Уэст-Пойнт, Нью-Йорк 1826–2000

Эванс взял его и посмотрел на Дженифер с таким видом, точно она обманула его в лучших ожиданиях.

– Этот график говорит о многом, – поспешила объяснить она. – За последние сто семьдесят четыре года изменений средних температур в Уэст-Пойнт не наблюдалось. Так, в 1826 году средняя температура составляла 51 градус по Фаренгейту. И ровно столько же, 51 градус, в 2000 году.

– Но это всего лишь один набор данных, – быстро нашелся Эванс. – Один из многих: один из сотни, тысячи.

– Хотите тем самым сказать, что другие графики будут отражать другие тенденции?

– Просто уверен в этом. Особенно если использовать полный набор данных, начиная с 1826 года.

– Знаете, вы правы, – сказала Дженифер. – Другие графики показывают совсем другие тенденции.

Эванс, страшно довольный собой, откинулся на спинку стула. И скрестил руки на груди.

– Нью-Йорк-Сити, повышение на 5 градусов Фаренгейта за сто семьдесят восемь лет. Олбани, понижение на 0,5 градуса Фаренгейта за сто восемьдесят лет.

 

Нью-Йорк 1822–2000

 

Олбани, Нью-Йорк 1820–2000

Эванс пожал плечами:

– Я же сказал, изменения носят сугубо локальный характер.

– А лично мне вот что интересно, – заметила Дженифер. – Как эти локальные вариации вписываются в теорию глобального потепления? Насколько я понимаю, глобальное потепление вызвано так называемым парниковым эффектом, увеличением содержания двуокиси углерода в земной атмосфере. Там тепло удерживается, наличие атмосферы не позволяет газам просачиваться в космическое пространство. Вы с этим согласны?

– Да, – ответил Эванс, благодарный Дженифер за то, что ему самому не пришлось пускаться в эти объяснения.

– Тогда, согласно этой теории, сама атмосфера тоже нагревается, как это происходит в парнике, верно? – спросила Дженифер.

– Да.

– И этот парниковый эффект оказывает влияние на всю планету.

– Да.

– И мы знаем, что двуокись углерода, газ, о котором идет речь… уровень его содержания значительно повысился, причем наблюдается это по всему миру. – Дженифер достала еще один график.^[22]

 

Уровни СО2 1957–2002

– Да…

– Подобный эффект наблюдается по всему миру. Поэтому мы и говорим: глобальное потепление.

– Именно…

– Но Нью-Йорк и Олбани разделяют всего сто сорок миль. Из одного города до другого на автомобиле можно добраться за три часа. И там уровни содержания углекислого газа идентичны. Однако в Нью-Йорке наблюдается потепление, а в Олбани, напротив, пусть незначительное, но похолодание. Может ли это служить свидетельством глобального потепления?

– Погода носит локальный характер, – сказал Эванс. – В одних местах холоднее или теплее, чем в других. Так было и будет всегда.

– Но мы говорим о климате, а не о погоде. Климат – это та же погода, только за долгий промежуток времени.

– Да…

– А потому я бы согласилась с вами, если бы в обоих этих местах отмечалось потепление, пусть даже в разной степени. Но здесь этого не наблюдается. А в Уэст-Пойнт, вы сами только что убедились в этом… в Уэст-Пойнт, который находится где-то посередине между Нью-Йорком и Олбани, никаких изменений.

– Думаю, что теории глобального потепления в целом никак не противоречит тот факт, что в отдельных местах стало холоднее.

– Вот как? Это почему же?

– Кажется, я даже где-то об этом читал.

– Вся атмосфера Земли нагревается, и вследствие этого в ряде мест становится холодней?

– Да, думаю, именно так.

– Но если вдуматься хорошенько, разве это не абсурд?

– Нет, ничуть, – ответил Эванс. – Сами знаете, климат – система сложная.

– Что это значит, не понимаю?

– Сложная – значит, сложная. И далеко не всегда ведет себя предсказуемо.

– Да, что верно, то верно, – заметила Дженифер. – Однако вернемся к Нью-Йорку и Олбани. Тот факт, что эти два города расположены так близко один от другого, однако изменения температур в них носят разный характер, может смутить жюри присяжных. Заставить их усомниться в том, что мы измеряем именно глобальное потепление, а не нечто другое. За последние сто восемьдесят пять лет население Нью-Йорка выросло до восьми миллионов, в то время как в Олбани рост этот неизмеримо меньше, согласны?

– Да, – кивнул Эванс.

– И мы знаем, что именно благодаря урбанистическому тепловому эффекту в городах теплее, чем в окружающей их сельской местности, так?

– Да.

– И этот урбанистический эффект носит локальный характер, никак не связанный с глобальным потеплением?

– Разумеется…

– Тогда скажите мне вот что. Можно ли с уверенностью утверждать, что резкий рост температур в Нью-Йорке вызван именно глобальным потеплением, а не выделением избыточного тепла от тротуаров, мостовых и небоскребов?

– Ну, – задумчиво протянул Эванс, – этого я не скажу. Просто не знаю. Но полагаю, что ответ на этот вопрос существует.

– От того, что города, подобные Нью-Йорку, становятся больше и теплей, они-то и поднимают среднюю глобальную температуру, так получается?

– Полагаю, что так.

– В этом случае, если города продолжат расти и заполонят весь мир, мы станем свидетелями глобального потепления на всей планете просто благодаря урбанизации? И всякие там атмосферные парниковые эффекты тут совсем ни при чем, верно?

– Уверен, ученые уже задумывались на эту тему, – сказал Эванс. – И могут ответить на этот вопрос.

– Да, могут. И ответ их сводится к следующему. Они просто изъяли этот фактор при обработке температурных данных, чтобы как-то компенсировать урбанистический тепловой эффект.

– Ну, вот вам, пожалуйста.

– Простите, мистер Эванс, но ведь вы юрист. И, разумеется, вам известно, какие экстраординарные усилия предпринимаются при подготовке этого иска, чтобы представленные на суде свидетельства не вызывали сомнений.

– Да, но…

– Вы же не хотите, чтобы кто-то их опроверг?

– Не хочу.

– Но в данном случае свидетельства есть не что иное, как температурные данные по ряду городов. И их может опровергнуть любой ученый, поддерживающий идею, что глобальное потепление – это кризис мирового масштаба.

– Опровергнуть? Но ведь в целом данные отмечают тенденцию к снижению.

– Тогда защита непременно задаст вопрос: достаточной ли степени это снижение?

– Не знаю, – пробормотал Эванс. – Все это так запутано и сугубо научно…

– Я бы не сказала. Это ключевой вопрос. Урбанизация и, как следствие, парниковый эффект вызывает подъем средних температур поверхности. И на стороне защиты один очень веский аргумент, – сказала Дженифер. – Я только что говорила, несколько недавних исследований показали, что снижение урбанистического эффекта при обсчете данных было на практике совсем небольшим.^[23] По крайней мере, в одном исследовании высказано предположение, что минимум половина наблюдаемых температурных изменений вызвана исключительно изменениями в землепользовании. Если это так, тогда глобальное потепление за весь прошлый век составляет менее трех десятых градуса. И это вряд ли можно назвать кризисом или катастрофой для планеты.

Эванс промолчал. И сделал умное лицо для камер.

– Нет, конечно, – продолжала между тем Дженифер, – и эти выводы тоже можно оспорить. Но суть проблемы остается: если ученые признаются в том, что подгоняют данные по какому-то принципу, любой тут же может усомниться в точности их суждений и выводов. Ну и защита непременно ухватится за это, начнет доказывать, что мы способствовали искажению данных теми людьми, которым это выгодно.

– Хотите тем самым сказать, что ученых-климатологов могут обвинить в неэтичности?

– Хочу сказать, что это опасная и недальновидная политика – назначать лису главным охранником курятника. Подобного рода подходы с подгонкой данных под определенную теорию в медицине, например, полностью исключаются. Там о двойных стандартах и речи быть не может.

