Тема3. Философия Нового времени 6 страница

21. «...Может ли существовать атеистический народ? Мне ка­жется, что нужно проводить различие между собственно наро­дом и обществом философов, стоящих над народом. Совершенно очевидно, что во всех странах для черни необходима крепкая узда и что, если бы под управлением Бейля находилось всего пять или шесть сотен крестьян, он не преминул бы возвестить им вознаграждающего и карающего Бога. Но Бейль говорил толь­ко об эпикурейцах, которые были людьми богатыми, любящи­ми покой, культивирующими все общественные добродетели, в особенности дружбу, избегающими затруднений и опасностей общественных дел, ведущими, наконец, комфортабельную и не­винную жизнь. Мне думается, что, когда таким образом вопрос рассмотрен в его отношении к обществу и политике, спор окон­чен» (1.549-553).

27. «Очевидно, что христианская религия это сеть, которой мошенники опутывали глупцов более семнадцати веков, и кин­жал, которым фанатики убивали своих братьев более четырнад­цати столетий» (1.554).

 

[ИСТОРИЧЕСКИЕ ВОЗЗРЕНИЯ]

 

28. «Она [мадам дю Шатле] была удивлена обилием систем древней хронологии, между которыми имелись расхождения при­мерно в тысячу лет. Еще более она была удивлена тем, что история состояла из рассказов о битвах, в которых отсутствовало какое-либо знание тактики, за исключением рассказов Ксенофонта и Полибия; тем, что часто говорилось о чудесах и было так мало знания естественной истории; тем, что каждый автор рассматривал свою секту как единственно истинную и клеветал на все остальные. Она хотела знать дух, нравы, предрассудки, культы, искусства и ремесла. Вместо этого она находила, что в 3200 году от сотворения мира или в 3900 (что за важность!) какой-то неизвестный царь разбил другого царя, еще более неизвестного, возле города, расположение которого никто не знает».

29. «... Во вступительном рассуждении (к «Опыту о нравах и духе народов»), озаглавленном «Философия истории», мы пы­тались выяснить, каким образом родились основные мнения, которые вначале объединили общество, а затем разъединили их и вооружили один против других. Происхождение их мы иска­ли в природе — оно не могло быть иным».

30. «Предметом была история человеческого разума, а не под­робный разбор мелких фактов, почти всегда искаженных... Речь шла о том, по каким путям и ступеням происходило движение от варварской грубости тех времен к цивилизованности нашего времени».

31. «О них (арабах) совершенно не говорят в наших всемир­ных историях, сфабрикованных на западе, и я хорошо знаю почему: они не имеют никакого отношения к маленькому иудей­скому народу, который стал главным объектом и основой на­ших историй, претендующих называться всемирными, — исто­рий, в которых определенный род авторов, копируя друг друга, забывает три четверти человеческого рода» (1.554—555).

 

[СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКИЕ ВОЗЗРЕНИЯ]

32. «Все люди, которых до сих пор открыли в самых диких и ужасных странах, живут обществами, как бобры, муравьи, пче­лы и многие другие виды животных.

Никогда не видели такой страны, где бы люди жили порознь, где самец соединялся бы с самкой только случайно и оставлял ее в следующий момент вследствие отвращения; где мать не признавала бы своих детей, после того как она их воспитала, и где бы люди жили без семьи и без всякого общества.

Некоторые дурные шутники злоупотребили своим разумом до такой степени, что осмелились выдвинуть удивительный парадокс о том, что человек первоначально был создан для того, чтобы жить в одиночестве, и что общество извратило природу. Не скажут ли они также, что сельди в морях были первона­чально созданы так, чтобы плавать поодиночке и что это верх испорченности, если они плавают косяками? Не скажут ли они еще, что журавли раньше летали по одному и что нару­шением естественного права было их решение путешествовать стаями?

У каждого животного есть свой инстинкт. Инстинкт челове­ка, укрепленный разумом, влечет его к обществу, так же как к еде и питью. Потребность в обществе не только не развратила человека, но его портит, наоборот, удаление от общества. Тот, кто жил бы совершенно один, вскоре потерял бы способность мыслить и изъясняться. Он стал бы в тягость самому себе. Он дошел бы до того, что превратился в животное. Избыток бессильной гордыни, восстающей против гордыни других, мо­жет заставить меланхолическую душу бежать от людей. Именно тогда она портится. И она сама наказывает себя за это. Ее гордыня является для нее источником страданий. В одиночест­ве и тайной досаде терзает она себя за то, что презираема и забыта. Она ставит себя в такое ужасное рабство, надеясь быть свободной».

