Социальные основы и функции мышления и коммуникации

Тем же самым социально-физиологическим образом, каким человеческий индивид осознает себя самого, он осознает других индивидов, и это осознание себя и других в равной степени важно как для саморазвития, так и для развития организованного общества или социальной группы, к которым он принадлежит.

Принцип, предложенный мною в качестве базового для понимания социальной организации людей, состоит в том, что коммуникация включает участие в Другом. Этот принцип подразумевает отражение Другого во мне самом, идентификацию Другого с самостью, обретение самосознания через Другого. Такое участие возможно благодаря особому типу коммуникации, к которой способны человеческие существа и которая не встречается в иных сообществах, где отсутствует этот фундаментальный принцип Другого. Выше я уже рассматривал пример, так сказать, животного-часового,

* G. H. Mead. Mind, Self, and Society. The University of Chicago Press, 1967. Pp. 253-257. (First published 1934). Пер. — В. Г. Кузьминова, редактор перевода — А.Г. Здравомыслов. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 4 второго раздела базового пособия учебного комплекса по общей социологии.

который предупреждает сородичей об опасности, что может быть названо актом коммуникации, также как может быть названо актом коммуникации с цыплятами кудахтанье курицы. При определенных условиях звуки, издаваемые одной особью, или ее жестикуляция служат для того, чтобы должным образом сориентировать другие особи в отношении внешних условий. В известном смысле можно сказать, что одна особь вступает в коммуникацию с другими, однако разница между этой формой коммуникации и осознанной коммуникацией очевидна, поскольку в первом случае участники не знают, что они вступили в процесс коммуникации друг с другом. Иллюстрацией может служить то, что мы называем сознанием толпы, — установки, которые возникают у аудитории под влиянием выдающегося оратора. Каждый из слушателей заражается от окружающих, и его установки возвращаются обратно к другим так, что аудитория реагирует как единое целое. Каждый ощущает общий настрой всей аудитории. Но существует и коммуникация в собственном смысле слова, когда одна особь сообщает другой установку в отношении определенной части окружающей среды, представляющей значимость для них обеих. Этот уровень коммуникации обнаруживается уже в сообществах, предшествующих социальной организации человеческой группы.

В человеческой группе, кроме этого типа коммуникации, присутствует еще один, когда индивид с помощью звука или жеста не только воспринимает установку другого индивида, но и вызывает ее в Другом. Он пребывает в роли Другого, того, на которого он сам оказывает столь сильное воздействие. Именно через восприятие роли Другого он способен возвратиться к себе и таким образом управлять собственным процессом коммуникации. Выражение «восприятие роли Другого», которое я часто использовал, отнюдь не случайно. Это восприятие — не случайное следствие жеста, а важная составляющая в развитии совместной деятельности. Непосредственным результатом этого восприятия другого является контроль, с помощью которого индивид может управлять собственными реакциями. Контроль за действиями индивида в процессе совместной деятельности проявляется в поведении индивида тогда, когда он в состоянии воспринять роль Другого. Благодаря этому контролю за реакциями индивида посредством восприятия роли Другого возрастает ценность данного типа коммуникации с точки зрения организации поведения в группе. Именно контроль усложняет процесс совместной деятельности в группе в сравнении с тем, что происходит в животном стаде или сообществе насекомых.

Таким образом, этот социальный контроль, который иначе можно назвать самокритикой, глубоко и существенно влияет на поведение индивида. Он интегрирует индивида и его действия в организованный процесс приобретения опыта и коллективного поведения, участником которого индивид является. Физиологический механизм деятельности центральной нервной системы позволяет индивиду воспринимать установки по отношению к себе других индивидов, также как и организованной социальной группы, членами которой они являются. Это восприятие осуществляется посредством интегрированных социальных отношений, имеющих место как между отдельными членами группы, так и в группе в целом. Тем самым общий социальный процесс приобретения опыта и само групповое поведение представляются ему в его собственном опыте так, что он может сознательно и критически управлять своим поведением, соотнося его с поведением и отношениями в группе в целом, поведением и отношениями между другими членами группы.

Итак, индивид не только осознает себя, но становится самокритичным; посредством этой самокритичности, в силу ее социальных истоков и характера, осуществляется социальный контроль за индивидуальным поведением. Можно сказать, что самокритичность есть по существу явление социальное, а поведение, контролируемое самокритичностью, — по сути своей социально контролируемое поведение. Фрейдистская концепция психологического «цензора» свидетельствует о частичном признании действия социального контроля посредством самокритичности, признании, относящемся, правда, к сексуальному опыту и поведению. Но тот же самый вид цензуры или самокритичности со стороны индивида обнаруживается также в других формах его социального опыта, поведения и социальных отношений. Этот вывод недвусмысленно вытекает из нашей социальной теории самости. Далее отметим, что социальный контроль, который до сих пор рассматривался как нечто, разрушающее человеческую личность, размывающее индивидуальность, напротив, является силой конструктивной и органически связанной с этой индивидуальностью. Поскольку индивид есть то, что он есть, т.е. индивид как осознающая себя неповторимая личность, то это лишь потому, что он включен в социальный процесс деятельности и приобретения опыта как член сообщества, которое осуществляет социальный контроль за его поведением.

