Распад единства в многообразие

Дальнейшее вращение космогонического круга низвергает Единое во многое. Тем самым великий перелом, трещина, рас­калывает созданный мир на два очевидно противоположных плана бытия. В схеме Пайоре люди возникают снизу, из тьмы и тут же приступают к своей работе, поднимая небо⁴². Они представлены как явно независимые в том, что ими движет. Они держат совет, они решают, они планируют; они взяли на себя работу по упорядочению мира. Однако мы знаем, что за сценой работает, подобно кукловоду, Недвижимый Движитель.

В мифологии, даже в тех случаях, когда в центре внимания пребывает сам Недвижимый Движитель, Могущественное Жизнен­ное Единое, существует удивительная спонтанность в собствен­но формировании универсума. Элементы конденсируются и движутся в игре своих собственных согласований, по единому слову Творца: части саморазрушающегося космического яйца движутся по назначению без посторонней помощи. Но когда перспектива смещается, фокусируясь на живых существах, когда панорама космоса и природного мира представляется с точки зрения персонажей, которым предназначено обитать в этом мире, тогда внезапная трансформация погружает косми­ческую сцену во мрак. Формы мира не представляются более движущимися «по образу и подобию» живых, растущих, подчи­няющихся гармонии вещей, но застывают недвижно, или, по крайней мере, впадают в инертность. Сами подмостки вселенс­кой сцены, опоры мироздания перестраиваются, подгоняются и втискиваются в новые жесткие формы Земля рождает терние и чертополох; человек ест хлеб свой в поте лица своего*.

Поэтому, перед нами два вида мифов. Согласно одним – демиургические силы продолжают действовать сами; согласно вторым – они теряют инициативу и даже противостоят дальней­шему прогрессу в движении космогонического круга Противосто­яние, представленное в этой последней форме мифа, начинается иной раз еще на стадии длящейся тьмы изначального творяще – порождающего объятия космических родителей. Предоставим маори ввести нас в эту жутковатую тему:

Ранги (Небо) лежал так плотно прижавшись к животу Папа (Мать Земля), что дети не могли вырваться из утробы на волю. «Они пребывали в неустойчивом состоянии, плавая в мире тьмы, а выглядело это так: некоторые ползали.. некоторые стояли с руками, поднятыми вверх... некоторые лежали на боку... некото­рые на спине, некоторые согнувшись, некоторые нагнув свою го­лову, некоторые – с ногами, вытянутыми вверх... некоторые стоя­ли на коленях.. некоторые – ощупывая сгустившуюся вокруг них тьму... Все они находились внутри объятий Ранги и Папа...

Наконец, существа, порожденные Небом и Землей, изнуренные постоянной тьмой, посоветовались между собой, говоря: ‘Давайте решим, что можно сделать с Ранги и Папа, – или же мы убьем их, или же разведем их порознь’. Тогда заговорил Ту – матауенга, первый из детей Неба и Земли: ‘Лучше давайте убьем их’.

Затем заговорил Тане – махута, отец лесов и созданий, обитаю­щих в них, а также тех, что сделаны из дерева: ‘Нет, не так. Лучше развести их порознь, и пусть небо стоит над нами, а земля лежит под нашими ногами. Пусть небо будет отдалено от нас, а земля останется тесно связанной с нами как кормящая мать’.

Рис. 14 Отделение Неба от Земли

Один за другим братья – боги пытались развести небо и землю, но напрасно Наконец, сам Тане – махута, отец лесов и созданий, обитающих в них, а также тех, что сделаны из дерева, успешно справился с титаническим замыслом. «Его голова теперь твердо упиралась в землю – мать, свои ноги он вытянул вверх, упираясь ими в небо – отца, затем он напряг свою спину и огромным усилием разделил их. Теперь разделенные Ранги и Папа с криками и стенаниями запричитали: ‘Почему вы совершаете столь ужасное преступление, разделяя нас, ваших родителей, и убивая нас?’ Но Тане – махута не останавливался, не внимая их стонам и крикам; все дальше и дальше вниз толкал он землю, все дальше и дальше вверх толкал он небо...»⁴³.

В том виде, как ее представляли древние греки, эта история изложена Гесиодом в его описании отделения Урана (Отца – Неба) от Геи (Матери – Земли). Согласно этому варианту, титан Хронос оскопил своего отца серпом и таким образом убрал его со своей дороги⁴⁴. В египетской иконографии расположение космичес­кой четы обратное: небо является матерью, отец же воплощает жизненные силы земли⁴⁵; но мифологический шаблон не меня­ется: двое разлучаются своим дитям, богом воздуха Шу. И снова все тот же образ приходит к нам из древнего клино­писного текста шумеров, датированного III или IV тысячелетием до н. э. Вначале был первичный океан; первичный океан порож­дает космическую гору, которая состоит из слитых воедино неба и земли; Ан (Небо – Отец) и Ки (Земля – Мать) породили Энлиля (Бога Воздуха), который вскоре отделил Ан от Ки и затем сам соединился со своей матерью, породив человечество⁴⁶.

Но если эти поступки отчаявшихся детей и представляются насилием, они – просто ничто по сравнению с тотальной расп­равой над родительской силой, которую мы обнаруживаем в исландской Эдде и в вавилонских Скрижалях Творения. Пос­ледний удар – характеристика демиургического присутствия бездны как «зла», «тьмы» и «грязи». Блестящие юные воины – сы­новья, теперь презирающие породившего их, – персонификацию зародышевого состояния погруженности в глубочайший сон, – без долгих колебаний убивают его, раздирают и расщепляют на куски и создают из них структуру мира. Это – образец победы, к которому восходят все наши позднейшие состязания с драко­ном, начало долговековой истории подвигов героя.

Согласно Эддам, после того, как разверзся «зияющий раз­рыв»⁴⁷, на севере возник туманный мир холода, а на юге – область огня, а затем жар с юга растопил реки из льда, которые тянулись с севера, и начал испаряться клубящийся яд. Из него возник дождь, который, сгустился в иней. Иней таял и капал; жизнь пробуждалась от этих капель – гигантская, вялая, бес­полая, горизонтально распластанная фигура, названная Имир. Гигант спал, и во сне он потел; одна из его ног вместе с другой породили сына, в то время как под его левой рукой зародились мужчина и женщина.

Иней таял и капал, и из него конденсировалась корова, Аудум – ла. Из ее вымени текли четыре потока молока, которые питали жизнь Имира. Корова же питалась тем, что лизала соленые ледя­ные глыбы. Вечером первого дня из глыбы, которую она лизала, появились волосы человека; на второй день – голова человека; на третий появился весь человек, и имя его было Бури. Далее, у Бури был сын (мать неизвестна), названный Борр, который женился на одной из гигантских дочерей тех творений, которые вышли из Имира. Она родила тройню Один, Вили и Be, и они зарезали спящего Имира и разделили его тело на куски.

