Психоанализ и самоосознание 6 страница

Или другой пример анализа симптомов: холостяк в свои сорок лет страдает от навязчивого страха каждый раз, когда уходит из дома, боится, что мог не выключить плиту и начнется пожар, который уничтожит дом и особенно ценную библиотеку. Поэтому он вынужден возвращаться домой каждый раз, когда уходит, это – мания, которая, очевидно, нарушает его нормальную деятельность.

У этого симптома есть простое объяснение. Почти пять лет назад он оперировался по поводу рака, и его доктор как‑то отпустил замечание, что все нормально, за исключением возможности развития в последующие пять лет злокачественных клеток, «которые могут распространиться, как пожар». Мужчина был так напуган этой возможностью, что полностью вытеснил эту мысль из сознания и заменил ее страхом возможного пожара в доме. Хотя это его и беспокоило, но этот страх был гораздо менее мучителен, чем страх возвращения рака. Когда же открылась подавленная суть страха, то навязчивая идея пожара прошла, а страх перед болезнью не вернулся, чему во многом помогло то обстоятельство, что после операции прошло уже почти пять лет и опасность дальнейших осложнений серьезно уменьшилась.

Этот процесс «конкретизации» обычно приносит чувство облегчения и даже радости, хотя в нем как таковом может и не быть ничего приятного. Добавлю, что, каким бы ни был вновь открывшийся смысл, следующий за ним благодаря «полноте ощущения» вполне может привести к новым открытиям и результатам в тот же день или позднее. Необходимо лишь не попасть в ловушку сложных теоретических размышлений.

 

(2) Другой подход относится к методу свободных ассоциаций. Человек перестает контролировать своим мысли, разрешает появляться любым мыслям и пытается тщательно их исследовать с целью найти между ними скрытые связи, точки сопротивления, когда он чувствует, что‑то похожее на остановку потока мыслей – и так до тех пор, пока отдельные моменты, которые раньше не были осознаны, не выйдут на поверхность.

 

(3) Еще один подход – автобиографический. Под этим я понимаю размышления о вашей истории, начиная с раннего детства и заканчивая планируемым будущим развитием. Попробуйте составить картину значимых событий, ваших ранних страхов, надежд, разочарований, событий, которые уменьшили вашу веру в людей и самого себя.

Спросите себя: от кого я завишу? Каковы мои главные страхи? Кем я должен был быть при рождении? Каковы были мои цели и как они изменились? Какие были развилки на моем пути, где я выбрал неверное направление и пошел не той дорогой? Какие усилия я предпринимал, чтобы исправить ошибки и вернуться на правильный путь? Кто я теперь и кем бы я был, если бы всегда принимал правильные решения и избегал серьезных ошибок? Кем я хотел быть раньше, теперь и в будущем? Каково мое представление о самом себе? Какое впечатление я хочу производить на других людей? В чем несоответствие между этими двумя представлениями как самими по себе, так и в том, что я чувствую в моем истинном «я»? Кем я стану, если продолжу жить так, как живу сейчас? На какие условия, способствующие моему развитию, я рассчитываю? Какие альтернативы для дальнейшего развития сейчас открыты для меня? Что я должен делать, чтобы реализовать возможности, которые выбрал?

Автобиографическое исследование не должно состоять из абстрактных конструкций в терминах психоаналитического теоретизирования, а должно оставаться на эмпирическом уровне «видения», ощущений и представлений, сводя к минимуму теоретические размышления.

 

(4) Тесно связан с автобиографическим подход, пытающийся вскрыть несоответствия, существующие между нашими осознанными жизненными целями и теми, которые мы не осознаем, но которые все же определяют нашу жизнь. У большинства людей есть два жизненных сюжета: осознанный, «официальный», который является «заголовком на обложке», и тайный сюжет, который и определяет наше поведение. Несоответствие между секретным и сознательным сюжетами показано во многих древнегреческих драмах, в которых «секретный сюжет» приписывается «судьбе» (moira). Moira – это отчужденная форма подсознательного сюжета человеческой жизни, который находится внутри него и определяет его жизнь. Драма об Эдипе, к примеру, показывает это несоответствие со всей ясностью: секретный сюжет Эдипа – это убить своего отца и жениться на матери; его сознательный жизненный сюжет состоит в том, чтобы избежать преступления при всех обстоятельствах. Все же секретный сюжет оказывается сильнее; против своего намерения и не осознавая, что делает, он живет согласно секретному сюжету.