Сама организация осознающего себя сообщества зависит от восприятия установок Другого членами этого сообщества. Развитие

данного процесса, как я уже указывал, в свою очередь зависит от восприятия установок группы в отличие от восприятия установок отдельного индивида. Это восприятие я называю восприятием «обобщенного Другого». Я проиллюстрировал это примером спортивной игры в мяч, в процессе которой установки членов команды сливаются в общую установку так, что каждая отдельная роль подразумевает все остальные. Если индивид воспринимает установку другого члена группы, он должен воспринять ее в связи с установками и действиями других членов группы; если он хочет полностью включиться в группу, он должен воспринять установки абсолютно всех участников процесса. Разумеется, то, в какой степени он сможет это сделать, зависит от его способностей, однако во всех процессах, подразумевающих сознательную деятельность, мы в достаточной степени способны воспринять роли других участников с тем, чтобы сделать наши действия сознательными. Жизнь целого сообщества отражается в сознательной жизни отдельных индивидов самым различным образом. История преимущественно занята выяснением процессов развития, которые еще не запечатлены в опыте членов сообщества в то время, о котором пишет историк. Этим объясняется важность истории как науки. Можно взглянуть на прошедшее и выявить изменения, силы и интересы, которые никем в те времена не осознавались. Мы должны предоставить историку время для написания общей картины, ибо реальный процесс представляет собой нечто большее, нежели сумма индивидуальных опытов.

Волею случая появляется личность, которая способна внести больший, чем остальные, вклад в исторический процесс, установить отношения с теми группами сообщества, интересы которых не стали частью опыта других групп. Эта личность становится лидером. При феодальном строе классы могут быть до такой степени разделены традиционными условиями жизни, что они просто не понимают друг друга. Поэтому и появляется индивид, способный воспринимать установки противоположных социальных групп. Значение фигур подобного рода велико, поскольку они делают возможной коммуникацию между полностью изолированными друг от друга группами. В политике — это способность государственного деятеля воспринять установки и интересы различных групп и стать посредником в межгрупповой коммуникации благодаря превращению своего собственного опыта в опыт универсального характера. Таким образом, через него различные группы могут вступать в процесс коммуникации.

Ирвинг Гофман

Ирвинг Гофман (1922—1982) — известный американский социолог, социальный психолог, антрополог. Родился в Канаде. Получил образование в Чикагском университете. Там же началась его академическая карьера, но вскоре Гофман переходит на работу в Национальный институт психиатрии (National Institute of Mental Health), где он собирает материал как по психическим расстройствам, так и по методам их лечения. Но еще в большей степени его интересует проблема восприятия душевнобольных в их социальном окружении и в обществе в целом. Накопленный им в этой области материал становится эмпирической базой построения новой парадигмы в социологии, которая стала известной под именем драматургической социологии.

С 1958 по 1968 г. он проходит все ступени академической карьеры в престижном университете Беркли, Калифорния. С 1968-го до конца жизни работает в Филадельфии, в университете Пенсильвании.

Наиболее известные работы: «Презентация «Себя» в повседневной жизни» (1956, 1959), «Стигма: заметки об управлении расстроенной идентичностью» (1963), «Поведение в общественных местах: заметки о социальной организации собраний» (1963), «Анализ фреймов» (1974), «Гендерный адвертисмент» (1979), «Формы

разговора»(1981).

Работы Гофмана опираются на традиции символического ин-теракционизма, вместе с тем в его работах прослеживается влияние антропологии. Внимание исследователя сосредоточено на социальном микромире, он разрабатывает аппарат для описания типичных ситуаций повседневной жизни, которая представлена в виде театра, где каждый не просто исполняет функционально заданную роль, но вместе с тем стремится представить себя в наиболее выгодном свете. Отношения между пациентом психиатрической клиники и медперсоналом предстают в работах Гофмана в качестве типовых отношений, распространяемых на любые сферы общественной жизни. Драматургическая социология ориентирует не столько на конструирование человеком себя как личности, сколько на создание (позитивного) имиджа этой личности в глазах непосредственного окружения, что является условием успеха карьеры этой личности. Работа "Gender Advertisements" оказала значительное влияние на тендерную проблематику в социологии, поскольку здесь на примере анализа рекламных стереотипов были выявлены методы пропаганды маскулинности и утверждения зависимой роли женщины в современном обществе.