Имира плоть стала землей,

кровь его – морем,

кости – горами, череп стал небом,

а волосы – лесом.

Из век его Мидгард людям был создан

богами благими;

Из мозга его созданы были

темные тучи⁴⁵.

В вавилонской версии героем является Мардук, Бог – солнце; жертвой – Тиамат, ужасная, драконоподобная, сопровождаемая стаей демонов – женская персонификация изначальной бездны хаос как мать богов, но теперь, несущая в себе угрозу миру. С луком и трезубцем, посохом и сетью, с конвоем боевых ветров, бог поднимается в своей колеснице. Четверка лошадей, готовых рас­топтать всякого, кто угодит им под ноги, покрыты клочьями пены.

..Но Тиамат, не повернув головы,

Не знающими устали устами извергала возмущенные

слова...

Тогда повелитель извлек молнию, свое могучее оружие,

И направил ее против разбушевавшейся Тиамат, бросив

ей такие слова:

«Твое искусство достигло вершин, и ты сама вознеслась

на недосягаемую высоту,

Сердце твое побудило тебя бросить вызов, и битву

начать...

Против богов, отцов моих, обращены твои гнусные

помыслы.

Пусть твое воинство вооружается, пусть твое оружие

будет к бою готово!

Встань! Я и ты, пусть мы сойдемся в неистовой битве!»

И Тиамат, эти слова услыхав,

Сделалась одержимой; она обезумела;

Издавая ужасные вопли,

Она задрожала, сотрясаясь до самых глубин.

Уста ее извергали проклятия, произнося их по буквам.

 

И боги войны взывали к оружию.

Затем Тиамат и Мардук, советник богов, сблизились;

Сблизились, чтобы сразиться, для битвы сошлись.

Владыка сеть свою развернул и поймал ее,

И злой ветер, который тянулся за ним, он выпустил ей

в лицо.

И ужасные ветры заполнили ее утробу,

И ее смелость ушла из нее, а рот ее разверзся в ужасе.

Он же схватил трезубец и распорол ей живот,

И разорвал ее внутренности, и пронзил ее сердце.

Он победил ее и отнял жизнь у нее,

Он бросил ее наземь и растоптал ее

Затем, разбив остатки ее многочисленного воинства, вавилонский бог вновь вернулся к матери мира:

И владыка на спину Тиамат наступил

И своей беспощадной клюкою разбил ее череп.

Он выпустил из жил ее кровь,

Чтоб северный ветер унес ее прочь в потаенное место...

Затем властелин остановился, воззрившись на ее

мертвое тело,

...и замысел изощренный вызрел в уме его.

И тогда разделил он ее подобно распластанной рыбе

на две половины;

Одну половину установил он как небесный, все

покрывающий свод.

И поставил запоры и выставил стража,

Чтобы сдержать ее воды.

Он обошел небеса и обозрел все пределы,

И над самою Пучиной поместил он обитель

для Нудиммуда И отмерил Владыка дно бездонной Пучины...⁴⁹

Мардук в этом героическом деянии раздвинул верхние воды, подперев их сводом, и нижние воды, опустив их на дно. Затем в мире между ними он создал человека.

Мифы не перестают давать нам подтверждения того, что конфликт в сотворенном мире есть вовсе не то, чем он кажется. Тиамат, убитая и расчлененная, тем самым отнюдь не уничто­жена. В битве с хаосом, если рассмотреть ее под другим углом зрения, можно увидеть, что хаос – чудовище расчленяется с его собственного согласия, и его фрагменты перемещаются в над­лежащее место. С точки зрения этих сотворенных форм, все осуществляется как бы могущественной рукой через опасности и страдания. Но если попытаться взглянуть на все изнутри са­мого порождающего эманации присутствия, то, очевидно, что плоть поддается с готовностью, и рука, которая терзает ее, в конечном счете – не более, чем орудие воли самой жертвы.

В этом заключается основной парадокс мифа: парадокс двой­ной фокусировки. Если в начале космогонического цикла можно было сказать «Бог не вмешивается», но в то же самое время «Бог есть создатель, заступник и разрушитель», то теперь в этой критической точке, где Единое разбивается на множество, судьба «случается», и в то же время «осуществляется». С точки зрения источника, мир есть величественная гармония форм, вливаю­щихся в бытие, разрывающихся и растворяющихся. Но быстро­течный опыт творений представляет собой ужасную какофонию звуков сражения – криков и стонов Мифы не отрицают этой агонии (изображая распятие); но выявляют в ней, по ту сторону ее и вокруг нее, сущностный покой (небесную розу)⁵⁰.

Смещение перспективы от покоя центральной Причины к возмущениям периферических эффектов представлено в Грехо­падении Адама и Евы в саду Эдема Они вкусили запретный плод, «и открылись глаза у них обоих»⁵¹. Блаженство Рая за­крылось для них, и они увидели поле творения по другую сто­рону изменившей свою проницаемость завесы. Отныне им пред­стоит изведать обретение неизбежного в поте лица своего.

6. Народная мифология о Творении⁵²

Простота изначальных сюжетов неразвитой народной мифо­логии резко контрастирует с глубоко суггестивным содержанием мифов космогонического цикла. В этом явно видны первые сла­бые попытки проникнуть в тайны, скрытые завесой пространства. Нарушив целомудрие стены безвременья, смутной тенью возни­кает образ творца, чтобы придать миру форму. Его день сноподобен в своей длительности, текучести и обтекаемости. Земля была еще лишена твердости; многое надлежало сделать, чтобы она стала пригодной для обитания будущего народа.

Старейшина бродил повсюду, рассказывают индейцы пле­мени чернокогих (Монтана), он сделал людей и упорядочил вещи. «Он пришел с юга, направляясь на север, делая живо­тных и птиц по мере того, как он продвигался вперед. Он сде­лал горы, прерии, леса и первые кустарники. Так он шел впе­ред, двигаясь на север, создавая вещи на своем пути, размещая реки здесь и там, а также водопады на них, накладывая здесь и там красную краску на землю – делая этот мир таким, каким мы его видим сегодня. Он сделал Млечный Путь (Тетон) и прошел его весь, и утомившись, взошел на холм и прилег отдох­нуть. Когда он лежал на спине, вытянувшись на земле, с распрос­тертыми руками, он оградил себя камнями, отметив очертания своего тела, головы, ног, рук, и всего остального. Вы можете увидеть здесь эти скалы и сегодня. Отдохнув, он пошел на север и споткнулся о холм, и упал на колени. Тогда он сказал: ‘Ты – плохая вещь, ибо спотыкаются о тебя’, поэтому он приподнял два больших камня и назвал их Колени, и они называются так и по сей день. Он пошел дальше на север, из камней, которые он нес с собой, он построил Душистые Травяные Холмы.

