Патология и психология воли 1 страница

Роль различных компонентов волевого акта — импульсов к действию, опосредующих его мыслительных операций, плана и т. д. — наглядно проявляется в тех патологических случаях, когда один из этих компонентов нарушен.

У каждого человека имеется некоторый характерный для него в обычных условиях нейротонус, обусловленный зарядкой его подкорки, или, точнее, динами­ческим соотношением коры и подкорки. Связанная с этим отношением большая или меньшая заторможенность коры отражается на волевых качествах лично­сти. Нормальный волевой акт предполагает некоторую оптимальную — не слиш­ком слабую и не слишком сильную — импульсивность.

Если интенсивность импульсов оказывается ниже определенного уровня, как это имеет место в патологической форме, при так называемой абулии, нормаль­ный волевой акт невозможен. Точно так же при очень повышенной импульсив­ности, когда отдельное, только возникшее желание дает стремительную разрядку в действии, как это бывает, например, в состоянии аффекта, сознательный учет последствий и взвешивание мотивов становятся неосуществимыми — действие теряет характер сознательного, избирательного, т. е. волевого, акта.

В стойкой патологической форме это наблюдается тогда, когда патологиче­ские изменения в деятельности коры нарушают ее контролирующие функции и приводят как бы к обнажению низших подкорковых центров. Повышенная им­пульсивность приводит к тому, что действие непроизвольно вырывается у субъек­та. При таких условиях нарушена существенная для волевого акта возможность сознательного регулирования.

С другой стороны, резкие изменения динамики коры и патологическое ее тор­можение, обусловленное повышенной истощаемостью самой коры или иногда яв­ляющееся производным результатом патологических изменений в подкорке, при­водят к нарушению волевых функций, при котором говорят об абулии[209]. Больной Эскироля по выздоровлении так объяснял свое состояние: «Недостаток деятель­ности имел причиной то, что все мои ощущения были необыкновенно слабы, так что не могли оказывать никакого влияния на мою волю»[210]. <...>

Роль, которую играют в волевом акте опосредующие его мыслительные опе­рации, выступает с особенной отчетливостью при апраксических расстройствах. Под апраксией разумеют (начиная с У. Липмана) такое расстройство действия, которое не обусловлено ни двигательным поражением членов, ни расстройством восприятия, а является центрально обусловленным поражением сложного волевого действия. Расстройство сложного волевого действия теснейшим образом связано с расстройством речи и мышления (как это показали особенно исследо­вания Г. Хэда, А. Гельба и К. Гольдштейна и др.).

Нарушение способности оперировать понятиями и формулировать отвлечен­ную мысль лишает больного возможности предварить и опосредовать свое дей­ствие формулировкой отвлеченной цели и плана. В результате его действие спускается на более низкий уровень. Он оказывается снова как бы прикованным к непосредственно наличной ситуации. Так, один больной Джексона мог высу­нуть язык, чтобы смочить губы, когда они у него пересыхали, но не в состоянии был произвести то же действие по предложению врача без такого непосред­ственного стимула. Больной Гейльдброннера во время еды пользовался ложкой и стаканом так же, как нормальный человек, но он оказывался совершенно не в состоянии совершать с ними какие-либо целесообразные действия вне привыч­ной конкретной ситуации. Больной Гольдштейна не мог по предложению врача закрыть глаза, но когда ему предлагали лечь спать, он ложился, и глаза его закрывались. <...>

Другие больные могут по укоренившейся привычке постучать в дверь, прежде чем войти в комнату, и завести перед сном часы, но они оказываются совершенно не в состоянии, стоя на некотором расстоянии от двери или не держа часов в ру­ках — вне привычной конкретной ситуации и без непосредственного контакта с материальным объектом, воспроизвести то же движение. Та же скованность не­посредственной ситуацией проявляется и в высказываниях этих больных. Они отличаются своеобразной правдивостью, которая является у них не столько доб­родетелью, сколько необходимостью. <...> Все эти факты свидетельствуют о том, что нарушение у человека способности к опосредованному мышлению в по­нятиях и к абстрактным словесным формулировкам связано с переходом всего его поведения на более низкий уровень непроизвольных реакций, вызываемых внешними импульсами. Расстройство речи и мышления в понятиях при афазии сказывается в том, что больные в состоянии выполнить только такие действия, которые непосредственно вызываются теми конкретными ситуациями, в которых они находятся, но они не в состоянии произвести аналогичные действия в резуль­тате волевого решения в отсутствие непосредственных импульсов. <...> Дей­ствие этих больных всегда как бы подчиняется толчку, идущему сзади, лишено характера волевого акта.