– Таким образом, вы все же обвиняете ученых климатологов в неэтичности?

– Нет, я просто хочу сказать: в данном случае имеются весьма веские причины для использования двойных стандартов. Послушайте, у каждого ученого есть представление о том, чем должен завершиться его эксперимент, что именно он должен показать. Иначе бы он просто не взялся за проведение этого эксперимента. У него есть определенные ожидания. Но ожидания… они, знаете ли, работают самым загадочным образом и не всегда осознанно. Вам вообще что-либо известно о теории научной предвзятости?

– Нет, – Эванс отрицательно покачал головой.

– Хорошо. Тогда такой простой пример. В две разные лаборатории была направлена на тестирование группа генетически идентичных крыс. Первой лаборатории сказали, что вывели крыс с высокоразвитым интеллектом. И что они могут выбираться из лабиринта быстрее, чем обычные. Второй лаборатории заявили, что крысы эти тупые и быстро выбираться из лабиринта просто не в состоянии. Ну и вот поступили результаты. В первой лаборатории крысы выбирались быстрей, во второй – гораздо медленней. А ведь все эти особи были генетически идентичны.

– Так, значит, ученые обманули. Подделали результаты.

– Они уверяли, что нет. Ничего подобного. Более того, вот вам еще один пример, – продолжила она. – Испытывалась группа по опросу общественного мнения на выборах. Одним сказали: мы знаем, что вы можете повлиять на голосование, пусть незначительно, но повлиять. И мы хотим этого избежать. А потому, когда постучитесь к кому-нибудь в дверь, и как только кто-то вам ответит, начинайте читать только то, что у вас написано на карточке. «Добрый день, я провожу опрос общественного мнения и читаю по карточке, чтоб ни в коем случае не повлиять на вас… ну и так далее, в том же духе». Короче, они не должны были говорить ничего, кроме того, что написано у них на карточке. И еще этой группе внушили, что они должны получить семьдесят процентов позитивных ответов. Второй группе говорилось, что они должны получить всего тридцать процентов позитивных ответов. Вопросники у них были абсолютно идентичные. Вскоре были получены результаты: семьдесят и тридцать процентов.

– Но как такое возможно? – удивился Эванс.

– Это сейчас не важно, – ответила Дженифер. – Важно другое. Сотни исследований вновь и вновь доказывают, что ожидания определяют исход эксперимента. Люди находят то, что хотят найти. Вот в чем причина. И для устранения подобных случаев эксперимент обычно делят между различными людьми, которые друг с другом незнакомы. Люди, подготавливающие эксперимент, не знают людей, которые будут его проводить, или тех, кто будет анализировать результаты. Группы никак не общаются между собой. Даже их супруги и дети незнакомы. Все группы работают в разных университетах и желательно даже – в разных странах. Таким вот образом тестируются, к примеру, новые лекарства. Это единственный способ сохранить объективность и не допустить «подгонку» данных.

– Понимаю…

– Сейчас мы говорим о температурных данных. Да, они подгонялись самыми разными способами. И связано это не только с урбанистическим тепловым эффектом. Со многими другими вещами. К примеру, метеостанции перемещаются. На них устанавливают новое оборудование. И порой оно фиксирует немного другие температуры, выше или ниже. Бывает так, что оборудование ломается, начинает барахлить, и тогда вам приходится решать, стоит ли вообще использовать полученные с его помощью данные или исключить их. Иными словами, ведя запись температур, вам приходится сталкиваться со множеством проблем и подходов. Вот на этом-то этапе и зарождается необъективность, предвзятость. По всей видимости.

– По всей видимости? – переспросил Эванс.

– Разве вы не понимаете? – сказала Дженифер. – Если у вас всего одна команда делает всю работу, автоматически возникает риск необъективности. Если одна и та же команда составляет план эксперимента, проводит его и анализирует результаты, ее результаты вызывают сомнение. Это же очевидно. – В таком случае нельзя полагаться на достоверность этих температурных данных?

– Эти температурные данные вызывают подозрение. И любой приличный юрист не оставит от них камня на камне. И чтоб защититься от нападок, мы намерены сделать следующее…

Тут вдруг операторы дружно поднялись и вышли из комнаты. Дженифер положила ему руку на плечо.

– Не принимай все эти съемки так близко к сердцу, в передаче все это пройдет фоном, без звука. Просто мне хотелось показать, как оживленно проходят у нас тут дискуссии.

– Чувствую себя полным идиотом, – пробормотал Эванс.

– Зато держался ты просто молодцом. Шикарно будешь выглядеть на экране.

– Нет, – тихо произнес он и придвинулся к ней поближе. – Просто я хотел сказать, эти мои ответы… я говорил совсем не то, что думаю. Я… э-э… задавал… Короче, я изменил мнение по многим вопросам.

– Вот как?

– Да, – тихо ответил он. – Взять, к примеру, эти температурные графики. Они ведь заставляют усомниться в теории глобального потепления.

Дженифер задумчиво кивнула. И не сводила с него пристального взгляда.

– У тебя тоже? – спросил он. Она снова кивнула.

 

* * *

 

Обедали они в том же самом мексиканском ресторанчике. Как и тогда, он был почти пуст, лишь в углу за столиком сидела шумная компания сотрудников фирмы «Сони». «Очевидно, они заходят сюда каждый день», – подумал Эванс.

Однако сегодня все было иначе, и дело не только в том, что у него болело и ныло все тело и еще казалось, он вот-вот клюнет носом в тарелку и заснет. Эванс чувствовал себя другим человеком. И отношения между ним и Дженифер стали другими.

Дженифер ела не спеша, говорила мало. У Эванса возникло ощущение, что она ждет от него каких-то слов.

Помолчав еще немного, он сказал:

– Знаешь, по-моему, это просто безумие, полагать, что такого явления, как глобальное потепление, не существует вовсе.

– Да, безумие, – согласно кивнула она.

– Просто я хотел сказать, весь мир верит в это.

– Да, – снова согласилась она, – весь мир верит. Но мы, обсуждая эту проблему, думали только о жюри присяжных. Уж защита постарается как следует обработать его.

– На основе того примера, о котором ты говорила?

– О нет, дела обстоят куда как серьезней. Мы полагаем, что защита будет рассуждать примерно так: леди и джентльмены, уважаемые господа присяжные, все вы только что слышали утверждение о том, что так называемое «глобальное потепление» происходит из-за повышения уровня двуокиси углерода и других парниковых эффектов в атмосфере. Но вас не ознакомили с одним очень важным обстоятельством. А именно: повышение уровня СО2 незначительное. Вам показывали графики с этими уровнями, напоминающими гору Эверест. На самом же деле все обстоит иначе. Уровень двуокиси углерода возрос с 316 частиц на миллион до 376 частиц на миллион. И общее повышение составило всего шестьдесят частиц на миллион. Какое влияние может оказать столь незначительный рост на процессы в атмосфере? Да практически никакого.

Дженифер откинулась на спинку кресла, развела руками.

– Далее. Они продемонстрируют схему с изображением футбольного поля. И скажут примерно следующее. Давайте представим земную атмосферу в виде вот такого поля для игры в футбол. Большую часть атмосферы составляет газ азот. А потому на этой схеме азот будет располагаться от линии ворот до линии с отметкой семьдесят восемь ярдов. Ну а большую часть остального пространства занимает кислород. Уровень кислорода доходит до линии с отметкой девяносто девять ярдов. Таким образом, остается всего один ярд. И большую часть этого пространства занимает инертный газ аргон. До линии ворот остается всего три с половиной свободных от аргона дюйма. Все равно что прочертить вот тут линию мелом, господа, настолько узкое это пространство. Теперь вопрос: сколько же места тут остается для двуокиси углерода? Сколько занимает углекислый газ их этих трех с половиной дюймов? Всего один дюйм! Теперь вы наглядно можете представить, сколько двуокиси углерода имеется в нашей атмосфере. Всего один дюйм из поля длиной в сто ярдов.

