Философия науки и ее предмет

Некрасов С.Н.

Лекции по философии науки

по дисциплине «История и философия науки» для подготовки аспирантов всех научных специальностей (биологические, ветеринарные, сельскохозяйственные, экономические науки)

Екатеринбург 2011 г.

Составитель - Некрасов С.Н. профессор, доктор философских наук

Утверждено:

на заседании кафедры философии,

протокол № 1 от «03» сентября 2011 г.

Зав. кафедрой__________ /С.Н. Некрасов/

Методической комиссией финансового факультета

Протокол №___ от «___» ____________ 2011 г.

Председатель______________ / /

Декан финансового факультета
______________ /С.В. Царева/

Екатеринбург, 2011

ЛЕКЦИЯ 1

Философия науки и ее предмет

Необходимость философского анализа науки. Оппозиции сциентизма и антисциентизма, экстернализма и интернализма. Теоретичность научного знания: умопостигаемость и сверхчувственность. Рациональность как мировоззренческая установка ученого. Сравнительный анализ различных видов знания и рабочее определение науки.

Основные проблемы философии науки как «сквозные» проблемы курса. Проблема соответствия, или об основаниях истинности научно-теоретического знания. Универсалии как необходимые и общие утверждения науки. Об условиях возможности научного знания. Проблемы демаркации, привилегированности научной картины мира, роста научных знаний.

Определение предмета философии науки.

Казалось бы, единственность мира (бытия) должна порождать и единственность его интерпретации в познании. Однако это не так. Помимо научной картины мира существуют многообразные его вненаучные интерпретации: религиозные, мифологические, мистические, утопические. Целый ряд различных онтологических направлений, призванных раскрывать фундаментальные основания бытия, сосуществуют в философии – материализм, идеализм и другие. Более того, в стремящейся к объективной картине мира науке на различных этапах ее развития мы сталкиваемся с весьма различными историко-научными концепциями мира и человека. Но наиболее удивительно для вдумчивого аналитика то обстоятельство, что не только в диахронном, но и в синхронном срезе науки (то есть в ее современном виде), можно наблюдать достаточно серьезные различия в интерпретации оснований внутри научных дисциплин (например, теоретической физики, математики или биологии), что влечет за собой различие соответствующих представлений о бытии. В этом курсе вышесказанное проиллюстрировано на примерах как социально-гуманитарного знания, так и теоретической физики. Стремясь к объективности и истинности своих утверждений, наука не в состоянии преодолеть зависимость от присутствия в описании наблюдаемого мира самого наблюдателя. Иначе говоря, она всегда была и остается особым мировоззрением, ориентированным на определенные, присущие научному мышлению ценности. Она сама есть культурная ценность. По нашему мнению, в этом кроется одна из основных причин, делающих философский анализ науки (философию науки) актуальным и социально-необходимым.

Наряду с культурно-историческим анализом не менее важным является также исследование внутринаучных аспектов самообоснования теоретического познания и его результатов. Это вопросы логики, методологии, гносеологии (теории познания, в своих более узких внутринаучных задачах именуемой философами науки эпистемологией). Изучение способов, какими ученые отвечают на эти вопросы, позволяет понять, почему некоторые из них – экстерналисты, тогда как другие – интерналисты; одни придерживаются сциентистских, тогда как другие – антисциентистских взглядов; для одних убедителен классический идеал рациональности, тогда как другие ищут выход из новых проблем научного познания в неклассических ее (рациональности) версиях. Столь же существенны различия в концепциях истинности, предпочтения в способах обоснования знания и ряде других важных проблем развития науки, которые мы выделим далее в качестве сквозных для всего лекционного курса.

