То же самое относится и к той пользе, которую получает от перцептивного материала учащийся. Я помню, как был недавно 3 страница

Если аутистическое мышление в общем и целом должно показаться вредным заблуждением, то каким образом столь юная в филогенетическом отношении функция могла получить такое большое распространение и силу?

Мы не можем предположить, что неограниченное поле аффек­тивной деятельности будет когда-нибудь совершенно уничтожено вследствие критического отношения, тем более, что аутизм даже в том виде, в каком он существует в настоящее время, имеет положительную ценность. Раздражение, связанное с антиципацией к размышлению до того, как будет предпринято действие, оно подготовляет к действию и приводит в движение энергию. В то время как низшие животные с их незна­чительным запасом представлений и рудиментарной памятью часто обнаруживают поразительно малую настойчивость в преследова­нии цели, человек может, сидя в пещере, воодушевляться для охоты, он заранее создает себе план и приготовляет оружие, и эта деятельность переходит без резкой границы в собственное аутическое мышление. Я полагаю, что этот пример лучше всего показывает, где приблизительно проходит граница между вред­ным и полезным аутизмом и насколько она неопределенна. Ис­кусство полезно, если оно возбуждает и повышает жизненную энергию, оно вредно, если оно занимает место действия.

Дальнейшая польза, аутизма заключается в том, что он представляет благодатную почву для упражнения мыслительной спо­собности. Ребёнок умеет гораздо меньше, чем взрослый человек, рассуждать о том, что возможно и что невозможно. Однако в его фантазиях его комбинаторные способности повышаются настоль­ко же, как и его физическая ловкость в подвижных играх.

Небольшая степень аутизма должна быть также с пользой привнесена в жизнь. То, что относится к аффектам вообще, оказывается действительным также и в отношении к частному применению их механизмов. Определенная односторонность полезна для достижения некоторых целей. Нужно представить себе цель более желанной, чем она есть на самом деле, чтобы повысить свое, устремление к ней; не нужно детально представлять себе все трудности и их преодоление, в противном случае человек не смо­жет приступить к действию до ясного размышления, и энергия его ослабеет.

Таким образом, артистическое мышление и в будущем будет развиваться параллельно с реалистическим и будет в такой же мере содействовать созданию культурных ценностей, как и порож­дать суеверие, бредовые идеи и психоневротические симптомы.

 

Г. Майер ПСИХОЛОГИЯ ЭМОЦИОНАЛЬНОГО

МЫШЛЕНИЯ

 

Майер (Waier) Генрих (5 февраля 1867—28 ноября 1933) — немецкий философ и психолог. Профессор университетов в Цюрихе (1900), Тю­бингене (с 1901), Готтингене (с 1911), Гейдельберге (с 1918) и Берлине (с 1920). Член ряда евро­пейских академий.

Основные работы Г. Майера посвя­щены общим вопросам философии, логики и психологии, анализу соот­ношения и взаимосвязи наук о ду­ховной жизни человека. Широкую известность получила его книга «Psychologie des emotionalen Denkens» (Tubingen, 1908), в которой впервые была предложена подроб­ная психологическая классификация основных видов мышления, система­тизация их существенных характери­стик. Важной заслугой Майера явилось выделение, наряду с «судя­щим» (рассуждающим, собственно логическим) мышлением, таких ви­дов интеллектуальной деятельности человека, которые тесно связаны с его эмоциональной и мотивационной сферой («эмоциональное», «аффек­тивное» мышление и др.). Данная работа представлена в хрестоматии по ее подробному реферату, выпол­ненному И. И. Лапшиным («Пси­хология эмоционального мышления Генриха Майера». — В кн.: «Новые идеи в философии». Спб., 1914, вып. 16, с. 1—42).

Сочинения: Psychologie und Phylosophie.— «Kong. f. exper. Psy-chol.», 1914, vol. 1; Logic und Psy­chologie.— «Festsch. f. t. Riehl.», 1914.