Связь волевого действия с опосредующим его мышлением и речью проявля­ется в том, что особенно трудной задачей для афатиков, по наблюдениям Хэда, оказалось предложение сделать что-нибудь, произвести действие без указания, какое именно действие нужно произвести. <...>

То же явление обнаружилось во всех ситуациях, в которых подлежащие вы­полнению действия могли быть начаты с различных концов или осуществлены различными способами. Для этих больных не было ничего более обременитель­ного, чем свобода поступать по собственной воле. Во всех случаях, когда задача могла быть разрешена различными способами, она именно в силу этого оказыва­лась при расстройстве абстрактного мышления неразрешимой вовсе. В тех слу­чаях, когда решение не предопределено целиком конкретными условиями, оно должно основываться на абстрактных теоретических основаниях; поэтому, ког­да, как это имеет место в патологической форме афазии, нарушена способность мышления в понятиях и теоретических словесных формулировках, пораженной оказывается и волевая деятельность.

Вышеприведенные исследования апраксии представляют значительный ин­терес для общей психологии воли. Они на отрицательных примерах очень ярко демонстрируют значение опосредующего мышления для высших форм волевой деятельности. Пока человек не в состоянии подняться над непосредственным переживанием к предметному познанию мира, из которого он себя выделяет и которому себя противопоставляет, волевое действие невозможно. Так же как мышление означает опосредованную форму познания, воля обозначает опосре­дованную форму деятельности. Интеллектуальное развитие входит одним из компонентов и в тот процесс развития, который ведет от импульсивных, инстин­ктивных действий к волевым.

Значение объективного содержания в определении волевого акта сказывает­ся очень ярко на отрицательных явлениях внушения, негативизма и упрямства. О внушении говорят там, где решение субъекта определяется другим лицом, независимо от того, насколько объективно обоснование такого решения. В каж­дом решении непроизвольно, в большей или меньшей степени, учитывается «удель­ный вес» того человека или коллектива, которые стоят за то или иное решение. Всякое решение, которое принимает человек, опосредовано социальными отно­шениями к другим людям. Но для нормального волевого акта существенно то, что, учитывая исходящее от других воздействие, человек взвешивает содержание, существо предполагаемого решения. При внушении воздействие, идущее от дру­гого лица, определяет решение независимо от того, что оно означает по существу. При внушении, другими словами, происходит автоматический перенос решения с одного лица на другое, устраняющий элементы подлинного волевого акта — принятия решения на основании взвешиваемых мотивов. Повышенная внушаемость отличает истерических субъектов. В состоянии гипноза она достигает высшей степени.

Гипноз — это «внушенный сот> (Бернгейм), но сон, при котором сохраняет­ся островок бодрствующего сознания; общая заторможенность коры не распро­страняется на ограниченный ее участок. Через этот «бодрствующий участок», или сторожевой пункта, по выражению рефлексологов, гипнотизер — и толь­ко он — сообщается с загипнотизированным: между ними устанавливается «раппорт» (связь, сообщение). При общей заторможенности коры и суженности сознания идея, которая вводится гипнотизером в сознание загипнотизированно­го, не встречает конкуренции — она не подвергается сопоставлению, взвешива­нию и в силу этой монопольности более или менее автоматически переходит в действие. Однако даже в гипнозе контроль над действиями у человека не абсо­лютно утрачен. Это явствует из того, что и в гипнотическом сне человеку не удается обычно внушить действия, коренным образом расходящиеся с его сокро­венными желаниями и основными установками.