Однажды Старейшина определил, что необходимо сделать женщину и ребенка, поэтому он слепил их – женщину и ее сына – из глины. После того, как он придал глине человеческую форму, он сказал глине: ‘Из тебя должны выйти люди’, и затем он накрыл ее и, оставив так, ушел прочь. На следующее утро он пришел к тому месту и снял покрывало, и увидел, что глиняные формы начали меняться. К следующему утру появи­лись новые изменения, а к третьему – еще больше. На четвер­тое утро он пришел к тому месту, снял покрывало, посмотрел на фигуры и приказал им встать и идти, и они сделали так. Они пошли к реке со своим Создателем, и тогда он сказал им, что его имя Напи, Старейшина.

Когда они остановились у реки, женщина сказала: ‘Будем ли мы жить всегда, не ведая конца?’ Он сказал: ‘Я никогда не думал об этом. Мы должны решить это. Я возьму эту буйволиную лепешку и брошу ее в реку. Если она поплывет, то, умирая, люди через четыре дня будут снова оживать; они будут оставаться мертвыми только четыре дня. Но если она утонет, то им будет положен конец’. Он бросил лепешку в реку и она поплыла. Женщина нагнулась, подняла камень и сказала: ‘Нет, я брошу этот камень в реку, если он поплывет, то люди будут жить вечно, если он утонет, то люди будут умирать, таким образом они смогут испытывать жалость друг к другу ‘. Женщина бросила камень в воду, и он утонул. ‘Ну, вот,’ – сказал Старейшина, – ‘вы сделали выбор. Всем людям будет назначен конец’.

 

Рис 15 Хнум, который лепит сына фараона на гончарном груге, и Тот, отмеривший его земной век

 

Упорядочение мира, создание человека и решение о смерти или бессмертии человека – типичные темы примитивных ска­зок о творце. Вряд ли мы можем теперь узнать, насколько серь­езно и в каком смысле воспринимали когда – то эти предания Мифологический способ изложения таков, что в нем преобладают не столько прямые, сколько косвенные референции, это как если бы Старейшина сделал так – то и так – то. Многие пре­дания, представленные здесь под рубрикой предания о гене­зисе, можно рассматривать скорее как народные волшебные сказки, чем как Книги Бытия... Такое мифотворчество как игра распространено во всех цивилизациях, как в высокоразвитых, так и на низших стадиях. Простой человек может рассмат­ривать порожденные им образы с чрезмерной серьезностью, но в основном о них нельзя сказать, что они действительно пред­ставляют собой – учение или локальный «миф». Например, у маори, у которых мы обнаружили некоторые из наших утончен­нейших космогонических образов, есть предание о яйце, выпав­шем из птицы в изначальное море; оно разбилось и из него вышли мужчина, женщина, мальчик, девочка, свинья, собака и каноэ. Все сели в каноэ и поплыли в Новую Зеландию⁵⁴. Это явный бурлеск на тему космического яйца. С другой стороны, камчадалы рассказывают, похоже, со всей серьезностью, что Бог изначально жил на небе, но затем спустился на землю Когда он ходил повсюду на своих снегоступах, то новая земля пружинила под ним подобно тонкому и податливому льду. С тех пор земля покрылась рытвинами и складками⁵⁵ Или опять же, согласно киргизам из Центральной Азии, когда два перво­бытных жителя, пасущих большого быка, остались надолго без воды и уже умирали от жажды, животное достало воду для них, распоров землю своими большими рогами. Вот как воз­никли озера в стране киргизов⁵⁶.

В мифах и народных сказках довольно часто появляется шу­товская фигура, действующая в постоянной оппозиции к милос­тивому творцу, – как баланс для всех тягот и невзгод сущест­вования по эту сторону завесы Меланезийцы Новой Британии рассказывают о том, как темное бытие, «бытие, которое было первым», нарисовало две мужские фигуры на земле, расцарапа­ло свою кожу и окропило нарисованных своею кровью. Сорвав два больших листа, оно покрыло ими фигуры, и спустя некото­рое время они превратились в двух мужчин. Имена людей были То Кабинана и То Карвуву.

То Кабинана ушел один, залез на кокосовое дерево, с которого свисали желтые орехи, сорвал два неспелых ореха и бросил их на землю; они раскололись и превратились в двух красивых женщин То Карвуву восхитился женщинами и спросил, как его брат заполучил их. «Залезь на кокосовое дерево, – – сказал То Кабинана, – сорви два неспелых ореха и брось их на землю». Но То Карвуву бросил орехи острым концом вниз и у женщин, кото­рые вышли из них, были плоские уродливые носы⁵⁷.

Однажды То Кабинана вырезал Тхум – рыбу из дерева и пустил ее плавать в океан, и отсюда появилась живая рыба – маливаран. Теперь эта Тхум – рыба гнала маливаран – рыбу к берегу моря, где То Кабинана просто собирал свой улов на отмели. То Карвуву восхитился Тхум – рыбой и пожелал сделать такую же, но пока он учился, он вырезал вместо этого акулу. Эта акула пожирала маливаран – рыбу вместо того, чтобы гнать ее к берегу. То Карвуву, причитая, пошел к своему брату и сказал: «Лучше бы я не вырезал этой рыбы; она ничего не делает, но ест всех других рыб». «Что за рыба?» – спросил у него брат, и тот ответил: «Я сделал акулу». «Ты посмотри, что ты натворил, – сказал ему брат – Ты сделал так, что теперь наши смертные потомки будут испытывать страдание. Эта твоя рыба будет есть всех других рыб, а также людей»⁵⁸.

За всей этой очевидной нелепостью можно увидеть, что одна причина (темное бытие, которое разделило самое себя) порожда­ет в этом мире двоякий эффект – добро и зло. Эта история не так наивна, как представляется⁵⁹. Более того, в забавной логике финального диалога угадывается метафизическое пред-сущест­вование платоновского архетипа в акуле. Это понимание неиз­бежно присутствует в каждом мифе. Общим для них является также появление антагониста, представителя зла, в роли шута. Дьяволы – и сильные, но тупоголовые, и умные, проницатель­ные обманщики – всегда смехотворны. Вопреки их победам в мире пространства и времени, они и их деяния просто исчеза­ют, когда перспектива смещается к трансцендентному. Они – тень – заблуждение субстанции; они символизируют неизбежное несовершенство царства теней, и пока мы остаемся по эту сто­рону, завеса не может быть уничтожена.

Черные татары Сибири рассказывают, что когда демиург Пайяна создавал первые человеческие существа, он обнару­жил, что неспособен вдохнуть в них жизнетворный дух. Так что он вынужден был подняться на небо и извлечь души из Кудаи, Высшего Бога, оставив тем временем лысого пса охранять сде­ланные им фигуры. Дьявол, Эрлик, появился сразу же, как только тот ушел. Эрлик сказал псу: «Ты совсем лыс. Я дам тебе золотую шерсть, если ты отдашь в мои руки этих людей, лишенных души» Предложение понравилось псу, и он отдал людей, которых до­лжен был охранять, искусителю. Эрлик измазал их своей слюной, но тут же обратился в бегство, когда увидел, что Бог приближа­ется, чтобы дать им жизнь. Бог увидел, что тот наделал, и вы­вернул человеческие тела наизнанку. Вот почему мы имеем слюну и нечистоты в своем кишечнике⁶⁰.