В современных развитых государствах знание и образование как способ получения знаний (и умения использовать их в своей деятельности) рассматриваются в качестве особой, привилегированной гарантии жизненного успеха. Притом имеют в виду обычно научное знание, научное образование. Родители мечтают, чтобы их дети непременно окончили вуз, еще лучше – стали кандидатами (докторами) наук. Объективно за этими мечтами и сопровождающими их усилиями дать детям образование стоит реальный факт: образованные люди, специалисты составляют решающий ресурс современного высокотехнологического общества, а обеспечиваемый ими уровень научного развития, научных технологий оказывается гарантией позиции, занимаемой страной, государством в мировой «табели о рангах». Вместе с тем наряду с апологетикой науки, перспектив дальнейшего научно-технического развития существует и серьезная критика основанной на научных достижениях техногенной цивилизации, ее будущего. Обычно соответствующие позиции, аргументы аналитиков относят к сциентизму (сайентизму, что более соответствует нормам русского языка, но ввиду созвучия названию известного квазирелигиозного направления сайентологии используется реже) и антисциентизму, которые рисуют различные, иногда противоположные сценарии уже ближайшего будущего. А это уже – вопросы убеждений, мировоззрения. Таким образом, наука и ее роль в современном мире – это фундаментальная проблема нашего мировоззрения, ценность в ряду иных культурных ценностей, фактор формирования будущего облика цивилизации. Это специфическое отношение человека к миру, которое всегда являлось и является частью предмета философии, не сводится к предметам научных дисциплин, не исчерпывается естественнонаучным самоанализом, или науковедением, или социологией науки, или психологией научного творчества, и т.п.

Поэтому наука, научное знание, научная деятельность стали уже в ХХ веке объектами глубокого и всестороннего философского изучения. Точкой отсчета может при этом быть как внутринаучная рефлексия, самоосмысление собственных средств и методов, языка науки, так и анализ извне, рефлексия над наукой с учетом целей, мотивов, ценностей, как они понимаются субъектами научного творчества, исследование культурных оснований, условий, границ науки и ее методов, соотношения научных и вненаучных знаний и ряд других. В первом случае говорят об интернализме в анализе науки, во втором – об экстернализме. При этом и в том, и в другом случае обнаруживается необходимость выхода за пределы самой науки в область философии. Здесь не наблюдается непосредственной связи со сциентизмом и антисциентизмом, хотя чаще к восхвалению науки как привилегированному способу понимания мира прибегают интерналисты.

Сначала в первом приближении охарактеризуем экстерналистский подход к пониманию механизмов научной деятельности. С этой точки зрения современная наука предстает как оформившийся в ХХ веке социальный институт, или институционализированная наука. Если до XVII века занятия наукой были делом одиночек, чудаков, которых часто ставили в один ряд с мистиками и чернокнижниками, а то и сжигали на кострах инквизиции, то после этого и вплоть до начала ХХ века европейская наука выделяется в особый вид деятельности, все более очевидным образом приносящий пользу наступившему этапу капиталистического промышленного развития. В XIX веке начали формироваться научные школы, достигшие зрелости в первые десятилетия ХХ века в квантовой механике, теории относительности, атомной физике и других лидировавших тогда областях естествознания. А в период второй мировой войны и последующего противостояния двух систем эта так называемая «малая наука» превратилась в разветвленный социальный институт по производству знаний или в «большую науку», функционирующую по принципу фабрично-заводского производства. Подробный анализ процессов институционализации науки проведен в последней лекции. Эти процессы изучаются сегодня науковедами, культурологами, социологами и другими специалистами, для которых сама наука становится предметом изучения.

Так, культуролог с экстерналистских позиций определяет науку как ядро современной культуры, как особый и приоритетный вид духовного производства, а именно, производство теоретического знания. Социолог делает акцент на понимании и изучении науки как особой формы и высшего уровня общественного сознания. Науку можно анализировать как особый тип рациональности среди других ее, то есть рациональности, культурно-исторических типов, и т.д. Важными выводами экстернализма стали выводы о кризисе «большой науки», кризисных сторонах современного научно-технического развития. Сложившиеся в ХХ веке институты науки, характерные для индустриального общества, прошли стадии возникновения и зрелости, максимальной эффективности и в постиндустриальном обществе порождают системные кризисы, нуждаются в трансформации. В мире начала XXI века идет реформа в подготовке научных кадров, в построении новых структур научной деятельности. Этот процесс корректно рассматривать не как закат науки, а как поиск ее нового, постиндустриального облика, соответствующего информационному, или, по выражению французского социолога науки Алена Турена, программируемому обществу ближайшего будущего. Как видите, здесь наука рассматривается как часть символического мира культуры и в достаточно широком контексте взаимосвязи с другими социальными процессами. Экстерналистские трактовки науки принято учитывать при определении предмета философии науки, во всяком случае, как минимум, – в их дополняющем значении.