Из одного корня с внушаемостью вырастают и явления негативизма, пред­ставляющегося на первый взгляд ее прямой противоположностью. Негативизм проявляется в немотивированном волевом противодействии всему тому, что ис­ходит от других. За негативизмом скрывается не сила, а слабость воли, когда субъект не в состоянии сохранить по отношению к желаниям окружающих до­статочной внутренней свободы, чтобы взвесить их по существу и на этом основа­нии принять их или отвергнуть. <...> Как при внушаемости субъект принима­ет, так при негативизме он отвергает, безотносительно к объективному содержа­нию, обосновывающему решение. Явления негативизма наблюдаются, так же как внушение, у истерических субъектов.

О негативизме говорят также как о характерном явлении волевой сферы ребенка. Но генетическая обусловленность этих явлений в обоих случаях раз­лична. Еще не окрепшая воля создает себе иногда в явлениях негативизма за­щитный барьер. Однако и в процессе развития негативизм является обычно симптомом ненормально складывающихся отношений ребенка или подростка с его окружением. То, что трактуется у подростка как негативизм, является иногда проявлением того разлада между отцами и детьми, который особенно сказывал­ся в периоды более или менее значительных общественных сдвигов в истории общества.

В этой связи поучительно и другое явление характерологического поряд­ка — упрямство. Хотя в упрямстве как будто проявляются упорство и настой­чивость, все же упрямство и сила воли не тожественные явления. При упрям­стве субъект упорствует в своем решении только потому, что это решение исходит от него. Упрямство от настойчивости отличается своей объективной необоснованностью. Решение при упрямстве носит формальный характер, по­скольку оно совершается безотносительно к существу или объективному содер­жанию принятого решения.

Внушаемость, негативизм и упрямство ярко вскрывают значение для полно­ценного волевого акта объективного, его обосновывающего содержания. Отно­шение к другим людям и к самому себе играет существенную роль в каждом нормальном волевом акте; при внушении, негативизме и упрямстве они приобре­тают патологические формы потому, что не опосредованы объективным содержа­нием принимаемого решения.

 

ВОЛЕВЫЕ КАЧЕСТВА ЛИЧНОСТИ

В соответствии со сложностью волевой деятельности сложны и многообразны также и различные волевые качества личности. Среди важнейших из этих ка­честв можно, во-первых, выделить инициативность. Говорят часто, что «первый шаг труден». Умение хорошо и легко взяться за дело по собственному почину, не дожидаясь стимуляции извне, является ценным свойством воли. Существенную роль в инициативности играет известная интенсивность и яркость побуждений; немаловажное значение имеют и интеллектуальные данные. Обилие и яркость новых идей и планов, богатство воображения, рисующего эмоционально привле­кательные картины тех перспектив, которые новая инициатива может открыть, соединенные с интенсивностью побуждения и активностью стремлений, делают некоторых людей как бы бродилом в той среде, в которую они попадают. От них постоянно исходят новые начинания и новые импульсы для других людей.

Прямую противоположность им составляют инертные натуры. Раз взявшись за дело, инертные люди также способны иногда не без упорства продолжать его, но им всегда особенно труден первый шаг: меньше всего они в состоянии сами что-то затеять и без стимуляции извне, по собственной инициативе что-то пред­принять.

Вслед за инициативностью, характеризующей человека по тому, как у него совершается самый начальный этап волевого действия, необходимо отметить самостоятельность, независимость как существенную особенность воли. Ее пря­мой противоположностью является подверженность чужим влияниям, легкая внушаемость. Подлинная самостоятельность воли предполагает, как показывает анализ внушаемости, негативизма и упрямства, ее сознательную мотивированность и обоснованность. Неподверженность чужим влияниям и внушениям яв­ляется не своеволием, а подлинным проявлением самостоятельной собственной воли, поскольку сам человек усматривает объективные основания для того, что­бы поступить так, а не иначе.

