Принцип духовности в человеческой реальности

Не так обстоит дело в современной психологии. Долгое вре­мя психологическая наука пыталась изучать психическое как та­ковое, замкнутое в самом себе, как особый объект, имеющий вполне определенное и неизменное строение. В разных научных школах при изучении психического делался акцент либо на его качество, либо на функции, либо на структуру, либо на предмет­ное содержание, либо на все это вместе. Но всегда психическое рассматривалось все-таки как таковое, в своих достаточно жест­ких границах.

Постепенно область поиска и исследований природы психи­ческого все более расширялась: предметом изучения становились многообразные явления, возникающие на стыках «души» и «те­ла»; появились и стали интенсивно развиваться новые науки и целые отрасли психологии: психофизика, психофизиология, ней­ропсихология, психосоматика и др. Произошел прорыв за пределы замкнутого, феноменального мира психического как такового.

Казалось бы, вполне оправдан интерес психологии и к дру­гому полюсу человеческой реальности — к формам его духовного бытия. Только в этом интервале (телесное существование — ду­ховное бытие) можно было выявить и саму природу и жизнен­ный статус психического. Однако и по сей день собственно на­учная психология (в своей исследовательской, теоретической части) лишь приглядывается, осторожно примеривается к духов­ной ипостаси человека, само существование которой в отечест­венной психологии из идеологических соображений вообще от­рицалось. А если и допускалось, то лишь в виде продуктов куль­туры, форм искусства, норм общежития и др. Психология искус­ства, психология религии были скорее «психологической архео­логией», которая по вещественным останкам пыталась восстано­вить духовное творчество коллективных субъектов, но не духов­ную ипостась конкретного человека.

Надо сказать, что и в западной психологии — при всей ее казалось бы идеологической раскрепощенности — духовная реаль­ность как особая реальность человеческого бытия также исключа­лась из научного рассмотрения, за исключением, может быть, спе­циального анализа ценностных ориентации индивида в социуме. И хотя существовала традиция относить психологию к наукам о духе, но собственно психологии духовности так и не было по­строено. Духовность человека, сам его индивидуальный (субъек­тивный) дух шел, можно сказать, по «ведомству» идеалистиче­ской философии, религии, художественного творчества и т.п.

Сегодня ситуация постепенно меняется. Психология челове­ка начинает интенсивно осваивать наследие (и мировое, и отече­ственное) религиозной философии, духовного опыта исповедни­ков веры, подвижников духа; расширять опыт работы с субъек­тивным миром человека, его сознанием, а главное — строить но­вый взгляд, «стереоскопическое или голографическое» видение человеческой реальности в ее субъективной проекции.

В отечественной психологии работами Б.С.Братуся, В.П.Зинченко, Б.В.Ничипорова, Ф.Е.Василюка и другими, предпринима­ются попытки заложить основы подлинно духовной психологии как особой формы рационального знания о становлении субъек­тивного духа человека в пределах его индивидуальной жизни. В определенном смысле и наша попытка построить специальный курс психологии человека может рассматриваться под этим уг­лом зрения — как выход на полноту и целостность психологиче­ской (субъективной) реальности человека.

С житейской (светской) точки зрения различие душевной и духовной жизни в их качественном своеобразии отражается уже на уровне языка. Когда мы говорим «душевный человек», то тем самым указываем на присущие ему качества сердечности, откры­тости, способности сопереживать другому, способности пони­мать и учитывать другого в его самоценности. Говоря о духовно­сти человека, мы имеем в виду прежде всего его нравственный строй, способность руководствоваться в своем поведении выс­шими ценностями социальной, общественной жизни, следова­ние идеалам истины, добра и красоты.

В философско-психологической литературе духовное начало человека связывают с общественным и творчески-созидательным характером его жизнедеятельности, с включенностью человека в мир культуры. Именно поэтому ограниченным является только узко психологический взгляд на человека, где он предстает пре­жде всего как отдельность и выделенность из рода, со стороны своих индивидно-своеобразных свойств и качеств, как внутрен­няя взаимосвязь множества психологических способностей и ме­ханизмов. В действительности же внутренний мир человека име­ет многообразные связи и отношения со всем миром человече­ской культуры; и именно здесь он обретает свой смысл и духов­ное измерение.

Последователь и ученик В.Дильтея, создатель психологии как науки о духе, Э. Шпрангер писал, что «субъект с его пережи­ваниями и образами вплетен в грандиозную систему мира духа, исторического и общественного по своему характеру» [75]. Как ду­ховное существо человек не может рас­сматриваться в положении «уединения, подобного находящемуся на острове», он должен мыслиться во взаимосвязи с обществом, с культурой, с историей. Реально человеческая душа вплетена в межчеловеческие, общественные связи, пронизана общими ценностями жизни. «Эти ценности, — отмечал Э. Шпрангер, — возникшие в исторической жизни, которые по своему смыслу и значению выходят за пределы индивидуальной жизни, мы называем духом, духовной жизнью или объективной культурой» [76]. Духовная жизнь человека всегда обращена к другому, к обществу, к роду человече­скому. Человек духовен в той мере, в какой он действует соглас­но высшим нравственным ценностям человеческого сообщества, способен поступать в соответствии с ними. Нравственность есть одно из изме­рений духовности человека.