 

 

Книга Генриха Майера «Psychologie des emotionalen Denkens» представляет детально разработанное исследование на тему, на­меченную еще Огюстом Контом под именем «логики чувств». Собственно психологии «эмоционального мышления» автор предпо­сылает очерк психологии мышления вообще. Прежде всего он обращает внимание на то, что до сих пор еще в логике господствует слишком узкое понимание природы суждения. Под суждением принято разуметь только такой акт мысли, который обязательно находит себе выражение в полном грамматическом выс­казывании.

Между тем существуют элементарные акты суждения, привходящие в восприятия, воспоминания и представления познавательной фантазии. С другой стороны, ошибочно думать, будто всякое представление есть логическое суждение: мы можем представлять что-нибудь не с познавательной целью, а руководимые побуждениями чувства. Отсюда можно установить два типа мышления: 1) судящее мышление, в котором на первом плане, так сказать, в фокусе нашего внимания познавательный интерес как таковой, и 2) эмоциональное мышление, где на первом плане сто­ят потребности практические — потребности чувства и воли.

Прежде всего Майер рассматривает логическую сторону мыслительного процесса — вопрос о природе суждения. В суждение входят три момента (последний не всегда): истолкование, объек­тивация и присоединение представления объекта мысли к словес­ному выражению. Под истолкованием надо разуметь процесс ап­перцепции, ассимиляции нового представления прежним запасом., в связи с истолкованием совершается объективирование пред­ставления. Под объективированием Майер разумеет не проекцию представления во вне, не отнесение его к внешнему объекту (та­кое объективирование имеет место лишь в процессе восприятия), но придание логическим элементам представления общезначимо­сти. «Всякий акт объективирования включает в себя имманентное отношение субъекта к объекту. Судящий ставит объект в определенное отношение к себе, и только таким путем нам доступны объекты действительности». Мы познаем мир и внешний, и внут­ренний при помощи известных логических функций, которые и со­общают мысли транссубъективное значение: «в структуру мира явления привходят не только формы созерцания и реальная категория, но также и субъективно-логические категории, вот почему мы считаем отношения субъективно-логических категорий, когда они являются предметами суждений отношения, за нечто «действительное, за реальный объект». Элементарные формы суждения — это суждения восприятия и воспоминания. Суждение вос­приятия есть тот акт, которым ощущение превращается в восприя­тие. Истолкование восприятия сводится к образованию примитив­ного понятия, которое предшествует и возникновению слова.

Истолкование может быть интуитивным и концептуальным. Пример первого: Отец!, пример второго: дерево. Объективирование в суждениях восприятия заключает в себе применение трех моментов. Локализация — пространственное приурочение объекта восприятия, темпорализация — временное приурочение объекта восприятия и применение к объекту реальных категорий: процесс, состояние и вещь. Короче г6воря, мы так психически организованы, что необходимо опознаем комплекс ощущений в суждении восприятия как некоторую вещь, наделенную качествами и под­верженную изменяемости, причем приурочиваем процесс восприя­тия к известному месту и времени. Свое завершение элементар­ный акт восприятия находит иногда в словесном выражении. Суждение воспоминания есть тот акт мысли, которым мы опознаем в воспроизведении раньше бывшее, превращаем его в воспоминание.

Далее следует отметить наши суждения о собственной душевной жизни, которые Майер называет психологическими. В психи­ческой области нет просто состояний и процессов, не приурочен­ных к «Я», хотя бы это приурочение, т. е. иначе говоря, самосоз­нание, и было смутно, как у животных. Это заметно на структуре даже безличных психологических суждений: мне грустно, весело, страшно.

За психологическими суждениями следуют суждения отношения, т.е. те, в в которых мыслятся представления отношений. Не все представления отношений суть познавательные акты,.могут быть и эмоциональные представления отношений. Что же касается познаватешльных суждений отношения отношения, то они могут быть следующие:

1) субъективно-логические отношения (установка равенства, тож­дества, сходства, единства, множества);

2) пространственные и временные отношения, куда входят, например, суждение о форме, сравнение отдельных временных частей события в отношении их различной скорости)

3) Отнoшения реальной зависимости, куда входят отношения причины и действия, средства и цели;

4) Отношения экзистенциальные, в экзистенциальных суждениях, где имеется в виду установка объективной реальности известного яв­ления (например, Вильгельм Телль существовал);