Дженифер выдержала драматичную паузу, затем продолжила:

– Итак, уважаемые дамы и господа присяжные, вас только что пытались убедить, что за последние пятьдесят лет наблюдается значительный рост уровня двуокиси углерода. Знаете, на сколько он возрос на нашем футбольном поле? На три восьмых дюйма, это меньше, чем толщина карандаша. Да, углекислого газа стало значительно больше, но это просто мизер в сравнении с общей площадью поля, то есть атмосферы. А вас пытаются убедить в том, что это крошечное изменение способно привести планету к катастрофе.

– Но тут легко возразить… – начал было Эванс.

– Погоди, – сказала она. – Одной цели они уже достигли. Посеяли сомнение. Затем обязательно представят альтернативные объяснения. Возьмут, к примеру, график роста температур Нью-Йорк-Сити, который ты только что видел. Пятикратное увеличение с 1815 года. И они скажут, что в 1815 году население Нью-Йорка составляло всего сто двадцать тысяч. А сегодня – восемь миллионов. Город вырос на целых шесть тысяч процентов. Уже не говоря обо всех этих небоскребах, кондиционерах, асфальте, бетоне и прочем. Вопрос напрашивается сам собой. Неужели в городе, население которого возросло на шесть тысяч процентов, стало теплее лишь потому, что в атмосфере всего мира, подчеркиваю, всей планеты наблюдается столь незначительный рост содержания углекислого газа? Или же в Нью-Йорке стало теплей лишь потому, что сам город вырос в тысячи раз?.. Она откинулась на спинку кресла.

– Но и этот аргумент довольно легко опровергнуть, – сказал Эванс. – Существует множество примеров, когда мелочи способны производить огромный эффект. Взять, к примеру, спусковой крючок. Он составляет лишь незначительную часть ружья. Но и такой мелочи достаточно, чтоб это самое ружье выстрелило. Да и потом, это просто передергивание фактов…

– Послушай, Питер, – перебила его она. – Если б ты был членом жюри присяжных, и у тебя спросили бы мнение о Нью-Йорке, что бы ты выбрал? Глобальное потепление или слишком много бетона и стекла? Ну, что? Только честно!..

– Ну, наверное, сказал бы, что в Нью-Йорке жарче, потому что это большой город.

– Именно.

– Но у тебя остались еще в запасе данные по уровню моря, – заметил он.

– К сожалению, – сказала Дженифер, – повышение уровня моря в местах, где живут вануату, не столь уж и значительное. В зависимости от источника данных графики показывают или ровную линию, или повышение на сорок миллиметров. Что составляет полдюйма за тридцать лет. Практически нулевой результат.

– Тогда вы не сможете выиграть это дело, – сказал Эванс.

– Верно, – кивнула Дженифер. – Хотя вынуждена признать, ты привел очень убедительный пример со спусковым крючком.

– Если не получится выиграть, – заметил Эванс, – тогда к чему все эти пресс-конференции?

 

* * *

 

– Спасибо всем, что пришли, – сказал Джон Болдер и сделал шаг навстречу микрофонам, установленным на лужайке у входа в офис. Засверкали фотовспышки. – Позвольте представиться, я Джон Болдер, рядом со мной Николас Дрейк, президент Национального фонда природных ресурсов. Здесь также присутствует Дженифер Хейнс, мой главный консультант, и Питер Эванс, представитель юридической фирмы «Хассл и Блэк». Мы собрались здесь, чтобы официально заявить о возбуждении судебной тяжбы против Агентства по защите окружающей среды Соединенных Штатов Америки. Иск подается от имени народа вануату, проживающего на островах Тихоокеанского региона.

Стоявший в задних рядах Питер Эванс прикусил нижнюю губу, потом спохватился и сложил губы в умной полуулыбке. Нечего тут гримасничать, иначе зрители подумают, что ты нервничаешь.

– И без того нищему народу вануату, – продолжил Болдер, – грозит еще большая нищета. И причиной тому величайшая природная угроза наших времен – глобальное потепление, ведущее к резким и катастрофическим изменениям климата.

Эванс вспомнил, что всего несколько дней тому назад Дрейк назвал резкие климатические изменения возможной проблемой отдаленного будущего. Менее чем за неделю возможность превратилась в твердую уверенность.

Болдер очень выразительно живописал страдания народа вануату, говорил о том, что наводнения выгоняют их из родных мест, где похоронены предки. Особо подчеркивал, какая это трагедия для маленьких детишек, чье наследие может одним махом уничтожить большая приливная волна. И особо подчеркивал, что причиной всех этих бед является бессердечный индустриальный гигант на севере.

– Официально заявляя о подаче иска в защиту народа вануату, мы хотим добиться справедливости для этих несчастных и обездоленных людей. Мало того, мы проявляем заботу и обо всем остальном мире, которому угрожают катастрофические климатические изменения.

Затем он стал отвечать на вопросы.

Первый из них был:

– Какие документы вы собираетесь представить в этом иске?

– Иск невероятно сложен с чисто технической точки зрения, – сказал Болдер. – В данный момент над составлением материалов и документов у нас трудятся сорок ученых и исследователей, работают днем и ночью. Ну и когда закончат работу, мы отберем нужные документы.

– Куда будет подан ваш иск?

– В федеральный окружной суд Лос-Анджелеса.

– Какого возмещения вы требуете? – спросил кто-то еще.

– Какова реакция администрации?

– Будет ли суд выслушивать мнение властей?

Вопросы так и сыпались со всех сторон, Болдер был в ударе. Эванс покосился на Дженифер, она стояла по другую сторону от трибуны. Поймала на себе его взгляд и выразительно постучала пальцем по наручным часам. Эванс кивнул, взглянул на свои часы, скроил удрученную гримасу и начал выбираться из толпы. Дженифер последовала за ним.

Они вошли в помещение бывшего склада, миновали охрану.

Дженифер отворила дверь. Эванс смотрел изумленно.

 

КАЛВЕР-СИТИ

 

 

Вторник, 12 октября

Дня

 

Свет был выключен. Помещение погружено в полумрак. Большинство людей, которых Эванс видел здесь прежде, куда-то исчезли. Плакаты и графики сняли со стен, стулья были перевернуты, кругом громоздились коробки с бумагами. Рабочие в комбинезонах складывали коробки на тележки и вывозили из комнаты.

– Что происходит? – спросил Эванс.

– Срок аренды закончился, – ответила Дженифер.

– Так вы переезжаете?

Она отрицательно покачала головой:

– Нет. Вообще уезжаем.

– Как это понимать?

– Мы просто уезжаем, Питер. Отправляемся искать себе другую работу. Никакого иска подаваться не будет.

С улицы доносился голос Болдера, усиленный динамиками:

– Через три месяца мы рассчитываем получить полный судебный запрет на подобного рода деятельность. Я полностью уверен в компетентности сорока блестящих молодых людей, которые помогали нам подготовить это громкое дело.

Эванс отступил в сторону, пропуская рабочих, тащивших стол. Тот самый стол, за которым три часа назад он отвечал на вопросы. За ним последовал еще один парень в комбинезоне, он нес коробки с оборудованием для съемок.

– Но как же так? – растерянно спросил Эванс. Краем уха он слышал доносившийся из громкоговорителя голос Болдера. – Мне кажется, люди должны знать, что происходит…

– То, что происходит, вполне логично, – сказала Дженифер. – Мы отошлем запрос о предварительных слушаниях. Пусть пройдет по всем ступеням системы. Полагаем, что окружной суд отвергнет его и откажется вести это дело. Тогда мы передадим его в девятый выездной суд, а уже затем – в Верховный Суд. Вся эта процедура может занять несколько лет. А потому мы временно распускаем исследовательскую команду, закрываем все наши дорогостоящие офисы и будем ждать, сохранив только костяк нашего штата. Держать его, как говорится, под рукой.

– И у вас уже есть этот костяк под рукой?

