Коммуникативные качества хорошей речи

БОГАТСТВО РЕЧИ

 

Чтобы выявить специфику богатства как качества хорошей речи, сравним следующие высказывания.

(а) Русский язык богат и красив.

(б) Дивной вязью он [народ] плёл невидимую сеть русского языка: яркого, как радуга вслед весеннему ливню, меткого, как стрелы, задушевного, как песня над колыбелью, певучего и богатого.

Очевидно, что мысль, которую хотели передать авторы высказываний, одна и та же, – разными являются средства её выражения; иначе говоря, совершенно различен набор языковых средств, имеющийся в активном пользовании говорящего 1 и говорящего 2.

Система языка всем носителям предоставляет равные возможности, но говорящие в силу множества обстоятельств по-разному используют это.

Вспомните фразу из букваря: Мама мыла раму. Понятно, о чём идёт речь. Но эту же самую ситуацию можно описать так: солнечное утро, нестерпимый блеск мокрого стекла, весенний, апрельский, контрабандный веселый холодок, проникающий с улицы, любование ловкими движениями сильной спины, рука, отирающая лоб, и сдобный запах от фартука при повороте и наклоне к тебе, под ногами вьющемуся – «ну что, маленький?» [6].

Подобная ситуация (возможность передать одну и ту же мысль с помощью разного набора языковых средств) описывается Георгием Данелия. Известный режиссёр вспоминает, как они с Геннадием Шпаликовым работали над сценарием фильма «Я шагаю по Москве»:

Гена был поэтом. И мне нравилось, как он пишет: «По тому, как внезапно среди летнего дня потемнело в городе, по ветру, подувшему неизвестно откуда, по гонимой речной воде, по вскинутым мгновенно юбкам девочек, по шляпам — придержи, а то улетит, по скрипу и скрежету раскрытых окон и по тому, как все бегут, спасаясь по подъездам, — быть дождю. И он хлынул». Я бы написал просто: «Идёт дождь». Но сокращать рука не поднималась.

Приведённое в примерах разнообразие языковых средств, использованных говорящим, формирует богатство как один из признаков хорошей речи.

Богатство речи опирается на соотношение «язык – речь». Но на этом же соотношении базируется другое (основное) качество хорошей речи – правильность. Возникает проблема их различения.

Представляется, что правильность связана с языковой компетенцией («сompetence» – по Н.Хомскому), понимаемой как знание говорящим системы языка, т.е. феномен, предполагающий способность владеть языком.

Богатство же как качество речи связано, по нашему мнению, с речевой активностью («performance» – по Н.Хомскому), использованием языка.

Способность человека использовать разнообразные языковые средства, принадлежащие всем уровням языка, позволяет говорящему продуцировать яркие, запоминающиеся, привлекающие внимание слушателей тексты.

Правильность, таким образом, свидетельствует о владении инструментальными знаниями, богатство же демонстрирует умение использовать эти знания в различных коммуникативных ситуациях. Человек может потенциально располагать множеством языковых средств, но при этом быть не в состоянии применить их в конкретной речевой ситуации. В таком случае речь нельзя оценить как речь богатую, но при этом она будет правильной, поскольку актуализированные языковые средства использованы в соответствии с требованиями системы языка.

Богатство – это коммуникативное качество речи, предполагающее свободное использование говорящим разнообразных языковых средств, позволяющих оптимально передать мысль.

Каковы критерии, благодаря которым наблюдатель имеет возможность классифицировать речь как богатую / бедную? Представляется, что должны существовать некие структурно-языковые особенности, которые позволяли бы составить впечатление о речи с точки зрения её разнообразия.

Большинство специалистов (Б.Н.Головин, И.Б.Голуб, Д.Э.Розенталь, Л.А.Введенская, Л.Г.Павлова) сходятся во мнении, что прежде всего следует учитывать количество слов, которые использует говорящий: «У Пушкина, например, в обращении было более 20 тысяч слов, а словарный запас известной героини Ильфа и Петрова насчитывал всего 30. Бедность её речи сатирики прокомментировали так: «Словарь Вильяма Шекспира, по подсчётам исследователей, составляет 12 тысяч слов. Словарь негра из людоедского племени «Мумбо-Юмбо» составляет 300 слов. Эллочка Щукина легко и свободно обходилась тридцатью». И писатели перечисляют «слова, фразы и междометия, придирчиво выбранные ею из всего великого, многословного и могучего языка» [Голуб, Розенталь: 35].

Хочется заострить внимание на том, что, говоря о богатстве как о качестве хорошей речи, не следует путать активный словарный запас одного человека со словарным составом языка. Действительно, «человек нашёл слова для всего, что обнаружено им во Вселенной. Но этого мало. Он назвал всякое действие и состояние. Он определил словами свойства и качества всего, что его окружает. Словарь отражает все изменения, происходящие в мире. Он запечатлел опыт и мудрость веков и, не отставая, сопутствует жизни, развитию техники, науки, искусства. Он может назвать любую вещь и располагает средствами для выражения самых отвлечённых и обобщенных идей и понятий» [C.Я.Маршак; цит. по Голуб, Розенталь: 35]. Но всё вышеперечисленное составляет лексический запас языка, а не словарный запас конкретного говорящего. Думается, что в неразличении этих понятий и находится источник бесконечных сетований про «гибель великого русского языка». Когда мы слышим бедную речь, читаем тексты, переполненные штампами, написанные сухо и однообразно, то следует говорить не о гибели языка, а о недостаточном культурном уровне говорящего и, как следствие, о его малом словарном запасе.

Кроме разнообразия словаря, следует учитывать многозначность как источник необычного, неожиданного в речи, как возможность привлечь внимание слушающего игрой слов, основанной на референциальной неоднозначности: Брокеры живут играючи на курсах и котировках (Л.Парфёнов, ведущий программы «Намедни», рассказывая о появлении в 90-е годы новой профессии); Мы продолжим окучивание окружающей действительности ровно через неделю. Смотрите нас в следующую субботу. Всего вам доброго! (П.Лобков, ведущий программы «Растительная жизнь», прощаясь с телезрителями).

Следует учитывать также синонимические возможности русской лексики. Обратим внимание, как говорящий формулирует свою мысль, используя для этого синонимы схватка и драка. Г.А.Явлинский, выступая с обращением к телезрителям, так говорит о своих соперниках, партиях ОВР и «Единство»: Схватка оказалась просто смертельной. Мы не обсуждали на этих выборах ни программы, ни задачи, ни цели, ни подходы к решению насущных проблем. Драка шла совсем в другом направлении.

Говорящий употребляет в качестве прагмем[7] лексемы схватка и драка, используя их как синонимы, с одной стороны, и фактически противопоставляя благодаря игре на оттенках значения, с другой.

Ср. Драка – ‘взаимные побои, вызванные ссорой, скандалом’.

Схватка – ‘столкновение в бою, в борьбе’.