Вклад Гофмана в социологию был оценен как достаточно весомый не только фактом его избрания президентом Американской Социологической Ассоциации в 1981 г., но и историко-социологи-ческой литературой о его творчестве. Стоит отметить, что этот вклад далеко не всеми признавался однозначно. Если П. Дрю и А. Вуттон (1988), Ф. Мэннинг (1992) и ряд других последователей И. Гофмана выступают как интерпретаторы и пропагандисты его творчества, то А. Гоулднер — автор классической работы «Наступающий кризис западной социологии» (1970) — рассматривает это творчество как типичный образец постмодернистского мышления, в котором разрушаются грани между реальной жизнью и представлениями об этой жизни. Сама разработка концепции представления человеком себя другим людям, по мнению этого автора, фиксирует переход от мира производства к миру потребления при сохранении доминирования крупных деловых компаний.

В российской литературе наиболее обстоятельная статья о творчестве Гофмана опубликована Г. С. Батыгиным. Приведем здесь резюмирующую оценку, высказанную рано ушедшим от нас коллегой: «Гофман сделал повседневность предметом абстрактной теории и предложил систему категорий, описывающих логику повседневного общения. Он изучал структуру социальной жизни, развивал общую теорию межличностной интеракции и социальных обменов независимо от вида этой интеракции. На улице, на базаре, в казино, лифте, зале заседаний развертываются формальные структуры общения, и нет такой ситуации, в которой не действовал бы жесткий социальный порядок. Тонкая ткань повседневности, в которую вплетены формы «встреч», приобретает удивительную, почти мистическую прочность. Отклонения от поведенческих образцов лишь заменяют одно определение ситуации другим». (БатыгинГ.С. Континуум фреймов: социологическая теория Ирвинга Гофмана // Гофман Ирвинг. Анализ фреймов. Эссе об организации повседневного опыта. М.: Институт социологии РАН., 2004. С. 7-9).

Отобранная для Хрестоматии статья была опубликована в журнале "American Antropologist" (1956). Она хорошо иллюстрирует как содержательную сторону исследований И. Гофмана, так и методологию его мышления, основанную на тщательном анализе понятийного аппарата, используемого в повседневном общении. Предметом анализа в данном случае выступает взаимодействие почтительности и пристойности. Результаты этого анализа убедительно характеризуют те правила поведения людей в обществе, о которых идет речь в главе 5 базового пособия учебного комплекса по общей социологии. Столь

же тщательно на ином материале Гофман разрабатывает такие понятия, как управление впечатлениями ("management of impressions"), стигма, ролевая дистанция, фреймы как принципы организации жизненного опыта и схемы интерпретации новых событий и т.д.

С помощью этого категориального аппарата Гофман переключает внимание социолога на исследование микропроцессов, на то, что находится в пределах непосредственного жизненного опыта индивида. Это знание ориентирует личность на критическое восприятие самое себя, и таким образом может содействовать пониманию правил взаимодействия с другими в данном обществе.

А.З.

ПРИРОДА ПОЧТИТЕЛЬНОСТИ И ПРИСТОЙНОГО ПОВЕДЕНИЯ *

Некоторые исследователи современного общества под влиянием Дюркгейма и Рэдклифф-Брауна научились искать символический смысл той или иной социальной практики и вклад этой практики в укрепление целостности и солидарности группы, которая эту практику применяет...

В данной работе мне хотелось исследовать некоторые чувства, в которых проявляется своего рода сакральность, которой наделен человек нашего урбанистического светского мира. Она раскрывается и подтверждается некоторыми символическими актами. Для доказательства этого мною будет сделана попытка построить своего рода концептуальные леса с помощью использования и преобразования некоторых из общепринятых антропологических понятий. При этом в центре внимания будут оставаться два понятия, которые я считаю центральными в данной области, — почтение и пристойное поведение. Опираясь на эти переформулированные понятия, я попытаюсь показать, что дюркгеймовская версия социальной психологии может быть эффективной и в современных условиях.

* Цит. по: Goffman Erving. The Nature of Deference and Demeanor // Four Sociological Traditions. Ed. by Randall Collins. N.Y. Oxford University Press, 1994. P. 244-261. Пер. — В. Г. Кузьминов, ред. перевода — А.Г. Здравомыслов. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 5 второго раздела базового пособия учебного комплекса по общей социологии.

Термины — deference and demeanor, используемые автором в названии статьи, достаточно сложно переводятся на русский язык. И в том, и в другом случае речь идет о поведении. Однако в первом случае поведение рассматривается с точки зрения выказывания уважения, оказания почестей, во втором — с точки зрения его соответствия нормам приличия, хорошим манерам, благовоспитанности. — Прим. пер.

Работа основывается на данных, полученных главным образом в результате кратковременного наблюдения за пациентами с психическими расстройствами в современной научно-исследовательской клинике. Я полагаю, что вполне логично изучать личные качества людей, которые наблюдались в закрытом заведении, поскольку вне его стен поддерживать их в нормальном состоянии не представлялось возможным. Нарушение правил приличия с их стороны происходит в условиях закрытой палаты, но сами правила, которые нарушаются, носят общий характер. Поэтому от изучения палаты мы можем перейти к общему исследованию нашего англо-американского общества.