Границы между экстерналистским и интерналистским подходами достаточно условны, а их проведение имеет скорее историческое значение. В следующей лекции мы увидим, что господствовавший в первой половине ХХ века позитивизм (как логика и методология науки, анализ специфики языка науки) мировоззренчески тяготел к интернализму, хотя оставался, без сомнения, именно мировоззрением, ценностной установкой исследователей. Во второй половине ХХ века на смену позитивизму пришел постпозитивизм с явными экстерналистскими ориентациями. Но тематика обсуждений осталась по преимуществу той же, изменилась лишь их тональность и характер выводов.

Определение предмета философии науки предполагает восхождение от частного к общему, то есть применение научного метода, получившего название наведения или индукции.

Наука есть прежде всего знание, определенный вид знания. Чем научное знание отличается от других, вненаучных видов? Таких как религиозное, мифологическое, этическое, эстетическое, обыденно-практическое и ряда других? Знание становится научным, когда оно особенным образом получено, обосновано с помощью специфических средств эксперимента и логики, системно упорядочено в форму научной теории. Иначе говоря, научное знание прежде всего теоретично. Предметы теоретического знания имеют сверхчувственный, умопостигаемый характер. Это требует специального анализа научного познания как процесса, чем занимаются логика, методология и эпистемология науки. Заметим, что эпистемология охватывает круг проблем, близкий гносеологии как общей теории познания, но более узкий и специализированный, связанный со спецификой мышления о сверхчувственном в соответствии с критериями научности, которые мы проанализируем в лекции о структуре научной теории. Для философии науки важно это понимание науки как систематизированного мышления о сверхчувственном. Образно мы можем, конечно, представить атом или молекулу, электромагнитную волну или даже Галактику. Но это мыслеобразы, то есть образы, рождающиеся из теории, а не из непосредственного восприятия. Точно так же из теории, а не из опыта, мы знаем, что звук – это акустические колебания воздуха, а цвет – электромагнитная волна определенной длины.

Кроме того, в любой научной дисциплине знание рационально. Рациональность как категория теоретического мышления означает в буквальном смысле разумность, от лат. ratio – разум. Это мировоззренческая установка любого мыслящего человека, включая представителя науки, состоящая в убеждении, что окружающий нас мир организован, устроен по определенной логике и изменяется по определенным законам. С точки зрения подобной установки, рациональность – это не только признание разумности человека в качестве его определяющей черты, но и «разумного», то есть закономерного устройства всего мироздания. А начиная с конца XVIII века – еще и убеждение, что неполноту объективной рациональности можно восполнить направленными усилиями человека. Это нашло выражение, к примеру, в известном 11-м тезисе К. Маркса о Фейербахе, согласно которому от объяснения мира человеку следует переходить к его рационально обоснованному изменению. В этом, с подобной точки зрения, и состоит смысл технико-технологической деятельности.