5) Семантические отношения, отношения слова к обозначаемому объекту;

6) Суждения функциональные. Признание данного представления или суждения «знакомым», «виденным», «фантастическим», «вероят­ным», «сомнительным», «очевидным» и т. п. есть установка из­вестного функционального отношения между познавательным про­цессом и его объектом. От таких познавательных функциональных отношений следует отличать:

7) Чисто презентативные отношения, когда я просто созерцаю известное представление;

8) Аффективно-функциональные отношения, когда я радуюсь чему-нибудь, нена­вижу что-нибудь, сострадаю чему-нибудь и т. д.; 3) волевые функ­циональные отношения: в актах хотения и желания, приказания. Последний вид суждений, рассматриваемых Майером - это суждения фантазии. Речь идет сейчас о познавательной фанта­зии – об эмоциональной речь будет впереди. Фантазия привхо­дит в акты объективного познания и играет в них существенную роль. Во-первых, ее деятельность наблюдается в наших представ­лениях и сужденияхо будущем, затем в математическом мышле­нии, где мы конструируем понятия при помощи познавательной фантазии. Сюда же Майер мог бы отнести представления человека о окружающей его действительности вне кругозора непосред­ственного поля зрения (например, мое представление о располо­жении предметов в соседней комнате, о соседних улицах и т, д.). Далее следуют представлений о чужой душевной жизни. Познание чужой душевной жизни получается не чисто ассоциативным путем и не путем традиционного, отлитого в сложные формы заключения по аналогии, но путем непроизвольно совершаемого примитивно­го заключения по аналогии, опирающегося на инстинктивно осу­ществляемые индукции. Дифференциация живых существ от ос­тальных идет у ребенка путем различения (вызываемого практи­ческими, а не теоретическими побуждениями) объектов, произ­вольно действующих в окружающей среде, от остальных. К суж­дениям фантазии нужно отнести и сообщенные суждения, т. е. те акты мысли, которые возбуждаются во мне извне путем речи или письма. Наконец, к области суждений фантазии следует отнести наши метафизические построения, наши концепции сущности вещей.

Набросав очерк психологии судящего мышления, Майер пере­ходит к характеристике эмоционального мышления. И там, и здесь наблюдаются аналогичные логические процессы (и истолко­вание, и объективирование, и деятельность категориального аппа­рата), но общая тенденция в актах эмоционального мышления иная: познавательный процесс здесь затенен, отодвинут на задний план, не опознан как таковой фокус внимания сосредоточен на практической цели, для которой познание является лишь побочным средством. Чтобы уяснить себе природу логических актов в эмоциональных представлениях, прежде всего нужно разобрать­ся в природе чувствований.

Майер указывает на тот факт, что вся жизнь чувствований стоит непременно в определенном соответствии потребностям и стремлениям «Я», дифференцировавшимся из животного инстинкта самосохранения так же, как из этого инстинкта вырос и познавательный интерес. Возможны ли представления без чувственного тона или чувствования без познавательного коррелята? На оба эти вопроса Майер отвечает отрицательно. Так называемые ин­дифферентные психические состояния надо понимать в относи­тельном, а не абсолютном смысле — это психические состояния с неопознанным, лежащим ниже порога внимания чувственным тоном. В чувствованиях, с другой стороны, может отсутствовать представление объекта чувствования, но какие-нибудь элементы представления все же имеются в наличности.

Акты аффективного мышления представляют аналогию с акта­ми судящего мышления. Здесь есть и. истолкование, и категори­альный аппарат. Вместо же объективирования здесь есть иллюзорное объективирование: мы относим образы фантазии к вымышленной действительности путем аффективного самовнушения — таково аффективное суждение самовнушения, к нему сводятся акты веры. «Вера есть сознание значимости, но такое, которое основывается не на познавательных данных, но на самовнушении». Что касается момента внешнего выражения, то он здесь большей частью отсутствует, ибо аффективные представления фантазии и звуковые выразительные движения — трудно совместимые формы разряда чувствований. Было бы ошибкой считать междометия словесным выражением для аффективных представлений — это не предложения и даже не зачатки их, а просто разряды чувств; окрик «Карл!» мог бы быть заменен, например, свистом. Аффек­тивные представления могут привходить в качестве промежуточных звеньев и в сложные акты познавательной фантазии, напри­мер в умозаключения, но убеждение достигается не логической принудительностью аргументации, а подспудным влиянием на внушаемость собеседника.