Введение

Правило поведения можно определить как руководство к действию, которое рекомендуется не потому, что оно приятно, дешево или эффективно, но потому, что оно подходит для данных условий и является справедливым. Нарушения правил вызывают характерное чувство неловкости и ведут к применению негативных социальных санкций. Правила поведения пронизывают все сферы деятельности и поддерживаются множеством способов. Однако во всех случаях, даже не имея в виду жизнь корпораций, эта поддержка осуществляется группой приверженцев. Это одна из общесоциологических тем. Приверженность правилам ведет к постоянству и стандартизации поведения; и хотя эта приверженность не единственный источник порядка в человеческих отношениях, она тем не менее чрезвычайно важна. Разумеется, одобряемые правила поведения часто нарушаются тайком, их стараются обойти, а подчас им следуют в силу социально не одобряемых причин. Однако эти варианты оказываются лишь дополнением к случаям, когда правила регулируют, по крайней мере, внешнюю сторону поведения.

Правила поведения ограничивают индивида двумя основными способами: непосредственно — в качестве обязанностей, устанавливающих моральные границы его поведения, и косвенно — в качестве ожиданий, определяющих моральные границы поведения других в отношении этого индивида. Медицинская сестра, например, обязана следовать медицинским предписаниям в отношении своих пациентов. В то же время она ожидает послушания и сотрудничества с ней со стороны пациентов с тем, чтобы она могла выполнять свои обязанности по отношению к ним. Это послушание, в свою очередь, может рассматриваться как обязанность пациентов по отношению к сестре. Оно указывает на межличностный характер многих правил,

на их организацию по принципу «актор-реципиент», а именно: то, что является обязанностью одного человека, часто бывает ожиданием другого.

Так как обязанности подразумевают ограничения на некоторые способы действия, мы их иногда трактуем как трудные и утомительные в плане выполнения. Если они и выполняются, то только с включением сознания и с зубовным скрежетом. В действительности большинство действий, совершаемых человеком, исходя из правил поведения, совершаются им без размышлений. Если актору задать вопрос: почему он так делает, он ответит, что делает так «без особых причин» или потому, что ему «хотелось сделать так, а не иначе». Лишь в случае, когда что-то мешает установившейся практике, он понимает, что его мало-мальски самостоятельные действия постоянно созвучны с нормами приличия его группы, и невозможность соблюдать эти нормы становится для него причиной стыда и унижения. Точно так же он может воспринимать как должное свои ожидания в отношении других, и только когда ситуация неожиданно меняется в худшую сторону, он вдруг обнаруживает, что у него есть основания для возмущения.

Таким образом, мы выяснили, что человек может выполнять ту или иную обязанность, не ощущая ее. Далее мы увидим, что, если обязанность ощущается как нечто, что должно быть выполнено, то человек, наделенный этой обязанностью, воспринимает ее либо как желательную, либо как обременительную. Короче говоря, он воспринимает ее либо как приятную, либо как неприятную. В действительности одна и та же обязанность может восприниматься как желательная в одном отношении и как нежелательная — в другом. Например, медицинская сестра, раздающая больным лекарства, может испытывать удовлетворение, поскольку благодаря этой процедуре она устанавливает дистанцию с санитарками (которые, по мнению сестер, в известном смысле «недостаточно хороши» для такого рода деятельности). Но, с другой стороны, эта обязанность может стать обременительной, когда, скажем, сестра сталкивается с тем, что дозировки определяются написанными неразборчивым почерком врачебными предписаниями. Сходным образом ожидание может восприниматься лицом, на которое направлено это ожидание, как желательное, например, в случае, когда это лицо получает заслуженное повышение по службе, или как нежелательное, когда это лицо заслуженно увольняют с работы. В обиходе правило, которое воспринимается актором или реципиентом как желательное лично для него, вне зависимости от соотношения этого правила с

нормами приличия, иногда называется правом или привилегией. Так эти термины будут использоваться далее в тексте, хотя в них заключен дополнительный смысл, указывающий на особый разряд правил, к которым индивид может прибегать, но чего от него не требуется. Также следует отметить, что приятная обязанность актора может стать приятным ожиданием реципиента, как, например, обязательный поцелуй мужа жене по возвращении с работы. Однако последний пример подразумевает разные комбинации.

Когда человек вовлечен в выполнение каких-либо правил, то он посредством этого стремится представить себя соответствующим образом. В случае, когда речь идет об обязанностях, он становится для себя и для других кем-то, кто просто следует этому правилу, кем-то, от кого ожидается, что он естественным образом будет поступать так, а не иначе. Когда речь идет об его ожиданиях, то он придерживается убеждения, что другие будут должным образом выполнять свои обязанности и в отношении его, поскольку их отношение к нему выражает концепцию его личности. Утверждая себя как такого рода личность, которая относится особым образом к другим, он ожидает, что другие будут также относиться к нему особым образом, этот человек должен убедиться, что у него будет возможность действовать именно так и быть именно такой личностью. Например, у определенных психиатров бывает момент, когда обязанность оказывать психотерапевтическую помощь пациентам, юс пациентам, трансформируется в нечто, что они должны делать, если они хотят сохранить тот образ, который они из себя создали. То, во что выливается эта трансформация, можно увидеть на начальных этапах карьеры некоторых из них, когда они разрываются между исследованиями, административной работой и терапевтической помощью тем, кто в противном случае остался бы без присмотра.

