Перспективные проблемы и общая характеристика мотивации человека 12 страница

в случае сильной, подавляющей разум страсти. К. Левин недооценивал значения активности субъек­та, процессов, названных Ж. Р. Нюттеном когнитив­ной разработкой потребностей (Nuttin, 1964) ²⁴. Меж­ду тем эта активность порой, особенно' перед важ­ными жизненными выборами, бывает весьма интен­сивной и сложной. Принимая решение в отношении некоторой отдаленной цели, человек должен выяс­нить и оценить как объективные возможности и условия ее достижения, так и собственные возмож­ности—способности, умения, трудолюбие и т. п.²⁵ Готовность других людей помочь ил.и возможные препятствия с их стороны, энергетические, времен­ные, финансовые потери, которые повлечет достиже­ние цели, и много других обстоятельств должны быть по мере возможности безошибочно учтены пе­ред принятием решения. Намерение достигать опре­деленную цель, возникающее в результате принятого решения, является, таким образом, следствием не только расклада и соотношения мотивационных сил во временной перспективе «образа мира», но и по­знавательного уточнения и осмысления целостной жизненной ситуации, охватывающей то, что есть, и то, во что оно должно превратиться, наличное и воз­можное. В обобщенном виде деятельность человека по пла­нированию своей жизни можно изобразить как про-сматривание время от времени различных как более, так и менее отдаленных зон жизненной перспективы и многократное решение в разных масштабах, одна­ко одной и той же задачи—каким образом при ми­нимальных усилиях максимально продвинуться в Удовлетворении своих потребностей. Мотивация от­крывает в «образе мира» желательное, интеллект, знания, опыт — возможное. Согласовывая одно с дру-

²⁴ «Интеграция потребностей в целостном проявлении лич­ности означает, что они существуют у человека и влияют на его поведение не в форме обезличенных энергетических качеств, а в виде «персонализированных» планов и задач» (Nuttin, 1957. Р. 195). ²⁵ «...Одно из условий нормального функционирования чело­века — это правильное распознание своих объективных потреб­ностей и формулировка соответствующих задач на основе знания ситуации и собственных возможностей» (Obuchowski, 1985. S. 109).

гим, человек может принимать и перепринимать ре­ шения расчетливо или интуитивно, с большим или меньшим риском, самостоятельно или обращаясь за советами, жестко или альтернативно, однако в лю­ бом случае принятие решения означает формирова­ ние намерения, т. е. направленного на будущее побуждения, имеющего производное от целостной жизненной ситуации мотивационпое значение. Как следствие целостной ситуации возникают не только частные намерения — прочитать книгу, нанести кому- то визит, но и фундаментальные—написать книгу, объехать мир, приобрести определенную профессию, иметь много детей. Важно подчеркнуть, что по условиям, движущим силам и механизмам формирования намерения раз­ ной фундаментальности и временной отнесенности возникают сходным образом. Действительно, где в цепочке или иерархии принятых намерений, состав­ ляющих, по сути, план жизни, может быть простав­ лена черта, разделяющая их на разные классы? На какое количество суток вперед от настоящего момен­ та должно быть направлено намерение для того. что­ бы относить его к ближним или дальним? Ни фор­ мальных, ни принципиальных оснований для такого критерия нет, и фактически намерения разной уда­ ленности составляют однородный континуум. Но это значит, что намерение посвятить ребенку, живописи или продвижению некоторой идеи ближайшее вос­ кресенье, летний отпуск или всю оставшуюся жизнь—явления при всей разномасштабности психо­ логически эквивалентные. Исключительную роль сознательно принимаемых намерений в жизни человека подчеркивает К. Обу- ховский, в концепции которого эти психологические образования называются задачами и характеризуют­ ся как «основа теории дальней мотивации»; по сло­ вам этого автора, «одна из важнейших, если только не самая важная детерминанта функционирования человека — это его задачи, то положение вещей, до­стижение которого он принимает как свое, вытекаю­щее из собственных намерений» (Obuchowski, 198o. S. 109). В работах польского психолога разрабаты­ваются вопросы об организации системы задач-наме­рений (в исследованиях взрослый человек обычно