Народное мифотворчество передает историю творения лишь с того момента, когда трансцендентные эманации распадаются на пространственные формы. Тем не менее, оно не отличается от образцов великой мифологии сколько – нибудь существенным образом в своей оценке человеческой судьбы. Все их символи­ческие персонажи соответствуют по своему смыслу – а нередко и в облике и поступках – персонажам высокой иконографии, и диковинный мир, в котором они движутся, есть мир великих эма­нации: мир и век между глубоким сном и пробудившимся соз­нанием, место, где Единое разделяется на многое, а многое примиряется в Едином.

Примечания

1. C.G.Jung, «On Psychic Energy» (orig. 1928; Collected Works, vol.8). В раннем наброске эта работа была озаглавлена «Теория либидо».

2. См/ Кант, Критика чистого разума.

3. CaHCKpHT:maya – sakti.

4. По ту сторону категорий и, следовательно, не определяемых ни одним из понятий, образующих оппозицию «пустота – бытие». Такие термины являют­ся лишь ключом к трансцендентному.

5. Это признание вторичной природы личности любого божества, которому поклоняются, характерно для большинства преданий о мире. Однако в христианстве, магометанстве и иудаизме личность божества мыслилась как предельная, что всегда затрудняло для тех, кто принадлежал к этим кон­фессиям, понимание того что выходит за пределы их собственного антропо – мофного божества. Отсюда, с одной стороны, всяческое затуманивание символов, а с другой – слепая приверженность богу – избавителю, не имеющая себе равных в истории религии. Относительно возможного происхождения этой абстракции см.: Зигмунд Фрейд, Моисей и монотеизм (1939).

6. От Луки, 17:21.

7. Выше, с.181.

8. Выше, сс.90 – 92.

9. Выше, с.93.

10. Выше, сс.49.

11. Fernando de Alva Ixtlilxochitl, Historia de la Nacion Chichimeca (1608), cap.l (Lord Kingsborough, Antiquities of Mexico, London, 1830 – 48, Vol.IX, p.205).

12. Hastings’ Encyclopaedia of Religion and Ethics, Vol.V, p.375.

13. См.: Mrs. Sinclair Stevenson, The Heart of Jainism (Oxford University Press, 1915), pp.272 – 278.

14. Божественный год равен 360 человеческим годам.

15. См.: Мандукья упанишада, 3 – 6.

16. Там же, 8 – 12.

Поскольку в санскрите звуки any сливаются в о, священный слог произносится и пишется ом. См. выше, ее. 147, 242(сн.31).

17. Мандукья упанишада, 7.

18. На idra zuta, Zohar, iii, 288a. Ср. выше, с. 172.

Зогар {zohar, «свет, великолепие») представляет собой собрание эзо­терических иудейских сочинений, увидевших свет около 1305 г. благодаря ученому испанскому еврею по имени Моисей де Леон. Утверждают, что эти тексты представляют собой, главным образом, выдержки из тайных подлинников, восходящих к учению Симеона бен Йохай, раввина из Галилеи (II в. н э.). Ввиду угрожавшей ему смерти со стороны римлян Симеон скрывался 12 лет в пещере, где спустя десять столетий его писания и были обнаружены; они и послужили источником для книг Зогар.

Предполагается, что Симеоново учение извлечено из хокмах нистарах, или потаенной мудрости Моисея – основной части эзотерического знания, которое было получено Моисеем в Египте, месте его рождения, затем осмыслено, когда он в течении сорока лет шел через пустыню (где ему было дано наставление от ангела), и в конечном счете нашло сокровенное вопло­щение в первых четырех книгах Пятикнижия, из которого оно может быть извлечено через надлежащее понимание и манипуляцию с мистическими цифрами – знаками еврейского алфавита. Это знание и методы его извлечения и применения и составляют содержание каббалы.

19. Говорят, что учение каббалы (qabbalah, «предание или традиционное знание») было впервые вверено самим Богом избранным ангелам в Раю. После того, как Первочеловек был изгнан из Рая, некоторые из этих ангелов передавали это знание Адаму, чтобы помочь ему вернуться к прежнему блаженству. От Адама учение перешло к Ною, а от Ноя к Аврааму. Авраам разгласил кое – что из этого сокровенного знания, когда он был в Египте, вот почему след этой высшей мудрости можно теперь обнаружить в редуцирован­ной форме в мифологии и философии язычников. Моисей впервые изучал кабаллистику с египетскими жрецами, но именно через него предание было восстановлено в своей чистоте, благодаря наставлениям ангелов. На idra rabba qadisha, xi, 212 – 14 and 233, tr. by S.L.MacGregor Mathers, The Kabbalah Unveiled (London: Kegan Paul, Trench, Trubner and Company, Ltd., 1887) pp 134 – 135 and 137.

20. Summa contra Gentiles, I,i.

21. См выше, с. 25 – 30

22. Johannes C.Anderson, Maori Life in Ao – tea (Christchurch, [New Zealand. 1907?], p.127.

23. В священных писаниях буддийской Махаяны перечислены и описаны 18 «пустот» или степеней пустоты. Они познаются через йогу и в опыте души на пороге смерти. См.: Evans – Wentz, Tibetan Yoga and Secret Doctrine, pp.206, 239ff. (Эванс – Венц, Тибетская йога и тайные доктрины. К, Ваклер, 1993, в 2 – х т.)

24. См.: The Vedantasara of Sadananda (Mayavati, 1931).

25. Согласно китайской системе, такие пять элементов представляют собой земля, огонь, вода, дерево и золото.

26. См.: Richard Wilhelm, Chinesische Marchen (Jena: Eugen Diederichs Verlag, 1921), pp 29 – 31.

27. См.: Richard Taylor, Те ika a Maui, or New Zealand and its Inhabitants (London, 1855), pp.14 – 15.

28. Маленький круг в нижней части рис.13. Ср. с изображением китайского Дао.

29. Kenneth P.Emory, «The Tuamotuan Creation Charts by Paiore», Journal of the Polynesian Society, Vol.48, No.l (March, 1939), pp. 1 – 29.

30. Ibid., p.12.

31. Чхандогья упанишада, З. 19. 1 – 3.

32. A.S.Eddington, The Nature of the Physical World, p.83.

33. «Энтропия всегда возрастает» (см.: Eddington, pp.63ff.).

34. Ta-apoa (таитянский диалект) – эроа. См. илто Танга. XX.

35. Kenneth P.Emory, «The Tahitian Account of Creation by Mare», Journal of the Polynesian Society, Vol.47, No.2 (June, 1938), pp.53 – 54.