Эмоциональное мышление можно подразделить на аффектив­ное и волевое. Аффективное мышление находит себе своеобразное применение в эстетическом и религиозном мышлении.

Под эстетическим мышлением Майер отнюдь не разумеет эстетическое суждение оценки, таковое есть просто вид нормального познавательного суждения, но самое эстетическое переживание, в котором что-нибудь нравится или не нравится нам. Прежде всего возникает вопрос, при каких условиях какой-нибудь объект при­роды или искусства может возбуждать в нас эстетические пред­ставления фантазии. Уже Фехнер справедливо указывал, что в эстетическом переживании следует отмечать два фактора: прямой и косвенный. Прямым является самый объект природы или искусства, стимулирующий нашу фантазию, как таковой. Из него развивается косвенный, ассоциативный. Этот последний можно рассматривать с двух сторон: с формальной и материальной. С формальной стороны чувственное впечатление порождает эсте­тическую игру представлений в том случае, если оно „вызывает в нас беспрепятственно развивающийся, внутренне свободный процесс смены представлений

Материальная сторона ассоциативного фактора заключается в значительности изображаемого, в изображении ценных, интерес­ных сторон человеческой личности и того, что имеет к ней отно­шение.

Объект вызывает аффективную фантазию постольку, поскольку он является одушевленным; проекция же психики совершается с тем большей легкостью, чем более технически совершенна форма изображаемого.

Представление чужой психики, построенное из материалов собственных переживаний, здесь не «взаправдашнее», оно отвеча­ет потребности аффективной фантазии — и только. Примером может служить такое суждение при взгляде на картину «Тайная вечеря»: «Вон этот там — это Иуда; он, очевидно, в испуге опрокинул солонку». Майер полагает, что это вовсе не познавательное суждение, но эмоционально-аффективный акт мысли: «То, что я, вижу, есть для меня Иуда только в силу аффективно-эстетическо­го способа представления». Конечно, такая фраза может соответ­ствовать и чисто познавательному суждению, и тут невозможно провести строгой границы во внешнем способе выражения. В эсте­тический акт мысли входит наряду с «истолкованием» и объективирование: псевдообъективирование, т.е. приписывание объекту «невзаправдашней» нереальности, реальности в качестве объекта созерцания. При этом, безусловно, нельзя сказать, будто созна­тельное посменное сопоставление «видимости» и «реальности» имеет место в эстетическом созерцании, наоборот, такой, процесс привел бы к уничтожению эстетического наслаждения: сознатель­ным самообманом эстетическую иллюзию никак нельзя назвать. При анализе религиозного мышления часто делают ошибку, приписывая актам религиозной мысли чисто познавательное значение. Этим, например, грешит интеллектуалистическая теория происхождения религии, выдвигающая на первый план познава­тельный мотив: религиозные представления возникли в силу стремления объяснить окружающую действительность. На самом деле религиозное мышление сводится к эмоциональным представлениям фантазии, к суждениям веры, а не к суждениям теоретическим. Суждение «я верю в то-то и то-то» есть просто психоло­гическое познавательное суждение, но суждение «бог существует» есть суждение веры. Такие верования вызываются прежде всего отнюдь не познавательными, а аффективными и волевыми побуж­дениями.

