Человек как предмет философии

Может быть, здесь уместны некоторые пояснения, почему ценности играют роль также и в человеческих действиях простейших уровней – в операциях и исполнениях. Действительно, легко заметить, что многие животные изготовляют по своему совершенству предметы, такие, как пчелиные ульи или гнезда некоторых птиц, или способны к изумительному исполнению – вспомним соловьиные трели или стратегию охоты некоторых хищников. Однако поведение животных можно назвать целенаправленным, лишь если стать некую антропоморфную точку зрения; животное не обнаруживает никакой тенденции к достижению “совершенства”. Оно просто следует природному механизму, который, возможно, снабжен устройством “обратной связи”, регулирующим его взаимосвязи со средой подобно тому, как это имеет место в наших компъютерах с гомеостатическими устройствами. Иначе говоря, то, что у животных выглядит как стремление к некоторому “совершенству”, на деле является просто способом их существования; у животных нет никакого “ как должно быть”, к которому они осознанно стремились бы или которое пытались рационализировать.

Напротив, человек предполагает свою цель, представляет ее наперед, и его действия оцениваются по тому, насколько они ведут к этой цели, по степени совершенства, определяемой с помощью этих оценок. Вот почему человек получает возможность пользоваться интенциональными, идеальными объектами так, что некоторые из них могут стать для него целями и ориентирами действий, тогда как животные (насколько нам это известно) способны только к тому, чтобы познавать конкретные наличные материальные объекты. Вот почему все реальные человеческие действия являются интенциональными, в смысле достижения некоторого, более высокого уровня интенциональности, что дает человеку возможность определять еще не существующее положение вещей и принимать решения, воплощающие возможность в действительность, руководствуясь при этом определенными критериями совершенства в достижении данной цели. Таким образом, мы можем установить различие между простой целенаправленностью и реальным ценностно-ориентированным поведением.

5. Законы, правила и нормы

Из сделанных выше различений следствие, которое можно отнести к числу наиболее важных средств для понимания и объяснения человеческих действий (а следовательно, и для понимания человека). Чтобы понять поведение чисто физических объектов, мы прежде всего представляем их как то, что характеризуется некоторыми свойствами, такими, как масса, заряд, энергия и т.п., и пытаемся вывести это поведение из определенных физических законов, в формулировку которых входят предикаты, выражающие эти свойства (в конкретных случаях эти предикаты могут быть представлены как параметры, измеримые величины). Чтобы понять и объяснить некоторые феномены жизни, мы точно так же пытаемся представить то, что характеризуется определенными предикатами (метаболизм, репродукция и т.п.), и затем вынести поведение живых объектов из биологических законов, в формулировку которых входят эти самые предикаты. Чтобы понять и объяснить более сложное поведение живых существ, в том числе их целенаправленное поведение, мы также прибегаем к специфическим понятиям и соответствующим естественным законам (здесь мы намеренно употребляем это понятие в наиболее общем его значении, чтобы некоторым нередукционистским образом охватить все типы таких законов).

В соответствии с таким образцом объяснения цель не преследуется как таковая, а просто достигается, будучи неким детерминированным естественными законами результатом. В отличие от такого образца ценностно-ориентированное действие совершается не в силу какого-то закона, а в силу некоторой заранее намеченной цели; конечно, такое действие несвободно от подчинения определенным правилам, но сами эти правила, как легко можно видеть, весьма отличаются от естественных законов.

Зададим вопрос: как можно быть воплощено в действительность некое “совершенство”, приближение к идеальной модели, к тому, что “должно быть”, т.е. к тому, что существует только в чьем-либо уме, в ходе специфически человеческой деятельности? Иногда возможно получить некоторые “конкретные модели”, которые признаются прекрасными приближениями к искомому совершенству и которым пытаются подражать. Но чаще формулируются определенные правила, благодаря соблюдению которых может быть достигнут хороший результат (это не исключает и одновременного создания упомянутых моделей-образцов). Однако, в отличие от объяснений на основе естественных законов, такие правила вводятся как раз таким образом, чтобы их применение вело к достижению уже известной цели; при этом рассуждают примерно так: “Если вы стремитесь к данной цели, то вы должны действовать так-то и так-то (т.е. вы должны следовать определенным правилам)”. Такого ряда “практический вывод” противоположен по смыслу выводу, основанному на применении естественных законов, когда рассуждают так: “Поскольку исходные условия такие-то и такие-то, конечный результат действия – цель – должен быть такой-то”.