Размер несоответствия между сознательным и подсознательным сюжетами очень сильно варьируется у разных людей. На одном конце этого континуума люди, у которых нет секретного сюжета, потому что человек достиг такого состояния, что стал единым целым с самим собой и не нуждается в подавлении чего‑либо. На другом конце может не быть секретного сюжета потому, что человек до такой степени идентифицирует себя со своим «плохим я», что даже не пытается притворяться, что существует «лучший я». Первых иногда называют «истинными личностями», «осознанными личностями». Последние – это тяжело больные люди, для которых можно использовать множество формулировок их диагнозов – не добавляющих, впрочем, ничего к их пониманию. Подавляющее большинство людей можно разместить на континууме между этими двумя крайностями, но даже в этой «средней» группе можно заметить важное отличие. Есть люди, чей сознательный сюжет представляет собой идеализацию того, к чему они стремятся на самом деле, и, таким образом, оба сюжета, по сути, схожи. Тогда как у других «заголовок на обложке» являет полную противоположность секретному сюжету; он служит лишь для прикрытия, чтобы еще лучше следовать тайному сюжету.

В случаях значительных противоречий между двумя сюжетами возникают серьезные конфликты, отсутствие безопасности, сомнения и трата энергии впустую, и в результате развиваются различные симптомы. Как может быть иначе, когда человек постоянно должен тратить много энергии на то, чтобы избегать осознания внутренних противоречий, чтобы прекратить мучиться сомнениями в своей идентичности и подавлять свое собственное смутное ощущение недостатка искренности и целостности. Его единственная альтернатива: либо продолжать находиться в тревожном состоянии, или проникнуть к глубоко скрытым слоям своего жизненного опыта, но второй процесс также неизбежно связан с появлением большой доли страха.

Вот несколько примеров секретных сюжетов. Я помню человека – которого я хорошо знал, но не занимался с ним психоанализом, – который рассказал мне следующий сон:

«Я сидел за гробом, который сервирован как стол. На нем были расставлены блюда, которые я ел. Затем мне показали книгу, где расписались много великих людей. Я видел имена Моисея, Аристотеля, Платона, Канта, Спинозы, Маркса и Фрейда. Меня просили подписаться последним, затем, вероятно, книгу закрыли навсегда».

Человек, видевший этот сон, имел чрезмерные амбиции; но, несмотря на большие знания, и прекрасный ум, у него были очень большие трудности в том, чтобы самому написать книгу, а не брать идеи у кого‑то еще. У него был садистский характер, который скрывался за альтруистическими радикальными идеями и периодическими жестами помощи другим. В первой части сна мы видим слегка завуалированные некрофильские желания – обед, поданный на гробе, выражает, говоря прямым языком, желание съесть тело в гробу. (Это одно из частых проявлений того, что Фрейд называл «работой сна», которая переводит непозволительные скрытые мысли сонного человека в безобидно звучащий «видимый» сон.) Вторую часть сна интерпретировать трудно целиком. Это и амбиции человека иметь славу одного из величайших мировых мыслителей; его эгоизм выражается в желании, чтобы им история философии закончилась бы; не должно быть больше никаких великих людей, которые приносили бы пользу будущим поколениям. Этот секретный сюжет поедания трупов великих людей – то есть поедание мастеров прошлого и превращение его через эту интроекцию в мастера – был неизвестен сновидцу и скрыт от окружавших его людей, большинство из которых восхищались им за его ум, доброту и великодушные идеи.

