Провал баварской политики Гитлера

 

Если Гитлер надеялся вести борьбу против Берлина под защитой баварского правительства, то ему скоро пришлось разочароваться в этих расчетах. Уже разговор с Гельдом не мог удовлетворить его. Затем оказалось, что ему просто не поверили, когда он заявлял, что единственный враг – это марксизм, ибо в пылу речи у Гитлера вырвались две роковые фразы. Во-первых, он сказал, что под одним врагом можно разуметь нескольких. Баварское правительство не могло не чувствовать себя затронутым этим. Во-вторых, полиции не понравились слова Гитлера о «трупах врага», по которым он намеревался пройти к своей цели.

Недолго думая баварский министр внутренних дел запретил Гитлеру выступать с речами. Подобный же запрет вынесен был в Пруссии и большей части других германских государств. Что касается самой партии, то она снова разрешена была также в Северной Германии.

Это опрокинуло политические планы Гитлера. Надежда мобилизовать против берлинского Вавилона трехцветную Баварию окончилась крахом. Можно оставить открытым вопрос, понял ли это сразу сам Гитлер. Но некто другой понял, что теперь центр тяжести движения непременно должен быть перенесен на север, – этот другой был Грегор Штрассер.

Аптекарь из Ландсхута еще не заключил мира с Гитлером. Этому препятствовало многое: Штрассер не доверял ни личности вождя, ни его целям; еще подозрительнее были для него те лица, которых он видел вокруг Гитлера. Кроме того хотя Штрассер в гораздо большей степени коренной баварец, чем Гитлер, он в меньшей мере отличался баварским провинциализмом; в частности, он был против того, чтобы руководство движением оставалось в Мюнхене.

Старт Гитлера 27 февраля показал Штрассеру, что Бавария потеряна для немецкой народной партии свободы. Оба ее баварских депутата в рейхстаге – Фрик и Федер – перешли к Гитлеру, хотя в душе остались при своих оговорках, как и депутат рейхстага «фелькише» Дитрих. Все трое не играли до сих пор никакой роли в лагере «фелькише» и попали в него чисто случайно. После гитлеровского путча блок «фелькише» в Баварии отправил всех своих членов с «именем» в ландтаг; он очень торопился с этим; когда через четыре недели наступили выборы в рейхстаг, пришлось выставить кандидатами всех, кто только остался. Таким образом, оказалось, что влиятельный Пенер был только депутатом ландтага, тогда как его старый чиновник Фрик, никогда в жизни и не помышлявший о политике, попал в рейхстаг. Фрик проявил себя в рейхстаге не как политик, а как чиновник, привыкший иметь дело с папками и быстро разбирающийся в печатных материалах комиссий рейхстага. Таким образом, этот человек, не умевший самостоятельно сформулировать ни одной политической мысли, стал ценной вспомогательной силой в парламенте, и переход его к Гитлеру был приятным приобретением для последнего.

Неужели в таких условиях Штрассер должен был один из всех баварских депутатов повести борьбу против Гитлера? Он сделал еще одну последнюю попытку: запросил окружные союзы «фелькише» в Баварии, как поступить. Ответы показали ему, что сопротивление бесполезно; большинство высказалось за переход к национал-социалистической партии. На последней конференции баварского националистического блока 11 марта Штрассер произнес жалостливую речь: конечно, Эссер и Штрейхер – сомнительные товарищи, и моральные доводы против них остаются в силе. Но оставляя в стороне вопрос о личностях, он должен сказать, что национал-социализму, безусловно, предстоит блестящее будущее, в этом он убедился во время своих поездок по Вестфалии и прочей Германии. «Если я живу для известной идеи, я пойду за тем, о ком знаю, что эту идею, которая для меня выше всего на свете, он будет проводить самым энергичным образом и с наибольшими шансами на успех. И хотя я вижу в его окружении людей, которых считаю вредными для идеи, я все же говорю – идея выше всего. Поэтому я предложил Гитлеру свое сотрудничество».