указывает от 8 до 30 таких задач; там же. С. 259), типах связи между ними, роли системы задач в раз­витии личности и др. Отметим, что К. Обуховский резко противопостав­ляет дальние и ближние задачи как «основанные на совершенно различных механизмах» (С. 251). Одна­ко данная точка зрения не противоречит тому, что угверждалось о сходстве дальних и ближних намере­ний выше, поскольку исходит из представления «...о существовании по крайней мере двух отдельных моти-вационных систем: ближней и дальней мотивации; ближней мотивации, основанной на принципе редук­ции физиологических напряжений, которые вызыва­ются определенными состояниями, навязываемыми индивиду ситуациями, состоянием организма или со­держанием внутреннего опыта, и дальней мотивации, основанной на принципе регуляции активности зада­чами» (С. 257—258). Не может быть сомнений в том, что намерения, возникающие на основе голода, боли, усталости, страха, т. е. относящиеся к органической мотивации, принципиально отличаются от намерений, связанных с дальними жизненными планами. Одна­ко, говоря о сходстве дальних и ближних намерений, под последними мы имели в виду не «задачи», со­здаваемые непосредственным проявлением биологи­ческих потребностей («физиологические напряже­ния»), а намерения, более опосредствованные и явно не физиологического происхождения, такие как на­мерение помочь человеку, навести порядок в кварти­ре, дочитать учебник, несмотря на то что хочется спать и болит голова. Какой бы дальней ни была бы мотивация, в конкретных ситуациях и в реальной деятельности она реализуется через такого рода ближние намерения, производные от нее, но ей прин­ципиально не противопоставимые. Намерения в общей картине мотивации человека. Чем вооружает предположение о родственности даль­них и ближних намерений, что оно добавляет в по­нимание собственно человеческой мотивации? Преж­де всего оно означает, что представления К. Левина о квазипотребностях и намерениях имеют более ши­рокое значение и применение, чем то, которое им традиционно отводится в литературе. Квазипотреб­ность в качестве целенаправленно стремящегося к

разрядке и коммуницирующего напряжения является феноменом не только собственно ситуативного раз­ вития мотивации, сохраняющимся как бы по инерции и влияющим на поведение в пределах ближайших дней. Проявляясь в образе будущего, такие напря­ жения, возникающие в результате принятых намере­ ний, способны сохраняться любое намеченное время, побуждая человека к достижению крупномасштаб­ ных целей и, по всей видимости, тоже ком,муницируя сложным образом. По утверждению Б. В. Зейгарник, «если «перевести» терминологию Левина на совре­ менный язык, то с некоторой натяжкой можно ска­ зать, что Левин предвосхитил идею об иерархиче­ ском построении квазипотребностей» (1981. С. 34). Можно 'добавить, что эта иерархия не исчерпывается намерениями на ближайшее время, а охватывает всю жизненную ^ перспективу «образа мира». Согласно К. Обуховскому, индивидуальная система задач-на­ мерений кроме собственно иерархической может иметь еще разрозненную, линейную, неполную и псевдоиерархическую организацию (Obuchowski, 1985. S. 264). Рассматриваемая со стороны механизма фикса­ ции квазипотребность отличается особым, динамич­ ным и преходящим, характером закрепляющегося мотивационного значения. Уловить и описать все тонкости этой специфики трудно, 'поскольку психо­ логическую природу намерения нельзя считать яс­ ной²⁶. Однако различия между устойчиво фиксиро­ ванным мотивационным значением, которое для че­ловека имеют, например, природа, болезнь, любимый человек или даже его фотография, и квазилотреб-ностной фиксацией буквально целевого назначения, часто привязанной не только к 'самой цели, но и к определенному сроку или ситуации, представляются достаточно заметными. Мотивационное значение уче-

²⁶ Левиновское напряжение областей в системе личности представляет собой, по существу, схематизирующую аллегорию: сам К. Левин дал следующую характеристику своему подходу: «Теорию поля, следовательно, нельзя назвать правильной или неправильной как теорию в обычном смысле слова. Возможно, лучше всего теорию поля можно характеризовать как метод, а именно метод анализа причинных, соотношений и построения научных конструкций» (1980. С. 133).