С другой стороны, с позиций рационализма как убеждения знание можно определить как бытие в форме мысли. Поэтому рациональность знания об этом мире предполагает возможность обоснования знания: любые научные суждения, прежде чем быть включенными в теорию, должны быть обоснованы, доказаны, что становится возможным благодаря предположению о рациональном устройстве самого мира, явленного человеку в его знаниях. Тем самым мы употребляем здесь понятие рациональности в смысле, отличном от обыденного, когда часто под рациональностью имеют в виду одну только полезность действия, скажем, эффективность поступка или прибыльность сделки. Хотя очевидно, что более узкое понятие выведено здесь из исходного: поступать прагматично может лишь человек, убежденный в объективной возможности полезного следствия из разумного, то есть логичного, закономерно обусловленного выбора. Иногда рациональная установка достигает абсолютного значения, как, например, у философа XIX века Георга Гегеля. Предположение о разумном устройстве бытия он превратил в своем мышлении в абсолютный философский идеализм, тождественный абсолютному рационализму: в убеждение, согласно которому бытие и есть разум, абсолютный разум, субстанция. Следует помнить, что под субстанцией в философии издревле понимают первоначало, первооснову, или, как говорили древнегреческие философы, «то, из чего все происходит и во что возвращается». Современный философ из Германии В. Хесле высказал следующее соображение об объективном идеализме. По его мнению, рационализм наиболее последователен в форме объективного идеализма потому, что способен дать объяснение, каким образом человеческий разум в состоянии приблизиться к природе, понять природу. Если в основе природного бытия, рассуждает Хесле, лежат идеальные структуры (выраженные, в частности, в законах природы), то эти структуры вовсе не навязываются физическому миру учеными, а непосредственно совпадают в тождестве мышления и бытия1. Кстати, этим скрытым и не вполне понятым их авторами мотивом объясняется, на наш взгляд, обилие в наше время публикаций на тему информационных моделей Вселенной2. Претендующие на статус учебников для вузов и для переподготовки кадров объемные монографии, написанные в жанре «фэнтези», содержат изобилие математического аппарата. Но их основа – допущение того, что субстанцией бытия являются информационные идеальные структуры – гораздо менее обоснована, чем концепция Г. Гегеля. Впрочем, к этим вопросам мы еще вернемся при обсуждении проблемы научности, ее критериев, проведения границы (демаркации) между научным и вненаучным знанием.

Следует подчеркнуть, что теоретичность и рациональность являются исключительными характеристиками только для науки и для рационально ориентированной философии. Религиозное знание, например, может в каких-то частях быть представлено как теоретическое (в теологических обоснованиях религий), но в своих основаниях оно исключает рациональность: догматы веры, символы, таинства не подлежат обоснованию с помощью доводов разума, они безосновны, должны приниматься верующим на веру, исключая сомнения мятущегося разума. Говоря здесь о безосновности без каких-либо оценок, моральных (хорошо это или плохо) либо теоретических (допустимо или нет, верно или неверно), просто констатируем факт, предоставляя вам самим решать, приемлемо это для вас или нет. Мифологическое знаниевнерационально и вообще дотеоретично, что сближает его с нетеоретичностью эстетического чувства. Этика может принимать форму теории, но не науки: модальность ее суждений соотносит последние не с сущим (тем, что есть, существует), а с должным (тем, что, по мнению автора той или иной этической концепции, должно быть). Это модальность не бытия, а долженствования. Поэтому проекты построения этики как науки, как, например, у Иеремии Бентама, оказались неудачными. Наконец, присущее основной массе далеких от науки людей, а очень часто и ученым в сферах, отличных от области их научных интересов, обыденное сознание потому и сохраняет ценность обыденности, рутинности, непосредственности оценок, что оно принципиально нетеоретично. Его рациональность сводится к простой полезности, прагматичности человеческих действий. Поэтому после работ М. Вебера принято различать ценностную и целевую рациональность.

Определив науку как знание, мы упустили из виду изменчивость, историческую эволюцию научного знания. В формализованных искусственных языках научных теорий знание, как и состояние науки в целом, замораживается, как сказал об этом известный философ науки ХХ века Имре Лакатос. Томас Кун, а в особенности Пол Фейерабенд, Стивен Тулмин, Майкл Полани, другие философы науки второй половины ХХ века резко критикуют так называемых позитивистов и неопозитивистов за чрезмерный логицизм, за ограничение анализа статикой научного знания, вне динамики и закономерностей формирования и развития научных теорий. Исторически изменчиво содержание науки, меняется соотношение и субординация научных дисциплин, научная картина мира. Процесс, в котором происходят эти изменения, есть процесс специфической деятельности ученых. В чем специфика этой деятельности? В том, что ее целью является не любое, а только новое знание. Мы можем получать знание в процессе обучения, для этого и существует развитая система образования. Но это еще не новое знание, еще не наука.

Науку, таким образом, можем определить как деятельность по получению нового знания. Это теперь для нас основное рабочее определение науки, к характеристикам которой относятся знание, деятельность, коммуникация, институциональная организация.Остальные приводимые определения будут дополнять и разъяснять приведенное.