Духовность человека проявляется в его потребности и способности позна­вать мир, самого себя и свое место в мире, в стремлении создавать новые формы общественной жизни в соответствии с познанными законами человеческой природы. Духовные искания человека фиксируются в продуктах его художественно эстетической деятельности — произведениях литературы, изо­бразительного искусства, музыки, драматургии.

Духовность относится к родовым определениям человече­ского способа жизни. Дух есть то, что связывает отдельного ин­дивида, субъекта психической деятельности, личность человека со всем человеческим родом во всей развертке его культурного и исторического бытия. Духовность придает смысл жизни отдель­ному человеку, в нем человек ищет и находит ответы на вопросы: зачем он живет, каково его назначение в жизни, что есть добро и зло, истина и заблуждение, красивое и безобразное и т.п.

Духовное встраивается в царство предметного мира как транссубъективное, как историческое взаимодействие и суммирование деятельности бесчисленных исторических субъектов; оно представляет собой в высшей степени сложную совокупность духовных норм и ценностей. С общекультурной точки зрения духовность представляет собой идеальный комплекс норм, которые противостоят субъекту и обществу не как данность, а как заданность и требование.

Однако неправильно было бы мыслить духовность человека как только содержание высших образцов человеческой культуры (в виде общественно-исторических норм и ценностей). Несомнен­но, что усвоение этого содержания придаст и придает качественное своеобразие и определенность человеческой субъективности, рас­ширяет ее пределы, и тем не менее — загадка самого индивидуаль­ного, неповторимо-уникального духа конкретного человека остает­ся. Через предметное содержание даже высших образцов культу­ры, имеющих общеродовой характер, индивидуальный дух явным образом не выявляется. У нас появляется уверенность, что он есть, но что он есть и как он возможен — остается неизвестным.

Неправильно было бы также понимать духовность и как но­вую ступень усложнения индивидуальных психических функций и способностей, «как средоточие всех функций сознания, скон­центрированных в единой индивидуальности», как более высо­кий уровень развития всех прежних, уже рассмотренных нами в психологии субъективности свойств психического, как вершина и предельная утонченность душевности. По остроумному замеча­нию М. Шелера, с точки зрения интеллекта различие между Эди­соном (как только механиком) и умным шимпанзе необычайно велико, но — лишь в степени. И даже если все субъективные способности человека произвольно возрастут до бесконечности, все равно это еще не есть духовность, это все еще степень, а не существо различий, не другой способ бытия.

Новый принцип, делающий человека человеком, считал М.Шелер, вообще лежит вне всего того, что и с внутренне-пси­хической, и с внешне-витальной стороны мы можем назвать жизнью. То, что делает человека человеком, есть принцип, про­тивоположный всей наличной жизни; как таковой, он вообще не­сводим к «естественной эволюции жизни», а если его к чему-то и можно возвести, то только к высшей основе самих вещей, к той основе, где и сама жизнь является лишь частной ее манифе­стацией. Этот принцип, который включает в себя и понятие ра­зума, и мышление в идеях, и созерцание, и такие эмоционально-волевые акты, как доброта, любовь, раскаяние, М.Шелер обозна­чал словом (понятием, категорией) дух.

Но что же это такое — «дух», этот новый и столь кардиналь­ный принцип бытия человеческой реальности? Редко с каким другим словом обходились так вольно и путанно. Если главным в понятии духа сделать особый род знания, особый способ суще­ствования, которые может дать только он, то тогда основным определением «духовного существа» оказывается личная незави­симость человека от всего органического (телесного), свобода от принуждения и давления всего, что относится к «жизни», в том числе и от «душевных структур», ее влечений, пристрастий и прельщений. И это есть подлинная внутренняя, духовная свобо­да, т.е. свобода именно духа, который «веет, где хочет», а не ду­ши и не тела.

Духовное бытие, таким образом, существует там, где начи­нается освобождение человека от чужой и, главное, своей собст­венной самости. Свобода есть модальное (фактически инстру­ментальное), а не предметно-содержательное определение духов­ного бытия человека; она есть сила, энергия порыва в самоопре­делении к лучшему и высшему. Дух есть любовь к качеству и во­ля к совершенству во всех областях жизни. Ипотому само духов­ное бытие определимо и описываемо лишь в его значении для нас и в его действии на нас, но не в том или ином содержании человеческой культуры самой по себе.

Как способ, как образ бытия в целом духовность открывает человеку путь к любви, совести и чувству долга; к праву, право­сознанию и государственности; к искусству и художественной красоте, к очевидности и науке, к мо­литве и религии. Только духовность может указать человеку, что есть под­линно главное и ценнейшее в его жиз­ни; дать ему нечто такое, чем стоит жить, за что стоит нести жертвы. Ведь «жить стоит только тем и верить стоит в то, за что стоит бороться и умереть, ибо смерть есть истинный и высший критерий для всех жизненных содержа­ний» [78]. А то, что не стоит смерти, то — с духовной точки зрения — не стоит и жизни. Именно поэтому духовность человека обнаруживает себя в наивысшей степени и становится способом его жизни, когда для человека открываются его личные отношения с Богом — поистине высшей Основой бытия всего сущего.