36. E.A.Wallis Budge, The Gods of the Egyptians (London, 1904), Vol.1, pp.282 – 292.

37. Kalika Purana, I (tr. in Heinrich Zimmer, The King and the Corpse, The Bollingen Series XI, Pantheon Books, 1943, pp.239ff).

38. Брихадараньяка упанишада, 1 4. 1 – 5. Ср. фольклорный мотив бегства и трансформации (выше, ее. 201) См. также: Cypria 8, где представлена Немезида, не пожелавшая разделить любовное ложе со своим отцом Зевсом и бежавшая от него, принимая форму рыбы и других живых существ (cit. by Ananda K.Coomaraswamy, Spiritual Power and Temporal Authority in the Indian Theory of Government, American Oriental Society, 1942, p.361).

39. Мундака упанишада, 2. 2. 5.

40. Zohar, i, 91 b. Quot by C.G.Ginsburg, The Kabbalah, its Doctrines, Develop­ment, and Literature (London, 1920), p.116.

41. Таиттирийя упанишада, З. 10. 5.

42. В мифологии американских индейцев, живущих на юго – западе континента такое возникновение представляется в подробных деталях; таковы же пред­ставления о творении у берберов из Алжира. См.: Morris Edward Opler, Myths and Tales of the Jicarilla Apache Indians (Memoirs of the American Folklore Society, No 31, 1938); Leo Frobenius and Douglas C.Fox, African Genesis (New York, 1927), pp.49 – 50.

43. George Grey, Polynesian Mythology and Ancient Traditional History of the New Zealand Race, as furnished by their Priests and Chiefs (London, 1855), pp.1 – 3.

44. Теогония, 116 и далее. В греческой версии мать не сопротивляется; она сама подает серп.

45. Ср. полярность Махора – нуи – а – ранги и Маку, у маори (выше, с. 269).

46. S.N.Kramer, op. cit., pp. 40 – 41.

47. Ginnungagap, пустота, бездна хаоса, в которую все погружается в конце цикла («Сумерки Богов») и из которой все появляется снова после вневре­менной стадии реинкубации.

48. Младшая Эдда, «Видение Гюльвы». См. также Старшая Эдда, «Прорица­ние Вельвы».

Старшая Эдда – это собрание, состоящее из тридцати четырех древнес­кандинавских поэм о языческих германских богах и героях. Поэмы созда­вались певцами и поэтами (скальдами) в различных частях мира викингов (одна, например, в Гренландии) в период 900 – 1030 г. н.э.

Младшая Эдда, – это своего рода пособие для юных поэтов, написанное в Исландии христианским поэтом и мастером бардов Снорри Стурлусоном (1178 – 1241). В ней суммируются языческие германские мифы и перес­матриваются риторические приемы скальдов.

В мифологии, представленной в этих текстах, можно различить ранний, крестьянский слой (ассоциирующийся с громовержцем, Тором), более поздний – аристократический (Вотан – Один) и третий – четко выраженный фаллический комплекс (Ньерт, Фрейя и Фрейр). Влияние бардов из Ир­ландии смешалось с классическими и восточными темами в этом глубокомыс­ленном и, вместе с тем, гротескном мире символических форм.

49. «Эпическая поэма о творении», Табл. IV, строчки 35 – 143. См.: L.W.King (tr.), Babylonian Religion and Mythology (London and New York: Kegan Paul, Trench, Trubner and Co. Ltd., 1899), pp.72 – 78.

50. Роза, открывшаяся человечеству через крест. См.: Данте, «Рай», ХХХ – ХХХ.

51. Бытие, 3: 7.

52. Ясно выраженное различие можно провести между мифологиями действи­тельно примитивных (рыбная ловля, охота, собирательство) народов и тех цивилизаций, которые культивировали агротехнику и скотоводство (VI тысячелетие до н.э.). Но большинство из так называемых примитивных народов на самом деле являются колониальными, т е., претерпев своего рода диффузию из центров некой высокой культуры, они были ассимилированы в условиях более простого общества. Чтобы избежать неоднозначности термина «примитивный», я называю такую неразвитую или выродившуюся традицию «народной мифологией» Термин вполне адекватен для целей данного элементарно – компаративистского исследования универсальных символических форм, хотя он определенно не применим для строго исторического анализа.

53. George Bird Grinnell, Blackfoot Lodge Tales (New York: Charles Scnbner’s Sons, 1892, 1916), pp. 137 – 138.

54. J S Polack, Manners and Customs of the New Zealanders (London, 1840), Vol I, p. 17 Рассматривать такую сказку как космогонический миф было бы столь же неуместно, как иллюстрировать Святую Троицу абзацем из детской сказки «Сын Марии» (Grimm, No.3).

55. Harva, op. cit., p. 109, цит.: С.Крашенинников Описание земли Камчатской (СПб., 1819), т.П, с.101.

56. Harva, op. cit, p. 109, цит/ Потанин, цит. пр., т.П, с. 153.

57. Р J Meier, Mythen und Erzahlungen der Kunstenbewohner der Gazelle – Hal – binsel (Neu – Pommern) (Anthropos Bibliothek, Band I, Heft I, Munster i. W., 1909), pp.15 – 16.

58. Ibid, pp. 59 – 61

59. «Вселенная не сводится к единому акту, как если бы за всем этим стояла личная воля всевидящего и всемогущего существа. Когда я слышу иной раз гимны, молитвы и т.п., основанные на якобы доказанных или воспринимае­мых с наивной простотой утверждениях, что этот необозримый космос, со всеми его чудовищными случайностями, является четко спланированной и личной волей осуществляемой акцией, я вспоминаю куда более разумную гипотезу, представляющую мировоззрение одного восточно – африканского племени. «Они утверждают, – пишет наблюдатель, – что если даже сам Бог добрый и желает для всех добра, то все равно он к несчастью имеет слабоумного брата который всегда вмешивается во все его деяния». Это по крайней мере хоть как то отвечает фактам Слабоумный брат Бога позволяет объяснить некоторую болезненность самой жизни и нездоровые трагедии которые идея об индивидуальном всемогуществе безграничной доброй воли по отношению к каждой душе не может объяснить вполне внятно» (Harry Emerson Fosdick As I See Religion New York Harper and Brothers 1932 pp. 53 – 54).

60. Harva op ctt quat W Radloff Proben der Volkshteratur der turkischenia Stamme Sud Sibenes (St Petersburg 1866 70) vol I p 285. Освобождаясь от любых космогонических ассоциаций отрицательное дьявольски шутовское воплощение могущества демиурга, становится излюбленным персонажем в сказках рассказываемых для забавы Живой пример – Койот американских равнин, а Лис Рейнард является европейской инкарнацией этого образа.