Но это еще далеко не все: естественные законы действуют сами по себе, тогда как правила, по которым действуют люди, применяются интенционально и могут также нарушаться иливовсе игнорироваться. Поэтому можно сказать, что в то время как естественные явления, к числу которых мы отнесем и чисто целенаправленное поведение, происходят в соответствии с законами, ценностно-ориентированное поведение происходит в соответствии с правилами, принятыми субъектами действия (и это опять-таки подчеркивает важность интенциональности).

Мы говорили о правилах, имея в виду то, что мы назвали выше “операциями” и “исполнениями”. В этих специфических контекстах такие правила могут быть названы конститутивными. Такое название оправдано тем, что выполнение данных правил обязательно для того, кто хотел бы осуществить некую определенную вещь (например, чтобы сделать часы, нельзя как попало соединять разные колесики и пружинки, это нужно делать по определенным правилам, соответствующим устройству этого механизма). То же самое можно сказать об играх (например, чтобы играть в шахматы, надо по меньшей мере знать правила этой игры). Применение правил в “исполнениях” менее жестко связано с предполагаемым результатом, да и сами эти правила более гибки (например, чтобы “правильно” пользоваться языком, нужно соблюдать его грамматические и синтаксические правила, но, конечно же, само по себе такое применение далеко не обеспечивает хорошее владение языком; то же самое верно по отношению к технике фортепьянной игры, - к тому же правила этой игры трактуются гораздо свободнее, чем правила грамматики, и т.д.). Важно отметить, что конститутивные правила говорят о том, “как должно быть” при выполнении какого-то действия, нсами эти правила зависят от того, как устроен (конституирован) предмет, являющиеся целью этого действия. Поэтому в таких правилах не заключено реальное долженствование, они внутренне гипотетичны: “если вы хотите достич данной цели, то вы должны действовать так-то и так-то”, но в них нет императива. “Вы должны сделать то-то и то-то, вы должны достичь тако-то цели”.

Рассуждение наше было бы неполно, если бы мы оставили без внимания вопрос о “совершенстве” или “идеальной модели”, о которых шла речь ранее; дело в том, что этот вопрос выводит нас за рамки, в которых выполнение правил рассматривается как условие достижения определенных целей – требование “совершенства”, примененное к цели действия, предполагает выбор наилучшего из всех возможных способов достижения этой цели. Здесь мы подходим к пониманию того, что совершенство, оно имеет смысл “само по себе”, и эточрезвычайно существенно для обоснования того, что понятие ценности уместно также и в тех случаях, когда речь идет об операциях и исполнениях.

Перейдем к тому, что мы назвали человеческими действиями в строгом смысле, образцом которых являются моральные действия. Теперь мы будем говорить уже не о правилах, а о нормах, подчеркивая существенное различие между ними: нормы не “конститутивны”, а “прескриптивны”, что это непременный путь к достижению некой заранее предвидимой цели, а потому, что они приняты как некое безусловное благо, как ценность в себе и для себя. Нетрудно здесь увидеть аналогию с кантовским различением гипотетического и категорического императивов: нормы как бы относятся к семейству категорических императивов, а цели, из которых они “выводятся”, можно поэтому назвать ценностями в наиболее полном и специфическом смысле.

Подводя итог, можно сказать, что чисто естественное поведение людей может быть объесняно правилами и нормами. Существование норм зависит от признанных ценностей. Однако, поскольку в известной мере ценности играют роль и в операциях и исполнениях, то вся человеческая деятельность в конечном счете объясняется наличием определенных ценностей.