– Нет. Просто ты спросил, как все будет, вот я и ответила.

Коробки продолжали выносить через заднюю дверь.

– На самом деле никто и не собирается подавать этот иск, верно?

– Давай сформулируем иначе, – тихо произнесла Дженифер. – Болдер установил выдающийся рекорд побед в судах. Подобный рекорд был бы просто невозможен, если б он не отказывался от заведомо провальных дел еще до начала судебного разбирательства.

– Так он и от этого тоже хочет отказаться?

– Конечно. Потому что, гарантирую, ни один суд на свете не станет возлагать ответственность на американскую экономику, обвинять ее в избыточном содержании углекислого газа в атмосфере. – Она жестом указала на улицу, откуда по-прежнему доносился голос Болдера. – Дрейк использовал его, чтоб объявить на весь мир о резких климатических изменениях. Причем выбрал очень удобный момент, как раз завтра у Дрейка начинается конференция.

– Да, но…

– Послушай, – перебила она его, – оба мы с тобой прекрасно понимаем – история с подачей иска имеет под собой вполне определенную цель. Привлечь внимание общественности. А потом они проведут конференцию. После нее заниматься всеми этими исками будет ни к чему.

 

* * *

 

Один из рабочих спросил ее, куда укладывать вещи. Эванс зашел в комнату, где недавно проводились съемки, и увидел сваленную в углу стопку графиков. Ему захотелось увидеть те, которые она ему не показала. И он вытащил несколько наугад. То были данные с метеостанций, разбросанных по всему миру.

 

Ну, конечно же! Он сразу понял, почему она не стала показывать эти графики. Они доказывали прямопротивоположное. Лишь незначительное потепление или полное его отсутствие. Должно быть, есть еще немало им подобных, собранных со всех уголков света.

Он извлек папку с надписью «Европа», стал быстро переворачивать листы.

Еще одна папка, с пометкой «Азия». Он открыл и ее.

– Питер?..

Она его звала.

 

* * *

 

Все вещи в кабинете Дженифер были уже упакованы и поместились всего в несколько коробок. Он помог донести их до машины.

– Итак, – спросил Эванс, – что собираешься делать теперь? Вернешься в округ Колумбия к своему дружку?

– Не думаю, – ответила она.

– Тогда что же?

– Вообще-то думала, что поеду с тобой.

– Со мной? В смысле?

– Ну, ведь ты же работаешь с Кеннером, верно?

– А ты откуда знаешь? – удивленно спросил Эванс. В ответ она только улыбнулась.

 

* * *

 

Выходя через заднюю дверь, они слышали голос, доносившийся из громкоговорителя. Теперь выступал Дрейк. Благодарил представителей прессы за то, что пришли, настойчиво приглашал их на конференцию. И продолжал твердить о том, что реальная опасность от глобального потепления заключается в резких климатических изменениях.

А затем вдруг сказал:

– Прошу прощения, у меня для вас очень печальная новость. Несколько минут назад мне передали записку. Там говорится, что только что было найдено тело моего дорогого друга, Джорджа Мортона.

 

КАЛВЕР-СИТИ

 

 

Вторник, 12 октября

Дня

 

В тот же день новость эта облетела все телевизионные каналы. Тело миллионера Джорджа Мортона прибило к берегу неподалеку от Писмо-Бич, Опознали его по одежде и часам на запястье погибшего. Само тело было изуродовано до полной неузнаваемости, буквально изжевано акулами – с неким сладострастием в голосе сообщали эту последнюю подробность ведущие. Тут же уведомили семью известного филантропа, но дата похорон и поминальной службы была пока что неизвестна. Поступило заявление от близкого друга Мортона, Николаса Дрейка, директора НФПР. Дрейк говорил, что всю свою жизнь Мортон посвятил борьбе за охрану окружающей среды, что долго и плодотворно сотрудничал с виднейшими природоохранными организациями, в том числе НФПР, который недавно присвоил филантропу почетное звание Гражданина года.

– Если кого-то и волновали опасные изменения, наблюдаемые по всему земному шару, то это был Джордж Мортон, – говорил Дрейк. – Узнав, что машина его разбилась, а тело не найдено, мы лелеяли надежду, что рано или поздно увидим его живым и в добром здравии. С прискорбием вынужден констатировать, что этого не случилось. Я глубоко скорблю о потере близкого и преданного друга. Мир без него обеднел.

Эванс сидел за рулем, когда в машину к нему позвонил Херб Ловенштейн.

– Ты где?

– Возвращаюсь с пресс-конференции, которую мне велели посетить.

– Так вот, ты летишь в Сан-Франциско.

– Это еще зачем?

– Нашли Мортона. Кто-то должен опознать тело.

– А дочь его на что?

– Она в центре реабилитации.

– Ну а почему не бывшая жена? Или…

– Эванс, тебя вызывают официально. Так что придется поехать. Патологоанатомы не хотят откладывать вскрытие. Так что надо успеть опознать его до обеда.

– Но…

– Шевели задницей. Не понимаю, чего ты упрямишься. Возьми самолет Мортона, черт побери! Насколько мне известно, ты уже воспользовался им недавно. И вот еще что. Теперь, когда точно известно, что Мортон мертв, тебе надо быть осторожнее. Да, и еще одно. Поскольку ты не член семьи, для опознания понадобятся двое.

– Ну, могу захватить Сару, его секретаршу…

– Нет. Дрейк хочет, чтоб ты взял Теда Брэдли.

– Это почему?

– Да откуда мне знать? Брэдли хочет поехать. Выразил такое желание. Ну и Дрейк пошел ему навстречу. Возможно, Брэдли думает, что там будут телевизионщики. Еще одна возможность покрасоваться. Ведь он актер, и это для него главное. Да к тому же еще лучший друг Мортона.

– Ну, последнее можно считать преувеличением.

– Но он же сидел за банкетным столом рядом с тобой.

– Однако Сара лучше подошла бы…

– Сколько раз можно повторять, Эванс? Не делай вид, что не понимаешь. Ты летишь в Сан-Франциско вместе с Брэдли. И точка!..

Эванс вздохнул.

– А где он сейчас?

– В Секвойе. Заедешь и заберешь его.

– Что за Секвойя?

– Национальный парк. Как раз по дороге.

– Но…

– Брэдли уже уведомили. Моя секретарша даст тебе адрес и телефон морга в Сан-Франциско. Пока, Эванс. И не выпендривайся!..

Щелк. Это Ловенштейн повесил трубку.

– Проблемы? – спросила Дженифер.

– Нет. Но мне придется слетать в Сан-Франциско.

– Я с тобой, – сказала она. – А кто такая Сара?

– Личная секретарша Мортона. Старая его приятельница и помощница.

– Да, видела ее на снимках, – кивнула Дженифер. – Но вроде бы с виду она совсем не старая.

– Где это ты видела снимки?

– В одном журнале. Они были на теннисном турнире. Она ведь, кажется, чемпионка по теннису?

– Вроде бы.

– А мне казалось, раз ты проводил столько времени с Мортоном, то должен был бы хорошо знать его секретаршу.

– Знаю, конечно, но не слишком хорошо, – пожал плечами Эванс. – Просто последние несколько дней нам пришлось провести вместе.

– Ага… – протянула Дженифер. Потом взглянула на него и улыбнулась. – Вот что, Питер. Знай, лично мне до лампочки. Просто она страшно хорошенькая. Так что это вполне естественно…

– Нет, нет, это совсем не то, что ты думаешь, – поспешно ответил он и потянулся к телефону. Отчаявшись положить конец этому разговору, он набрал номер полицейского участка в Беверли-Хиллз и попросил детектива Перри. Выяснилось, что детектив еще не вернулся из суда. Эванс просил передать, что звонил, и повесил трубку. Потом обернулся к Дженифер:

– Как думаешь, они могут выписать ордер на мой арест? И чем это грозит?

– Не вижу ничего хорошего. – Она пожала плечами. – Впрочем, я в этих делах не слишком разбираюсь. Извини.