 

ГЛАВА II

НЕПОРОЧНОЕ ЗАЧАТИЕ

Мать Вселенная

Порождающий мир дух отца переходит в многообразие земного опыта через посредника трансформации – мать мира. Она является персонификацией изначальной стихии, упоминаемой во втором стихе главы первой Книги Бытия, где мы читаем «И Дух Божий носился над водою». В индуистском мифе она явля­ет себя в женской фигуре, через которую этот Дух, или Са­мость (Self) рождает все создания. Понимаемая более абстрак­тно, она есть задающая границы мира матрица «пространство, время и причинность» – скорлупа космического яйца. Еще аб­страктнее, она представляет собой притягательную силу, которая побудила самопорождающий Абсолют к акту творения.

В тех мифологиях, которые подчеркивают скорее материн­ский, чем отцовский аспект творца, эта изначальная женщина заполняет мир в его исходной стадии, принимая на себя те роли, которые в других случаях приписываются мужчинам Она при этом девственна, поскольку ее супруг пребывает Невидимым Неведомым.

Необычно представлена эта фигура в финской мифологии В первой руне Калевалы рассказывается о том, как девственная дочь воздуха спустилась из небесной обители в первозданный океан и там на протяжении столетий плавала в вечных водах¹.

И спустилась вниз девица,

В волны вод она склонилась,

На хребет прозрачный моря,

На равнины вод открытых,

Начал дуть свирепый ветер,

Поднялась с востока буря,

Замутилось море пеной,

Поднялись высоко волны.

Ветром деву закачало,

Било волнами девицу,

Закачало в синем море,

На волнах с вершиной белой.

Ветер плод надул девице,

Полноту дало ей море.

И носила плод тяжелый,

Полноту свою со скорбью

Лет семьсот в себе девица,

Девять жизней человека –

А родов не наступало,

Не зачатый – не рождался¹.

 

Рис 16 Нут (Небь), порождающая Солнце; солнечные лучи падают на Хатхор (Любовь и Жизнь)

 

 

Семьсот лет Мать – Вода плавала с ребенком в своей утробе, будучи не в состоянии его родить. Она обратилась с просьбой к верховному богу Укко помочь ей и тот послал утку, чтобы она свила гнездо на ее колене. Яйца, снесенные уткой, скати­лись с колена и разбились на кусочки; из этих кусочков стали образовываться земля, небо, солнце, луна и облака. Затем, пла­вая по морю, Мать – Вода стала сама придавать миру форму:

Наконец в году девятом,

На десятое уж лето,³

Подняла главу из моря

И чело из вод обширных,

Начала творить творенья,

Создавать созданья стала

На хребте прозрачном моря,

На равнине вод открытых.

Только руку простирала –

Мыс за мысом воздвигался:

Где ногою становилась –

Вырывала рыбам ямы;

Где ногою дна касалась –

Вглубь глубины уходили.

Где земли касалась боком –

Ровный берег появлялся;

Где земли ногой касалась –

Там лососьи тони стали;

И куда главой склонялась –

Бухты малые возникли.

Отплыла от суши дальше,

На волнах остановилась –

Созидала скалы в море

И подводные утесы,

Где суда, наткнувшись сядут,

Моряки найдут погибель⁴

Однако ребенок по – прежнему оставался нерожденным, достигнув уже зрелого возраста:

Старый, верный Вяйнямейнен

В чреве матери блуждает,

Тридцать лет он там проводит,

Зим проводит ровно столько ж

На водах, дремотой полных.

Он подумал, поразмыслил:

Как же быть и что же делать

На пространстве этом темном,

В неудобном, темном месте,

Где свет солнца не сияет,

Блеска месяца не видно.

Он сказал слова такие

И такие молвил речи:

«Месяц, солнце золотое

И медведица на небе!

Дайте выход поскорее

Из неведомой мне двери,

Из затворов непривычных

Очень тесного жилища

Дайте вы свободу мужу.

Вы дитяти дайте волю,

Чтобы видеть месяц светлый,

Чтоб на солнце любоваться,

На Медведицу дивиться,

Поглядеть на звезды неба!»

Но не дал свободы месяц,

И не выпустило солнце.

Стало жить ему там тяжко,

Стала жизнь ему постыла’

Тронул крепости ворота,

Сдвинул пальцем безымянным,

Костяной замок открыл он

Малым пальцем левой ножки,

На руках ползет с порога,

На коленях через сени

В море синее упал он,

Ухватил руками волны

Отдан муж на милость моря,

Богатырь средь волн остался⁵.

Прежде чем Вяйнямейнен – герой с момента рождения – смог начать свой путь на суше, ему пришлось побывать в объятиях вто­рой матери – колыбели – космической стихии океана. Теперь, лишенный ее защиты, он должен был пройти инициацию, подвер­гнувшись испытаниям фундаментально бесчеловечных сил природы:

Пролежал пять лет он в море,

В нем пять лет и шесть качался,

И еще семь лет и восемь.

Наконец плывет на сушу,

На неведомую отмель,

На безлесный берег выплыл.

Приподнялся на колени,

Опирается руками.

Встал, чтоб видеть светлый месяц,

Чтоб на солнце любоваться,

На Медведицу дивиться,

Поглядеть на звезды неба.

Так родился Вяйнямейнен,

Племени певцов удалых

Знаменитый прародитель,

Девой Ильматар рожденный⁶.

Предопределенность

Вселенская богиня появляется перед людьми под множест­вом личин. Ведь результаты творения многообразны, сложны и имеют взаимопротиворечивый характер, если их рассматривать с точки зрения сотворенного мира. Праматерь жизни является в то же время и праматерью смерти; она скрыта под личинами безобразных демонов голода и смерти.

Шумеро – вавилонская звездная мифология отождествляла образы космической женщины с фазами планеты Венеры. Как ут­ренняя звезда она девственна; как вечерняя звезда – распутна; как госпожа ночного неба – она выступает супругой месяца; когда же она исчезает в лучах солнца, она становится ведьмой ада. Куда бы ни распространялось месопотамское влияние, везде в трактовке богини сохранялся отсвет этой изменчивой звезды.

Миф, обнаруженый в племени вахунгве – макони в Южной Родезии (юго – восточная Африка), являет образы Венеры – матери в соотнесении с первыми стадиями космогонического цикла. Здесь в качестве первого человека выступает месяц; утренняя звезда – его первая, а вечерняя звезда – вторая жена. Анало­гично тому, как Вяйнямейнен вышел из утробы благодаря собственным усилиям, так и этот лунный человек сам выходит из глубинных вод. Он и его жены являются прародителями всех зем­ных существ История дошла до нас в следующем виде: «Маори (Бог) сделал первого человека и назвал его Мвуетси (Луна). Он поместил его на дно Дзивоа (Озера) и дал ему рог нгона, напол­ненный маслом нгона⁷. Мвуетси жил в Дзивоа. Мвуетси сказал Маори: ‘Я хочу выйти на землю’. Маори ответил: ‘Ты будешь жалеть об этом’. – Мвуетси: ‘И все же я хочу на землю’. – Маори: ‘Тогда ступай’.