Вот другой секретный сюжет: спасти свою мать от жестокого отца и через ее восхищение стать самым великим человеком в мире. Или другой: убить всех людей и остаться одному, чтобы избавиться от чувства слабости и страха перед другими. И еще один: прилипнуть к кому‑либо богатому и могущественному, заслужить его расположение и ждать его смерти, чтобы унаследовать все, чем он владел – материальными благами, идеями и престижем. И еще: ощущать мир как тюрьму, сделанную из еды; цель жизни – съесть стены этой тюрьмы; еда становится смыслом жизни; еда означает освобождение.

Можно добавить еще много сюжетов, но не до бесконечности. Так как все секретные сюжеты представляют собой ответы на базовые потребности, укоренившиеся в человеческом бытии, то их количество лимитировано тем, что число основных человеческих потребностей ограничено.

Значит ли это, что все мы в реальности предатели, лжецы, садисты и т. д., и только скрываем это и не проявляем открыто? Может, и так, если предавать, лгать, пытать – наши доминантные желания, но только немногие люди соответствуют этому случаю. Именно они меньше всего сами захотят сделать такие открытия.

Однако, как и многие другие, эти подавленные желания не доминируют; когда они становятся осознанными, то вступают в конфликт с противоположными желаниями и зачастую проигрывают в последующей схватке. Осознание – это условие, которое делает этот конфликт более острым, но оно не может «растворить» когда‑то подавленные желания только за счет наших действий по их осознанию.

 

(5) Пятый подход состоит в концентрации ваших мыслей и чувств вокруг целей жизни, таких, как преодоление жадности, ненависти, иллюзий, страха, нарциссизма, стяжательства, садизма, мазохизма, лживости, недостатка аутентичности, отчуждения, безразличия, некрофилии, мужской патриархальной доминантности или связанного с этим женского подчинения, и достижение независимости, способности критически мыслить, отдавать, любить. Этот подход заключается в попытке открыть неосознанное присутствие любых из этих «плохих» качеств, как они устроены, как они формируют структуру вашего характера, условия их развития. Этот процесс зачастую очень болезненный и может вызвать большое беспокойство. Он требует, чтобы мы осознали свою зависимость, когда верим в то, что влюблены и лояльны; чтобы мы осознали свою самовлюбленность (нарциссизм), когда верим, что всегда добры и предупредительны; чтобы мы осознали наш садизм, когда верим, что желаем другим только добра; свою разрушительность, когда верим, что это наше чувство справедливости взывает к наказанию; чтобы мы осознали нашу трусость, когда верим, что действуем чрезвычайно предусмотрительно и «реалистично»; чтобы мы осознали свою боязнь свободы, когда думаем, что всего лишь не хотим никого обидеть, чтобы мы осознали свою неискренность, когда думаем, что лишь не хотим быть жестокими; чтобы мы осознали свое коварство, когда верим, что абсолютно объективны. Как сказал Гете, только если мы сможем «представить себя авторами всех мыслимых преступлений» и как это плохо, мы сможем быть достаточно уверены, что сбросили маски и находимся на пути к осознанию того, кто же мы на самом деле.

Когда мы откроем элементы самолюбования в нашей дружественности или садистские наклонности в нашей готовности помочь, шок может быть таким сильным, что в этот момент мы почувствуем себя полностью бесполезными созданиями, о которых ничего хорошего сказать нельзя. Но если мы не позволим этому потрясению остановить нас и продолжим самоанализ, то сможем обнаружить, что этот шок настолько велик – из‑за нашего нарциссического мнения о себе, – что служит препятствием на пути дальнейшего анализа и что не только негативные желания, которые мы в себе открыли, являются нашими движущими силами. В тех случаях, когда это происходит, человек скорее всего пойдет на поводу у своего сопротивления и прекратит анализ.