– Я тоже.

– А что, тебя действительно кто-то хочет арестовать?

– Надеюсь, что нет.

Тут позвонила Лиза, болтливая секретарша Херба Ловенштейна.

– Привет, Питер. Тут у меня телефоны мистера Брэдли и городского морга Сан-Франциско. Они закрываются в восемь. Сумеешь обернуться до конца рабочего дня? Херб интересуется. И вообще он очень расстроен.

– Из-за чего?

– Знаешь, никогда таким его не видела. Ну, по крайней мере, на протяжении последних нескольких недель.

– А что случилось?

– Думаю, он расстроился из-за Джорджа. Такое потрясение! Ну и потом, этот Дрейк просто достал его. Только сегодня звонил раз пять, если не больше. И еще, мне кажется, они говорили о тебе.

– Обо мне?

– Да. – Лиза понизила голос до таинственного шепота. – Правда, Херб закрыл дверь в кабинет, когда говорил с ним, но кое-что удалось расслышать.

– Что, например? – спросил Эванс.

– Только смотри, никому.

– Не буду.

– И не подумай… я не подслушивала специально. Просто решила, что тебе не мешало бы знать.

– Понимаю.

– Тут у нас ходит много разговоров, – шептала Лиза уже совсем тихо, – ну, о том, что тебе придется уйти.

– Уйти из фирмы?

– Ну да. Короче, я подумала, ты должен это знать.

– Понял. Спасибо. А кто это говорил?

– Ну, сам Херб… И потом еще Дон Блэндинг, и еще пара главных партнеров. Боб и Луиза. А все потому, что по какой-то неизвестной причине Ник Дрейк жутко на тебя зол. И еще на человека, с которым ты проводишь много времени. Как там его, Каннер или Коннор?

– Ясно.

– Мистер Дрейк очень расстроен из-за этого Коннора.

– Это почему же?

– Говорит, что он шпион. И работает на крупных промышленников. Подослан теми, кто все кругом отравляет.

– Понятно.

– А мистер Дрейк, он считается очень важным клиентом. И ты его подвел. Они ни за что не осмелились бы уволить тебя, если б Мортон был жив. Но он, увы, умер. И потом, ты все время пропадаешь неизвестно где. И сюда, в контору, звонили из полиции, спрашивали тебя. И это очень плохо. Все нервничают. И потом, они… Да, кстати, чем ты занимаешься с этим мистером Коннором, если не секрет?

– О, это очень долгая история.

– В общем, я тебя предупредила, Питер, – мрачно и строго произнесла она. Эванс понял, что придется поделиться с ней информацией. Не всей, конечно.

– Ладно, – нарочито нехотя произнес он. – Я выполняю задание, которое Мортон дал мне перед смертью.

– Правда? А что за задание?

– Это тайна. Пока что сказать тебе не могу.

– Джордж Мортон поручил тебе тайное задание?

– Да. В письменном виде, – ответил Эванс. И подумал: это немного охладит ее пыл.

– Вот это да!.. Знаешь, тогда, наверное, они просто не посмеют уволить тебя. Раз ты действуешь в интересах фирмы.

– Извини, Лиза, но мне пора.

– А если уволят, ты имеешь полное право оспорить это в суде и…

– Послушай, Лиза…

– Ладно, ладно, молчу! Понимаю, ты просто не можешь больше сказать. Желаю удачи!..

Он повесил трубку. Дженифер смотрела на него и улыбалась.

– Мастерский ход, – заметила она.

– Благодарю.

Но улыбаться в ответ Эванс не стал. Он чувствовал себя неуютно. Казалось, весь мир ополчился против него. Неприятное ощущение. И еще он очень, очень устал…

 

* * *

 

Он позвонил Саре, хотел, чтобы она договорилась о самолете, но там включился автоответчик. Тогда он позвонил пилоту, но ему сказали, что тот в полете.

– Это в каком смысле?

– Он сейчас в воздухе, сэр.

– И куда летит? – Не могу сказать вам, сэр. Хотите оставить ему сообщение?

– Нет, – ответил Эванс. – Хочу забронировать чартерный рейс.

– На какое время?

– Желательно через полчаса. Рейс до Сан-Франциско с посадкой в ближайшем к Секвойе аэропорту. И чтоб вернуться в Лос-Анджелес сегодня же вечером.

– Попробую все устроить.

И тут на Эванса навалилась страшная усталость. Он съехал к обочине, вышел из машины.

– Что с тобой? – спросила Дженифер.

– Знаешь, как доехать до Ван-Найса?

– Конечно.

– Тогда садись за руль.

Он уселся рядом с ней на пассажирское сиденье, пристегнулся ремнем. Смотрел, как Дженифер отъехала от обочины и вписалась в поток движения, потом закрыл глаза и тут же уснул.

 

СЕКВОЙЯ

 

 

Вторник, 12 октября

Дня

 

Лесная подстилка была прохладной и темной. Сквозь кроны величественных деревьев, что высились вокруг, просачивались столбы света. Пахло соснами. Земля мягко пружинила под ногами.

Это было изумительно красивое место, и солнечного света тут было достаточно, но телевизионщики все равно включили свои осветительные приборы, чтобы снять детишек из третьего класса, которые кружком расселись вокруг знаменитого актера и активиста экологического движения Теда Брэдли. На Теде была черная спортивная майка, эффектно подчеркивающая его грим и несколько мрачноватую красоту смуглого лица.

– Эти великолепные, замечательные деревья – сама история. – Он жестом указал на гигантские секвойи вокруг. – Они стоят здесь века. Они появились задолго до того, как родились вы, задолго до того, как появились на свет ваши родители, бабушки и дедушки, даже прабабушки и прадедушки. Некоторые из них росли здесь еще до того, как Колумб открыл Америку! До того, как появились индейцы! До всего! Эти деревья – самые древние живые существа на земле; они стражи нашей планеты; они мудры; и они хотят передать нам важное послание из глубины веков. Оставьте нашу планету в покое! Не загрязняйте ее, не играйте с природой и с нами в эти опасные игры. И мы должны прислушаться к ним.

Ребятишки слушали его, разинув рты, точно завороженные. Объективы камер были нацелены на Брэдли.

– И вот теперь эти величественные деревья, пережившие угрозу пожаров, угрозу вырубок, эрозию почв, кислотные дожди, теперь эти деревья находятся, увы, перед лицом огромной опасности. Глобальное потепление. Вы, ребята, знаете, что это такое, глобальное потепление?

Вверх взметнулся целый лес рук.

– Я знаю! Я знаю! Я тоже!

– Рад, что вы знаете, – сказал Брэдли. И жестом велел школьникам опустить руки. Похоже, сегодня собирался говорить исключительно он один. – Но вы можете не знать о том, что глобальное потепление таит в себе еще одну угрозу – резкое изменение климата. Пройдет несколько месяцев или лет, и здесь станет значительно жарче или холодней. И тогда на эти прекрасные деревья нападут полчища насекомых, разные болезни и уничтожат их.

– Какие насекомые? – спросил кто-то из детишек.

– Плохие, – решительно ответил Брэдли. – Те, которые пожирают деревья. Превращаются в червяков и пожирают их изнутри! – И он завертел кистями рук, демонстрируя, как коварные червяки будут заползать в деревья.

– Но для того, чтоб съесть такое огромное дерево, червяку нужно очень много времени, – сказала одна из девочек. – Ничего подобного! – пылко возразил ей Брэдли. – В том-то и проблема. Из-за глобального потепления разведется великое множество этих насекомых, настоящее нашествие. И они набросятся на эти деревья и очень быстро будут их пожирать!

Дженифер наклонилась и прошептала Эвансу на ухо:

– Ты веришь во всю эту муть?

Эванс зевнул. Он спал в самолете, немного подремал и в автомобиле, доставившем их из аэропорта в Национальный парк. И до сих пор пребывал словно в полудреме, глядя на Брэдли. Слушал его и зевал.