бы, заманчивой поездки или ремонта квартиры мо­жет сохраняться очень долго и резко измениться после достижения этих целей. Своеобразие мотива-ционной фиксации в случае квазипотребности состо­ит в том, что она придает предметам мотивационное значение, промежуточное между собственно устой­чивым и ситуативным: о,но устойчиво, но в течение некоторого времени, готово как разрядиться, исчез­нуть, так и неограниченно сохраняться. Представление о существовании квазипотребностей и намерений любой продолжительности позволяет сделать несколько выводов, уточняющих особенности человеческой мотивации. Во-первых, из него следует, что наряду с обсуж­давшимся выше «сдвигом мотива на цель» для чело­века весьма характерны процессы, которые могут быть по аналогии обозначены как «сдвиг мотивации на щель», что означает переключение на цель значе­ния целой системы мотивирующих факторов. Речь идет о случаях, 'когда намерение принимается на ос­нове осмысления целостной жизненной ситуации, на­пример при выборе профессии. Очевидно, что за ре­шением человека в такого рода выборах стоит не «сдвиг» некоторого единичного мотива, а сопостав­ление и взвешивание множества положительных и от­рицательных мотивационных последствий решения, совокупное значение которых и фиксируется на ква зипотребностной цели. Случаю собственно «сдвига мотива на цель» бо­лее соответствует дальнейшее развитие 'квазапо-требности, возникновение в ее пределах иерархически подчиненных намерений, например, выучить ино­странный язык, необходимый для выбранной про­фессии. Однако нужно отметить, что и в таких слу­чаях «сдвигающийся» мотив является главным, в терминологии А. Н. Леонтьева—смыслообразую-Щвм, ио 'не единственным, поскольку 'принятие наме­рения происходит в конкретных жизненных ситуаци­ях и испытывает уточняющее влияние со стороны внешних для квазипотребности мотивирующих фак­торов; от таких факторов может зависеть, будет ли человек изучать язык самостоятельно или же при­мет намерение воспользоваться специальными кур­сами.

Во-вторых, представление о квазипотребностях и намерениях в отношении дальней жизненной перспек­ тивы создает возможность обозначить в системе раз­ виваемых взглядов на мотивацию понятия потребно­ сти и мотива. Формирование квазипотребности, обеспечивающей сохраняющееся стремление к дости­ жению жизненной цели, собственно и представляет собой случай возникновения «высшей», или социоген- ной потребности. Действительно, в отличие от базо-,вых, природно присущих человеку потребностей, он­ тогенетическое развитие которых состоит в своего рода экспансии в «образе мира» и охвате все более опосредствованного предметного содержания, квази- потребности как итог сопоставления и взвешивания множества идущих от базовых потребностей побуж­ дений и когнитивной оценки возможности их реализа­ ции являются следствием 'концентрации мотивация на реально достижимые цели и имеют исключительно онтогенетическое происхождение. В отношении к базо­ вым потребностям они имеют.производный, субъектно- санкционированный, поливалентный характер. Клю­ чевую роль |в возникновении «высших» 'потребностей играют процессы мотивационной фиксации; можно думать, что фиксация и сохранение активного моти- вационного отношения к некоторой жизненной цели составляет их главную конституирующую особенность. Намерения, принимаемые в результате поиска способов оптимального удовлетворения базовых по­ требностей, спроецированных на образ жизненной си­ туации в виде 'многочисленных мотивационных отно­ шений к явлениям действительности, наиболее соот­ ветствуют традиционному значению понятия мотива. Поведение человека определяется не только такими мотивами, но и побуждениями, вызываемыми внеш­ ними факторами. Однако на фоне более или менее развернутых и важных жестов, действий, разговоров и поступков, которые постоянно совершаются челове­ ком в складывающихся ситуациях под влиянием экзогенно актуализируемой мотивации, явно выде­ляется генеральная линия его деятельности, направ­ленная на последовательность заблаговременно на­меченных и активно преследуемых целей. Поэтому конечные цели этой последовательности, а также при­обретающие автономность промежуточные цели я⁸'