 

* * *

 

Коль скоро мы обсуждаем проблему осознания и способность видеть прояснилась, отметим здесь, что самоанализ должен также заниматься осознанием реального в других людях так же, как и в социальной и политической жизни. Действительно, знание других зачастую предваряет знание самого себя. Ребенок в раннем возрасте наблюдает за взрослыми, уже смутно чувствуя реальность за фасадом, и начинает осознавать личность за маской. Став взрослыми, мы часто, прежде чем научимся видеть неосознанные стремления в себе, наблюдаем их у других. Мы должны осознать эти скрытые стороны в других, так как то, что происходит в нас, это не только интрапсихическое явление и, следовательно, может быть понято только за счет изучения происходящего в пределах четырех стен нашей личности, но также и межличностное явление, то есть сеть взаимоотношений между нами и другими людьми; я могу увидеть себя только с той степенью полноты, с какой я вижу себя в моем отношении к другим и в их отношении ко мне.

Увидеть себя без иллюзий не так и сложно для человека, если ему постоянно не промывают мозги, и он не лишен способности критически мыслить. Он думает и чувствует то, что он не думал бы и не чувствовал, если бы не непрерывные внушения и не сложные методы создания условных рефлексов. Если он не может видеть истинный смысл двойных стандартов, реальность за иллюзиями, он не осознает себя таким, как он есть, а лишь сочтет себя таким, каким должен быть.

То, что я могу знать о себе, до тех пор, пока я не познаю это сам, представляет собой во многом синтетический продукт. Большинство людей – включая меня самого – обманываются, не зная, что «защита» означает «войну», а «должное» – подчинение; что «добродетель» означает «повиновение» и «грех» неподчинения; что мнение о том, что родители инстинктивно любят своих детей, – это миф; что слава только изредка основана на вызывающих уважение человеческих качествах и даже на реальных достижениях – не очень часто; что история – это искаженные записи, потому что ее переписывают победители; что чрезмерная скромность не обязательно является доказательством отсутствия тщеславия; что любовь является противоположной стороной жажды и жадности; что все пытаются рационализировать свои злые намерения и поступки и показать их благородными и достойными; что стремление к власти означает преследование правды, свободы и любви; что современное индустриальное общество сконцентрировано вокруг принципов эгоизма, обладания и потребления, а не вокруг принципов любви и уважения к жизни, как говорят. Если я не могу анализировать неосознанные аспекты общества, в котором живу, то и не могу знать, кто я такой, потому что не знаю, какая часть меня – это не я.

 

* * *

 

Далее я хочу сделать несколько общих замечаний о методе самоанализа.

Чрезвычайно важно проводить его, как и медитацию и концентрацию, регулярно, а не только «когда вы в настроении». Если кто‑то говорит, что у него не хватает для этого времени, он просто заявляет, что не считает это важным. Если у него нет времени, он может его найти, и настолько очевидно, что это вопрос важности, которую он придает самоанализу, что бесполезно объяснять ему, как он может найти время. Вероятно, я должен добавить, что не имею в виду, что самоанализ должен стать ритуалом, не допускающим исключений. Бывают, конечно, случаи, когда совершенно невозможно им заняться и его нужно сразу прекращать. Кроме того, процесс самоанализа не должен носить характер подневольной работы, обязанности, исполняемой с мрачным настроением, но все же необходимой для достижения определенной цели. Так же, как и результат, сам процесс должен быть освобождающим и радостным, даже если к нему примешиваются страдания, боль, беспокойство и разочарование.

Для каждого, кто не может помогать страсти взойти на вершину, должно казаться, что восхождение – это просто тяжелая работа и дискомфорт; и некоторые думают (я слышал это также в психоаналитической интерпретации альпинизма), что только мазохист может добровольно захотеть пройти через все эти неприятности. Альпинист не будет отрицать усилия и напряжение, но это составная часть его наслаждения, и он ни в коем случае не захочет их потерять. Не всякое «усилие» означает «усилие»; не каждая «боль» означает «боль». Боль работы отличается от боли болезни. Значение имеет общая ситуация, в которой прикладываются усилия или испытывается боль и которая придает им специфические качества. Это мысль, которую весьма трудно понять, потому что в нашей западной традиции долг и добродетель считаются строгими надзирателями; в действительности лучшим доказательством того, что вы поступаете правильно, служит то, что это неприятно, а доказательством противоположного является то, что вам нравится это делать. Восточная традиция полностью иная и гораздо более совершенная в этом отношении.