Но ребятишки разволновались всерьез, расшумелись, и теперь Брэдли уже открыто говорил только в камеру. Причем говорил убедительно и властно, эта манера выработалась у него на протяжении многих лет, когда он играл президентов в телевизионных фильмах и постановках.

– Резкие климатические изменения представляют такую огромную угрозу для всего человечества, для самой жизни на нашей планете, что сейчас по всему миру проводятся конференции. И ученые решают, как справиться с этой угрозой. К примеру, завтра в Лос-Анджелесе как раз открывается такая конференция, где ученые будут обсуждать способы свести эту угрозу к минимуму. Если мы будем сидеть сложа руки, катастрофа неизбежна! И эти могучие, изумительные, величественные деревья останутся лишь в нашей памяти, на снимках и открытках из прошлого, которые будут служить вечным напоминанием о том, как безжалостно относился человек к природе. Это мы ответственны за катастрофические изменения климата. Мы и только мы можем это остановить.

Он закончил пылкое свое выступление, развернулся, чтоб показаться в камере в наиболее выгодном для себя ракурсе, продолжая смотреть в объектив по-детски чистыми голубыми глазами.

– Писать хочу! – пропищала какая-то маленькая девочка.

 

* * *

 

Самолет пробежал по взлетной полосе и поднялся в воздух. Они летели над лесом.

– Простите, что вот так, бесцеремонно, сорвал вас с места, – сказал Эванс. – Но нам надо успеть в морг до шести.

– Нет проблем, – доброжелательно улыбнулся Брэдли. После выступления он еще несколько минут раздавал автографы школьникам. Телевизионщики сняли и эту сцену. Брэдли обернулся к Дженифер и одарил ее самой ослепительной из своих улыбок. – А вы чем занимаетесь, мисс Хэдли?

– Работаю в научно-исследовательской группе по изучению глобального потепления.

– О, приятно слышать, так вы одна из наших! Как продвигается дело с подачей иска?

– Спасибо, замечательно, – ответила она и украдкой покосилась на Эванса.

– У меня ощущение, что вы не только красивы, но и потрясающе умны, – сказал Брэдли.

– Вообще-то не слишком, – ответила она. Эванс заметил: актер ее явно раздражает.

– Приветствую в женщинах скромность. Вы просто очаровательны.

– Просто стараюсь отвечать на вопросы честно и искренне, – ответила она. – И еще хотела бы заметить, что терпеть не могу лести.

– Ну, разве это лесть в вашем-то случае? – улыбнулся Брэдли.

– И вряд ли это искренность в вашем случае, – парировала Дженифер.

– Поверьте, я искренне восхищаюсь всем, что вы делаете. Проводите такую огромную и важную работу, – сказал Брэдли. – И еще жду не дождусь, когда, наконец, ваши люди вставят палки в колеса Агентству по защите окружающей среды. Ни в коем случае нельзя ослаблять давление. Вот почему я выступаю перед маленькими детьми. Прекрасная телевизионная реклама в защиту теории резких климатических перемен. Думаю, что все прошло просто отлично. Вы согласны? – Да, вполне прилично. Если не учитывать одного обстоятельства.

– Какого именно?

– Да того, что все это чушь собачья, – ответила Дженифер.

Улыбка так и застыла на губах Брэдли, а глаза злобно сощурились.

– Не уверен, что вы понимаете, о чем говорите, – пробормотал он.

– Я говорю обо всем, Тед. Обо всей этой вашей пламенной речи. Секвойи – это мудрецы и стражи нашей планеты? У них для нас какое-то послание?

– Но так оно и…

– Послушайте, секвойи всего лишь деревья, Тед. Большие деревья. И не надо придумывать, что они несут какое-то там послание. Не больше, чем баклажан, уверяю вас.

– Думаю, вы просто не понимаете…

– И что они умудрились пережить лесные пожары? Вряд ли. На самом деле пожары им только на пользу, потому что именно так они размножаются. Семена калифорнийского мамонтового дерева обладают невероятно плотной и толстой кожурой, и раскрыться могут только под воздействием высоких температур. Пожары просто необходимы для существования и развития лесов мамонтовых деревьев.

– Дело в том, что вы неверно меня поняли, упустили самое главное, – напряженно произнес Брэдли.

– Вот как? Что именно я пропустила?

– Я пытался подчеркнуть, пусть несколько поэтично, вечность и вневременье этих великих первобытных лесов, и…

– Вечность? Первобытных? Вы вообще хоть что-нибудь знаете об этих лесах?

– Да. Полагаю, что знаю. – Голос Брэдли звучал злобно. Он уже не скрывал раздражения.

– Тогда взгляните. – Дженифер указала в иллюминатор, они как раз пролетали над лесом из секвой. – Как думаете, на протяжении какого периода времени ваши первобытные леса выглядели так, как сейчас?

– Ну, на протяжении сотен тысяч лет, никак не меньше…

– Это не так, Тед. Человек обитал здесь за тысячи лет до того, как появились эти деревья. Вы это знали?

Брэдли стиснул зубы и промолчал.

– Тогда позвольте рассказать, как все было на самом деле.

 

* * *

 

– Двадцать тысяч лет тому назад настал конец ледникового периода. Ледники уходили из Калифорнии, словно паровым катком прошлись они по Йосемитской долине и прочим ныне прекрасным местам. Горы льда таяли и оставляли после себя заболоченную равнину со множеством озер и рек, подпитываемых остатками льдов. Но никакой растительности тогда там не было. То был практически сырой песок. Ничего больше.

Прошло еще несколько тысяч лет, постепенно земля высохла, а ледники меж тем продолжали двигаться все дальше к северу. Этот район Калифорнии представлял в ту пору арктическую тундру. Она поросла высокой травой, а в траве водились мелкие животные, мыши, белки. Как раз к тому времени в этих краях появился человек. Он охотился на мелких животных, научился разводить костры, начались пожары. Пока все понятно? – спросила Дженифер. – И никаких вам первобытных лесов.

– Слушаю вас внимательно, – пробормотал Тед. Он изо всех сил сдерживался, пытался укротить свой буйный нрав.

– Поначалу, – продолжила свой рассказ Дженифер, – эти арктические травы и кустарники были единственными растениями, способными укорениться и произрастать на этих скудных песчаных почвах. Но, по мере того как все они подсыхали, состав их начал меняться, и на протяжении тысяч лет сформировался слой плодородной земли. И это открыло путь великой колонизации растений, начавших захватывать территорию Северной Америки послеледникового периода.

Сперва появились гладкоствольные карликовые сосны. Было это примерно четырнадцать тысяч лет тому назад. Позже к ним присоединились ели, болиголов, ольха. В ту пору они мало чем напоминали нынешних своих сородичей. Эти деревья и составили так называемый «первичный» лес, и на протяжении последующих четырех тысяч лет именно они доминировали в пейзаже. Климат менялся, становился все теплей, все ледники Калифорнии растаяли. В лесах стало тепло и сухо, начались пожары, и весь первичный лес постепенно выгорел. И сменился другой растительностью, характерной для прерий, в том числе дубами и многообразием трав. Ну и еще появились первые дугласии тиссолистные, но было их не слишком много, климат суховат для вечнозеленых растений.

Затем, примерно шесть тысяч лет тому назад, климат вновь начал меняться. Появилось больше влаги, и для дугласии тиссолитных, болиголова и кедра настало настоящее раздолье. Они захватывали все новые территории и создавали густые и высокие леса с почти непроницаемыми для света кронами, которые можно видеть теперь. Но в ту пору люди, должно быть, относились к этим лесам, как мы относимся к чрезмерно разросшимся сорнякам. Еще бы, эти леса оккупировали огромные территории, вытесняли растения, обитавшие здесь прежде. Их широкие кроны затеняли собой свет, и под пологом этих лесов было слишком темно, а потому другие деревья не выживали. И еще они обладали способностью быстро распространяться из-за частых пожаров. Так что секвойи никак нельзя назвать вечными и первобытными, Тед. Они просто последние в этой цепочке.