От самостоятельности и мотивации решения нужно отличать решитель­ность — качество, проявляющееся в самом принятии решения. Решительность выражается в быстроте и, главное, уверенности, с которой принимается решение, и твердости, с которой оно сохраняется, в противоположность тем колебаниям наподобие качания маятника в одну и в другую сторону, которые обнаруживает нерешительный человек. Нерешительность может проявиться как в длительных колебаниях до принятия решения, так и в неустойчивости самого решения.

Сама решительность может быть различной природы, в зависимости от роли, которую в ней играют импульсивность и обдуманность. Соотношение импуль­сивности и обдуманности, порывистости и рассудительности, аффекта и интел­лекта имеет фундаментальное значение для волевых качеств личности. Оно, в частности, определяет различную у разных людей внутреннюю природу их решительности. Решительность обусловлена не столько абсолютной, сколько от­носительной силой импульсов по сравнению с задерживающей силой сознатель­ного контроля. Она связана с темпераментом.

Импульсивный тип определяется не абсолютной силой импульсов, а господ­ством или преобладанием их над интеллектуальными моментами взвешивания и обдумывания. Рассудительный тип необязательно отличается абсолютной сла­бостью импульсов, а преобладанием или господством над ними интеллектуаль­ного контроля. Решительность у некоторых людей сводится попросту к импуль­сивности, будучи обусловлена относительной силой импульсов при слабости ин­теллектуального контроля. Высший тип решительности покоится на наиболее благоприятном, оптимальном соотношении между большой импульсивностью и все же господствующей над ней силой сознательного контроля.

Но так же как решение не завершает волевого акта, решительность не явля­ется завершающим качеством воли. В исполнении проявляются весьма суще­ственные волевые качества личности. Прежде всего здесь играет роль энергия, т. е. та концентрированная сила, которая вносится в действие, учитывая которую говорят об энергичном человеке, и особенно настойчивость при приведении в исполнение принятого решения, в борьбе со всяческими препятствиями за дости­жение цели.

Некоторые люди вносят сразу большой напор в свои действия, но скоро «выдыхаются»; они способны лишь на короткий наскок и очень быстро сдают. Ценность такой энергии, которая умеет брать препятствия лишь с налета и спа­дает, как только встречает противодействие, требующее длительных усилий, не­велика. Подлинно ценным качеством она становится лишь соединяясь с на­стойчивостью. Настойчивость проявляется в неослабности энергии в течение длительного периода, невзирая на трудности и препятствия. Настойчивость на­ряду с решительностью является особенно существенным свойством воли. Ког­да, не дифференцируя различных сторон, говорят о сильной воле, то обычно имеют в виду именно эти два свойства — решительность и настойчивость, то, как человек принимает решение и как он его исполняет. И точно так же, когда говорят о слабости воли или безволии, то имеют в виду прежде всего неумение принять решение и неумение бороться за его исполнение. Поскольку это, в сущ­ности, два различных свойства воли, можно различать два разных типа безво­лия: 1) нерешительность, т. е. неумение принять решение, и 2) отсутствие на­стойчивости, т. е. неумение бороться за исполнение принятого решения.

Такую нерешительность или ненастойчивость обычно проявляют люди, не способные гореть тем делом, которое они делают, или легко воспламеняющиеся, но быстро охлаждающиеся. Когда порыв, который человек вносит в борьбу за достижение поставленной цели, накален страстью и озарен чувством, он вылива­ется в энтузиазм.

Поскольку в волевом действии для достижения цели приходится часто стал­киваться не только с внешними препятствиями, но и с внутренними затруднени­ями и противодействиями, возникающими при принятии и затем исполнении принятого решения, существенными волевыми качествами личности являются самоконтроль, выдержка, самообладание. В процессе решения они обеспечива­ют господство высших мотивов над низшими, общих принципов над мгновенны­ми импульсами и минутными желаниями, в процессе исполнения — необходи­мое самоограничение, пренебрежение усталостью и прочее ради достижения цели. Эти качества воли в сильной мере зависят от соотношения между аффек­том и интеллектом, влечением и сознательным контролем. <...>