Она избегает противопоставления жесткой, твердой дисциплины и ленивого, мягкого «комфорта». Она нацелена на состояние гармонии, которая в то же время структурированная, «дисциплинированная» (в подлинном смысле этого слова), живая, гибкая и радостная.

В самоанализе, как и в психоанализе a deux, есть только одна сложность, о которой нам следует знать с самого начала: эффект вербализации.

Предположим, я встаю утром и вижу голубое небо и яркое солнце, я полностью осознаю окружающее, оно делает меня счастливым и более живым. Но мое ощущение состоит в осознании неба, моей реакции на него, а не слов, родившихся в мозгу, типа «Какой прекрасный солнечный день». Как только эти слова появляются, и я начинаю думать об окружающем этими словами, ощущения каким‑то образом теряют свою интенсивность. Если вместо этого мне в голову приходит мелодия, выражающая радость, или картина, выражающая то же чувство, то ничего не теряется.

Граница между осознанием чувства и выражением этого чувства словами очень подвижна. Существует полностью невербализированный опыт и близкий к нему опыт, в котором слова выглядят как сосуд, который «содержит» чувство и все же не вмещает его, так как чувство постоянно течет и переполняет сосуд. Слово «сосуд» скорее похоже на ноту в нотной записи, которая является символом тона, а не тоном как таковым. Чувство может быть тесно связано со словом, но пока слово остается «живым», оно не вредит чувству. Но наступает момент, когда слово отделяется от чувства, то есть и от говорящего человека, и в этот момент оно теряет свою реальность, превращаясь в комбинацию звуков.

Многие люди ощущают эту перемену. Например, они испытали сильное, прекрасное – или ужасное – переживание. На следующий день, когда они хотят вспомнить его и выразить словами, они говорят слова, которые точно описывают чувство, но звучат сухо; ощущение такое, как будто эти слова просто были в их голове и не имеют никакой связи с тем, что люди чувствовали, когда это случилось[33]. Когда так происходит, вам нужно понять, что что‑то пошло не так, что вы начали жонглировать словами, а не ощущать внутреннюю реальность; и вам нужно начать анализировать сопротивление, которое провоцирует человека на осмысление чувств. К таким мыслям о чувствах нужно относиться так же, как к другим мешающим мыслям.

Самоанализ нужно делать как минимум тридцать минут каждое утро, если возможно, в одно и то же время и в одном месте, и категорически следует избегать внешних воздействий. Его можно делать и во время прогулки, хотя на улицах большого города слишком неспокойно. Но самоанализ и особенно упражнения по дыханию и осознанию можно делать всегда, когда вы не заняты чем‑то другим. Есть много случаев, когда вы вынуждены ждать или когда вам «нечем заняться», например, в метро или самолете. Все эти случаи следует использовать для самопознания того или иного рода, а не для чтения журнала, разговоров или мечтаний. Когда у вас появится привычка делать это, такие ситуации, когда вам «нечем заняться», станут долгожданными, потому что они обогащают и приятны.

Удивительно, что самоанализ почти не обсуждается в литературе по психоанализу; можно было ожидать, что Фрейд, который упоминает самоанализ в своих интерпретациях снов, предложил бы другим поэкспериментировать в этом же направлении. То, что это не так, можно объяснить, предположив, что образ Фрейда стал таким идолизированным, что, естественно, его самого никто другой не мог анализировать, он был обязан своими «откровениями» только самому себе; именно это не так у обычных людей. Они не могут существовать без «создателя», и сам Фрейд или священники, действующие от его имени, должны просвещать их. Каковы бы ни были причины у Карен Хорни [34] последовать примеру Фрейда, если они были, она, насколько я понимаю, предложила самоанализ как реальный выход. В описанной ею ситуации речь идет преимущественно об острой невротической проблеме и ее решении. Главный вывод из этого случая – это горячая рекомендация самоанализа, хотя Хорни четко видела все его сложности.