Здесь Штрассер оказался умнее Дрекслера, заявившего, что от него не могут требовать, чтобы он работал вместе с такими людьми, как Эссер или Штрейхер. Дрекслер вместе с несколькими товарищами, тоже не приемлющими моральной неразборчивости Гитлера, основали «Национально-социальный народный союз». Эта группа дала Гитлеру несколько сражений на митингах и проиграла их; на выборах 1928 г. она сошла с политической арены.

Переход Штрассера сдвинул центр тяжести в национал-социалистической партии. Почему? Это кажется смешным, однако это так: потому что в его лице пришел в партию владелец «железнодорожного билета на дальнее расстояние». Он мог бесплатно разъезжать повсюду в целях агитации, а человеку с энергией это давало тогда возможность сразу выдвинуться в национал-социалистической партии. Другие депутаты рейхстага не были народными ораторами. Штрассер принес партии не только железнодорожный билет, но также наличные деньги, полученные им от продажи своего склада аптекарских товаров в Ландсхуте. Это была небольшая сумма, но в то время партии пришлось снова научиться ценить каждую копейку. Штрассер в буквальном смысле слова купил себе место в партии; лучшего покупателя последняя тогда вряд ли нашла бы. Вскоре Штрассер проявил выдающиеся способности агитатора и неутомимое прилежание; в этом последнем пункте он намного превосходил Гитлера. Это оправдывало то сомнение, с которым Штрассер «ради идеи» предложил Гитлеру свое «сотрудничество», а не подчинился ему. Он избежал публичного братания и сцен примирения с людьми, которых считал недостойными, мог не заключать ложного примирения с Эссером или Штрейхером. В лице Штрассера в партии получило перевес парламентское направление. Гитлер уже не мог помышлять о том, чтобы увести свою партию из парламента.

В то время когда Штрассер стремился перенести центр тяжести партии из Баварии, Гитлер утратил друга, с которым он собирался создать национальную Баварию. 11 апреля Пенер попал под автомобиль и был раздавлен; это произошло через несколько дней после его выхода из крепости, где он отбывал трехмесячное заключение. Политические убийства следовали тогда одно за другим, и друзья Пенера серьезнейшим образом утверждали, что владелец автомобиля, сам управлявший им, умышленно повернул колесо, чтобы задавить Пенера и тем устранить националистического политического деятеля. Состоялся даже судебный процесс. Злой умысел в этом деле подозревал даже такой человек, как Рем.

 

Разрыв с Ремом

 

Второй, не менее тяжелой потерей был для Гитлера его разрыв с Ремом. Со времени основания «Фронтбанна» Гитлер злился на своего друга. Рем упрямо цеплялся за свое творение и не соглашался превратить «Фронтбанн» в чисто партийную военную силу, как того желал Гитлер.

26 февраля вождь новой национал-социалистической партии взял большой чистый лист бумаги и «начертал» на нем схему аппарата партии со всеми его разветвлениями. Тут была и партия в тесном смысле, и издательство «Фелькишер беобахтер», и фонд национал-социалистической прессы… были, наконец, и тактические директивы. В них говорилось, что не так важно немедленно собрать большое число членов, как с самого начала обеспечить внутреннюю сплоченность движения и его организованность. Кто не согласен подчиниться руководству, выбранному нормальным путем, тому не место в партии. При создании крупных партийных организаций в качестве постоянной предпосылки должно существовать правило: сначала вождь, затем уже организация, а не наоборот. Организация должна быть не самоцелью, а средством; лучшей является не та организация, которая обладает самым большим аппаратом, а та, в которой связь между вождем и рядовыми членами партии осуществляется с наименьшим количеством передаточных инстанций.

Важным пунктом в этих директивах было восстановление штурмовых отрядов. О них было сказано следующее:

 

«Новые штурмовые отряды создаются на тех же основаниях, которые имели силу до февраля 1923 г.

Организация их строится в соответствии с законом о союзах. Вооруженные группы или союзы не принимаются в штурмовые отряды.