Развитие произвольных движений делает возможным первые разумные, соб­ственно волевые действия ребенка, направленные на осуществление какого-нибудь желания, на достижение цели. <...>

Уже первое, направленное на определенный объект, осмысленное действие ребенка, разрешающего какую-нибудь «задачу», является примитивным «волевым» актом. Но от этого примитивного акта до высших форм волевого избира­тельного действия еще очень далеко. Равно несостоятельно как то представле­ние, будто у ребенка в раннем детстве, в 2—4 года, воля уже созрела, так и то, встречающееся в литературе, утверждение, будто воля, как и разум, является новообразованием подросткового возраста. В действительности волевые дей­ствия появляются у ребенка очень рано; совершенно неправильно изображать хотя бы трехлетнего ребенка как чисто инстинктивное существо, у которого нет и зачатков воли. В действительности развитие воли, начинаясь в раннем возра­сте, проходит длинный путь. На каждой ступени этого развития воля имеет свои качественные особенности.

Первые желания ребенка вызываются непосредственно на него действующи­ми чувственными стимулами, особенно сильно окрашенными эмоционально. <...>

Способность представлений вызывать желания значительно расширяет круг побуждений у ребенка и естественно приводит к развитию у него избирательно­го действия. Однако эта избирательность вначале не основывается на созна­тельном выборе того же типа, что у взрослого человека. <...>

Эмоции ребенка непосредственно переходят в действия, так что избиратель­ность сначала означает лишь некоторое многообразие мотивов, между которыми в силу этого иногда возникает борьба. Много шансов на победу в этой борьбе имеют сначала непосредственно действующие чувственные стимулы перед более отдаленными, данными лишь в представлении, и особенно эмоционально яркие перед более нейтральными. Лишь в ходе дальнейшего развития ребенок стано­вится способным действовать не в силу эмоционально привлекательных побуж­дений. Для этого требуется некоторое самообладание. Было бы фактически не­правильно и практически вредно считать маленьких детей вовсе не способными к самообладанию и изображать их, как это иногда делалось, обязательно малень­кими дикарями, живущими не поддающимися обузданию инстинктами и им­пульсивными влечениями. Дети иногда очень рано — уже на 3-м году — обна­руживают самообладание. Оно проявляется в отказе от чего-нибудь приятного, а также в более трудной для ребенка решимости сделать что-нибудь неприят­ное. Однако это дается не сразу и не легко. <...>

Готовность поступить вопреки непосредственному эмоциональному побужде­нию — отказаться от чего-нибудь приятного, сделать что-нибудь неприятное — встречается, таким образом, у ребенка иногда очень рано — уже на 3-м году. У ребенка она сначала обусловлена, конечно, не отвлеченными соображениями, как иногда у взрослых, а послушанием, привычкой, подражанием и очень рано про­буждающимся у детей чувством как бы обязанности и в случае ее нарушения вины перед взрослыми. Все же и в таком самообладании, которое развивается на 4—5-м году, заключено ценное зерно. Его надо культивировать.

К началу дошкольного возраста — к 3 годам, а иногда и раньше — проявля­ется, в зависимости от индивидуальных особенностей темперамента, у одних бо­лее, у других менее выраженное стремление к самостоятельности.

Вместе с тем примерно к тому же времени ребенку становится уже доступно понимание того, что не всегда можно делать то, что хочется. Собственному «хо­чу» противостоит «надо» и «нельзя» взрослых, с которыми приходится счи­таться. <...>

Сам характер тех правил, которым подчиняется поведение ребенка, и его отношение к ним различны на разных этапах развития.

Правило поведения сначала регулярно соблюдается ребенком, только если оно закреплено у него в виде привычки. Элемент привычки, навыка в детстве играет особенно существенную роль, потому что для маленького ребенка, есте­ственно, слишком трудной задачей было бы постоянно сознательно регулировать свое поведение общими правилами.