33. «Я получил, сударь (Вольтер обращается к Руссо), вашу 'новую книгу против человеческого рода; благодарю вас за нее. Вы можете оплакивать людей, которым не говорите правду о них самих, но вы их не исправите. Нельзя более сильными кра­сками обрисовать ужасы человеческого общества, от которого наше невежество и наша слабость надеются получить столько утешений. Никогда не было употреблено более ума на то, что­бы вселить в нас желание стать животными; хочется ходить на четвереньках, читая ваш труд. Однако вот уже более шестиде­сяти лет, как я потерял эту привычку и чувствую, что мне, к несчастью, невозможно вернуться к ней; я оставляю этот есте­ственный способ передвижения тем, кто более достойны его, чем вы и я» (Вольтер — Руссо, 30 августа 1755).

34. «...На нашей несчастной планете невозможно, чтобы лю­ди, живя в обществе, не были разделены на два класса: богатых, Которые повелевают, и бедных, которые им служат».

35. «Все крестьяне не будут богаты, и не нужно, чтобы они были богаты. Необходимы люди, которые обладают только ру­ками и доброй волей. Обойденные судьбой, они будут участво­вать в благе других. Они будут свободны продавать свой труд тому, кто лучше заплатит. Эта свобода заменит им собствен­ность. Их будет поддерживать прочная уверенность в справед­ливой заработной плате. Они с радостью вовлекут свои семьи в свой тяжелый, но полезный труд».

36. «Английская нация — единственная в мире, которой уда­лось ограничить власть королей, сопротивляясь им, и которая после долгих усилий установила, наконец, это мудрое правле­ние, где государь всемогущ, если он хочет творить добро, но руки которого связаны, если он замышляет зло; где вельможи величественны без наглости и вассалов и где народ участвует в управлении, не производя смуты».

37. «Не верили, что государи чем-то обязаны философам. Однако верно, что этот философский дух, который охватил все состояния, кроме простонародья, много способствовал тому, что­бы внушить уважение к правам государей. Ссоры, которые не* когда приводили к отлучениям, интердиктам, расколам, теперь не вызывают их. Если говорят, что народы были бы счастливы, имея государей-философов, то верно также, что государи были бы еще более счастливы, имея значительное число подданных-философов».

38. «Суеверие — самый страшный враг человеческого рода. Когда оно властвует над государем, то мешает ему творить добро для своего народа, когда оно властвует над народом, то подни­мает его против государя.

На земле не было ни одного случая, когда бы философы выступили против законов государя. Не найдется столетия, в котором суеверие и религиозное воодушевление не явились бы причиной смут, внушающих ужас».

39. «Величайшее счастье для государя и для государства, что есть много философов, которые запечатлевают эти максимы в головах людей.

Философы, не имея никакого частного интереса, могут го­ворить только в пользу разума и общественного интереса. Фи­лософы всегда служат государю, уничтожая суеверие, которое является врагом монархов».

40. «Подобно тому как самым большим физическим злом является смерть, так самым большим моральным злом являет­ся, конечно, война. Она влечет за собой все преступления, гра­бежи, опустошения, всевозможные виды смерти».

41. «Растет новое поколение, которое ненавидит фанатизм. Наступит день, когда у руководства встанут философы. Гото­вится царство разума» (Вольтер — Даламберу, 1 марта 1764 г.).

42. «Все, что я вижу, сеет семена революции, которая неиз­бежно произойдет и до удовольствия видеть которую я не дожи­ву. Французы всегда запаздывают, но в конце концов они все же приходят к цели. Свет понемногу настолько распространил­ся, что воссияет при первом же случае. Тогда произойдет из­рядная кутерьма. Молодые люди поистине счастливы: они уви­дят прекрасные вещи» (Вольтер — Шовлену, 2 апреля 1764 г.) (1.555-558).