Кто в нарушение распоряжений руководства носит оружие или пытается хранить его на складах, подлежит немедленному исключению из штурмовых союзов и из партии.

Отряд, который в нарушение распоряжения руководства устраивает уличные шествия или принимает в них участие, подлежит немедленному роспуску. Руководители его подлежат исключению из штурмовых отрядов и из партии.

Цель новых штурмовых отрядов та же, что и прежде до февраля 1923 г.: физическая закалка нашей молодежи, воспитание в духе дисциплины и преданности общему великому идеалу, обучение службе «орднеров» (распорядителей) и разведочной службе».

 

Последний пункт недостаточно искренен. Та цель, которую преследовали штурмовые отряды до 1923 г. и которой они должны были служить и теперь, вовсе не была такой безобидной, как это изображал Гитлер на своем эзоповом языке. Вспомним, что старые штурмовые отряды должны были служить «тараном», «воспитывать неукротимую волю к действию» и давать возможность движению в любой момент «перейти в наступление». Поэтому старые отряды назывались официально «штурмовыми отрядами», теперь же это название должно было отпасть.

Для организации новых штурмовых отрядов в старом духе и с прежними заданиями Гитлер нашел человека, который гораздо больше понимал в этом толк, чем находившийся в эмиграции Геринг. Рем тоже соглашался взять на себя руководство штурмовыми отрядами, но только под условием, что они войдут в состав «Фронтбанна». На конференции главарей в Вольмирштедте, в замке графа Гельдорфа, перешедшего из «Стального шлема» в «Фронтбанн», начальники последнего сошлись на том, чтобы следовать за Гитлером как вождем и представителем национал-социалистического движения и за Людендорфом как своим патроном. Это решение служить двум господам в результате лишь обозлило обоих. Ни Людендорф, ни Гитлер не показались в Вольмирштедте; Гитлер даже спрятался от посланцев Рема, искавших его в Байрете.

Тем временем Штрассер со своей стороны сделал попытку снова свести Людендорфа и Гитлера.

Умер президент республики Эберт. Для первого тура выборов буржуазные правые партии сошлись, за неимением другого, более подходящего кандидата, на обер-бургомистре Дуисбурга Ярресе,^[98] совершенно неизвестной народу личности. Грефе призывал голосовать за Ярреса; таким образом «фелькише» оказались бы в одном лагере с буржуазной правой, с «партиями плана Дауэса». Грегор Штрассер выступил тогда с требованием, чтобы национал-социалисты противопоставили этому буржуазному сброду без действительного вождя личность, пользующуюся мировой славой, – Людендорфа. Гитлер согласился на это без особого восторга.

Людендорф согласился выставить свою кандидатуру и получил на выборах около двухсот тысяч голосов. Это было менее того, что ожидали. Но зато в «Фелькишер беобахтер» появилось письмо Людендорфа в редакцию, в котором генерал писал, что он по-прежнему видит в национал-социализме путь к подъему страны.

После поражения на выборах снова разгорелся спор между Гитлером и Ремом. Произошли трения между Гитлером и начальниками «Фронтбанна», не желавшими безоговорочно подчиниться бывшему ефрейтору. Рем после этого стал еще энергичнее настаивать на том, чтобы Гитлер принципиально не вмешивался в его руководство штурмовыми отрядами.

Рем был одним из лучших друзей Гитлера. В области политики это был друг безусловно надежный. «Тебе надо только заказать мне: в такой-то день в шесть часов утра будь со своей ротой у Триумфальных ворот – и я буду там непременно», – так он сам описывает свое политическое отношение к Гитлеру. Но в своих взглядах на военные дела Рем значительно расходился с Гитлером и обычно проводил свою точку зрения, невзирая ни на что. Так он в свое время отнял у Гитлера руководство штурмовыми отрядами, сделав национал-социалистическую партию исключительно орудием рейхсвера; надо думать, что он не отдавал себе ясного отчета в том, насколько он этим самым совершал насилие над Гитлером. Ответственность за столь роковую для партии эволюцию ее в 1923 г. в значительной мере падает на Рема, который в своей записке сам характеризует свою тогдашнюю деятельность в следующих словах: «В продолжение четырех лет я по службе, исполняя приказы и поручения своих начальников, действовал против закона и распоряжений власти».