Использование лексемы драка вносит оттенок бытового, сниженного. Применяя после двойного употребления лексемы схватка лексему драка, Г.А.Явлинский разрушает созданный им образ великого столкновения двух сил, даёт сниженную характеристику анализируемой ситуации, выражая тем самым своё негативное отношение к происходящему.

Смысловая наполненность речи, помимо лексического потенциала, создаётся ещё и предоставляемой языком возможностью синтагматического варьирования. Так, в тексте обращения к избирателям[8] С.Умалатова пытается создать у слушателей ощущение катастрофичности происходящего (такое нагнетание отрицательных эмоций нужно политику для того, чтобы люди уверились в необходимости избрания в Думу именно этого кандидата в депутаты). Создание говорящим ощущения апокалиптичности осуществляется благодаря специфической синтаксической организации этой части текста выступления. Данный эффект возникает в результате использования параллельных синтаксических конструкций: Экономика деградирует. Промышленность в упадке. Большая часть населения живёт в нищете. Их ритмическая упорядоченность формирует представление о неминуемости краха, конца. Ощущение катастрофичности и глобальности происходящего усиливается в результате активизации лексем с отрицательной оценочностью (упадок, нищета, деградировать) и плюрализации создаваемой референтной группы (большая часть населения живёт в нищете). Ответственного за происходящее политик не называет, устраняя субъекта действия (рушатся – кем? – нравственные устои общества), чем ещё больше усугубляет у слушающих ощущение краха.

Как свидетельствует проведённый анализ, богатство речи не может быть реализовано только лишь за счёт словарного запаса говорящего. Важно также и разнообразие предоставляемых языком грамматических возможностей.

Б.Н.Головин предлагает «различать в совокупном речевом богатстве богатство лексическое, семантическое, синтаксическое, интонационное» [Головин: 219]. Представляется всё же, что «семантическое богатство» не может быть описано отдельно от лексического и грамматического компонентов, поскольку является их непосредственной составляющей. Богатство же интонационное может быть реализовано только в устной речи. Функции интонации (выделение особо значимой части высказывания) выполняет на письме особый порядок слов, а следовательно, предлагаемый Б.Н.Головиным интонационный компонент реализуется при актуализации грамматического уровня.

Таким образом, необходимыми составляющими богатства как коммуникативного качества хорошей речи являются

большой объём словарного запаса говорящего;

разнообразие используемых грамматических средств.

Следовательно, богатство как качество хорошей речи предполагает умение говорящего выражать разными способами – путём актуализации различных языковых средств – сложнейшие оттенки мысли.

Далее представляется необходимым обратить внимание на ошибки, связанные с нарушением богатства как качества хорошей речи.

Язык предоставляет неограниченные возможности для синтагматического варьирования, но это, в свою очередь, требует от говорящего умственных усилий, которые не каждому хочется предпринимать. Поэтому в речи появляются шаблонные выражения, так называемые речевые стереотипы[9] – отобранные языковым коллективом функционально-стилистические средства (устойчивые словосочетания), являющиеся по тем или иным причинам «удобными» или даже обязательными для осуществления некоторых коммуникативных задач. А.Н.Толстой предупреждал: «Язык готовых выражений, штампов... тем плох, что в нём утрачено ощущение движения, жеста, образа. Фразы такого языка скользят по воображению, не затрагивая сложнейшей клавиатуры нашего мозга».

Различают два вида речевых стереотипов: клише и штампы.

Клише – эффективные, устойчивые, легко воспроизводимые обороты, используемые в определённых условиях и контекстах, предполагающих стандартизацию.

Клише научного стиля:

данное положение,

выдвинутая гипотеза,

основные закономерности,

подвергаются критике,

содержатся основные результаты,

что и требовалось доказать.

Клише делового стиля:

вступать в законную силу,

обжалованию не подлежит,

без уважительной причины,

в случае неявки,

по истечении срока.

Клише являются конструктивными единицами речи. Несмотря на частое употребление, они сохранили свою семантику.

Штампы – обороты речи, утратившие эффективность, слова («избитые выражения») с выветрившимся лексическим значением, стёртой экспрессивностью, потускневшей эмоциональностью.

Л.Успенский так говорит о штампах: «…оборот речи или словечко, бывшее когда-то новеньким и блестящим, как только что выпущенная монета, а затем повторенное сто тысяч раз и ставшее захватанным, как стёртый пятак».Если автор современного детектива или любовного романа использует слово шёпотом, то рядом непременно появится сдавленным, если вздохнул, то с облегчением, если умолкла, то на мгновенье.

Штампами становятся слова и выражения, которые возникают как необычные в своей новизне выразительные языковые средства, но в результате слишком частого употребления утрачивают первоначальную образность.

Может быть, когда-то, произнесённое впервые, выражение ароматный напиток было внове, теперь же, к сожалению, это словосочетание, появляется в тексте всякий раз, когда писатель хочет сказать, что его герой решил выпить кофе. Обычно оно сопровождается обязательным обжигающий кофе, непременным впился зубами в бутерброд. В книге А.Марининой, если речь идёт о мальчике, появится краснощёкий мальчуган, у Ф.Незнанского комнату будет заливать солнечный свет, а любой водоём будет непременно обозначен как прохладная гладь воды, губы у героя скривятся в усмешке, глаза при этом будут пылать гневом, а слёзы героини, разумеется, заструятся по щекам.

Можно привести ещё сотни примеров тех случаев, когда автор текста, вместо того чтобы дать себе труд подобрать подходящее для ситуации слово или попытаться создать необычное по своей сочетаемости выражение, ограничивается использованием штампа. Употребление таких языковых средств всегда должно быть мотивировано условиями контекста.

Г.Рыклин, используя наиболее частотные речевые стереотипы, создал фельетон «Совещание имён существительных»: В одно прекрасное утро на лужайке недалеко от окраины, которая за сравнительно короткий отрезок времени до неузнаваемости преобразилась, широко развернулись прения и целый ряд ораторов выступил со взволнованными речами, где были приведены яркие факты упорной борьбы имён существительных против шаблона. Получилась любопытная картина, которая не могла не оставить неизгладимого впечатления. Собравшиеся разошлись только тогда, когда наступил ясный полдень. Будем надеяться, что эта мощная волна протеста против однообразия прилагательных дойдёт до пишущей братии и они твёрдой поступью пойдут по пути улучшения своего языка. Как видим, весь текст состоит из штампов, часто употреблявшихся в публицистическом стиле 80-х годов.

С.Довлатов в романе «Филиал» так обыгрывает использование клише в речи[10]:

Барри Тарасович продолжал:

— Не пишите, что Москва исступленно бряцает оружием. Что кремлевские геронтократы держат склеротический палец...

Я перебил его:

— На спусковом крючке войны?

— Откуда вы знаете?

— Я десять лет писал это в советских газетах.

— О кремлевских геронтократах?

— Нет, о ястребах из Пентагона.