 

[ВСЕОБЩАЯ МОРАЛЬ]

 

Мораль представляется мне настолько всеобщей, настолько предусмотренной Существом, создавшим все, создавшим и нас, настолько предназначенной для служения противовесом нашим пагубным страстям и для облегчения неизбежных страданий этой короткой жизни, что от Зороастра и до лорда Шефтсбери все философы, на мой взгляд, проповедуют одну и ту же мо­раль, хотя у всех них различные идеи относительно первоначал вещей.

Каждая нация имела особые религиозные обряды и часто нелепые и возмутительные мнения в области метафизики и те­ологии; но когда начинают выяснять, нужно ли быть справед­ливым, весь свет бывает единодушен, как мы показали в разделе XXXVI и как это необходимо без устали повторять. (4.363).

 

[СОМНЕНИЯ ПО ПОВОДУ ЧЕЛОВЕКА]

 

Мало кто из людей воображает, будто имеет подлинное по­нятие относительно того, что представляет собой человек. Сель­ские жители известной части Европы не имеют иной идеи о нашем роде, кроме той, что человек — существо о двух ногах, с обветренной кожей, издающее несколько членораздельных зву­ков, обрабатывающее землю, уплачивающее, неизвестно поче­му, определенную дань другому существу, именуемому ими «король», продающее свои продовольственные припасы по воз­можно более дорогой цене и собирающееся в определенные дни года вместе с другими подобными ему существами, чтобы чи­тать нараспев молитвы на языке, который им совсем не­знаком.

Король рассматривает почти весь человеческий род как су­щества, созданные для подчинения ему и ему подобным. Молодая парижанка, вступающая в свет, усматривает в нем лишь пищу для своего тщеславия, смутная идея, имеющаяся у нее относительно счастья, блеск и шум окружающего мешают ее душе услышать голос всего, что еще есть в природе. Юный ту­рок в тишине сераля взирает на мужчин как на высшие сущест­ва, предназначенные известным законом к тому, чтобы каждую пятницу всходить на ложе своих рабынь; воображение его не выходит за эти пределы. Священник разделяет людей на слу­жителей культа и мирян; и, ничтоже сумняшеся, он рассматри­вает духовенство как самую благородную часть человечества, предназначенную руководительствовать другой его частью, и т. д.

Если бы кто решил, что наиболее полной идеей человече­ской природы обладают философы, он бы очень ошибся: ведь, если исключить из их среды Гоббса, Локка, Декарта, Бейля и еще весьма небольшое число мудрых умов, прочие создают себе странное мнение о человеке, столь же ограниченное, как мне­ние толпы, и лишь еще более смутное. Спросите у отца Мальбранша, что такое человек, он вам ответит, что это — субстан­ция, сотворенная по образу божьему, весьма подпорченная в результате первородного греха, но между тем более сильно связанная с Богом, чем со своим собственным телом, все ус­матривающая в Боге, все мыслящая и чувствующая в Нем же (4.227—228).

 

1. ПОЛЬ АНРИ ГОЛЬБАХ (1723—1789)

 

[О ПРИРОДЕ]

 

Люди всегда будут заблуждаться, если станут пренебрегать опытом ради порожденных воображением систем. Человек — произведение природы, он существует в природе, подчинен ее законам, не может освободиться от нее, не может — даже в мысли — выйти из природы. Тщетно дух его желает ринуться за грани видимого мира, он всегда вынужден вмещаться в его пре­делах. Для существа, созданного природой и ограниченного ею, не существует ничего, помимо того великого целого, часть ко­торого оно составляет и воздействия которого испытывает. Пред­полагаемые существа, будто бы отличные от природы и сто­ящие над ней, всегда останутся призраками, и мы никогда не сумеем составить себе правильных представлений о них, равно как и об их местопребывании и образе действий. Нет и не мо­жет быть ничего вне природы, объемлющей в себе все сущее.

Пусть же человек перестанет искать вне обитаемого им мира существа, способные дать ему то счастье, в котором ему отка­зывает природа. Пусть он изучает эту природу и ее законы, пусть созерцает ее энергию и неизменный образ действий. Пусть он применит свои открытия для достижения собственного сча­стья и молча подчинится законам, от действия которых ничто не может его избавить. Пусть он согласится с тем, что не знает причин, окруженных для него непроницаемой завесой. Пусть безропотно покорится велениям универсальной силы, которая никогда не возвращается вспять и никогда не может нарушить законы, предписанные ей ее собственной сущностью.