Брэдли насмешливо фыркнул:

– Бог ты мой, им же целых шесть тысяч лет. Только вдумайтесь!

Но Дженифер была безжалостна.

– И это неверно. Ученые доказали, что первичные леса постоянно менялись по составу. Примерно через каждую тысячу лет они становились другими. Леса постоянно пребывают в процессе изменения, Тед. Ну и потом, еще свою роль сыграли индейцы.

– Индейцы? А они тут при чем?

– Индейцы были великими знатоками и наблюдателями природы. И они поняли, что первичные леса по-своему вредны. Выглядят, конечно, впечатляюще, но мертвы, дичь в них почти не водится. И вот индейцы стали устраивать пожары, периодически выжигать огромные лесные массивы. Постепенно на месте старых лесов появлялись равнины, луга и прерии, лишь с отдельными вкраплениями лесных островков. И леса, что увидели европейцы, впервые попав на наш континент, уже мало походили на те, первичные. Они были культивированы, Тед. И неудивительно, что полторы тысячи лет тому назад таких лесов было меньше, чем теперь. Индейцы были реалистами. Сегодня все это из области романтической мифологии.^[24] Дженифер откинулась на спинку кресла.

– Что ж, речь просто замечательная, – сказал Брэдли. – Но есть ряд возражений чисто, так сказать, технического плана. Люди давно перестали интересоваться такими вещами. И это хорошо, потому что, если им сказать, что леса эти не такие уж и древние, отсюда неизбежно последует вывод: значит, и сохранять их не стоит. А я хотел лишь сказать, что они стали напоминанием о красоте и величии природы, и потому их следует беречь. Сохранить любой ценой. Особенно от смертоносной угрозы глобального потепления.

Дженифер растерянно заморгала. А потом произнесла:

– Надо бы выпить.

– Вот тут я с вами согласен, – заметил Брэдли.

 

* * *

 

Пока шел этот спор, Эванс пытался дозвониться детективу Перри и не особенно прислушивался к их беседе. Но кое-какие полезные выводы и открытия для себя все же сделал. Прежде ему и в голову не приходило, что индейцы жили здесь еще в ледниковый период. Нет, конечно, он не сомневался, что это так и есть. Он знал, что первобытные индейские племена охотились на мамонтов и других крупных млекопитающих, что привело к почти полному их уничтожению. Но ему и в голову не приходило, что индейцы могли жечь леса и изменять, таким образом, окружающую среду в своих интересах.

Но так оно и было, он ничуть не сомневался в этом.

Заинтересовал и встревожил его и тот факт, что леса были разными, сменяли друг друга. Он никогда не задумывался над тем, что было на месте, где теперь произрастали огромные секвойи. Он тоже считал их первобытными деревьями.

Не задумывался он прежде о пейзаже, что сформировался после отступления ледников. Наверное, он походил тогда на землю Исландии, где довелось ему недавно побывать: голое каменистое и сырое пространство, и над ним царит жуткий холод. Потребовалось множество смен поколений растений, прежде чем на бесплодных почвах образовался плодородный слой земли.

В глубине души он всегда представлял эту картину несколько иначе. У него она напоминала мультфильм. Вот ледники тают, отползают, и на их месте тут же вылезают из земли секвойи. Ледники ушли и оставили после себя лес из этих могучих деревьев.

Теперь он понимал, как наивны и глупы были эти его представления.

От внимания Эванса не укрылся и тот факт, что Дженифер во время своей «лекции» часто упоминала об изменениях климата. Сначала он был холодным и сырым, затем теплым и сухим. И ледники таяли. Затем снова наступал влажный период, и вместе с ним возвращались отступившие было ледники. Все время все менялось…

Мир пребывал в постоянных переменах.

 

* * *

 

Через некоторое время Брэдли извинился и ушел в головную часть салона позвонить своему агенту.

– Откуда ты все это знаешь? – спросил Эванс Дженифер.

– Да по той самой причине, о которой упомянул Брэдли. Когда говорил о «смертоносной угрозе глобального потепления». У нас была целая команда, исследующая риски и угрозы. Нам хотелось выяснить все, что помогло бы составить исковое заявление наиболее убедительно.

– И что же?

Она покачала головой.

– Угрозы глобального потепления, – медленно произнесла она, – не существует. А если б и существовала, если б действительно началось глобальное потепление, это пошло бы только на пользу большинству стран мира.

Тут раздался голос пилота, он призывал занять свои места и пристегнуть ремни. Они подлетали к Сан-Франциско.

 

САН-ФРАНЦИСКО

 

 

Вторник, 12 октября

Вечера

 

В приемной было холодно, сыро и пахло дезинфектантом. На мужчине, сидевшем за столиком, был накинут поверх одежды белый халат. Он работал с компьютером, пальцы бегали по клавиатуре.

– Так. Мортон… Мортон… Ага, есть. Джордж Мортон. Ясненько. А вы?..

– Питер Эванс. Поверенный в делах мистера Мортона, – ответил Эванс.

– А я Тед Брэдли, – произнес актер. И уже собрался было протянуть руку для рукопожатия, но затем передумал и спрятал ее за спину.

– О, то-то я смотрю, знакомое лицо, – сказал лаборант. – Вы государственный секретарь, верно?

– Вообще-то я президент.

– Да, точно, точно. Президент. Так и знал, что где-то видел вас прежде. И жена у вас пьяница.

– Нет. Это у госсекретаря жена пьяница.

– О… Наверное, просто видел не все серии.

– Фильм идет как раз сейчас.

– Теперь понятно, почему пропустил.

– Вообще-то его закупили все крупнейшие телекомпании мира, – заметил Брэдли.

– Если можно, давайте приступим к опознанию, – сказал Эванс.

– Хорошо. Распишитесь вот здесь. И я выдам вам гостевые карточки.

 

* * *

 

Дженифер осталась ждать в приемной. Эванс с Брэдли прошли в помещение морга. Брэдли обернулся:

– А кто она вообще, эта дамочка?

– Юрист. Работает в научно-исследовательской группе по глобальному потеплению.

– А мне кажется, она работает на промышленников. Специально заслана в эту группу. Потому что взгляды у нее экстремистские.

– Она работает под началом Болдера, Тед.

– Ну, это я еще могу понять, – фыркнул Брэдли. – И не возражал бы, если б она работала подо мной. Но ты слышал, что она несла, Пит? О господи! О том, что старых лесов не существует! Типичная болтовня промышленников. – Он приблизился к Эвансу и прошептал ему на ухо:

– Думаю, вам надо от нее избавиться.

– Избавиться?

– Она вас до хорошего не доведет. И вообще, зачем это она поперлась с нами, а?

– Не знаю. Хотела поехать, вот и все. А вы почему здесь, может, скажете, Тед?

– Есть одно дельце.

 

* * *

 

Простыня, которой прикрыли тело, была в каких-то серых пятнах. Лаборант откинул ее.

– О боже!.. – Тед Брэдли поспешно отвернулся. Эванс заставил себя взглянуть на тело. В жизни Мортон был довольно крупным мужчиной, теперь же казался еще крупней. Торс сильно распух и приобрел пурпурно-серый оттенок. В воздухе витал тошнотворный запах разложения. Запястье обхватывал специальный идентификационный браслет в дюйм шириной.

– А где часы? – спросил Эванс.

– Мы их сняли, – ответил лаборант. – С трудом смогли стянуть браслет с руки. Хотите на них взглянуть?

– Да, хотелось бы, – сказал Эванс. Подошел поближе и весь напрягся, пытаясь побороть тошноту от этого ужасного запаха. Он хотел взглянуть на руки и ногти. В детстве Мортон поранил четвертый палец на правой руке, и ноготь деформировался. Но одна рука отсутствовала вовсе, а другая напоминала месиво из мышц и сухожилий. Эванс вовсе не был уверен, что перед ним тело Мортона.