Ж. Пиаже предположил, что в раннем детстве «правило» поведения безостаточно сводится для ребенка именно к привычной схеме действия[211]. По утвержде­нию Пиаже, до 3-4 лет, а иногда и позже, ребенку совершенно чужд момент обязательства. Понятие «надо» не включает в себя еще никакого чувства обя­занности перед другими людьми. Это утверждение Пиаже связано с общей его концепцией эгоцентризма, согласно которой ребенок сначала является не соци­альным существом, а живет ряд лет вне социального контакта. Это утверждение так же несостоятельно, как и та концепция, из которой оно исходит. Смущение, которое испытывает ребенок, нарушая какой-нибудь запрет (когда, скажем, уко­ризненный взгляд матери так смущает, что выплевывается уже находящаяся во рту ягода), убедительно свидетельствует о том, что неправильное поведение не является для него лишь поведением непривычным. Делая что-нибудь запрещен­ное, дети чувствуют не необычность своего поведения, а свою вину перед други­ми. Это очень ярко проявляется в их поведении. Дети очень чувствительны к порицанию, так же как и к похвале.

Правила поведения, которыми руководствуется ребенок, понятия «надо» и «нельзя», регулирующие его поведение, насыщены чувством. Оно в значитель­ной мере определяет первоначальное содержание «правил» поведения и их со­блюдение. Путем эмоционального воздействия доходят первоначально до ре­бенка правила, которые, закрепляясь частично как привычки, регулируют его волю. Но ребенок при этом не действует просто, как автомат; у него вырабаты­вается и некоторое представление о том, что надо и чего нельзя делать, а затем встает и вопрос, почему это можно, а почему этого нельзя. Вопросы «почему?», которые с 3—4-го года начинает задавать ребенок, естественно направляются и на эту, особенно близко его затрагивающую область запретов и разрешений. Собственно говоря, лишь с этого момента правила в какой-то мере осознаются детьми как таковые.

Путем изучения детских жалоб В. А. Горбачева в проведенном под нашим руководством исследовании детей младшей и средней групп детского сада в Ле­нинграде собрала поучительнейший материал, ярко показывающий, как совер­шается у дошкольников осознание правил в конкретной практике их примене­ния, нарушения и восстановления: детские жалобы, часто очень многочисленные, в большинстве своем касаются не личных обид, а нарушения правил; апеллируя своими жалобами к воспитательнице, сплошь и рядом без всякой личной задетости и враждебности по отношению к нарушителю, ребенок как бы ищет подтвер­ждение правилу, как бы проверяет его и укрепляется в нем в результате подтвер­ждения его со стороны взрослых. <...>

Сначала эти правила носят очень частный и внешний характер. Они пред­ставляют собой в значительной мере лишь совокупность отдельных предписаний, регулирующих по преимуществу внешнюю сторону поведения. В дальней­шем, в связи с общим ходом умственного развития ребенка, они становятся все более обобщенными и осознанными; становясь более сознательными, они приоб­ретают менее внешний характер. Этот процесс совершается и завершается по мере того, как у подрастающего ребенка формируется цельное мировоззрение и внешние сначала правила поведения превращаются в убеждения.

Умение в течение сколько-нибудь длительного времени подчинять свою дея­тельность определенной цели также требует продолжительного развития. <...> Настойчивость проявляется уже в младенчестве; вместе с тем она проходит длин­ный путь развития. Ее основа заложена в свойствах темперамента. Но формы, которые она принимает на более поздних ступенях развития, существенно отли­чаются от ее первых проявлений.

Каждое непосредственно действующее побуждение имеет в раннем детстве большую власть над ребенком. Поэтому внутренняя мотивация еще очень неус­тойчива: при каждой перемене ситуации ребенок может оказаться во власти других побуждений. Неустойчивость мотивации обусловливает известную бессистемность действий. Бессвязная смена различных стремлений и бессис­темное перескакивание от одного действия к другому, не объединенному с пре­дыдущим общностью задач и целей, — очень характерное явление, часто на­блюдающееся у детей наряду с настойчивостью, проявляющейся в многократном повторении одного и того же эмоционально привлекательного акта. Высшие формы настойчивости представляют собой в известном отношении противопо­ложность ее начальным проявлениям.