Мыслители явно злоупотребляли столь часто производив­шимся различением между физическим человеком и челове­ком духовным. Человек есть чисто физическое существо; ду­ховный человек — это то же самое физическое существа, только рассматриваемое под известным углом зрения, т.е. по отношению к некоторым способам действий, обусловленным особенностями его организации. Но разве эта организация не есть дело рук природы? Разве доступные ей движения или способы действия не являются физическими? Видимые дей­ствия человека, равно как и совершающиеся внутри него не­видимые движения, порожденные его волей или мыслью, яв­ляются естественным результатом, неизбежным следствием его собственного устройства и получаемых им от окружаю­щих существ импульсов. Все, что было придумано в ходе ис­тории человеческой мыслью, чтобы изменить или улучшить жизнь людей и сделать их более счастливыми, всегда было лишь неизбежным результатом собственной сущности чело­века и воздействующих на него живых существ. Все наши учреждения, наши размышления и познания имеют своей целью только доставить нам то счастье, к которому нас за­ставляет непрестанно стремиться наша собственная приро­да. Все, что мы делаем или мыслим, все, чем мы являемся и чем мы будем, всегда лишь следствие того, чем нас сделала всеобъемлющая природа. Все наши идеи, желания, действия представляют собой необходимый результат сущности и ка­честв, вложенных в нас этой природой, и видоизменяющих нас обстоятельств, которые она заставляет нас испытывать. Одним словом, искусство — это та же природа, действующая с помощью созданных ею орудий.

Природа посылает человека голым и беспомощным в этот мир, призванный быть его местопребыванием. Вскоре он начинает носить в виде одеяния шкуры, а затем мало-помалу прясть золото и шелк. Существу, которое жило бы в заоблачных высо­тах и оттуда могло созерцать человеческий род со всеми его изменениями и прогрессом, люди казались бы одинаково под­чиненными законам природы как тогда, когда они совершенно нагие бродят в лесах, с трудом добывая себе пищу, как и тогда, когда, живя в цивилизованных, т.е. более богатых опытом, об­ществах и утопая под конец в роскоши, они с каждым днем измышляют тысячи новых потребностей и открывают тысячи новых способов удовлетворять их. Все, что мы делаем для изме­нения своего существа, является лишь длинной цепью причин и следствий, представляющих собой только развитие получен­ных нами от природы первичных импульсов. [...]

Все заблуждения людей — это заблуждения в области физи­ки; люди обманываются лишь тогда, когда пренебрегают при­родой, не желают считаться с ее законами и призывать себе на помощь опыт. Так, не имея опыта, они составили себе несовер­шенные представления о материи, ее свойствах, сочетаниях и силах, ее способе действия, или энергии, вытекающей из ее сущности. Поэтому вся Вселенная стала для них ареной иллю­зий. Они не поняли природы и ее законов, не увидели необхо­димых путей, начертанных ею для всего, что в ней заключено. Мало того! Они не поняли самих себя; все их системы, гипоте­зы, рассуждения, лишенные основы опыта, представляют со­бой лишь сплошную сеть заблуждений и нелепостей.

Всякое заблуждение пагубно; впав в заблуждение, человече­ский род стал несчастным. Не познав природы, он создал себе богов, которые стали единственными предметами его надежд и опасений. Люди не поняли, что эта природа, лишенная как доброты, так и злобы, создавая и разрушая существа, сразу же заставляя страдать тех, кого она наделила чувствительностью, распределяя между ними блага и бедствия, непрерывно изме­няя эти существа, следует лишь необходимым и непреложным законам. Они не поняли, что человек должен искать в самой природе и в своих собственных силах средства удовлетворения своих потребностей, лекарства от своих страданий и пути к сча­стью. Они ожидали этих вещей от каких-то воображаемых существ, в которых видели виновников своих удовольствий и страданий. Отсюда ясно, что теми неизвестными силами, перед которыми так долго трепетал человеческий род, и суеверными вероучениями, которые были источниками всех его бедствий, люди обязаны незнанию природы.

Из-за незнания собственной природы и собственных стрем­лений, своих потребностей и прав человек, живя в обществе, утратил свободу и стал рабом. Он отрекся от желаний своего сердца и счел необходимым заглушить их и пожертвовать сво­им благополучием прихотям своих вождей. Он не понял цели общества и правительства, безоговорочно подчинился таким же, как он сам, людям, на которых под влиянием предрассудков стал смотреть как на существ высшего порядка, как на земных богов. Эти последние воспользовались его заблуждением, что­бы поработить его, развратить, сделать порочным и несчаст­ным. Так вследствие незнания своей собственной природы род человеческий оказался порабощенным и стал жертвой дурных правительств.