Основная причина пренебрежения самоанализом как возможностью лечения лежит, возможно, в обычных бюрократических взглядах большинства психоаналитиков на их роль и на роль пациента. Как и в традиционной медицине, больной превращается в «пациента», и поощряется убеждение, что ему нужен профессионал, чтобы выздороветь[35]. Он не должен лечить себя сам, так как это сломает сакральное бюрократическое различие между профессиональным целителем и непрофессиональным больным. Это бюрократическое отношение приносит много вреда, и в процессе обычного психоанализа, при котором психоаналитик, если он искренне хочет понять «пациента», должен стать пациентом, как самим собой, и забыть даже думать, что из них двоих только он «здоровый», «нормальный», «разумный».

Возможно, самой важной причиной непопулярности самоанализа является мнение, что он очень сложен. В психоанализе a deux обратить внимание пациента на его рациональность, сопротивление и нарциссизм может аналитик. В самоанализе же есть опасность начать ходить кругами и поддаться своему сопротивлению и рациональности, не отдавая себе отчета в том, что происходит. Самоанализ на самом деле сложен – так же, как и любой иной путь к благополучию. Никто не сформулировал эту сложность более сжато, чем Спиноза в конце своей «Этики» (книга 5, часть 42): «Если путь, который я показал, кажется очень сложным, его все же можно найти. Он и должен быть сложным, так как его очень редко находят; ибо, если спасение рядом и его можно достичь без особой работы, как же может быть так, что его почти все не замечают? Но все выдающиеся вещи сложны настолько, насколько редки»[36].

Сложность может остановить, если вопрос состоит в том, достичь или не достичь конечной цели. Но если, как мы говорили раньше, человек не стремится к совершенству, если он не заинтересован в конечной цели своего пути, а только в движении в правильном направлении, то сложности не кажутся столь непреодолимыми. Более того, самоанализ приведет к такому увеличению внутренней ясности и благоденствию, что вам уже не захочется их упустить, несмотря на все сложности.

 

* * *

 

Порекомендовав самоанализ как полезный метод на пути к самоосвобождению, я хочу добавить, что это не означает, что самоанализ – это обязательный шаг, который должен сделать каждый. Мне он нравится, и я рекомендовал его другим, которые используют его с толком. Есть много людей, которые практикуют иные методы концентрации, неподвижности и осознания, и они также полезны. Очень хорошим примером является Пабло Казальс, который начинал каждый день, играя один из концертов Баха для виолончели. Кто усомнится в том, что это был для него оптимальный метод самоосвобождения?

Что же касается непосредственно метода самоанализа, я боюсь, что между мной и читателем могло закрасться недопонимание. Процесс, который я описал, может быть неправильно воспринят как ежедневный моральный поиск совести, которая должна быть основой стабильного морального прогресса и добродетельной жизни. Если читатель критикует меня за то, что я противостою этическому релятивизму, произвольности свободы, высшей ценности права каждого «делать свое дело» независимо от того, чего оно стоит, то я должен признать свою вину. Но я отказываюсь от такого заявления, если обвинения состоят в том, что я излишне озабочен поиском добродетели и страха перед грехом и не признаю того факта, что грех зачастую является основой прогресса.

Чтобы внести в этот вопрос ясность, необходимо запомнить, что фундаментальной позицией, с которой я описывал самоанализ, был взгляд на жизнь как процесс, а не последовательность фиксированных этапов. В грехе содержится семя для движения вверх, в добродетели может содержаться семя для упадка. Как гласит мистический принцип «падение ради подъема», грех это не вред, а всего лишь стагнация и отдых на достигнутом.

Есть еще одно возможное недопонимание, которое я хотел бы исправить. Может показаться, что самоанализ усиливает тенденцию заниматься самим собой, то есть чем‑то полностью противоположным цели освобождения от эгоизма. Действительно, это может быть результатом, но только неудачного анализа. Самоанализ становится чем‑то вроде очищающего ритуала не потому, что вы озабочены своим «эго», а потому, что вы хотите избавиться от эгоизма, анализируя его корни. Самоанализ становится ежедневной практикой, которая позволяет вам минимально концентрироваться на себе весь остальной день. В конце концов, он становится ненужным, когда больше не остается препятствий на пути к полноценной жизни. Я не могу описать это состояние, потому что сам еще не достиг его.