– Ну, вы скоро? – раздался за спиной голос Брэдли.

– Погодите.

– О господи!..

– А повторный показ сериала будет? – спросил лаборант.

– Нет. Его отменили.

– Почему? Мне так нравился этот фильм.

– Жаль, что не посоветовались с вами, – насмешливо заметил Брэдли.

Теперь Эванс разглядывал грудь, пытаясь припомнить, как росли у Мортона там волосы. Он достаточно часто видел его в одних плавках. Но тело так чудовищно распухло и было сплошь покрыто какими-то полосами и разводами, что толком разглядеть ничего не удавалось. Эванс покачал головой. Он никак не мог быть уверен в том, что перед ним тело Мортона.

– Ну, скоро вы? – нетерпеливо повторил Брэдли.

– Да, уже закончил, – ответил Эванс.

На труп снова накинули простыню, все вышли в коридор.

– Его нашли спасатели из Писмо. Сразу же позвонили в полицию, – сказал лаборант. – Ну и полиция опознала его по одежде.

– На нем сохранилась одежда?

– Угу. Одна штанина и большая часть пиджака. Пошиты на заказ. Ну, тогда они связались с его нью-йоркским портным, и тот подтвердил, что шил этот костюм для Джорджа Мортона. Вы хотите забрать его вещи?

– Не знаю, – ответил Эванс.

– Ну, ведь вы были его адвокатом…

– Да. Тогда, наверное, придется.

– Вам надо за них расписаться.

Они вернулись в приемную, где ждала Дженифер. Сидела и говорила по сотовому телефону.

– Да, понимаю… Да. Хорошо, мы это сделаем. – Увидев их, она закрыла телефон пластиковой крышкой. – Закончили?

– Да.

– И это был…

– Да, это Джордж, – ответил Тед.

Эванс промолчал. Спустился вниз, в холл, и расписался за вещи. Лаборант принес пакет, протянул его Эвансу. Эванс порылся в нем и достал обрывки смокинга. К внутреннему карману был приколот маленький значок НФПР. Он запустил руку второй раз и достал часы. «Ролекс Субмарина». Те самые часы, что всегда носил Мортон. Эванс перевернул их, взглянул на крышку. Там было выгравировано: «ДЖ.М. 12-31-89». Эванс кивнул, положил часы обратно в пакет.

Все эти вещи действительно принадлежали Джорджу. От одного только прикосновения к ним его охватила невыразимая печаль.

– Что ж, думаю, мы закончили, – тихо произнес он. – Пора возвращаться.

Они вышли из здания и направились к ожидавшему их автомобилю. Уселись, и тут Дженифер заявила:

– Нам надо заехать еще в одно место.

– Куда это? – спросил Эванс.

– В муниципальный гараж Окленда.

– Это зачем?

– Там ждет полиция.

 

ОКЛЕНД

 

 

Вторник, 12 октября

Вечера

 

Это было огромное сооружение из бетона с просторной автостоянкой рядом. Располагалось оно на окраине Окленда. Стоянка была освещена большими галогенными лампами. Стоявшие за оградой автомобили в большинстве своем представляли сущий хлам, старые развалюхи, но было среди них и несколько «Бентли» и «Кадиллаков». Их машина подкатила к обочине.

– Зачем мы здесь? – спросил Брэдли. – Что-то не понимаю.

В окошке будки у входа возник полицейский.

– Мистер Эванс? Питер Эванс?..

– Да, это я.

– Прошу сюда, пожалуйста.

Все они начали вылезать из машины. Но тут полицейский сказал:

– Только мистер Эванс.

– Это почему? – возмутился Брэдли. – Мы все вместе…

– Извините, сэр, но они хотят видеть одного мистера Эванса. Вам придется подождать здесь.

Дженифер улыбнулась Брэдли:

– Так и быть, составлю вам компанию.

– Безмерно счастлив.

Эванс вышел из машины и последовал за полицейским. Прошел через металлические двери в здание гаража. Все внутреннее пространство было поделено на продолговатые ремонтные боксы, в них стояли машины. Большая часть боксов была занята полицейскими автомобилями. В воздухе витал резкий запах ацетилена от горелок. Эванс перешагивал через маслянистые лужицы моторного масла на полу. Помолчав немного, он спросил полицейского:

– А в чем, собственно, дело?

– Они хотят вас видеть, сэр.

В дальней части гаража находились наиболее разбитые машины. Груды искореженного металла, пятна крови на сиденьях, выбитые стекла, торчащие во все стороны провода. Вокруг одной из таких развалин стояли два техника в синих рабочих халатах и что-то измеряли. Еще одну разбитую вдрызг машину фотографировал мужчина с помощью фотоаппарата на треноге.

– Он полицейский? – спросил Эванс.

– Нет, адвокат. Приходится и их тоже пускать.

– Так вы здесь занимаетесь машинами, побывавшими в авариях?

– И ими тоже.

Они свернули за угол, и тут вдруг Эванс увидел Кеннера в компании с тремя полицейскими в штатском и двумя техническими сотрудниками в синих халатах. Все они столпились вокруг разбитого «Феррари» Мортона. Корпус машины медленно поднимали с помощью гидравлического подъемника, со всех сторон на нее были направлены яркие лучи прожекторов.

– А, Питер, – сказал Кеннер. – Ну что, вы опознали Джорджа?

– Да.

– Вот и молодец.

Эванс подошел поближе и встал под брюхом «Феррари». Секции и детали были помечены желтыми тряпичными ярлычками.

– Что здесь происходит? – спросил Эванс. Люди в штатском переглянулись. Затем один из них сказал:

– Мы обследуем этот «Феррари», мистер Эванс.

– Это я вижу.

– Скажите-ка нам, именно эту машину мистер Мортон недавно приобрел в Монтрей?

– Думаю, да.

– И когда же он сделал эту покупку?

– Ну, точно не знаю. – Эванс пытался вспомнить. – Недавно. Около месяца тому назад. Его секретарша Сара сказала мне, что Джордж купил новый «Феррари».

– А кто именно оформлял сделку?

– Она.

– А вы как-то участвовали?

– Нет. Просто Сара сказала мне, что Джордж купил машину, вот и все.

– То есть сами вы покупкой и оформлением не занимались, страховку не оформляли?

– Нет. Обычно всем этим занимаются бухгалтеры Джорджа.

– И документов на эту машину тоже не видели?

– Нет.

– Ну а саму машину когда впервые увидели?

– В тот вечер, когда Джордж отъехал на ней от отеля «Марк Хопкинс», – ответил Эванс. – В тот день, когда он погиб.

– А до того вечера вы, значит, машину не видели?

– Нет.

– Машину транспортировали из Монтерея, доставили в частный гараж в Сонома. Там она простояла две недели, и уже затем ее перегнали в Сан-Франциско. Вы сняли в аренду этот частный гараж?

– Нет.

– Но документы на аренду выписаны на ваше имя.

Эванс покачал головой:

– Я ничего об этом не знал. Но Мортон часто оформлял арендные документы на одного из своих помощников или юристов. Просто, наверное, не хотел лишний раз светиться.

– Но если б он так сделал, вас бы, наверное, уведомил?

– Необязательно.

– Стало быть, вы не знали, что он использовал ваше имя?

– Нет.

– А кто занимался этой машиной в Сан-Хосе?

– Понятия не имею.

– Дело в том, мистер Эванс, что кто-то очень обстоятельно поработал над этим «Феррари» до того, как Мортон сел в него. Рама ослаблена в тех местах, где помечено желтым, вон, видите? Была также выведена из строя система АБС. Довольно примитивная, но это объясняется возрастом машины. Ну и диски колес недожаты. Вот здесь, у переднего левого и правого заднего. Вы меня слушаете, мистер Эванс?..

Эванс нахмурился.

– Эта машина стала смертельной ловушкой, мистер Эванс. Кто-то использовал ее, чтобы убить ваше