Таким образом, в целом, когда правило поведения нарушается, мы видим, что рискуют быть дискредитированными два человека: один, наделенный обязанностью, который должен был руководствоваться правилом, другой — ожидающий, что к нему будут относиться особым образом в силу этого правила. Опасность витает как над актором, так и над реципиентом.

Акт, на который распространяется правило поведения, является, таким образом, ачтом коммуникации. Этот акт представляет собой способ, благодаря которому подтверждаются самости двоих — того, для которого правило является просто обязанностью, и того, для которого правило является лишь ожиданием. Акт, на который распространяются правила поведения, но который им не

соответствует, также — и даже чаще — является актом коммуникации, поскольку нарушение правил становится событием. Причем это происходит таким образом, что самости участников лишаются подтверждения. Следовательно, правила поведения преобразуют как действие, так и бездействие в экспрессивное послание. Подчиняется ли индивид правилам или нарушает их — в любом случае сообщается нечто значимое. Например, в палатах, где проходило исследование, каждый психиатр-исследователь ожидал, что его пациенты будут вовремя являться на сеанс психотертапии. Когда пациенты выполняли эту обязанность, они тем самым демонстрировали, что они должным образом осознали необходимость в своем лечении, и что их психиатр является тем человеком, который может установить «добрые отношения» с пациентами. Если же какой-то пациент отказывался появляться на сеансе, то другие в палате склонялись к мысли, что он «слишком болен», поэтому не знает, что для него полезно, а возможно, его психиатр не тот человек, который может устанавливать отношения. И посещение, и непосещение пациентами терапевтических сеансов психотерапии сообщает нечто важное персоналу и другим пациентам в палате...

Рассматривая правила поведения, их для удобства можно разделить на два класса — симметричные и асимметричные. Симметричное правило — это правило, которое налагает на индивида такие же обязательства и вызывает такие же ожидания в отношении других, какие другие имеют в отношении его. Например, в двух исследуемых палатах, как, впрочем, и в большинстве мест, где пребывают члены общества, существует понимание, что один индивид не должен красть у другого индивида. При этом разница их относительных статусов не играет никакой роли. Далее, каждый индивид аналогичным образом ожидает, что и он не будет обокраден другим индивидом. То, что мы называем взаимной учтивостью и правилами общественного порядка, имеет симметричный характер. Таковыми были библейские заповеди, как, например, правило: не возжелай жены ближнего твоего. Асимметричное правило — это такое правило, в соответствии с которым другие относятся к индивиду и он относится к ним иначе в сравнении с тем, как он относится к ним и соответственно они относятся к нему. Например, врачи дают медицинские указания сестрам, но сестры таких указаний врачам не дают. Подобным же образом в ряде американских больниц сестры должны вставать, когда в помещение заходит врач, врачи же обычно не встают при появлении сестер.

Исследователи предложили несколько критериев различения типов правил. Один из них, например, позволяет различать фор-

мальные и неформальные правила. Для нашего исследования важным будет различие между содержательным правилом (substance) и церемонией (ceremony)¹. Содержательное правило — это правило, которое управляет поведением в отношении тех аспектов, которые воспринимаются как имеющие значимость сами по себе, вне зависимости от того, что именно сообщает о самости участников нарушение или соблюдение этого правила. Так, когда индивид удерживается от воровства у других, он следует реальному правилу, которое служит преимущественно для защиты собственности этих других и лишь отчасти — для защиты представления, которое они о себе создали как о людях с правами собственников. Экспрессивные смыслы содержательных правил официально считаются вторичными. И это представление необходимо поддерживать, даже если в некоторых ситуациях каждый может ощутить, что участники преимущественно озабочены экспрессивной стороной дела.

Церемониальное правило — это такое правило, которое управляет поведением в отношении тех аспектов, которые воспринимаются как имеющие вторичную значимость или даже не имеют никакой значимости сами по себе. Их сугубая важность — по крайней мере официально — в том, чтобы служить конвенциональным способом коммуникации, с помощью которого индивид выражает свой характер или передает свою оценку других участников ситуации. Такое словоупотребление отличается от обыденного. Обычно под «церемонией» понимается предельно детализированная, фиксированная во времени совокупность символических действий, совершаемых августейшими акторами по торжественным поводам, при этом вполне вероятно обращение к религиозным чувствам участников. Делая акцент на том общем, что есть между процедурой прикосновения к шляпе при встрече и процедурой коронации, я по необходимости не обращаю внимания на различия между ними в такой степени, что многие антропологи могли бы, вероятно, счесть это недопустимым.