В конце дискуссии о психоанализе я считаю необходимым сделать еще одно замечание, которое справедливо для всех психологических знаний. Если вы начинаете с психологического понимания какого‑то человека, вас интересует его сущность, его индивидуальность. Но пока у вас нет картины своей индивидуальности во всех деталях, вы не можете понять этого человека. Если ваш интерес к человеку меняется с поверхностного на более глубокий, он неизбежно меняется от частного к универсальному. Этот «универсальный» интерес не абстракция, не ограниченная универсальность, подобная инстинктивной природе человека. Это – сама суть человеческого существования, «человеческие условия», вытекающие из этого потребности, различные ответы на эти потребности. Это – содержание бессознательного, которое общо для всех людей из‑за идентичности их жизненных условий, а не из‑за расового наследия, как полагал Юнг. Наконец, человек познает себя и окружающих как вариации на тему «человек», а человека, может быть, как вариации темы «жизнь». Имеет значение то, что общее у всех людей, а не то, чем они отличаются. В процессе глубокого проникновения в свое бессознательное вы обнаружите, что мы значительно отличаемся в количественном аспекте, но одинаковы в качествах наших стремлений. Изучение глубин бессознательного – это путь открытия человечности в себе и в любом другом человеке; это открытие не теоретическое, а эмоционально практическое.

Однако отрицание «одинаковости» людей не должно обязательно вести к отрицанию факта, что человек – это личность; что фактически каждый человек – это уникальная личность, не похожая ни на кого другого (возможно, за исключением однояйцевых близнецов). Только парадоксальное мышление, составляющее значительную часть восточной логики, позволяет выразить истину: человек – это уникальная личность, но человеческая личность – это мистификация и нереальность. Человек – это «то и это», но человек – это «и не то, и не это». Парадокс заключается в том, что чем глубже я проникаю в свою собственную или чужую личность, тем яснее я вижу через себя и через него реальность универсального человека, свободного от всех индивидуальных качеств, «человека дзен‑буддизма без званий и титулов».

Эти размышления ведут к проблеме ценности и опасности индивидуализма и связанного с ним психологического изучения индивидуальности. Очевидно, что в наше время индивидуальность и индивидуализм высоко ценятся и поощряются как ценности и как личные и культурные цели. Но ценность личности очень расплывчата. С одной стороны, она содержит элемент освобождения от авторитарных структур, которые блокируют автономное развитие человека. Если самопознание служит осознанию истинного себя и его развитию, а не интроекции «чужого» себя, навязываемого властями, оно имеет огромное гуманитарное значение. Фактически о позитивном аспекте самопознания и психологии так много говорится, что вряд ли к этому нужно еще что‑либо добавлять.

Но крайне необходимо сказать кое‑что о негативной стороне культа индивидуальности и его связи с психологией. Одна из причин этого культа очевидна: чем больше индивидуальность исчезает фактически, тем больше она возвеличивается на словах. Промышленность, телевидение, привычки потребления воздают должное индивидуальности людей, которыми они манипулируют: в виде имени банковского служащего в его окошке и инициалов на сумке. Кроме того, усиливается индивидуальность товаров: навязываемая разница между машинами, сигаретами, зубной пастой, которые по сути одинаковы (в одной ценовой категории), служат цели создания иллюзии индивидуальности мужчин и женщин, выбирающих индивидуальные вещи. Мало кто осознает, что индивидуальность – это в лучшем случае одно из незначительных отличий, так как во всех важных составляющих товары и люди потеряли свою индивидуальность.

Явная индивидуальность ценится как величайшее достояние. Даже если у людей нет денег, у них есть их индивидуальность. Хотя они и не являются личностями, у них есть индивидуальность, которую они с готовностью и гордостью культивируют. Так как эта индивидуальность имеет небольшое значение, для них важны маленькие тривиальные различия.