Хоть это и кажется излишним, напомним все же, что все эти различения и разграничения проводятся лишь в анализе и нисколько не мешают признанию того, что любое человеческое действие, взятое во всей своей сложности, имеет множество сторон и аспектов, часть которых не связана с ценностями, а обусловлена естественными – биологическими, физиологическими и т.д. –факторами. Всякий из таких аспектов может успешно и корректно исследоваться соответствующей научной дисциплиной в отвлечении от прочих аспектов; с одной стороны, это значит, что интенциальность и ценности могут быть исключены из рассмотрения, когда человек научается, скажем, физиологией, о с другой стороны, это значит, что когда исследуется собственно “гуманистические” аспекты человеческой деятельности, можно и даже нужно, отвлекаясь от естественных дисциплин, сосредоточиться на интенциональности и ценностях, сделав именно их предметом анализа.

6. Науки и “как должно быть”

Сказанного уже, по-видимому, достаточно, чтобы понять: наука не может быть лучшим средством исследования тех аспектов человеческого бытия, которые относятся к тому, “как должно быть”. Ведь на протяжении почти всей своей истории ценностная нейтральность науки считалась ее отличительной чертой, ее добродетелью, спасающей от предвзятости и необъективности. В наше время это утверждение ужене произносят столь категорично, имея в виду, конечно, не то, что содержание науки, знание, которое она добывает, может зависеть от принятых людьми ценностей, а просто то обстоятельство, что научная деятельность ценностно-ориентирована (как прежде, так и сейчас, и в будущем), т.е. направляется неким сознательно-ценностным выбором. Дело обстоит именно так, а не иначе, поскольку научная деятельность – род человеческой деятельности, и в этом своем статусе она не может не ориентироваться на ценности.

Это обстоятельство и создает проблемную ситуацию, когда мы пытаемся определить научный статус “наук о человеке”. В самом деле, то, что мы можем изучать человека с помощью физики, химии и физиологии, не принимая при этом в расчет ровно никаких ценностей, не вызывает сомнений (поскольку это означает, чтомы рассматриваем человека всего лишь как некий комплекс физических процессов, химических реакций, как животное, обладающее определенными жизненными функциями); в то же время гораздо проблематичнее то, что таким же образом могут поступать науки, адресующиеся к специфике человека, к человеку как таковому. Напрашивается вывод, что такие науки обязаны принимать во внимание ценности и пытаться понять и объяснить человеческие действия на основе их мотивации, а не на основе детерминистстических механизмов разного рода, как это слишком часто пытались сделать. Именно здесь, по-видимому, заключено наиболее важное различие междуестественными науками и человековедением (а не в частных методологических характеристиках этих областей). В частности, это означает, что в исследовании человека должен быть вновь введен телеологический подход, изгнанный из науки несколько столетий назад.

Подчеркнем: даже когда ценности рассматриваются как существенные элементы человеческой реальности, наука о человеке должна воздерживаться от ценностных суждений: это значит, что историк, социолог, психолог должны пытаться раскрыть, какие ценности данного сообщества или данного индивида направляют данные действия или явля.тся источником правил и норм их осуществления. Но сами эти ученые не должны высказываться о таких ценностях, критиковать или защищать их, одобрять или порицать людей, действующих в соответствии с этими ценностями. Иначе говоря, проблема обоснованности ценностей не стоит даже перед науками о человеке. Это противоречило бы специфике и структуре науки. Наука говорит о том, что действительно имеет место, каковы вещи, как они могутбыть или как они не могут быть, но она ничего не говорит о том, чем или каковы они должны быть, поскольку ответ на подобные вопросы потребовал бы выхода за рамки эмпирического опыта, единственного источника знаний, допускаемого наукой. Поэтому ценности рассматриваются как нечто такое, что может быть обосновано эмпирически или выведено из человеческого поведения для того, чтобы понять это поведение как интенциональное, целенаправленное и увидеть в этом подлинно бытийственную его характеристику. Таким образом, ценности вписываются в определенную картину мира, и для этого не требуется никакого дополнительного оправдания или указания на источники, почти в том же смысле, в каком Ньютон называл гравитацию высшей “причиной”, позволяющей объяснить природные явления, но для которой он не мог найти причину ее самой и не пытался этого сделать в рамках той науки, создателем которой он был.

7. Чем собственно должна заниматься философия?