Умение принять задание, подчинить свое поведение будущему результату, иногда вопреки чувственным, непосредственно влекущим побуждениям, действу­ющим в настоящую минуту, — это для ребенка трудное умение. Его нужно специально развивать. Без этого умения невозможно обучение в школе, где нуж­но готовить уроки, выполнять задания, подчиняться дисциплине. К этому нужно приучать ребенка уже в дошкольном возрасте.

Это, само собой разумеется, не значит, что нужно подчинять всю жизнь ребен­ка этого возраста строгой регламентации, превращая ее в одно сплошное выпол­нение разных обязанностей и заданий.

Вообще, встречаются две крайности, каждая из которых таит в себе серьезную опасность для развития воли. Первая заключается в том, что ребенка изнежива­ют и волю его расслабляют, избавляя его от необходимости делать какие-либо усилия; между тем готовность употребить усилие, чтобы чего-нибудь дости­гнуть, — совершенно необходимая в жизни, не дается сама собой, к ней нужно приучать; лишь сила привычки может облегчить трудность усилия: совершенно не привычное, оно окажется непосильным. Другая — тоже не малая — опасность заключается в перегрузке детей непосильными заданиями. Непосильные зада­ния обычно не выполняются. В результате создается привычка бросать начатое дело незавершенным, а для развития воли нет ничего хуже. Для выработки силь­ной воли первое и основное правило — доводить раз начатое дело до конца, не создавать привычки бросать незавершенным то, за что взялся. Нет более верного средства дезорганизовать волю, как допустить один за другим ряд срывов, раз за разом не довести до конца начатое дело. Настойчивость — это ценнейшее каче­ство сильной воли — заключается именно в том, чтобы неуклонно, невзирая на препятствия, доводить начатое дело до конца, добиваясь осуществления своей це­ли. Ее нужно воспитывать на практике, на деле.

К концу дошкольного возраста и в начале школьного ребенок обычно делает в волевом развитии крупный шаг вперед, который является существенным усло­вием возможности школьного обучения. Ребенок научается принимать на себя задание и действовать из сознания необходимости его выполнить. <...> Дис­циплинирующая упорядоченность учебной работы и всей школьной жизни, ее четкая организация являются существенным условием формирования воли уча­щихся.

В подростковом возрасте для волевого регулирования поведения возникают определенные трудности. Появление новых влечений в период полового созре­вания предъявляет новые повышенные требования к воле. Для того чтобы под­вергнуть сознательному контролю импульсы, идущие от вновь пробудившихся влечений, должна соответственно окрепнуть сознательная основа воли. Некото­рое напряжение, требующее известной выдержки, может возникнуть и в связи с усложнением тех отношений с другими людьми, в которые вступает подросток. Он уже не ребенок и еще не взрослый. Сам он особенно чувствует первое, взрос­лые в своем отношении к нему иногда особенно подчеркивают второе. У подро­стка возникает тенденция высвободить свою волю из ограничений, которые на­кладывает на нее ближайшее окружение. Он стремится обрести свою собственную волю и начать жить согласно ей; управление должно перейти из рук окружаю­щих в собственные руки подростка. Это стремление оказывается плодотворным для волевого развития личности постольку, поскольку деспотизму чужих прин­ципов не противопоставляется лишь анархия собственных импульсов и влече­ний, поскольку процесс высвобождения воли соединяется с ее внутренним пре­образованием, основывающимся на превращении внешних правил в принципы, выражающиеся в убеждениях. <...>

Развитие самосознания приводит к более полному пониманию собственных побуждений и создает предпосылки для углубленной мотивации. Складываю­щийся характер делает мотивы более устойчивыми и связными. Оформление мировоззрения приводит к постановке новых целей более высокого порядка и создает предпосылки для большей принципиальности решений. С формирова­нием характера, мировоззрения и самосознания налицо основные предпосылки зрелой воли. Ее развитие неразрывно связано с развитием личности, формирую­щейся в процессе деятельности. <...>