 

В приведённых текстах авторы сознательно акцентируют внимание на использовании речевых стереотипов, достигая определённого прагматического эффекта. В тех же случаях, когда причиной употребления штампов является нежелание говорящего приложить коммуникативные усилия, происходит нарушение богатства речи.

Помимо использования стандартных выражений к указанному нарушению приводит ещё один тип речевых ошибок.

Очевидно, что чем речь богаче, тем она разнообразнее с точки зрения использования говорящим языковых средств. Поэтому повторы, не несущие смысловой нагрузки[11], являясь свидетельством того, что говорящий не может чётко и лаконично сформулировать мысль, в силу своей избыточности нарушают богатство речи.

В тексте речевая избыточность проявляется разнообразно.

Это могут быть повторы одного и того же слова.

1. Другая иллюзия Петра о реальности, которую разрушает Чапаев, связана с ощущением этой реальности.

2. По разнице между забитыми и пропущенными на турнире мячами «Рекорд» стал победителем турнира.

3. В этом году мы усовершенствовали у себя два тира и построили ещё два новых тира.

4. Дебютная работа молодого режиссёра может составить серьёзную конкуренцию «Дневному дозору», а молодые актёры, исполнившие главные роли, могут рассчитывать на звание «Открытие года».

 

Одной из форм речевой избыточности является т автология (греч. tauto – то же самое; logos – слово) – неоправданная избыточность выражения, основанная на повторении в высказывании однокоренных слов.

1. На митинг люди пришли протестовать против тех, кто в игре, разыгравшейся вокруг Байкала, поставил на чёрное.

2. Ирония, в первую очередь, сосредоточивается на узости взгляда, сосредоточенного только на магической стороне мира.

3. В дзэн-буддизме путь человека – это движение от невежества к просветлению, двигаясь по которому, человек освобождается от самости.

4. Рискуют заболеть различными заболеваниями.

5. Начало шока начинается незамедлительно.

6. В броске волкодав может удвоить силу в два – три раза.

Исправлять такую ошибку следует путём замены одного из однокоренных слов синонимом.

Не дай бог вам испытать подобное страшное испытание. – Не дай бог вам пережить подобное страшное испытание.

По предложению Белошапковой в предложении выделяется минимальная структурная схема и расширенная структурная схема. – С точки зрения Белошапковой, предложение может иметь минимальную структурную схему и расширенную структурную схему.

Если бы он доработал эту работу, может, все было бы по-другому. – Если бы он довел эту работудо конца, может, все было бы по-другому.

Сначала мы покружимвокруг сравнительного оборота, а потом обратимся и к другим темам. – Сначала мы рассмотрим сравнительный оборот, а потом обратимся и к другим темам.

Интересный пример речевой избыточности приводят в книге «Секреты хорошей речи» И.Б.Голуб и Д.Э.Розенталь: «Многословие часто смыкается с пустословием. Например: Наш командир ещё за 25 минут до своей смерти был жив. Это фраза из песни, сочинённой солдатами французского маршала маркиза Ля Палиса, погибшего в 1525 году. От его имени образован и термин «ляпалиссиада», который определяет подобные высказывания. Они характеризуются не только комической нелепостью и выражением самоочевидной истины, но и многословием. Ср.: Он скончался в среду; проживи он ещё один день, то умер бы в четверг» [Голуб, Розенталь: 7].

Однако, как утверждают И.Б.Голуб и Д.Э.Розенталь, повторение однокоренных слов в близком контексте стилистически оправдано в том случае, если они являются единственными носителями соответствующих значений и их не удаётся заменить синонимами [Голуб, Розенталь: 9]. Невозможно избежать повторения однокоренных слов в следующей фразе: Лексикология изучает лексические единицы языка. Такое явление называется вынужденной тавтологией и речевой ошибкой не является: Это было бессмысленное мероприятие: наводящие вопросы никого никуда не наводили.

 

ПРАВИЛЬНОСТЬ РЕЧИ

 

Правильность – это основное, главное коммуникативное качество хорошей речи, потому что благодаря правильности обеспечивается единство речи, от которого зависит взаимопонимание общающихся. Следовательно, не может быть хорошей речь неправильная.

Отсутствие правильности может затруднять понимание, может вызывать у адресата незапланированное впечатление (как от речи не очень культурного человека (ср. звОнит вместо нормативного звонИт)). Порой это просто отвлекает внимание слушающего от содержания сказанного.

Правильность речи можно определить как необходимое свойство хорошей речи, обусловленное соблюдением общепринятых правил, определённых принципов использования в речи всего набора языковых средств.

Таким образом, можно утверждать, что в основе правильности речи лежит критерий соблюдения норм. Следовательно, правильной называется речь, соответствующая норме[12].

Что такое «норма»? Существуют два понимания этого термина: узкое и широкое.

В широком смысле под нормой подразумеваются традиционно и стихийно сложившиеся способы говорения. Так, можно говорить о норме применительно к территориальному диалекту: например, нормальным для севернорусских диалектов является оканье, а для южнорусских – аканье.

В узком смысле норма – это результат целенаправленной кодификации (узаконения) языка, т.е. результат предписаний, правил, указаний к употреблению, зафиксированных в словарях и грамматиках. «Такое понимание нормы неразрывно связано с понятием литературного языка, который является кодифицированной формой национального языка. Городское просторечие, территориальные и социальные диалекты не подвергаются кодификации, и поэтому к ним не применимо понятие нормы в узком смысле этого термина» [Крысин 2003: 58]. Литературный язык – это организованная система: все средства в нём разграничены в соответствии с потребностями общения. Норма же служит регулятором этой дифференциации.

Одним из первых в лингвистике двоякое понимание нормы (дескриптивное: то, как говорят, как принято говорить в данном обществе; и прескриптивное: как надо, как правильно говорить) выдвинул уругвайский лингвист Э.Косериу.

Исследование природы нормы представлено в двух работах Э.Косериу: «Система, норма и речь» (1952 г.) и «Синхрония, диахрония и история» (1958 г.). Э.Косериу отталкивался от понимания того, что язык имеет общественный характер, поэтому должна быть категория, которая могла бы адекватно это выражать. Следуя в определении системы за Ф.де Соссюром (система – это совокупность языковых явлений, которые могут быть представлены в виде сети противопоставлений – структуры; эти явления выполняют определённую функцию), Э.Косериу понимает норму как совокупность языковых явлений, которые не выполняют в языке непосредственной функции, но выступают в роли общепринятых (традиционных) реализаций.

Норма, по Э.Косериу, есть устойчивое состояние (равновесие) системы на данном синхронном срезе. Норма существует как равнодействующая коллективного языкового сознания. Языковые нормы не придуманы кем-то (скажем, лингвистами), а объективно сложились в результате многовековой речевой практики людей.

Поскольку сознание изменчиво, норма, с одной стороны, тоже подвижна, с другой – представляет собой систему обязательных реализаций. В этой идее кроется будущее (сформулированное другими исследователями) разграничение объективной и субъективной нормы.