Религиозные акты мысли, по Майеру, суть аффективные умо­заключения — не познавательные процессы. В них входит: 1) непосредственное оценивание известных фактов, вызванное жела­нием достигать известных благ и избегать известных зол. С этим оцениванием связаны: 2) чувство зависимости по отношению к божественному началу и 3) импульс к осуществлению акта веры. Теперь обратимся к другой разновидности эмоционального мышления — к мышлению волевому. Можно установить три класса волевого мышления: акты волевого мышления в собственном смысле слова, акты нежелательного мышления и акты императивного мышления. I. Акты волевого мышления в собственном смысле слова. Майер осуждает и интеллектуалистическую теорию, по которой господствующая роль в волевом процессе отводится представлениям, и сенсуалистическую, которая сближает воление с мышечным напряжением. Схема волевого акта представляется Майеру такой. Известный стимул вызывает хотение, оно, в свою очередь, связано с представлением цели, оцениваемым чувством, в это хотение привходит чувство напряжения. Далее следует решимость, импульс к действию и поступок, с этими заключительными стадиями связано чувство раздражения. Стимул не есть мотив по­ступка; но его повод, с которым связано неприятное чувство, обя­зательно привходящее в него, являющееся условием для актуали­зации волевого предрасположения. Иногда расчленяют понятия мотива и полагания цели. На самом деле мотив и полагание цели не отделимы. Можно было бы указать на волевые акты без пред­ставления цели, где есть мотив, но нет представления цели («сле­пая воля»). Однако таких волевых актов вовсе нет. Мотив есть причина поступка, в то время как стимул — повод.

В волевое мышление входят обычные акты, и истолкование, и объективирование, изредка речь. Необходимость вывода имеет здесь гипотетический характер: «если хочешь того-то, то должен думать так-то». Процесс обдумывания в волевом акте заключает в себе две стороны: А) Обдумывание цели (должен ли я?). Тут может иметь место простая альтернатива: или «да», или «нет»; иногда же первоначальная дилемма осложняется привхождением новых мотивов. Б) Обдумывание средств (могу ли я?) — оно включает в себя чисто познавательные процессы. За обдумыванием наступает решимость, она зависит не только от игры пред­ставлений, но и от волевых предрасположений.

К решимости примыкает волевой импульс и затем волевой по­ступок. Их отношение может быть двояким: 1) импульс совпада­ет по времени с поступком, или 2) импульс отделен временным промежутком от поступка. В первом случае нужно иметь в виду, что импульс не есть моментальный акт, но скорее распространя­ется на весь поступок.

Во втором случае временная обособленность импульса от по­ступка кажущаяся: de facto волевой импульс, в форме волевых предрасположений, распространяется и на отдаленнейшие цели.

II. Акты пожелательного мышления. Желание есть внутреннее стремление, не сопровождающееся тенденцией к поступку. Зигварт высказывает странную мысль, будто у животных нет желаний, но лишь хотения. Майер не соглашается с ним и находит, что исто­рия лисицы и винограда служит достаточно веским опровержени­ем подобной мысли.

III. Третий вид волевого мышления — это императивные акты (запрещение, приказание, просьба, совет, предостережение). Иногда императивный характер мысли не вы­ражен во внешней словесной форме, но сути дела это не меняет.

Подводя итоги, следует сказать, что книга Майера содержит ряд интересных психологических идей, прежде всего — расшире­ние понятия «суждение». Суждение в собственном смысле слова, конечно, связано со словесным высказыванием, но судящая деятельность, рассудка привходит во все познавательные процессы: различение и отождествление ощущений, продуктов памяти и во­ображения, восприятие — все эти процессы заключают в себе множество актов суждения, хотя большинству их не соответству­ют никакие словесные формы. Затем самые процессы мышления (как связанные со словесными высказываниями, так и не связан­ные с ними) Майер делит на судящее и эмоциональное мышления. Это разграничение ценно в том отношении, что оно рассеивает интеллектуалистический предрассудок, будто в мышлении позна­вательный интерес играет первостепенную роль. Исследование Майера убедительно показывает, что «эмоциональное мышление» занимает значительное место в умственной деятельности человека. В различных областях человеческой деятельности своеобраз­ная природа эмоционального мышления в общем тонко обрисо­вана Майером, жаль только, что он не касается патологических форм эмоционального мышления, на изучении которых предрас­судки интеллектуалистического толкования выступили бы с осо­бенной яркостью.