Из-за незнания самого себя и необходимых отношений, су­ществующих между ним и другими людьми, человек отрекся от своих обязанностей к ближним, не понял, что другие люди необходимы для его собственного счастья. Он не понял также своих обязанностей по отношению к самому себе, не усмотрел изли­шеств, которых должен избегать, чтобы добиться прочного счастья, не отличил страстей, которым должен сопротивляться, от тех, которым должен отдаться ради своего собственного счастья. Одним словом, он не понял своих истинных интере­сов. Этим объясняется беспорядочность его жизни, его невоз­держанность, его постыдные удовольствия и все пороки, которым он предался в ущерб своему здоровью и прочному благополу­чию. Таким образом, незнание человеческой природы помеша­ло человеку уяснить себе задачи нравственности; впрочем, развратные правительства, которым он был подчинен, помеша­ли бы ему осуществить на деле предписания морали, даже если бы он их знал.

Точно так же именно потому, что человек не исследовал при­роду и ее законы и не старался открыть ее свойства и ресурсы, он коснеет в невежестве или делает столь медленные и невер­ные шаги по пути к улучшению своей участи. Из-за лени он предпочитает руководствоваться скорее примером, рутиной, ав­торитетом, чем опытом, который побуждает к деятельности, и разумом, который требует размышления. [...]

Поднимемся же над облаками предрассудков. Выйдем из окру­жающего нас густого тумана, чтобы рассмотреть взгляды людей, их различные учения. Будем остерегаться разгула воображения, возьмем в руководители опыт, обратимся к природе, постара­емся почерпнуть в ней самой правильные понятия о заключающихся в ней предметах. Прибегнем к содействию наших чувств, которые пытались сделать подозрительными в наших глазах;

станем вопрошать разум, который бесстыдно оклеветали и уни­зили; будем внимательно созерцать видимый мир и посмотрим, не достаточно ли его, чтобы дать нам возможность судить о неведомых землях духовного мира. Может быть, мы найдем, что не было никаких оснований отличать друг от друга и разде­лять два царства, одинаково входящие в область природы.

Вселенная, это колоссальное соединение всего существую­щего, повсюду являет нам лишь материю и движение. Ее сово­купность раскрывает перед нами лишь необъятную и непре­рывную цепь причин и следствий. Некоторые из этих причин нам известны, ибо они непосредственно воздействуют на наши чувства. Другие нам не известны, потому что действуют на нас лишь посредством следствий, часто очень удаленных от своих первопричин.

Разнообразнейшие вещества, сочетаясь на тысячи ладов, не­прерывно получают и сообщают друг другу различные движе­ния. Различные свойства веществ, их различные сочетания и разнообразные способы действия, являющиеся необходимыми следствиями этих свойств и сочетаний, составляют для нас сущ­ность всех явлений бытия, и от различия этих сущностей зави­сят различные порядки, ряды или системы, в которые входят эти явления, в совокупности составляющие то, что мы называ­ем природой.

Таким образом, природа, понимаемая в широчайшем смыс­ле этого слова, есть великое целое, получающееся от соедине­ния различных веществ, их различных сочетаний и различных движений, наблюдаемых нами во Вселенной. Природа, пони­маемая в более узком смысле или рассматриваемая в каждом отдельном явлении, — это целое, вытекающее из сущности, т.е. из свойств, сочетаний, движений или способов действий, отли­чающих данное явление от других. Так, человек есть некое выте­кающее из комбинаций известных качеств, одаренных специ­фическими свойствами, целое устройство, которое называется организацией и сущность которого в том, чтобы чувствовать, мыс­лить, действовать — одним словом, двигаться способом, отли­чающим человека от других существ, с которыми он себя срав­нивает. В результате этого сравнения человек относит себя к существам особого порядка, системы, класса, отличающимся от класса животных, в которых он не замечает тех же самых свойств, что и у себя. Различные системы существ, или, если угодно, их специфические сущности, зависят от общей системы, от великого целого, от всеобъемлющей природы, часть которой они составляют и с которой необходимо связано все существу­ющее (1.666—672).