Земля была холодной и пустой Не было ни трав, ни кустов, ни деревьев. Не было животных. Мвуетси заплакал и обратил­ся к Маори со словами: ‘Как я буду здесь жить?’ Маори отве­тил: ‘Я предупреждал тебя.Ты стал на путь, в конце которого ты умрешь Однако я создам для тебя твое подобие’. Маори дал Мвуетси жену, которая носила имя Массасси, Утренняя звез­да Маори сказал – ‘Массасси будет твоей женой два года’. Маори дал Массасси огниво.

Вечером Мвуетси вошел с Массасси в хижину. Массасси сказала: ‘Помоги мне. Мы разведем огонь. Я соберу щепки, а ты будешь вращать русину (вращающаяся часть огнива)’. Мас­сасси собрала щепки. Мвуется вращал русику. Когда загорелся огонь, Мвуетси лег по одну сторону от него, а Массасси – по другую. Огонь горел между ними.

Мвуетси спрашивал себя: ‘Зачем Маори дал мне эту женщи­ну?’ Ночью Мвуетси взял рог нгона. Он смочил свой указатель­ный палец каплей масла нгона. Он сказал: ‘Ndini chaabuka mhiri ne mhiri’ (‘Я собираюсь прыгнуть через огонь’).⁸ Он прыгнул через огонь. Он приблизился к девственной Массасси. Он кос­нулся тела Массасси пальцем, на котором была мазь. Затем Мвуетси вернулся в свою постель и уснул.

Когда Мвуетси проснулся утром, он взглянул на Массасси. Мвуетси увидел, что ее живот раздулся. Когда день закончил­ся, Массасси начала рожать. Массасси родила травы. Массас­си родила кусты. Массасси родила деревья. Массасси не прек­ращала рожать, пока земля не покрылась травами, кустами и деревьями.

Деревья росли. Они росли, пока их верхушки не достигли неба. Когда верхушки деревьев достигли неба, начался дождь.

Мвуетси и Массасси жили в изобилии. У них были фрукты и злаки. Мвуетси построил дом. Мвуетси сделал железную ло­пату Мвуетси сделал мотыгу и сеял зерно. Массасси сплела сети для рыбы и ловила рыбу. Массасси приносила дрова и воду. Массасси готовила пищу Так Мвуетси и Массасси про­жили два года.

Через два года Маори сказал Массасси: ‘Время истекло’. Маори забрал Массасси с земли и вернул ее в Дзивоа. Мвуетси тосковал. Он тосковал и плакал и сказал Маори¹ ‘Что я буду делать без Массасси? Кто будет носить для меня дрова и воду? Кто будет для меня готовить пищу?’ Мвуетси плакал восемь дней.

Восемь дней плакал Мвуетси. Затем Маори сказал: ‘Я пре­дупреждал тебя, чтобы ты готовился к смерти. Но я дам тебе другую женщину. Я дам тебе Моронго, Вечернюю Звезду Моронго будет с тобой два года. Затем я возьму ее назад’. Маори дал Мвуетси Моронго.

Моронго пришла в хижину Мвуетси. Вечером Мвуетси хотел лечь на своей стороне от огня. Моронго сказала: ‘Не ложись там. Ложись со мной’. Мвуетси лег около Моронго. Мвуетси взял рог нгона, нанес немного мази на свой указательный палец. Но Моронго сказала: ‘Не делай так. Я не похожа на Массасси Теперь смажь свои чресла маслом нгона. Смажь мои чресла мас­лом нгона’. Мвуетси сделал как она сказала. ‘Теперь соединись со мной’, – сказала Моронго. Мвуетси соединился с Моронго Мвуетси уснул.

Утром Мвуетси проснулся. Когда он взглянул на Моронго, он увидел, что ее живот раздулся. Когда день закончился, Моронго начала рожать. В первый день Моронго родила цыплят, овец и коз.

Во вторую ночь Мвуетси снова спал с Моронго. На следую­щее утро она родила антилоп и коров.

В третью ночь Мвуетси снова спал с Моронго. На следую­щее утро Моронго родила сначала мальчиков, а затем девочек. Мальчики, рожденные утром, выросли к вечеру.

В четвертую ночь Мвуетси хотел снова спать с Моронго. Но разразилась гроза и Маори сказал: ‘Оставь. Ты быстро продви­гаешься к смерти’. Мвуетси испугался. Гроза прошла. Когда она прошла, Моронго сказала Мвуетси: ‘Сделай дверь и закрой ею вход в хижину. Тогда Маори не увидит, что мы делаем. Тогда ты сможешь спать со мной’. Мвуетси сделал дверь. Ею он закрыл вход в хижину. И он соединился с Моронго. Затем Мвуетси уснул.

Утром Мвуетси проснулся. Мвуетси увидел, что живот Моронго раздулся. К вечеру Моронго начала рожать. Моронго родила львов, леопардов, змей и скорпионов. Маори увидел это. Маори сказал Мвуетси: ‘Я предупреждал тебя’.

На пятый день Мвуетси снова захотел спать с Моронго. Но Моронго сказала: ‘Посмотри, твои дочери выросли. Спи со своими дочерьми’. Мвуетси посмотрел на своих дочерей. Он увидел, что они красивы и что они выросли. Поэтому он спал с ними. Они родили детей. Дети, рожденные утром, вырастали к вечеру. И так Мвуетси стал Мамбо – королем великого народа.

Тем временем Моронго спала со змеем. Моронго больше не рожала. Она жила со змеем. Однажды Мвуетси вернулся к Мо­ронго и хотел спать с ней. Моронго сказала: ‘Оставь’. – Мву­етси: ‘Но я хочу’. Он лег с Моронго. Под кроватью Моронго лежал змей. Змей укусил Мвуетси.

После этого Мвуетси заболел. На другой день не было дождя. Растения высохли. Реки и озера высохли. Животные умерли. Начали умирать люди. Много людей умерло. Дети Мвуетси спрашивали: ‘Что мы можем сделать?’ Дети Мвуетси сказали: ‘Мы бросим кости хаката (священные кости)’. Ответ был: ‘Мвуетси стал старым и дряхлым Мамбо. Отправьте Мвуетси назад в Дзивоа’.

После этого дети задушили и похоронили Мвуетси. Вместе с ним они похоронили Моронго. Моронго также прожила два года при дворе Мвуетси – в его Зимбабве»⁹.

Очевидно, что каждая из трех описанных стадий порож­дения представляет определенный период в развитии мира. Мо­дель, определяющая ход событий, похоже, заведомо известна, как если бы происходящее было отнюдь не ново; на это указы­вают и предупреждения Всевышнего. Однако Лунный Человек, Могущественное Живое Существо, не может, тем не менее, отказаться от своей судьбы. Диалог на дне озера является диалогом между вечностью и временем, где решается «вопрос жизни»: быть или не быть. Неутолимому желанию дают волю: движение начинается.