Объективная норма соответствует возможностям языковой системы, а субъективная формирует индивидуальность речи.

Таким образом, можно констатировать двустороннюю природу нормы: с одной стороны, в ней заключены объективные свойства эволюционирующего языка (норма – это реализованная возможность языка), а с другой – общественные вкусовые оценки (норма – закрепленный в лучших образцах литературы устойчивый способ выражения, предпочитаемый образованной частью общества). Именно это сочетание объективного и субъективного создает в некоторой степени противоречивый характер нормы: например, очевидная распространённость и общеупотребительность языкового знака отнюдь не всегда (или, во всяком случае, не сразу) получает одобрение со стороны кодификаторов. Здесь сталкиваются живые силы, направляющие естественный ход развития языка (и закрепления результатов этого развития в норме), и традиции языкового вкуса.

Объективная норма создается на базе конкуренции вариантов языковых знаков. Поэтому когда кодификатор описывает систему норм и вырабатывает нормативные правила, он стремится представить в описании систему норм объективных, но вынужден ориентироваться в известной мере на собственное восприятие языкового факта, т.е. привносить в оценку субъективный момент.

Объективная норма складывается в узусе, т.е. в общепринятом употреблении языковой единицы, массовом и регулярном. Поэтому для выявления объективной нормы необходимо прежде всего исследовать узус (обычай употребления).

В данной ситуации можно заметить противоречие, на которое указывает О.А.Лаптева: речь, по Соссюру, индивидуальна, а речевая деятельность, по Косериу, регулируется массовой и всеобщей нормой [Лаптева: 57].

Это противоречие можно снять, введя понятие субъективной нормы. Лингвисты указывают на расхождение между нормой и реальным употреблением языка, которые зависят от структуры общества и особенностей речевой ситуации. В этом и проявляется, как указывает О.А.Лаптева, субъективный аспект нормы, зависящий от отношения индивида (имеющего набор социальных, возрастных, образовательных, личностных характеристик) к объективной норме и сказывающийся на характере её использования [Лаптева: 58].

Итак, норма как явление национальное и социально-историческое характеризует прежде всего литературный язык – признанную в качестве образцовой форму национального языка. Норма определяет, что правильно и что неправильно, она рекомендует одни языковые средства и способы выражения как законные и отвергает другие как противоречащие языковому обычаю, традиции.

Норма зиждется на узусе, обычае употребления, кодифицированная норма официально узаконивает узус (или в каких-то частных случаях отвергает его (ср. употребление варианта кв á ртал в г.Ангарске Иркутской области при нормативном кварт а л)); в любом случае кодификация – это осознанная деятельность.

Литературная норма как отражение традиции и результат кодификации представляет собой набор достаточно жёстких предписаний и запретов, способствующих единству и стабильности литературного языка. Некоторые исследователи указывают также на количественный фактор – распространённость нормы, хотя распространённой может быть и ошибка.

Норма обладает некоторым набором признаков, которые должны присутствовать в ней в своей совокупности.

Так, общеобязательность и, следовательно, единство нормы проявляются в том, что представители разных социальных групп должны придерживаться традиционных способов языкового выражения, а также тех правил и предписаний, которые содержатся в грамматиках и словарях и являются результатом кодификации.

Норма устойчива и консервативна.

Консервативность нормы обеспечивает понятность языка для представителей разных поколений. Норма опирается на традиционные способы использования языка и осторожно относится к языковым новшествам. А.М.Пешковский объясняет это следующим образом: «Если бы литературное наречие изменялось быстро, то каждое поколение могло бы пользоваться лишь литературой своего да предшествовавшего поколений, много – двух. Но при таких условиях не было бы самой литературы, т.к. литература всякого поколения создаётся всей предшествующей литературой. Если бы Чехов уже не понимал Пушкина, то, вероятно, не было бы и Чехова. Слишком тонкий слой почвы давал бы слишком слабое питание литературным росткам. Консервативность литературного наречия, объединяя века и поколения, создаёт возможность единой мощной многовековой национальной литературы» [Пешковский: 55].

Поскольку норма консервативна, она направлена на сохранение языковых средств и правил их использования. Однако консерватизм нормы не означает её полной неподвижности во времени. Другое дело, что темп нормативных перемен медленнее, чем развитие данного литературного языка в целом. В разные эпохи языковая норма неодинакова.

В пушкинские времена говорили дОмы, кОрпусы, сейчас – домА, корпусА, тогда была музЫка, сейчас – мУзыка. В пушкинском «Памятнике…» читаем: и не оспОривай глупца, сейчас – только не оспАривай. Пушкинское Восстань, пророк надо понимать как встань, а не как подними восстание. Ф.М.Достоевский писал: Тут щекотливый Ярослав Ильич… взглядом устремился на Мурина, сейчас слово щекотливый невозможно употребить по отношению к человеку (ср. щекотливый вопрос, щекотливое дело). А.Н.Толстой в одном из своих рассказов описывал действия героя, который стал следить полёт коршунов над лесом (ср. следить ЗА полётом коршунов). Чехов говорил в телефон, а мы – по телефону [13].

Такая временнАя разность нормы – явление естественное: язык развивается, а вместе с ним развивается и норма. Но изменение литературной нормы происходит медленнее, чем изменение всего языка в целом, поскольку норма не заимствует всё подряд из языкового потока, а отбирает только то, что нужно. Таким образом, норма исторически изменчива и относительно устойчива, что позволяет не разрушать единства литературного языка, не мешает его общепонятности. Происходит это потому, что норма традиционна, в силу чего привычна.

Устойчивость и традиционность нормы объясняют также и некоторую степень её ретроспективности. Несмотря на свою принципиальную подвижность и изменчивость, норма предельно осторожно открывает свои границы для инноваций, оставляя их до поры до времени на периферии языка. Убедительно и просто сказал об этом А.М.Пешковский: «Нормой признается то, что было, и отчасти то, что есть, но отнюдь не то, что будет».

Всё вышеперечисленное позволяет сформулировать следующее определение: норма – относительно устойчивые, регулярно воспроизводимые в речи носителей языка способы выражения, отражающие закономерности языковой системы и предпочитаемые образованной частью общества.

Определение нормы включает в себя основные критерии выбора нормативного варианта:

1. системный критерий, предопределяющий соответствие нормативного варианта системе языка (закон языковой аналогии);

2. функциональный критерий, предопределяющий регулярную воспроизводимость языкового явления в коммуникации, частотность употребления[14];

3. эстетический критерий [15], основывающийся на предпочтении варианта образованной частью общества (культурная традиция, авторитетность источника).