 

[О ЗАКОНАХ ДВИЖЕНИЯ]

О ЗАКОНАХ ДВИЖЕНИЯ, ОБЩИХ ДЛЯ ВСЕХ ТЕЛ ПРИРОДЫ; О ПРИТЯЖЕНИИ И ОТТАЛКИВАНИИ, О СИЛЕ ИНЕРЦИИ, О НЕОБХОДИМОСТИ

[...] Самые сложные движения всегда являются лишь резуль­татом сочетания простых движений. Поэтому, если мы будем знать общие законы тел и их движений, нам будет достаточно разложить на составные части и проанализировать сложные про­цессы, чтобы открыть составляющие их простые движения, а опыт покажет нам следствия, которые мы можем ожидать от последних. Мы увидим тогда, что причинами необходимого со­единения различных веществ, из которых составлены все тела, являются очень простые движения, что эти тела, различные по своей сущности и свойствам, имеют свои особые способы дей­ствия, или особые движения, и что их совокупное движение есть сумма частных движений.

Всякая причина производит следствие, не может быть след­ствия без причины. Всякий импульс сопровождается более или менее заметным движением, более или менее значительным из­менением в получающем его теле. Но все движения, все спосо­бы действия определяются, как мы видели, природой тел, их сущностью, свойствами, сочетаниями. А так как все движения или способы действия тел и существ зависят от некоторых при­чин и эти причины могут действовать лишь согласно своему способу бытия или своим существенным свойствам, то отсюда следует заключить, что все явления необходимы и всякое суще­ство или тело природы при данных обстоятельствах и прису­щих ему свойствах не может действовать иначе, чем оно дейст­вует.

Необходимость есть постоянная и нерушимая связь причин с их следствиями. Огонь необходимо зажигает горючие вещест­ва, попадающие в сферу его действия. Человек необходимо же­лает того, что полезно или кажется полезным его благополу­чию. Природа во всех своих явлениях с необходимостью дейст­вует согласно свойственной ей сущности. Все содержащиеся в ней тела необходимо действуют согласно их особым сущностям. Именно движение связывает целое с его частями, а части — с целым. Таким образом, все связано во Вселенной: последняя есть лишь необъятная цепь причин и следствий, непрерывно вытекающих друг из друга. Достаточно немного поразмыслить, чтобы понять, что все наблюдаемое нами необходимо, т.е. не может быть иным, чем оно есть, что все тела и существа, кото­рые мы видим, равно как и те, которые ускользают от нашего взора, действуют сообразно определенным законам. Согласно этим законам тяжелые тела падают, а легкие поднимаются, сход­ные субстанции притягиваются, все существа стремятся к са­мосохранению, человек любит самого себя, стремится к тому, что, насколько ему известно, выгодно, и питает отвращение к тому, что может быть ему вредным. Наконец, мы вынуждены признать, что не может быть независимой энергии, изолиро­ванной причины, ни с чем не связанного действия в природе, в которой все существа непрерывно действуют друг на друга и которая сама есть лишь вечный круг движений, сообщаемых и получаемых согласно необходимым законам.

Мы воспользуемся двумя примерами, чтобы сделать более наглядным только что изложенный принцип. Один из них мы заимствуем из области физики, а другой — из области духовной жизни. В вихре пыли, поднятой буйным ветром, как бы хао­тичным он нам ни казался, в ужаснейшем шторме, вызванном противоположно направленными ветрами, вздымающими вол­ны, нет ни одной молекулы пыли или воды, которая располо­жена случайно, не имеет достаточной причины, чтобы занимать то место, где она находится, и не действует именно тем спосо­бом, каким она должна действовать. Математик, который в точ­ности знал бы различные действующие в этих двух случаях си­лы и свойства приведенных в движение молекул, доказал бы, чти согласно данным причинам, каждая молекула действует в точности так, как должна действовать, и не может действовать иначе.

Во время страшных судорог, сотрясающих иногда политиче­ские общества и часто влекущих за собой гибель какого-нибудь государства у участников революции ~ как активных деятелей, так и жертв — нет ни одного действия, ни одного слова, ни одной мысли, ни одного желания, ни одной страсти, которые не были бы необходимыми, не происходили бы так, как они должны происходить, безошибочно не вызывали бы именно тех действий, какие они должны были вызывать сообразно местам, занимаемым участниками данных событий в этом духовном вих­ре. Для ума, который был бы в состоянии охватить и оценить все духовные и телесные действия и противодействия лиц, спо­собствующих такой революции, это было бы очевидным.