Во всех обществах правила поведения обычно объединяются в коды, которые гарантируют, что каждый действует подобающим образом и получает в ответ должное. В нашем обществе код, кото-

¹ Различая понятия таким образом, я следую за Дюркгеймом (Durkheim Emile, The Determination of Moral Facts, Sociology and Philosophy, tr. D. F. Pocock, Free Press, Glencoe, 111, 1953); см. также: Radcliffe-Brown A.R., «Taboo», Structure and Function in Primitive Society (Free Press, Glencoe, 111.,1952, P. 143-144), и Parsons Talcott, The Structure of Social Action (McGraw-Hill, New York, 1937, P. 430-433); иногда дихотомия формулируется с помощью терминов «внутренне присущий» или «инструментальный» в отличие от «экспрессивного» или «ритуального».

рый управляет реальными правилами и реальными экспрессиями, включает в себя наши законы, мораль и этику. Код же, управляющий церемониальными правилами и церемониальными экспрессиями, представляет собою часть того, что называется этикетом. Все наши институты располагают обоими типами кодов, но в данной работе внимание будет сосредоточено только на церемониальном коде.

Акты или события, т.е. носители знаков или символы, которые несут церемониальные послания, весьма разнообразны по своему характеру. Они могут иметь вербальный характер, когда, например, индивид делает заявление, содержащее похвалу или уничижение в собственный адрес или в адрес другого, причем делает это на особом языке и с особой интонацией. Они могут быть выражены с помощью жеста, когда сама манера держаться передает либо высокомерие, либо раболепие. Они могут фиксироваться в пространстве, когда индивид проходит в дверь перед другим индивидом или сидит справа, вместо того чтобы сидеть слева. Они могут быть связанными с манерой получения задания, когда, например, индивид милостиво принимает задание и выполняет его в присутствии других с апломбом и проворно. Они могут быть связаны с такой структурой коммуникации, когда индивид говорит чаще, чем другие, или требует к себе больше внимания, чем они...

Совокупность символов, которые используются данной социальной группой в церемониальных целях, можно назвать церемониальной идиомой...

Церемониальная деятельность содержит некоторые базовые составляющие. Как уже было заявлено, главная цель этой работы — провести разграничительную линию между двумя из этих составляющих — почтительностью и пристойным поведением — и выявить различия между ними.

Почтительность

Под почтительностью я понимаю тот компонент деятельности, который служит в качестве символического средства, с помощью которого почтение передается реципиенту в соответствии с установленным ритуалом. Это может означать, кроме того, что данный реципиент рассматривается как символ, продолжение или представитель чего-либо. Эти знаки признательности представляют собой способы, с помощью которых актор торжественно заявляет о своем отношении к реципиенту и подтверждает это отношение. В некоторых случаях как актор, так и реципиент могут вообще не быть людьми, как, например, в случае с встречающимися пароходами,

которые приветствуют друг друга четырьмя короткими гудками. В других случаях актор является человеком, а реципиент — неким объектом или идолом, как в случаях с моряком, салютующим капитанскому мостику перед тем, как подняться на борт, или с католиком, преклоняющим колени перед алтарем. Однако я буду рассматривать только те выражающие почтение ритуалы, которые совершаются, когда оба — актор и реципиент — являются людьми. При этом неважно — действуют ли они от своего имени или от имени кого-то или чего-то другого. Подобного рода церемониальная активность прослеживается, пожалуй, наиболее отчетливо в кратких приветствиях, комплиментах, извинениях, которые служат своеобразной орфографией социального общения (intercourse) и могут быть названы «статусными» или «межличностными» ритуалами. Я использую термин «ритуал» потому, что эта деятельность, сколь бы неформальной и лишенной религиозного содержания она ни была, представляет собой способ, с помощью которого индивид должен защищать и оформлять символические смыслы своих действий в присутствии объекта, который для него имеет особую ценность...

Индивид может стремиться к почтению, зарабатывать или заслуживать его. Но, по большому счету, ему не позволено выказывать почтение себе самому. Будучи вынужден искать почтение со стороны других, он находит дополнительные причины для продолжения этого поиска. В свою очередь, общество получает дополнительные гарантии, что его члены войдут в процесс интеракции (interaction) и углубят связи друг с другом. Если бы индивид мог сам себе оказывать почтение, которого он желает, то в обществе обнаружилась бы тенденция к распаду на отдельные островки, населенные одинокими людьми, создающими свой собственный культ, и пребывающими в процессе постоянного поклонения своей собственной особе.

Признание, передаваемое в акте почитания, подразумевает, что у актора есть чувство уважения по отношению к реципиенту, часто включающее в себя общую оценку реципиента. Уважение — это то, что индивид постоянно испытывает в отношении других; он знает достаточно, чтобы придумать нечто по тому или иному случаю, однако, выказывая почтение, он не способен детально объяснить, что в действительности он имеет в виду.