Каждый из критериев по отдельности может влиять на выбор в качестве нормативного того или иного языкового явления, но апелляции к одному критерию недостаточно. Чтобы языковое средство было признано нормативным, необходимо сочетание признаков. Так, например, бывают очень распространены ошибки, причём они могут сохранять свою устойчивость на протяжении длительного периода. Кроме того, языковая практика достаточно авторитетного печатного органа может оказаться далеко не идеальной. Что же касается авторитетности художников слова, то тут возникают особые трудности в оценках, т.к. язык художественной литературы – явление особого плана: реализация эстетической функции становится возможной в результате свободного пользования языком.

Критерий устойчивости нормы неодинаково проявляется на разных языковых уровнях. Этот критерий непосредственно связан с системным характером языка в целом, на каждом языковом уровне соотношение «норма и система» проявляется в разной степени; например, в области произношения норма целиком зависит от системы (ср. законы чередования звуков, ассимиляции, произношения групп согласных и др.); в области лексики норма определяется системой в меньшей степени: содержательный план господствует над планом выражения, более того, системные взаимоотношения лексем могут корректироваться под влиянием нового плана содержания.

С третьим критерием напрямую связан такой признак нормы, как её кодифицированность, – официальное признание нормы и описание её в виде правил (предписаний) в авторитетных лингвистических изданиях. Иначе говоря, кодификация – это разработка свода правил, который приводит в систему нормированные варианты, «узаконивает» их. Таким образом, под кодификацией понимается экспликация (письменное закрепление) нормы, обычно имеющая ретроспективный характер и осуществляющаяся с ориентацией на языковые авторитеты (на мнение писателей и учёных).

Необходимо отметить, что в формировании и эволюции современной языковой нормы участвуют как стихийные, так и сознательные процессы.

Для признания нормативности языкового явления или факта, как уже было упомянуто (см. три критерия нормы), необходимо основываться на сочетании данных о соответствии явления системе языка, о факте массовой и регулярной воспроизводимости явления и о его общественном одобрении. Формой такого одобрения является кодификация, которая фиксирует в словарях, грамматиках и справочниках стихийно сложившиеся в речевой практике явления. Поскольку кодификаторы – как отдельные ученые, так и творческие коллективы – могут иметь разные взгляды и установки, разную степень проявления запретительных намерений, часто рекомендации в официально изданных документах не совпадают, особенно это касается стилистических помет в словарях, фиксации ряда грамматических форм и т.д. Такие разногласия свидетельствуют не столько о том, что при освещении языковых фактов, при установлении нормы могут использоваться разные критерии, сколько о противоречивости самого языкового материала: язык богат вариантными формами, поэтому выбор подчас оказывается затруднительным.

Итак, кодификация нормы есть результат нормализаторской деятельности, а кодификаторы, наблюдая за речевой практикой, фиксируют норму, сложившуюся в самом языке, отдавая предпочтение тому из вариантов, который оказывается наиболее актуальным для данного времени.

Ориентация на традицию, на поддержание консервативности нормы со стороны кодификаторов, какой-то группы профессионалов или «любителей словесности» иногда воспринимается общественностью как запрет на всё новое. Стремление из консервативных побуждений сохранить что-либо (например, в языке) в неизменном виде, оградить от новшеств называется пуризмом (фр. purisme, от лат. purus – чистый).

Пуризм может быть разным. В истории русской словесности известен, например, идеологический пуризм, связанный с именем А.С.Шишкова, адмирала, президента Российской академии с 1813 г., в дальнейшем министра народного просвещения, который выступал как архаист, не терпящий никаких нововведений в языке, особенно заимствованных. Пуризм Шишкова был последовательным и бескомпромиссным. Он призывал, например, вместо слова фортепиано употреблять якобы равнозначное тихогром, калоши предлагал называть мокроступами, а бульвар – гульбищем. Появилась, например, такая пародия на его искусственный слог: «Хорошилище идёт по гульбищу из позорища на ристалище», что соответствовало фразе из известных уже тогда слов: «Франт идёт по бульвару из театра в цирк».

И современные авторы, категоричные в своем неприятии иноязычных заимствований, оказываются в конкретных предложениях не оригинальней Шишкова. Почти анекдотичными выглядят предложения компьютер называть счётчиком, телевизор – дальновидом, магазин – лавкой, а офис – присутствием.

В наше время можно столкнуться с пуризмом вкусовым, когда языковые факты оцениваются с бытовых позиций: «режет или не режет ухо» (ясно, что ухо может иметь разную чувствительность), а также с пуризмом учёным, который заслуживает большего внимания, поскольку способен оказать влияние на выработку рекомендаций. Это чаще всего эмоции библиофила, находящегося в плену традиции. Выявляется это в запретительных рекомендациях, помещаемых в словарях, в пособиях и др. Отчасти такой пуризм может быть и полезным, он обладает качеством сдерживающего начала.

В отличие от тенденциозных высказываний некоторых радетелей, их оппоненты – Л.П.Крысин, О.Б.Сиротинина и др. – выступают против категоричных суждений о недопустимости заимствований в русском языке. Так, Л.П.Крысин полагает, что «наш язык от«фьючерсов» не очень страдает: грамматика – его костяк, его плоть – остается» и «иностранные слова иногда очень точно выражают суть предмета». По мнению исследователя, регулировать использование англицизмов следует не административными мерами, а пропагандой культуры языка («Комсомольская правда», 19.02.1998).

Убедительным доказательством жизнеспособности иноязычных слов является «Толковый словарь живого великорусского языка» В.И.Даля. Вопреки желанию автора, включившего в свой словарь иноязычные слова лишь для того, чтобы показать превосходство над ними их синонимов (исконно русских слов) и таким образом изжить их из русской речи, большинство заимствований, отмеченных в словаре, укрепилось в словарном составе русского языка. Таковы общественно-политические термины (аристократия, агитация), финансово-экономические (аукцион, вексель), научные (гипотеза, дефиниция), бытовая лексика (гардина, пудинг, винегрет) и др.

Многие англицизмы включаются в синонимические ряды с давно уже употребляющимися в русском литературном языке словами, ср.: менеджер – управляющий – директор; прессинг – давление – нажим; спонсор – меценат – благотворитель – филантроп; брокер – посредник – маклер; грант – ссуда – дар и др. При этом носители русского языка все чаще отдают предпочтение словам английского происхождения в силу их большей семантической точности и экономности.

Именно в переломную историческую эпоху неизбежны и закономерны массовые заимствования, обозначающие новые понятия. Любые попытки искусственно воспрепятствовать этому процессу с помощью административных мер без учёта способности языка к самоочищению могут принести вред. Неологизмы, которые отражают новые явления и понятия, процессы, происходящие в социуме, имеют серьезные шансы на прочное укоренение в языковой системе (см. об этом подробнее в разделе «Чистота речи»).

Варианты нормы

Изменение нормы – явление естественное, поскольку развитие языка зависит не только от собственно лингвистических, но и от социальных факторов. С развитием науки, культуры, общественных отношений меняется и язык.