Наконец, если в природе все связано и все движения в ней возникают друг из друга, хотя часто их взаимодействие усколь­зает от нашего взора, мы должны быть уверены, что нет столь малой и отдаленной причины, которая не оказывала бы на нас иногда в высшей степени огромного и неожиданного влияния. Может быть, в бесплодных долинах Ливии зарождается буря, которую занесут нам ветры и которая, сгустив нашу атмосферу, воздействует на настроения и страсти человека, в силу сложив­шихся обстоятельств способного влиять на множество других людей и по своему произволу решать судьбы многих народов (1.679-681).

 

[О БОЖЕСТВЕ]

 

О БОЖЕСТВЕ, О ДОКАЗАТЕЛЬСТВЕ ЕГО СУЩЕСТВОВАНИЯ, О ЕГО АТРИБУТАХ, О СПОСОБЕ, КАКИМ БОЖЕСТВО ВЛИЯЕТ НА СЧАСТЬЕ ЛЮДЕЙ. ПРОИСХОЖДЕНИЕ НАШИХ ИДЕЙ О БОЖЕСТВЕ

[...] Первые мгновения жизни человека отмечены рядом потребностей; это значит, что человеку в целях самосохра­нения необходимо содействие ряда соответствующих факто­ров; потребности обнаруживаются в человеке в виде какого-то расстройства, какой-то апатии и вялости его организма, вызывающих в нем тягостное ощущение; это расстройство остается и усиливается до тех пор, пока соответствующая при­чина не восстановит порядка, присущего человеческому ор­ганизму. [...]

Если бы в этом мире не было зла, человек никогда не по­мышлял бы о Божестве. Если бы природа дала ему возможность легко удовлетворять свои неизменно возобновляющиеся потреб­ности или испытывать лишь приятные ощущения, то его дни протекали бы в постоянном однообразии и у него не было бы поводов исследовать неизвестные ему причины вещей. [...]

Разрозненно жившие дикари вовсе не знали законов приро­ды или знали их крайне несовершенным образом; только обще­ственная жизнь дает возможность развиваться человеческому знанию; чтобы разгадать природу, необходимы разнообразные и взаимодополняющие друг друга усилия. Если иметь это в ви­ду, станет ясно, почему для наших диких предков все явления были чем-то таинственным, а вся природа — загадкой; все яв­ления должны были казаться чудесными и грозными лишен­ным опыта существам; все, что они видели, должно было пред­ставляться им необычным, страшным, противоречащим поряд­ку вещей. [...]

Невежество, тревоги, бедствия всегда были источником пер­вых представлений людей о Божестве. [...] Представление об этих могущественных силах всегда соединялось с представле­нием о страхе; их имя всегда напоминало человеку его собст­венные бедствия или бедствия его предков: мы трепещем те­перь потому, что наши предки трепетали тысячу лет тому назад. Представление о Божестве всегда вызывает в нас горестные мыс­ли. [...]

Если боги народов были порождены посреди тревог, то точ­но также посреди страданий каждый отдельный человек сотво­рил для самого себя некую неведомую силу. Человек, испыты­вающий какое-нибудь несчастье или неприятное ощущение, не умеет объяснить их из-за незнания естественных причин и спо­соба их действия. Возникающие внутри него и вопреки ему дви­жения: болезни, страдания, страсти, тревоги, болезненные из­менения, испытываемые его организмом, причины которых он не знает, наконец, смерть, вид которой так страшен для привя­занного к жизни существа, — все эти явления представляются ему сверхъестественными, так как противоречат его природе; поэтому он приписывает их какой-то могущественной причи­не, которая несмотря на все его усилия, располагает им по своему произволу. Его воображение в отчаянии от кажущихся неиз­бежными бедствий немедленно создает ему какой-нибудь при­зрак, перед которым он не перестает трепетать в сознании своей собственной слабости. Тогда, скованный страхом, он начинает печально размышлять о своих страданиях и в трепете изыски­вает средство устранить их, обезоружить гнев преследующего его призрака. Так в мастерской печали несчастный человек со­здает призрак, из которого он делает себе Бога.