Те, кто выказывает почтение индивиду, могут, разумеется, чувствовать, что он — воплощение некоей добродетели, представитель чего-либо, и они воздают ему должное не из-за того, что они думают о нем «лично», но несмотря на это. В некоторых организациях, например в армии, на такой рационализированной

процедуре оказания почестей целенаправленно делается акцент, что приводит к тому, что сугубо формальный и безличный ритуал направлен как раз на личность.

Автоматически выказывая уважение, которого у него в действительности нет, актор чувствует, что он сохраняет внутреннюю независимость, отказывая в поддержке церемониальному порядку в результате лишь формального участия в церемониале. И, разумеется, тщательно соблюдая все формальные детали ритуала, он может почувствовать себя свободным в плане выражения всех возможных форм непочтительности путем осторожного изменения интонации, произношения, темпа и т.д.

Когда речь заходит о почтении, то в качестве модели обычно рассматривается модель ритуалов почитания, подчинения и умилостивления, которые выполняет некто подвластный по отношению к обладателю власти. Почтение мыслится как что-то, что подчиненный должен своему начальнику. Это весьма ограниченное понимание почтения по двум причинам. Во-первых, существует огромное множество форм симметричного почтения, которое оказываются лицами равными друг другу в социальном отношении. В некоторых обществах, например на Тибете, приветствие равных высокопоставленных особ становится продолжительным выражением ритуального поведения, превосходящим по длительности и экспансивности акты почтения, которые некое лицо выказывает своему правителю в менее ритуализированных обществах. Кроме того, существуют и обязанности выказывания почтения, которые есть у вышестоящего лица по отношению к своим подчиненным. Высшие священнослужители во всем мире должны отвечать на знаки внимания, оказываемые им, фразой, смысл которой в разных культурах сводится примерно к следующему: «Благословляю тебя, сын мой!» Во-вторых, уважение, которое актор выказывает реципиенту, не обязательно должно быть наполнено почтительным страхом. Существуют другие виды почтения, которое выказывается также путем ритуалов межличностного общения. В качестве примера можно привести ритуал доверия, которое оказывается хозяином дома неожиданным странникам, или ритуал оценки способностей, когда один человек уважительно принимает технический совет другого. Чувство уважения, которое играет важную роль в ритуале почтения, может проявляться в виде чувства привязанности к человеку или к дому. Наиболее ярко это проявляется в нашем обществе в долге молодожена по отношению к своей жене, к которой он относится с любовным почтением и всюду, где только можно, перестраивает свое обычное поведение в этом ключе...

В целом почтительное поведение окрашено в учтивые и вежливые тона, передающие оценку реципиента, которая во многих отношениях может оказаться более комплиментарной в сравнении с тем, что акторы ощущают в действительности. Обычно актор предоставляет реципиенту возможность для сомнений. Он может даже маскировать отсутствие уважения повышенным вниманием к деталям ритуала. Тем самым акты почтения часто связаны с определенным эталоном общения между актором и реципиентом, с которым отныне должна соотноситься их реальная практика отношений. В крайнем случае, реципиент может воспринять церемониальную ситуацию в качестве реальной и на этом основании выдвинуть некие притязания. Однако если он опрометчиво сделает это, то его отношения с актором скорее всего изменятся. Люди осознают, что реципиент не должен понимать актора буквально, а тем более выкручивать ему руки на предмет выказывания почтения и должен довольствоваться демонстрацией уважения, которая может отличаться от более весомых форм выражения почтения. Следовательно, оказывается, что многие автоматически выполняемые акты почтения содержат остаточные смыслы, связанные с деятельностью, в которой никто больше реально не участвует, и подразумевающие оценки, которые никто больше не ожидает. Тем не менее мы знаем, что пренебрежение этими рудиментами не может остаться безнаказанным.

Наряду с чувством уважения в актах выражения почтения содержится своего рода заверение, выражающее в сжатой форме торжественное обещание, клятву актора относиться к реципиенту по-особому в будущем. Клятва подтверждает, что ожидания и обязанности реципиента, как реального, так и церемониального плана, будут восприняты и поддержаны актором. Тем самым акторы обещают, что они будут разделять представление о самости, которое реципиент выработал, исходя из правил, которыми он руководствуется...

Я уже упомянул (несколько) весьма распространенных форм выражения почтения в представительских ритуалах: приветствия, приглашения, комплименты и мелкие услуги. С их помощью реципиенту сообщается, что он не изолированный остров и что он с его заботами в той или иной степени не безразличен для других. Взятые вместе, эти ритуалы представляют собой кальку тех пределов, в которых ego реципиента доступно для других.

Итак, нами были рассмотрены два основных типа ритуалов выказывания почтения: представительские ритуалы, посредством которых актор зримо выражает свою оценку реципиента, и ритуалы уклонения (avoidance rituals), принимающие форму предписаний,

запретов и табу, направленных на действия, от которых актор должен удерживаться. Если он совершает такие действия, то тем самым нарушает право реципиента держать актора на дистанции. Мы уже знакомы с этим различием из дюркгеймовского деления ритуалов на позитивные и негативные².