С учетом вышеизложенного мы уже можем выявить проблемы науки, которые внутри самой науки разрешить не удается, входя тем самым в предмет философии науки. Обычно эти проблемы выносят за рамки собственно дисциплинарных исследований, хотя в неявной форме они присутствуют в любой научной теории, в каждом научном исследовании, претендующем на теоретическое оформление. Выделим в первом приближении некоторые из этих проблем, обсуждение которых предстоит нам провести в этом курсе в качестве сквозных, то есть таких, решение которых предполагает разносторонний анализ в различных темах.

Очевидной проблемой является проблема соответствия знаний тому, о чем эти знания, или проблема обоснования истинности. Эти два аспекта проблемы различаются, но пока что мы не будем акцентировать внимание на различии. Классическая научная рациональность предполагает, что научное знание выражает объективное, то есть не зависящее от мнений и состояний исследователя положение дел в исследуемой реальности, и этим гарантируется его (знания) истинность. Остается только обосновать эту истинность опытным или логическим путем. Однако если теоретическое знание является сверхчувственным, умопостигаемым, то есть постигается умом, то на каком основании мы можем говорить о его объективности и истинности? История науки показывает, что проблема соответствия, или истинности, является крайне сложной философской проблемой науки. Это находит выражение в наличии, наряду с классической, целого ряда неклассических концепций научной истины, о чем будет сказано ниже.

Вторая крупная философская проблема, которую необходимо выделить, – это проблема необходимости и общности утверждений науки. Научно-теоретическое знание свои истины воплощает в формулировках законов природы или социальных законов. А что есть научный закон? Это некоторое утверждение, фиксирующее отношение между наблюдаемыми фактами и претендующее на необходимость и общность. Например, отношение между заряженными частицами, или телами, обладающими свойством массы, или же соотношение объема, температуры и давления в газах. В социальных науках это может быть убеждение в универсальном характере социальных связей и отношений между людьми, что становится основанием для формулировки социальных законов. Научное знание становится достоверным, превращается из гипотезы в теорию, когда сформулированы входящие в ядро теории необходимые и общие законы. Но откуда мы черпаем это убеждение в необходимом и общем (в пределе – универсально-всеобщем) характере действия законов науки? Может быть, из интуиции? Путем озарения, инсайта? Или все же из опыта? Или, как увидим у Иммануила Канта, из априорной способности родового человека к трансцендентальному синтезу посредством способности продуктивного воображения? Многовековые дискуссии между философами науки и человеческого разума показывают всю сложность этого вопроса: опытные данные частичны, дают вероятное, а не достоверное знание, а интуиция ученого сама по себе может вызывать вполне обоснованные сомнения, если формулировки законов строить на одной только научной интуиции.