Леви-Брюль Л. ПЕРВОБЫТНОЕ МЫШЛЕНИЕ

 

 

Леви-Брюль (Levy-Bruhl) Люсьен (10 апреля 1857—13 марта 1939) — французский философ, со­циолог и психолог. Окончил Эколь Нормаль (1879). Преподавал в Ли­цее Людовика Великого (с 1885) и в Парижском университете (с 1889). Профессор и директор инсти­тута этнологии в Сорбонне (с 1905). Научная деятельность Л. Леви-Брюля тесно связана с развитием французской социологической шко­лы (Э. Дюркгейм). Широкую известность получила созданная им концепция первобытного («мистического и спралогического») мышле­ния. В своей основной работе «Les fonctions mentales dans tes societes inferieures» («Умственные функции в низших обществах». Paris, 1910) Леви-Брюль подверг критике тео­рию анимизма, разработанную в английской антропологической шко­ле (Э. Тейлор, Д. Фрезер и др.), в которой мышление представителей «низших обществ» анализировалось с точки зрения их индивидуального сознания, показал необходимость исследования «коллективных пред­ставлений» (понятие Э. Дюркгейма), рассматривая последние в един­стве их интеллектуальных, аффек­тивных и моторных компонентов.

Он впервые выделил основные ме­ханизмы пралогического мышления, которые подчиняются «закону партиципации (сопричастия)» и пред­ставляют собой (по сравнению с мышлением современных европей­цев) не искаженное (наивное) при­менение логических операций, но качественно особую «мыслительную структуру». В последующих рабо­тах — «La mentalite primitive» («Первобытное мышление». Paris, 1922) и «L'ame primitive» («Перво­бытная душа». Paris, 1927)—он освоил в свете своей концепции обширный этнографический матери­ал. Работы Леви-Брюля сыграли существенную роль в преодолении грубо-эволюционистских и логистических представлений о тождествен­ности законов умственной деятель­ности людей в различных культу­рах, в становлении исторического подхода к анализу ее развития, они оказали влияние на ряд направле­ний генетической психологии (в том числе на Ж. Пиаже). В хрестоматии приводятся выдерж­ки из книги «Первобытное мышле­ние» (М., 1930), посвященные опи­санию его основных свойств. Сочинения: Сверхъестественное в первобытном мышлении. М., 1937.

«Первобытное мышление» является выражением, которым очень часто пользуются с некоторого времени. Быть может, небесполез­но будет напомнить здесь в нескольких словах, что я разумею под «первобытным мышлением».

Выражение «первобытное» является чисто условным термином, который не должен быть понимаем в буквальном смысле. Первобытными мы называем такие народности, как австралийцы, фид­жийцы, туземцы Андаманских островов и т. д. Когда белые вошли в соприкосновение с этими народностями, те не знали еще металлов, и их цивилизация напоминала общественный строй каменного века. Отсюда и взялось название первобытных народов, которое им было дано. Эта первобытность, однако, весьма относительна. О первобытном человеке в строгом смысле слова мы ровно ничего не знаем. Поэтому следует иметь в виду, что мы про­должаем пользоваться словом «первобытный» потому, что оно уже вошло в употребление, что оно удобно и что его трудно заменить. Как бы там ни было, уместно будет предостеречь читателей против недоразумений, которые часто возникают несмотря на мои разъяснения. Выражение «пралогическое» переводят термином «алогическое» как бы для того, чтобы показать, что первобытное мышление является нелогическим, т.е. неспособным осознавать, судить и рассуждать подсобно тому, как это делаем мы. Очень легко доказать обратное. Первобытные люди весьма часто дают доказательства своей поразительной ловкости и искусности в организации своих охотничьих и рыболовных предприятий, они очень часто обнаруживают дар изобретательности и поразительного мастерства в своих произведениях искусства, они говорят на языках, подчас очень сложных, имеющих порой столь же тонкий синтак­сис, как и наши собственные языки, а в миссионерских школах индейские дети учатся так же хорошо и так же быстро, как и дети белых. Кто может закрывать глаза на столь очевидные факты?