Жены и дочери Лунного Человека являются персонифи­кациями (или сообщницами) его судьбы. Вместе с эволюцией его миротворящей воли метаморфозу претерпевают достоин­ства и облик богини – матери. По своему рождению из колыбели природы первые две жены предчеловеческие и сверхчелове­ческие создания. Но когда космогонический круг совершен и момент роста сместился от первобытных форм к истории чело­вечества, повелительницы космических рождений исчезают и оставляют поле действий мужчинам и женщинам. Поэтому ста­рый владыка – демиург в своем сообществе становится мета­физическим анахронизмом. Когда в конце концов он устает от людей как таковых и стремится возвратить себе свое былое плодородие и изобилие со своей женой, его поступок истощает мир, но вскоре мир вновь обретает свободу, и все приходит в движение. Инициатива переходит к сообществу детей. Фан­тастически грандиозные фигуры родителей погружаются в пер­возданный хаос. На обжитой земле остается только человек. Цикл миновал.

Лоно Спасения

Главной проблемой теперь становится мир человеческой жизни. Поле сознания, ведомое практическими соображениями королей и наставлениями священников относительно игры в кости божественного Провидения¹⁰, сужается настолько, что главные линии человеческой комедии теряются в переплетении противоречивых тенденций. Видение будущего для человека становится плоским, схватывающим лишь отраженный свет, лишь осязаемые поверхности существования. Глубинная перс­пектива свертывается в неразличимую точку. Знаком челове­ческой агонии становится утрата способности видеть. Общест­во впадает в ошибки, чреватые катастрофой. Крохотное Эго узурпирует судейское место высшей Самости.

В мифе эта вечная тема звучит в явственно различимых нотах отчаяния в голосах пророков. Люди тоскуют по личнос­ти, которая в мире искаженных тел и душ снова явит черты воплощенного образа. Эта мифологема, знакомая нам из нашей собственной традиции, возникает повсюду, хотя и под разными личинами. Когда фигура Ирода (как высшего символа неуправ­ляемого, упрямого эго) подводит человечество к надиру духов­ного ничтожества, приходят в движение скрытые силы цикла. В неприметной деревне рождается девушка, которая сохранит себя незапятнанной мирскими грехами своего поколения: в среде людей в миниатюре повторяется космическая женщина, невес­та ветра. Ее лоно, оставшееся нетронутым, подобно изначаль­ным глубинам, самой своей готовностью призывает к себе пер­вичную мощь, которая оплодотворяет пустоту.

«И вот однажды, когда Мария стояла у колодца, чтобы на­полнить кувшин, ангел Господен появился перед ней, сказав: Благословенна ты, Мария, ибо в своем чреве ты приуготовила обитель для Господа. Вот, свет с небес войдет и будет обитать в тебе, и через тебя будет сиять во всем мире»¹¹.

Эту историю пересказывают повсюду; и с таким удивитель­ным сходством главных контуров, что ранние христианские миссионеры были вынуждены объяснять это тем, что сам дьявол подбрасывает им пародии на их учение, где бы они ни появи­лись. Фрай Педро Симон в своих Исторических заметках (Noticias historiales de las conquistes de Tierra Firme en las Indians Occidentales, Cuenca, 1627) сообщает, что когда на­чалась работа среди народов тунья и согамоццо в Колумбии (Южная Америка), «демон этих мест начал выдвигать супротив­ные доктрины. И среди прочего он стремился дискредитировать то, что священник говорил относительно Воплощения, заявляя, что оно еще не произошло; но что теперь Солнце осуществит это, оплодотворив утробу девы из селенья Гуачета, и она понесет от солнечных лучей, пребывая невинной. Эта весть разнеслась по всей округе. И случилось так, что староста упомянутой деревни имел двух дочерей в девичестве, каждая из которых желала, чтобы чудо произошло с ней. Поэтому они стали выходить из жилища отца каждое утро с первыми проблесками зари; и поднимались на один из многочисленных холмов вблизи селения, располагаясь таким образом, чтобы первые лучи солнца могли свободно освещать их. Это происходило много дней, под воздействием демона, но и не без божьего промысла (ибо его пути неисповедимы), во исполнение того, что было им задума­но. В результате одна из дочерей понесла, как она утверждала, от солнца.

Девять месяцев спустя она произвела на свет большой и ценный hacuata, что на их языке означает изумруд. Женщина взяла его и, закутав в ткань, запрятала его между своих грудей. Там она хранила его много дней, пока он не превратился в живое существо. Все как по замыслу демона. Ребенка назвали Горанчачо. Он рос в доме своего деда, старосты, пока ему не исполнилось 24 года». Затем он проследовал с триумфальной процессией до столичного города, и повсюду его чествовали как «Дитя Солнца»¹².

Индуистская мифология рассказывает о девушке Парвати, дочери Гималайя, короля гор, которая ушла высоко в горы, чтобы предаться строжайшему аскетизму. Тиран – исполин по имени Тарака захватил власть над миром. Согласно пророчес­тву, только сын высшего бога Шивы мог свергнуть его. Однако Шива был образцовым богом йоги – бесстрастным, одиноким, погруженным в медитацию. Его невозможно было подвигнуть на рождение сына. Парвати решила изменить ситуацию в мире, состязаясь с Шивой в медитации. Бесстрастная, одинокая, пог­руженная в себя, она также постилась обнаженной под горячими лучами солнца, даже добавляя к этому жар четырех больших огней, окружавших ее с четырех сторон. Ее прекрасное тело сморщилось и высохло до костей. Кожа стала грубой, а волосы спутанными и жесткими. Мягкие влажные глаза стали гореть воспаленным жаром. Однажды к ней пришел молодой брамин и спросил, почему некогда столь прекрасная, она разрушает себя такой пыткой. Она ответила: «Мое желание – Шива, он Высшая Цель. Шива – бог одиночества и непоколебимой кон­центрации. Поэтому я практикую этот аскетизм, чтобы вывести его из состояния равновесия и пробудить у него любовь ко мне». Юноша сказал: «Шива – бог разрушения. Шива – несет в себе Уничтожение Мира. Нет большего наслаждения для Шивы, чем медитировать на кладбище среди трупного смрада; там он ощущает гниение смерти, и это находит отзвук в его разрушительном сердце. Гирлянды Шивы сплетены из живых змей Шива нищий, и более того, никто ничего не знает о его рождении». На что девушка ответила: «Он за пределами твоего понимания. Он нищий, но он источник изобилия; он ужасен – но он источник красоты; гирлянды из змей или драгоценных камней он может носить или сбрасывать по своей воле. Как мог он быть рожденным, когда он – творец несотворенных! Шива – моя любовь». После этого юноша сбросил свою личину. – Это был Шива¹³.