Две рассмотренные проблемы подводят нас к еще одной, третьей, которая философом XVIII века И. Кантом была сформулирована как проблема условий возможности научного знания. Знания мы выражаем с помощью понятий, включая понятия предельной общности, которые называют категориями. Например, упомянутое ранее понятие необходимости – это категория, ибо выражает предельное знание о чем-либо, что невозможно обойти, что происходит обязательно, неизбежно, с неотвратимостью. Первоначально категории разрабатывались только в философии, включая религиозную философию средних веков, в которой их назвали универсалиями. В естественных науках категориальный статус, как считают многие ученые, имеют понятия вещества, энергии, информации, ибо объемлют собой всю объективную реальность, которую может вообразить исследователь. По мнению других, эти предельные понятия только приближаются к статусу категорий. В логике это предельные понятия вещи, свойства и отношения. В математике, начиная с трудов французской исследовательской группы, скрывшейся за псевдонимом Бурбаки, также разрабатывается теория категорий. Категории в известной мере предопределяют характер нашего понимания мира, включая вновь обнаруживаемые свойства и законы последнего, и в этом отношении действительно должны быть отнесены к условиям возможности всякого теоретического знания1. Но откуда, как, каким образом возникает в нас, людях подобная категориальная сеть предельных понятий? Мы ведь действительно черпаем в категориях уверенность, убежденность, мировоззренческую базу для научных выводов. Скажем, когда считаем, что все происходящее имеет свою причину. Категория причинности нормирует наши выводы. Так, если в эксперименте получен необычный, неожиданный результат – ищи причину. Это традиционно-философская, то есть вечная для человека и вместе с тем открытая, пограничная проблема, обращающая исследователя к вопросам ценностного характера – о природе бытия как субстанции; о характере многоразличных отношений, имеющих место между миром и человеком в структуре ценностного восприятия мира человеком; о природе познания как познавательного отношения; о специфике методов и средств научного познания, приемов логики и эмпирического исследования, условий достоверности и др. В частности, здесь возникает закономерный вопрос о правомочности притязаний науки на исключительность (в более мягкой форме можно сказать – привилегированность, предпочтительность)в качестве способа описания и понимания. Как увидим в этом курсе лекций, вопрос очень актуальный и оживленно обсуждаемый в мировой методологической литературе по философии науки в последние десятилетия как еще одна проблема философии науки – проблема демаркации. Действительно, почему в соотношении научных и вненаучных знаний мы склонны отдавать предпочтения науке? Значительная часть людей придерживается не научной, а религиозной картины мира. Многие подвержены влиянию мистики, мифов, идеологий, утопических иллюзий, рассматривая соответствующие картины мира в качестве истинных. И ведь эти люди, живущие вместе и рядом с учеными, не разделяющими их мировоззрения, бывают успешны и счастливы. Многие, даже имея академические научные звания, совмещают научные и вненаучные взгляды. Скажем, с утра идут в лабораторию, проводят эксперименты, пишут статью о новом законе природы, вечером идут в церковь, чтобы поставить свечку или помолиться о прощении грехов. А увидев кошку, перебегающую им дорогу, готовы отложить запланированные дела, дабы не потерпеть неудачу. Имеются и иные серьезные проблемы, обсуждение которых мы начнем уже в этой теме – такие как язык науки, рост научных знаний и проч.

Таким образом, двигаясь от частного к общему и выделив ряд основополагающих философских проблем науки (и научно-технического развития), мы подошли к определению предмета философии науки.

Философия науки исследует технологии деятельности человека по получению (производству) новых знаний в различных культурно-исторических условиях, включая исследование условий и оснований возможности строгого научного знания, его сферы и границ, его целей, мотивов и ценностных характеристик.

Такое понимание предмета сочетает интернализм и экстернализм, относится к новейшей, современной философии науки. Вообще-то считается, что философия науки – сама по себе новейшая дисциплина, в качестве самостоятельного раздела философского знания возникшая не позже середины XIX столетия. Однако полагаю, что исторически в процессе социокультурного развития научной деятельности целесообразно выделить ряд этапов становления предмета этой дисциплины. Первый, относящийся к зарождению науки и самого теоретического мышления, относится к периоду античности: здесь средоточием научных знаний рассматривается философия, ее предмет фактически неотделим от предмета науки как философии науки. Вопрос о выделении естественных наук из общего массива философских знаний впервые ясно прозвучал только у Аристотеля, на чем мы остановимся в соответствующем месте. Второй этап – средние века. С начала новой эры и вплоть до XV века наука в Европе наряду с философией и теоретическими познаниями вообще рассматривалась как обоснование божественных истин, как «служанка теологии». Затем наступил третий этап – этап прометеевского мышления, господства научной рациональности, которая понималась как высший тип рационального отношения к миру; философия была призвана выражать эту высшую ступень научного познания, быть, по известному выражению Г. Гегеля, «наукой наук». В начале ХХ века позитивизмом, как уже было отмечено, была предпринята попытка ухода от философии в «чисто» интерналистское самообоснование науки. Этот этап вошел в историю с лозунгом «наука сама себе философия». В 60-е годы ХХ века ситуация резко изменилась, предпочтение в философии науки стали отдавать экстернализму, возникли постпозитивистские трактовки соотношения философии и науки, в которых, при всем различии философов науки во взглядах, значение философии в анализе научного и научно-технического развития резко возросло, а предмет философии науки стали понимать в близком к данному нами определению смысле. Наука в таком понимании – одна из форм познания мира человеком среди многих, но – форма, в условиях цивилизационного развития начала XXI века приоритетная.