Теперь у него уже не было начальников по службе; от командования рейхсвера он уже не получал приказов нарушать закон. Но он считал, что должен и может продолжать в рамках «Фронтбанна» то, что он под различными названиями организовывал вплоть до 9 ноября 1923 г., в последний раз в «Боевом союзе». Он не заметил, что настали другие времена.

Но Гитлер заметил это. За спиной Рема уже не стоял мощный рейхсвер. Это был теперь просто человек без денежных источников и не имеющий влияния, только друг, – ничего больше. Гитлер воспользовался случаем, чтобы отделаться от слишком напористого друга. Последний внезапно с огорчением констатирует некрасивые черты характера Гитлера:

 

«Я знаю, что многие терпеть не могут людей, обращающихся к ним со словами предостережения и напоминания; я всегда занимаю противоположную позицию. С Гитлером меня связывала искренняя дружба. Я видел, как его обступали льстецы, как они ловили каждое желание его, не осмеливались перечить ему ни словом; именно поэтому я считал долгом как верный товарищ открыто говорить ему правду».

 

16 апреля Рем вручил Гитлеру записку, в которой требовал, чтобы была проведена четкая грань между национал-социалистической партией, с одной стороны, и «Фронтбанном» и штурмовыми отрядами – с другой. «Фронтбанн» станет на политическую платформу Гитлера, но наотрез отказывается впутываться в повседневные конфликты, в споры о лицах и т. д. Партийная политика нетерпима в «Фронтбанне», а также в штурмовых отрядах. Рем хотел строго-настрого запретить последним всякое вмешательство в партийные дела, но вместе с тем запретить им также принимать указания от партийных вождей.

Гитлер не только не был согласен на эти предложения Рема, он был глубоко уязвлен ими. Он обвинял Рема, что тот поступает с ним не по-дружески. Ведь если сделать так, как требует Рем, то он, Гитлер, окажется в таком же недостойном положении, как в 1923 г., когда он был в политическом плену у рейхсвера. Вместо этого Гитлер требовал полного подчинения «Фронтбанна» партии.

Это было слишком. Рем прервал разговор и на другой день возвратил Гитлеру свой мандат на руководство штурмовыми отрядами. Гитлеру он сообщил, что выходит из всех политических союзов; руководство «Фронтбанном» он передал графу Гельдорфу. Организация распалась тогда на местные группы, которые впоследствии включены были в новые штурмовые отряды.

Для Рема это было не только крушением его дела, но и моральной катастрофой. Возможно, что личные переживания в тот момент сделали его особенно чувствительным; этот коренастый, дюжий человек был сентиментальным другом. Личный разрыв с Гитлером должен был явиться для него одним из самых тяжелых разочарований в его жизни. Он написал другу, что сердечно благодарен ему за пережитые вместе радостные и тяжелые времена, будет всегда помнить их и просит не лишать его своего дружеского расположения.

Он не получил никакого ответа. Официальное заявление об уходе тоже оставлено было Гитлером без ответа. Рем напечатал свое последнее заявление в близко стоящей к нему прессе. «Фелькишер беобахтер» перепечатал это заявление без комментариев. Гитлер продолжал молчать как публично, так и в личных отношениях. Ни слова благодарности. Ни одного дружеского слова по адресу человека, который в действительности был строителем национал-социалистической партии.

Вместе с Ремом ушел также Брюкнер,^[99] бывший руководитель мюнхенского полка штурмовых отрядов, а ныне личный адъютант Гитлера.

После этого разрыва партия в течение ряда лет оставалась без штурмовых отрядов. Дела Рема пошли плохо. «Мои пути приводили меня порой в такие ситуации, от которых морализирующий мещанин должен был бы содрогнуться и отшатнуться с краской стыда», – признавался он впоследствии.