Однако другие факты, не менее поразительные, показывают, что в огромном количестве случаев первобытное мышление отли­чается от нашего. Оно совершенно иначе ориентировано там, где мы ищем вторичные причины, устойчивые предшествующие мо­менты (антецеденты), первобытное мышление обращает внимание исключительно на мистические причины, действие которых оно чувствует повсюду. Оно без всяких затруднений допускает, что одно и то же существо может в одно и то же время пребывать в двух или нескольких местах. Оно обнаруживает полное безразли­чие к противоречиям, которых не терпит наш разум. Вот почему позволительно, называть это мышление, при сравнении с нашим, пралогическим.

Отсюда вовсе не следует, однако, что подобная мыслительная структура встречается только у первобытных людей. Можно, с пол­ным правом утверждать обратное, и что касается меня, то я всег­да имел это в виду. Не существует двух форм мышления у человечества, одной пралогической, другой - логической, отделенных друг от друга глухой стеной, а есть различные мыслительные структуры, которые существуют в одном, и том же обществе часто, — быть может, всегда — в одном и том же сознании.

Представления, называемые коллективными, если их опреде­лять только в общих чертах, не углубляя вопроса об их сущности, могут распознаваться по следующим признакам, присущим всем членам данной социальной группы: они передаются в ней из поко­ления в поколение; они навязываются в ней отдельным личностям, пробуждая в них сообразно обстоятельствам, чувства уважения, страха, поклонения и т. д. в отношениях своих объектов. Они не зависят в своем бытии от отдельной личности, их невозможно осмыслить и понять путем рассмотрения индивида как такового.

Изучение коллективных представлений и их связей и сочета­ний в низших обществах сможет, несомненно, пролить некоторый свет на генезис наших категорий и наших логических принципов. Точно исследовать, каковы руководящие принципы первобытного мышления — вот та проблема, которая служит объектом настоящего труда. Без работ моих предшественников — антропологов и этнографов разных стран, в особенности без указаний, полученных мной из работ французской социологической школы, я бы никак не мог надеяться на разрешение этого вопроса или хотя бы даже на правильную его постановку.

Очень много помогли мне те, достаточно многочисленные в на­ши дни, психологи, которые вслед за Рибо стараются показать и выявить значение эмоциональных и моторных элементов в пси­хической жизни вообще, вплоть до интеллектуальной деятельности в точном смысле слова. «Логика чувствований» Рибо (1905), «Психология эмоционального мышления» проф. Генриха Майера (1908) (ограничимся указанием этих двух трудов) разрушили те слишком узкие рамки, в которые под влиянием формальной логи­ки традиционная психология пыталась заключить жизнь мысли. Безусловно, существуют черты, общие всем человеческим обществам: в этих обществах "существует язык, в них передаются от поколения к поколению традиции, в них существуют учреждения более или менее устойчивого характера; следовательно, высшие умственные функции в этих обществах не могут не иметь повсюду некоторую общую основу. Но, допустив это, все же приходится признать, что человеческие общества могут иметь структуры, глубоко различные между собой, а, следовательно, и соответствующие различия в высших умственных функциях. Следует, значит, наперед отказаться от сведения умственных операций к единому типу от объяснения всех коллективных представлений одним и тем же логическим и психологическим механизмом.

То, что я пытаюсь сделать, это предварительное исследование самых общих законов, которым подчинены коллективные пред­ставления в малокультурных обществах, особенно в самых низ­ших из тех, которые нам известны. Я попытаюсь построить если не тип, то, по крайней мере, сводку свойств, общих группе близких между собой типов, и определить таким образом, существенные черты мышления, свойственного низшим обществам.

Для того чтобы лучше выявить эти черты, я буду сравнивать это мышление с нашим, т.е. с мышлением обществ, вышедших из средиземноморской цивилизации, в которой развивались рациона­листическая философия и положительная наука. Существенные различия между этими двумя типами резче всего бросаются в глаза, поэтому мы меньше рискуем упустить их.

Для исследования мышления первобытных людей, которое является новым делом, нужна была бы, может быть, и новая тер­минология. Во всяком случае, необходимо будет, по крайней ме­ре, специфицировать тот новый смысл, который должно приобре­сти известное количество общепринятых выражений в применении их к объекту, отличному от того объекта, который они обозначали раньше. Так, например, обстоит дело с термином «коллективные представления».