Молодость
Начальное образование Даль получил на дому. В доме его родителей много читали и ценили печатное слово, любовь к которому передалась всем детям.
В возрасте тринадцати с половиной лет, вместе с братом Карлом (младше его на год) поступил в петербургский Морской кадетский корпус, где обучался с 1814 по 1819 годы. Выпущен 2 марта 1819 года мичманом на Черноморский флот, двенадцатым по старшинству из восьмидесяти шести. Позднее учёбу описал в повести «Мичман Поцелуев, или Живучи оглядывайся» (1841).
Окончив курс, он был произведён в мичманы, проходил офицерскую службу сначала на Чёрном (1819—1824), а потом на Балтийском морях (1824—1825). С сентября 1823 по апрель 1824 он находился под арестом по подозрению в сочинении эпиграммы на главнокомандующего Черноморским флотом Алексея Грейга и на его любовницу Юлию Кульчинскую — еврейку Лию Сталинскую, дочь могилёвского трактирщика, после первого брака выдававшую себя за польку[7]. По словам историка флота Ф. Ф. Веселаго, «это было собственно юношеское, шутливое, хотя и резкое стихотворение, но имевшее важное местное значение, по положению лиц, к которым оно относилось»[8]. С этим эпизодом и связан перевод Даля из Николаева в Кронштадт.
После нескольких лет службы на флоте Владимир Даль 20 января 1826 года поступил в Дерптский университет на медицинский факультет. Жил он в тесной чердачной каморке, зарабатывая на жизнь уроками русского языка. Спустя два года, в январе 1828 года В. И. Даль был зачислен в число казённокоштных воспитанников.
Пушкин и Даль
В конце 1836 года Даль приезжал в Петербург. Пушкин радостно приветствовал возвращение друга, многократно навещал его, интересовался лингвистическими находками Даля. Даль участвовал в лечении поэта от смертельной раны, полученной на последней дуэли, вплоть до смерти Пушкина 29 января (11 февраля) 1837 года. Узнав о дуэли, Даль приехал к другу, хотя родные не пригласили его к умирающему Пушкину. Застал погибающего друга в окружении знатных врачей. Кроме домашнего доктора Ивана Спасского, поэта осматривал придворный лейб-медик Николай Арендт и ещё три доктора медицины. Пушкин радостно приветствовал друга и, взяв его за руку, умоляюще спросил: «Скажи мне правду, скоро ли я умру?» И Даль ответил профессионально верно: «Мы за тебя надеемся, право, надеемся, не отчаивайся и ты». Пушкин благодарно пожал ему руку и сказал облегчённо: «Ну, спасибо». Он заметно оживился и даже попросил морошки, а Наталья Николаевна радостно воскликнула: «Он будет жив! Вот увидите, он будет жив, он не умрёт!»
Владимиру Далю умирающий Александр Сергеевич передал свой золотой перстень-талисман с изумрудом со словами: «Даль, возьми на память». А когда Владимир Иванович отрицательно покачал головой, Пушкин настойчиво повторил: «Бери, друг, мне уж больше не писать». Впоследствии по поводу этого пушкинского подарка Даль писал В. Одоевскому: «Как гляну на этот перстень, хочется приняться за что-либо порядочное». Владимир Иванович пытался вернуть его вдове, но Наталья Николаевна запротестовала: «Нет, Владимир Иванович, пусть это будет вам на память. И ещё я хочу вам подарить пробитый пулей сюртук Александра Сергеевича». Этот был тот самый сюртук-выползина. В воспоминаниях Владимира Даля
Толковый словарь
Многотомный «Толковый словарь живого великорусского языка» — magnum opus (главное детище) Даля, труд, по которому его знает всякий, кто интересуется русским языком.
| Живой | 
|
Далю как лексикографу свойствен умеренный пуризм. Он предлагал заменить малопонятные книжные заимствования из иностранных языков новообразованиями на славянской основе (напр., «живуля» вместо «автомат») и включал их в свой словарь как реально существующие. Даля раздражало распространённое среди интеллигенции щеголянье иностранными словами — «речениями галантерейными»[26]. При этом, в отличие от А. С. Шишкова и других предшественников, Даль в своём словотворчестве опирался не на столь же книжную «славянщину», а на живой язык современного ему крестьянства[27][28].
Словарь не является нормативным, в нём практически отсутствует стилистическая характеристика лексики (только пометы диалектизмов местного употребления), грамматические указания, нет отбора лексики. Даль приводит множество примеров использования слов, но не даёт развёрнутых определений.
Словарь составлен по алфавитно-гнездовому принципу. Такой метод способствует раскрытию словообразования, но вызывает и трудности: порой не ясно, где именно следует искать какое-то конкретное слово. Гнездовая система, впрочем, проведена недостаточно аккуратно: порой сведены вместе слова лишь созвучные, а не родственные; иногда же родственные разделены на несколько статей.
В основе словаря лежит живой народный язык с его областными видоизменениями, словарь включает лексику письменной и устной речи XIX века, терминологию и фразеологию различных профессий и ремёсел.
Словарь не только даёт информацию о языке, но и о народном быте, поверьях, приметах, другие этнографические сведения. Так, например, в статье о слове «лапоть»[4] не только охарактеризованы все типичные виды лаптей, но и указаны способы их изготовления; при словах «мачта»[5], «парус»[6] даются не только названия различных видов мачт и парусов, но объясняется и их назначение; наряду с флотскими названиями, заимствованными из голландского и английского языков, даются и названия, возникшие и употреблявшиеся на Каспийском и Белом морях. В статье о слове «рукобитье»[7] объясняется сложный свадебный обряд и целый ряд связанных с ним обычаев, характерных для свадьбы в старом крестьянском быту.
За первые выпуски словаря Даль получил в 1861 году Константиновскую медаль, а в 1868 году он был избран почётным членом Академии наук и удостоен Ломоносовской премии.
Благодаря Владимиру Ивановичу Далю были сохранены для науки тысячи диалектных словоформ, более нигде не зафиксированных.