Источники обновления языковой нормы многообразны. Прежде всего это разговорная речь, она подвижна, изменчива, в ней допускается то, что нередко не одобряется официальной нормой: необычное ударение, выразительное слово (которое не зафиксировано в словарях), синтаксический оборот, не предусмотренный грамматикой. При неоднократном повторении эти новшества постепенно входят в литературный обиход. Таким образом и возникают варианты.

Осознанное обращение к норме происходит именно в этом случае – когда имеют место варианты.

Вариантность – это важнейшая черта языковой нормы, которая тесно связана с её динамикой. Именно через появление вариантов происходит изменение нормы и её развитие.

Варианты (в узком понимании) – это разновидности одной и той же языковой единицы, обладающие одинаковым значением и не имеющие каких-либо различий. В широком смысле под вариантами понимаются два или более языковых средства, одно из которых имеет дополнительный смысловой оттенок либо отличается сферой использования (чаще всего термин «вариант» используется именно во втором значении).

Наличие вариантности – это результат эволюции самого языка, именно она обеспечивает выбор наиболее целесообразных вариантов языкового выражения.

Образцовость, эталонность нормативного языкового средства всё более зависит от требований целесообразности, удобства. Подвижность языковой нормы иногда приводит к тому, что для одного и того же значения в определённые временные отрезки имеется не один способ выражения, а больше. Происходит это потому, что прежняя норма ещё не утрачена, но наряду с ней возникает новая (ср. произношение прилагательных на - гий, -кий, -хий (типа строгий, краткий, тихий) или глаголов на - гивать, -кивать, -хивать (протягивать, отталкивать, замахиваться) как с твёрдыми, так и с мягкими заднеязычными)[16]. «Существование двойных норм в литературном языке, возникших в ходе его исторического развития, не исключает параллельного существования вариантов, связанных с наличием функциональных разновидностей, отличительной чертой которых могут фигурировать и вариантные формы (в отпуске – в отпуску, цехи – цеха, обусловливать – обуславливать)» [Голуб, Розенталь: 113].

Изменению норм предшествует появление их вариантов, которые реально сосуществуют в языке на определённом этапе его развития и активно используются его носителями. Обозначим исходный вариант нормы буквой А, сменяющий его вариант – буквой Б и проследим, как происходит соревнование между ними.

1. Господствует единственная форма (вариант А), вариант Б находится за пределами литературного языка.

2. Вариант Б проникает в литературный язык, считается допустимым в разговорной речи. В дальнейшем, в зависимости от степени распространённости, выступает как равноправный вариант.

3. Вариант А теряет свою главенствующую роль, окончательно уступая место варианту Б.

4. Вариант Б становится единственной нормой, вариант А уходит из употребления.

	I	II	III	IV
литературный язык	А	А и Б	Б и А	Б
нелитерат.формы нац.языка	Б			А

Современное состояние русского языка, широкая представленность в нём вариантных форм, их стилевая дифференцированность позволили сформировать новый взгляд на характер нормы: характеристики «нормативное» – «ненормативное» оказались недостаточно точными и неадекватными по отношению к ряду языковых явлений. Выяснилось, что норма эластична, максимально приближена к ситуации общения, к теме общения, к среде общения, поэтому и оказался востребованным термин варианты нормы.

По степени обязательности различаются нормы императивные (всеобщие, строго обязательные) и диспозитивные (восполнительные, допускающие выбор, вариантные). Например, обязательными для всех являются ударения в словах алфав и т, ср е дства, дос у г, катал о г, тогда как при произнесении слова творог допускается вариантность.

Нарушение императивных норм расценивается как слабое владение языком (красивый тюль, новый шампунь, благодаря чему? (не благодаря чего!)). Такие нормы не допускают вариантов.

Диспозитивные же нормы варианты допускают двойное употребление: манжет и манжета, в отпуске (нейтр.)и в отпуску (разг.).

Кроме того, норма бывает общеязыковой (с вариантами или без них) и ситуативной (стилистической), последняя характеризует чаще всего речь профессиональную, например, общеязыковая литературная норма требует окончания - и, - ы во мн. ч. существительных мужского рода типа инженеры, редакторы, корректоры, бухгалтеры; профили, штурманы и др. Профессиональная и разговорная речь допускает варианты на - а, - я: инженера, редактора, корректора, бухгалтера; профиля, штурмана. При общеязыковой норме к о мпас, стапели моряки используют формы комп а с, стапеля и т.д. Много профессиональных вариантов у медиков, например: наркоман и я при общеязыковой форме нарком а ния и даже а лкоголь (вместо общеязыкового варианта алког о ль).

Ситуативная норма может различать варианты семантического плана: ждать поезда (любого), ждать поезд (конкретный); вариант может означать стилевую принадлежность: быть в отпуске и в отпуску (второе характеризует речь разговорную), может быть обусловлен семантико-стилистическими различиями: гулять в лесу,но в «Лесе» Островского (имеется в виду пьеса); в саду, но в «Вишневом саде» Чехова и др.

Варианты оказываются переходными ступенями от устаревающей нормы к новой или служат средством стилистической дифференциации: будни[ч]ный и будни[ш]ный, высокий и высок[ъ]й, стакан чаю и стакан чая.

То, что у нормы имеются варианты, но при этом она обладает свойствами единства и общеобязательности, даёт возможность говорить о толерантности нормы (термин Л.П.Крысина).

Понятие толерантности применительно к языковой норме позволяет рассматривать норму не только как лингвистический, но и как социальный конструкт, на формирование которого оказывают влияние общественные предпочтения и запреты.

Толерантность языковой нормы имеет несколько измерений, из которых наиболее существенны следующие:

§ структурное,

§ коммуникативное,

§ социальное.

Структурная толерантность – это допущение нормой вариантов, различающихся своей структурой (фонетической, морфологической, синтаксической) при тождестве содержательной стороны.

Например, фонетические варианты: ску[чн]о – ску[шн]о, [жы^э]леть – [жа]леть [17], акцентные: тв о рог – твор о г, одновременн о – одновр е менно, морфологические: в цехе – в цеху, каплет – капает, словообразовательные: истеричный – истерический, синтаксические: учебник русского языка – учебник по русскому языку, банка для сметаны – банка под сметану.

Все эти варианты находятся в пределах литературной нормы и не различаются по смыслу.

Коммуникативная толерантность – это использование вариативных средств языка в зависимости от коммуникативных целей, которые преследует говорящий в тех или иных условиях общения.

Так, невозможно написать в деловом юридическом документе жаргонное беспредел, просторечное навалом, но в непринуждённом общении употребление этих лексем частотно.

Социальная толерантность – это допущение языковой нормой вариантов, распределённых по разным социальным группам носителей данного языка.

В нормативных словарях подобные варианты отмечаются пометой «проф.», «мор.», «мед.» и т.д.

Ср.:

Мы говорим не штОрмы, а штормА,

Слова выходят коротки и смачны;

ВетрА – не вЕтры сводят нас с ума,

Из палуб выкорчёвывая мачты.