Если мы предполагаем, что существует нечто, что должно быть сделано и сказано в отношении реципиента, и то, что не должно быть сделано и сказано, то нам должно быть ясно, что неизбежны внутреннее противостояние и конфликт между этими двумя формами почтения. Если мы спрашиваем о здоровье человека, о его семье, о делах, то мы показываем нашу искреннюю заинтересованность. Однако если этот ритуал будет совершен в особом контексте, то это будет означать, что мы вторглись на запретную территорию. Это становится ясным, когда такие вопросы задает человек с неподобающим статусом или если недавние события делают ответы на них болезненными. Дюркгейм подчеркивает: «Человеческая личность — это священное понятие. Никто не смеет нарушать ее границы и вторгаться в ее пределы. И в то же время величайшее благо для нее — общение с другими»³.

Пристойное поведение

Итак, было заявлено, что церемониальная сторона реального поведения включает в себя как минимум две базовые составляющие — почтительность и пристойность. Почтение было определено как признательная оценка какого-либо человека, которую индивид доносит до этого человека либо посредством ритуалов уклонения, либо посредством ритуалов представления, и мы уже обсудили эту проблему. Сейчас можно перейти к проблеме пристойного поведения.

Под пристойностью я буду иметь в виду те элементы церемониального поведения индивида, которые обычно передаются с помощью манер, одежды, умения держаться. С помощью этих манер индивид демонстрирует своему непосредственному окружению то, что он представляет собою некую личность, обладающую определенными желательными либо нежелательными качествами. В нашем обществе «хорошо» или «должным образом» ведущий себя человек должен обладать такими свойствами, как благоразумие и искренность; умеренность в своих запросах; спортивность; владение

² Durkheim Emile. The Elementary Forms, P. 399

³ Durkheim Emile. The Determination of Moral Facts, P. 57.

речью и осанкой; самоконтроль над своими чувствами, аппетитом и желаниями; устойчивость в критических ситуациях и т.д.

При попытке проанализировать качества, передающиеся через поведение, возникает несколько тем для обсуждения. Благовоспитанный человек обладает качествами, которые обычно ассоциируются с «воспитанием характера» или «социализацией»... Другие — правильно или ошибочно — пытаются использовать эти качества в диагностических целях, как свидетельства того, что именно представляет собой актор вообще, в другое время и в другой обстановке, когда он занимается другими видами деятельности. В дополнение следует отметить, что умеющий вести себя человек — это тот, кто умеет оградить свой мир от бесцеремонного вмешательства и таким образом защитить себя от исходящего от других заражающего воздействия. Но наиболее важным является то, что пристойное поведение — это необходимое условие для превращения актора в того, на кого можно положиться в том плане, что он станет хорошим партнером в актах коммуникации (interactant) и будет действовать так, чтобы не подвергать опасности других, которые представляют себя в качестве его партнеров в коммуникации.

Следует еще раз подчеркнуть, что пристойное поведение включает в себя черты, извлеченные из интерпретаций других, основанные на том, как индивид представляет себя в процессе социального общения. Сам индивид не может обрести эти черты с помощью словесных уверений о том, что он ими обладает, хотя он иногда самонадеянно может пытаться это делать. (Он может, однако, ухитриться вести себя так, что другие в процессе интерпретации его поведения могут приписать ему такие качества, какие он хотел бы, чтобы другие видели в нем.) Следовательно, в целом, хотя с помощью почтительного поведения индивид и создает собственный образ, но, строго говоря, это не тот образ, который предназначен для его внутреннего употребления. Это, конечно, не должно мешать нам понять и то, что человек может вести себя пристойно благодаря тому, что он обладает высокой самооценкой, и, наоборот: того, кто не обладает этим качеством, могут обвинить в отсутствии «самоуважения» или в том, что он даже в своих собственных глазах ставит себя весьма низко...

Правила пристойности, как и правила почтительности, могут быть симметричными и асимметричными. Между людьми, равными в социальном отношении, чаще всего предписаны симметричные правила. Среди неравных людей возможны различные комбинации. Например, у врачей во время собраний персонала психиатрических подразделений клиники была привилегия ругаться, менять тему бе-

седы, сидеть в не совсем приличных позах. Санитары и санитарки, с другой стороны, могли присутствовать на собраниях персонала и даже задавать вопросы (в духе ориентации на методы групповой терапии, характерной для этого рода учреждений), однако подразумевалось, что они должны были вести себя с большей осмотрительностью, чем врачи... Предельный случай этих правил — отношение между хозяином и слугой, когда, например, придворные дамы и кавалеры должны в пристойной манере оказывать услуги недостойному королю. Аналогично и врачи имели право побездельничать в комнате сестер, растянуться на смотровой кушетке, пошутить и побалагурить с сестрами. Персонал низших рангов мог принять участие в этом неформальном общении с врачами, но только тогда, когда его инициировали сами врачи.