом, но он разошелся с принцем Рупрехтом; поэтому он держался в стороне, когда баварские генералы предали остракизму Людендорфа за его конфликт с принцем. В своей декларации Эпп заявлял, что теперь не время спорить о будущей форме правления в Германии, хотя он считает этот вопрос немаловажным, а, напротив, весьма существенным; никто, писал генерал, не будет ожидать, что я изменю свой образ мыслей в этом вопросе; точно так же я остаюсь верен своим федералистским убеждениям; ни один разумный человек, желающий использовать силу Баварии, не может отрицать роли последней. Это была старая баварская программа Гитлера; в последнее время она была лишь несколько видоизменена Розенбергом, который объявил второстепенными как вопрос о монархии, так и вопрос о федерализме.

Партия могла еще позволить себе такие разногласия, так как ясно было, что пройдет немало времени, пока от слов она должна будет перейти к политическим действиям. На выборах 20 мая 1928 г. партия получила во всей Германии 807 000 голосов, тогда как националисты из лагеря Грефе собрали только 265 000 голосов и не провели ни одного из своих кандидатов в рейхстаг. У Гитлера было теперь двенадцать депутатов вместо прежних семи; однако по сравнению с декабрьскими выборами 1924 г. число мандатов все же сократилось на два, а по сравнению с майскими выборами 1924 г. даже на двадцать. В прусском ландтаге у Гитлера было теперь шесть депутатов вместо одного, в Баварии – девять вместо шести, в итоге все-таки почти в три раза меньше, чем в 1924 г. После майских выборов 1928 г. партия производила такое невзрачное впечатление, что 31 мая был отменен запрет берлинской организации, а через несколько месяцев был отменен также запрет для Гитлера выступать в Пруссии.

Из выбранных на этот раз двенадцати депутатов Гитлер мог безусловно положиться только на двоих: на председателя его УША, майора Буха, и на Геринга. Последний вернулся из-за границы, и его друг Гитлер поставил его на пост, купленный им ценой крови и денег. Нельзя сказать, чтобы Геринг принадлежал с тех пор к числу неутомимых работников партии; как Гитлер и Эпп, он был одним из сибаритов в партии. Отныне он наряду с Розенбергом, которого, впрочем, сильно недолюбливал, принадлежал к кругу приближенных советников Гитлера; его симпатии и связи в обществе делали его посредником между партией и всем ее не национал-социалистическим, капиталистическим, на худой конец и еврейским окружением.