В.Высоцкий

Один и тот же носитель языка, общаясь с представителями разных слоёв говорящих, может сознательно выбирать те из предоставляемых языком вариантов, с помощью которых он надеется достичь определённого коммуникативного комфорта в данной социальной среде.

Функции нормы

Внешняя функция. Внешней функцией нормы является охрана целостности литературного языка. Норма играет роль фильтра и не пропускает в литературный язык единицы нелитературных форм речи. Она санкционирует проникновение в литературное употребление всего ценного, что есть в живой речи и задерживает все случайное и временное.

Внутренняя функция. Норма не делит средства языка на хорошие и плохие; её задача не запретительная, а рекомендательная. Она разграничивает языковые средства на подходящие для данной ситуации и не подходящие. Потребности общения настолько сложны и многообразны, что для каждой ситуации нужны свои слова и конструкции, которые наиболее адекватно выполняют коммуникативную функцию. Очень остроумно этот тезис прокомментировал В.Солоухин: «Языковым мусором кажутся слова, забредшие из одной языковой сферы в другую. Одни химик остроумно заметил, что грязь – это химические вещества не на своем месте».

Виды норм

Классификация видов норм традиционно учитывает уровневую организацию строения языка:

1. акцентологические

2. орфоэпические

3. лексические

4. словообразовательные

5. грамматические

A. морфологические

B. синтаксические

6. стилистические

 

Акцентологические нормы – нормы постановки ударения. Акцентология – раздел языкознания, в рамках которого изучаются особенности и функции ударения. Ударение в русском языке свободно, что отличает его от многих других языков, в которых ударение закреплено за каким-то определённым слогом. Русское же ударение может падать на любой слог, поэтому оно называется разноместным. Разноместность, как отмечает один из крупнейших исследователей произносительных норм Р.И.Аванесов, делает ударение индивидуальным признаком каждого слова. Кроме того, ударение в русском языке подвижно, т.е. словоизменение в ряде случаев предполагает смещение ударения (аэроп о рт, (в) аэропорт у, (до) аэроп о рта).

Акцентологические нормы русского языка многообразны – единых, универсальных правил постановки ударения нет. Поэтому каждый образованный человек должен владеть определённым акцентологическим минимумом. Чтобы не допустить ошибки в постановке ударения, рекомендуется пользоваться специальными словарями (Агеенко Ф.Л., Зарва М.В. Словарь ударений русского языка. – М., 1993; Орфоэпический словарь русского языка: Произношение, ударение, грамматические формы / Под ред. Р.И.Аванесова. – М.: Рус. яз. 2001; Иванова Т.Ф. Новый орфоэпический словарь русского языка. Произношение. Ударение. Грамматические формы. – М.: Рус.яз. – Медиа, 2004).

 

Орфоэпические нормы – это совокупность правил литературного произношения. Орфоэпические нормы в значительной мере определяются системой языка: «орфоэпическая грамотность опирается не на знание узаконенных правил, а на владение говорящими определённой системой произносительных норм», под которыми понимаются «общепринятые в литературном языке реализации возможностей, заложенных в фонологической системе русского языка» [Кузнецова: 50].

Орфоэпия регулирует произношение тех или иных звуков в определённых фонетических позициях, а также в отдельных грамматических формах. Нормы русского литературного произношения складывались с ХVIII века вместе с системой литературного языка и окончательно установились в пушкинскую эпоху, но это не значит, что они оставались неизменными.Отступления от нормы, получая распространение, закрепляются в речи как произносительные варианты, которые затем могут стать нормой. Так, по старой литературной норме звук [ с ] в улыбалась произносился твёрдо, на данный момент в формах прошедшего времени возвратных глаголов нормой является мягкое произношение.

Важно отметить мобильность системы орфоэпических норм: «если в своде орфографических и пунктуационных правил изменение существующих или появление новых происходит не чаще двух раз в столетие, то смена отдельных орфоэпических норм происходит почти параллельно со сменой поколений, т.е. через 10 – 20 лет. Поэтому в орфоэпии существует разграничение «старших» и «младших» произносительных норм» [Кузнецова: 53].

Именно старшая норма обычно отражается в словарях, «младшая» норма приводится с пометой «допуст.»: пронзить [н’з’] и допустимо новое [нз’]. «Старшие» нормы, сохранившие черты более традиционного произношения, характерны для людей старших поколений. «Младшие» нормы, возникающие в речи молодых людей в силу разных причин (социальные изменения, уровень культуры, образования), иногда очень долго сосуществуют со «старшими», а иногда очень быстро вытесняют их: употреблявшиеся ещё в начале ХХ века шкап, нумер, снур очень быстро вышли из речевой практики, вместо них стали использоваться шкаф, номер, шнур [Горбачевич: 133].

Исследователи (Е.Н.Ширяев, Н.И.Кузнецова) отмечают, что на современном этапе изучения и описания орфоэпических норм трудно сформулировать понятие идеальной нормы, поэтому предлагается считать основными критериями хорошей (с орфоэпической точки зрения) речи умеренный консерватизм и всеобщность употребления.

 

Лексические нормы – нормы, предписывающие правильное словоупотребление.

Ошибками, нарушающими лексические нормы, являются

1. нарушение лексической сочетаемости;

2. плеоназм;

3. неправильное использование фразеологических единиц (ФЕ):

употребление ФЕ в несвойственном ему значении;

искажение формы ФЕ;

контаминация ФЕ.

 

1. Лексическая сочетаемость – это способность слов соединяться друг с другом. Возможность соединения слов в словосочетания наталкивается на разного рода ограничения. Например, синонимичные прилагательные длительный и долговременный по-разному сочетаются с существительными: можно сказать длительный период, но нельзя длительный день; можно долговременный кредит, но нельзя долговременный путь. Выявляя причины ограничения лексической сочетаемости, исследователи (Ю.Д.Апресян, Л.П.Крысин) говорят о валентности – способности слов сочетаться с другими словами в соответствии с теми законами, которые существуют в данном языке.

И.Б.Голуб выделяет три типа сочетаемости: семантическую (невозможность сочетания слов из-за смысловой несовместимости (синий апельсин, облокотился спиной))[18], грамматическую (невозможность соединения слов в силу их грамматической природы (классический пример: Моя твоя не понимай – притяжательные местоимения-прилагательные не могут сочетаться с глаголом))[19], лексическую (можно одержать победу, но нельзя одержать поражение (ср. потерпеть поражение)). Причины ограничения на сочетаемость И.Б.Голуб объясняет тем, что «в системе современного русского языка слова по большей части «притягиваются» не как нам вздумается, а занимают определённые места в тех или иных сочетаниях, которые на протяжении веков закрепились в речевой практике людей. Мы говорим и пишем как бы с помощью уже готовых «формул», или клише, которые автоматически «сцепляются», образуя предложения» [Голуб 2005: 26]. Мы можем сказать о человеке круглый отличник, идиот, сирота, но не круглый подлец, хвастун, умница.

Примеры нарушения лексической сочетаемости.

1. В нашей группе только я закоренелый оптимист.

2. Мы все перепугались, когда у нее начались скоропостижные роды.

3. Моя бабушка умерла, будучи преклонным человеком.

Следует помнить, что некоторые слова сочетаются лишь с одной-двумя единицами: скалить можно только зубы, а моргать – глазами. Такая ограниченная сочетаемость называется узкой или единичной.

Именно лексическая сочетаемость позволяет говорящему создать неожиданный образ: казалось бы, странное сочетание – босые души, но у В.Высоцкого читаем Поэты ходят пятками по лезвию ножа и режут в кровь свои босые души. В подобных случаях говорят о нарушении лексической сочетаемости как о средстве создания выразительности.

2. Плеоназм (от греч. pleonasmos – излишество) – избыточное выражение, в котором одно из слов оказывается лишним, поскольку присущее ему значение уже выражено другим словом: Это секретная тайна; Первая премьера этого балета состоялась в Риге; Создание уютного комфорта; Цель у нас одна – оснастить всех переносными ноутбуками.

Обычно плеоназм возникает при соединении иноязычного слова с русским, дублирующим его значение: необычный феномен, своя автобиография, ведущий лидер, народный фольклор, специальная униформа.

1. Некоторые агитационные материалы восстановлению не подлежат, часть баннеров исчезла с улиц города совсем.

2. Платформа была завалена ранеными и трупами убитых.

3. Неправильное использование фразеологических единиц

Фразеологизм – это «лексически неделимое, устойчивое в своём составе и структуре, целостное по значению словосочетание, воспроизводимое в виде готовой речевой единицы» [Д.Э.Розенталь, М.А.Теленкова Словарь лингвистических терминов].

От обычных словосочетаний фразеологизмы отличаются постоянством состава. Так, например, замена компонента кот на котёнок во фразеологизме кот наплакал ведёт к разрушению ФЕ.

Правильность использования фразеологизмов в речи основывается на соблюдении их структурно-семантического единства. В противном случае возможны две ошибки: употребление фразеологизма в несвойственном ему значении (Полтора часа спартаковцы костьми ложились под мячи) и искажение формы фразеологизма (Я так и обалдела от цен, просто шла разиня глаза).

Иногда говорящий соединяет в одном высказывании части разных фразеологизмов, возникающая при этом ошибка называется контаминация (т.е. переплетение, смешение) фразеологических единиц: Это ещё бабушка на воде вилами писала (бабушка надвое сказала + вилами на воде писано).

 

Словообразовательные нормы – правила, курирующие процессы, связанные с образованием слов. Нарушение словообразовательных норм возникает в случае неправильного использования говорящим словообразовательных морфем:

1. Это и есть причина затяжки мстительства (вм. мщения).

2. Монитор должен иметь антибликационное (вм. антибликовое) покрытие.

3. Термосовая (вм. термическая) обработка мяса.

Грамматические нормы – это правила образования и использования форм слов, принадлежащих разным частям речи, а также правила построения синтаксических конструкций. Следовательно, грамматические нормы разделяются на морфологические и синтаксические.

Описанию грамматических норм посвящено множество пособий по культуре речи, поэтому целесообразно рассмотрение этого материала в рамках данного учебника ограничить обозначением сферы действия морфологических и синтаксических норм. Подробнее об этом можно узнать в пособиях по практической стилистике Д.Э.Розенталя и И.Б.Голуб (Голуб И.Б. Стилистика русского языка. – М.: Рольф, 2001; Розенталь Д.Э. Практическая стилистика русского языка. – М.: Высшая школа, 1974).

Морфологические нормы – нормы словоизменения; правила, курирующие сферу выражения грамматических значений. В русском языке средства выражения грамматических значений зачастую варьируются. При этом варианты могут различаться оттенками значений, стилистической окраской, сферой употребления.

1. Столько всего надо успеть, а мне совсем время не хватает!

2. Ощущаем энергию у подушечков пальцев.

3. Дауны – обычные люди. У них же лишний хромосом просто.

4. Расскажите, пожалуйста, о более ближайших событиях.

5. Подать заявку на участие в соревнованиях отважилось более трехста иркутян.

Синтаксические нормы – это правила образования и использования синтаксических единиц.

1. Вы утверждаете о том, что ребёнок убегал за территорию лагеря.

2. Вчера же, повернув за угол, меня ошеломила тишина.

3. В этой связи научный интерес представляет репрезентация концепта Marriage в английском языковом сознании посредством единиц языка, имеющих в культуре символическое, эталонное, образно-метфорическое значение и которые обобщают результаты собственно человеческого сознания.

4. Такая формулировка определения понятия «манипулятор» является выражением весьма абстрактного представления о данном феномене и, вследствие этого, не полно отражающей его особенности.

5. Адресант – отправитель и составитель листовок резко противопоставляет свою и конкурирующие партии. При этом выделяя все плохие качества «Единой России», и выделяя все положительные своей партии. Хотя на этом и строится избирательная компания.

Стилистические нормы – нормы использования в том или ином функциональном стиле языковых средств, совокупность которых обусловлена доминантой стиля.

Как указывает М.Н.Кожина, функционально-стилистические нормы имеют более свободный характер, чем общеязыковые, однако эта свобода относительна. Возможность отступлений от сложившихся правил организации речи зависит от того, где – в центре или на периферии данного стилевого пространства – находится высказывание. В первом случае требования строже и определённее, во втором – свободнее, вариативнее.

Понятие стилевой нормы традиционно связано с представлением о единстве стиля: недопустимо сталкивать в узком контексте средства, имеющие разную стилистическую маркированность. В частности, недопустимо (в случае если это не обусловлено специальным прагматическим эффектом) активно использовать в разговорной речи книжную лексику (принадлежащую научному и деловому стилю) и, напротив, в научной и деловой – разговорную.

1. Делая выводы из прочитанной статьи, я поняла, что автор прогнал!

2. Сколько на рынке ходит маргинальных личностей!

3. Что-то не жарко! – На Вашем месте я бы оперировала крайним членом парадигмы.

4. Брошенные дети в США тоже есть, потому что там тоже хватает и пьяниц, и наркоманов, и малолетних мамаш, залетевших сдуру (газ. «Московский комсомолец»).

5. Недаром именно в Иркутске обосновался Байкальский экономический форум, здесь проходят множество всероссийских и международных деловых встреч, а летом 2004 Иркутск сразу навестили послы 43 стран…

Однако М.Н.Кожина обращает особое внимание на то, что «критерий соответствия высказывания стилистическим нормам должен быть гибким и функциональным; необходимо учитывать соответствие выражения (т.е. речевой организации) его экстралингвистической основе (т.е. условиям и ситуации общения, его целям и задачам, содержанию высказывания)» [Кожина: 96].