ляются мотивационными образованиями, заслужи­вающими особого выделения под названием мотивов. В-третьих, специфика квазипотребностной фикса­ции состоит в том, что «сдвиг», или, вернее, концен­трация, фокусировка мотивации на некотором моти­ве, даже очень важном, может иметь временный ха­рактер. Это значит, что сильнейшая поглощенность человека некоторым делом ничего не говорит о том, как долго и в каком виде она сохранится в будущем, поскольку это сохранение определяется не закономер­ностями аффективной памяти, закреплением и уга-шением в ней следов, а особенностями принятого на­мерения. В типичном случае резкое изменение побуж­дающего значения мотива наступает после его достижения 'или вследствие убеждения в его недости­жимости, однако это не единственные детерминанты. Человек, твердо решивший ждать ответа от колеб­лющейся невесты не больше года или, например, вы­ходить, дождавшись определенного возраста, на пен­сию, тем заранее и произвольно намечает срок изме­нения своих мотивационных отношений. Настоящий переворот в этих отношениях может произвести бо­лезнь или другие события, существенно изменяющие жизненную перспективу. Таким образом, в отличие от абсолютно устойчи­вых мотивационных значений предметов базовых по­требностей мотивы имеют значение, которое устой­чиво, 'но при определенных условиях: до момента их достижения, в течение некоторого срока и др. Это объясняется их производным характером, тем, что в конкретных мотивах мотивация как бы кристалли­зуется, «сгущается» в условиях определенной жизнен­ной ситуации; изменение этой ситуации способно обессмыслить мотив, повлечь своего рода «сдвиг об­ратно» и придать мотивационное значение альтер­нативному мотиву. И в-четвертых, производность возникающих выс­ших потребностей от целостной жизненной ситуации позволяет уточнить представление о функциональной автономности мотивов человека. Мотив как предмет квазипотребности, приобретающий мотивационное значение |B 'момент формирования намерения и сохра­няющий его до ее разрядки, несомненно обладает этим 'качеством. Фиксация мотивационного значения

таких предметов обеспечивает автоматическое по­буждение к ним человека без раскрытия мотивации определившей эту фиксацию в онтогенезе; студент не начинает каждый новый день с осознания.того, для чего ему нужна учеба, конечно, если в учебное заве­дение его привела реально переключившаяся на уче­бу 'мотивация, а не волевое намерение, требующее мотивационной поддержки.

Однако важно подчеркнуть, что функциональная автономность мотивов является относительной и не означает их полной автономности, так как генетиче­ская связь с породившей их мотивацией обычно со­храняется. Человек, со всей отдачей и поглощен­ностью строящий дом, едва ли останется 'в этом со­стоянии, если изменившаяся жизненная ситуация сделает дом для него больше ненужным. Он может продолжать «болеть» за стройку, стараться передать ее в руки, которые с такой же старательностью дове­дут ее до конца, но это говорит о том, что прошлые увлечения могут остаться дорогими человеку как фак­ты биографии, о некоторой инертности, самостоятель­ной динамике высших потребностей, но не об их пол­ном отделении от породившей мотивации. Отметим, что в отношении мотивов, выделившихся из целост­ной жизненной ситуации, в принципе не существует конкретных вышестоящих мотивационных образова­ний, которым они были бы иерархически подчинены. Представляется, что данное обстоятельство—под­чиненность таких мотивов не конкретному образова­нию, а неопределенной и трудно выявляемой целост­ной мотивации — усиливает впечатление их «функ­циональной автономности», а может быть даже 'со­здает 'иллюзию такой автономности.

Таковы результаты ознакомления со специфиче­ски человеческими формами мотивационной фикса­ции. Подведем общий итог обсуждению этой проблемы.

Резюме

Широкий, хотя нами еще не полностью охвачен­ный круг вопросов, с которым оказалась связанной проблема мотивационной фиксации, говорит о ее

сложности и многоплановости. Это естественно, так как в специфическом аспекте, в виде вопроса о за­креплении и сохранении следов значимых воздей­ствий, проблема мотивационной фиксации фактически дублирует проблему онтогенетического развития мо­тивации. Во всяком случае представление о том, что эмоционально-мотивационный опыт является просто одним из видов приобретаемого индивидуального опыта, накапливаемого по более или менее общим законам, следует считать весьма упрощенным.

Формально эмоциональную память можно, конеч­но, определить как «способность организма воспро­изводить пережитое ранее эмоциональное состояние в комплексе с воспоминанием о вызвавшей его си­туации и субъективным отношением к ней» (Громо­ва, 1980. С. 131). Однако данное определение,, как представляется, не отражает всей сложности пробле­мы, предопределенности и избирательности эмоцио­нальной памяти, ее подчиненности потребностям,того, например, что «можно иметь плохую память, быть очень забывчивым и в то же время чрезвычайно зло­памятным» (Левин, 1979. С. 139).

Известно, что при широком анализирующем взгляде непосредственно понятный феномен памяти существенно осложняется и теряет изначальную оп­ределенность (Роговин, 1977; Середа, 1985). Можно думать, что основные затруднения в понимании это­го феномена обусловлены не его in о знав а тельным со­держанием, сложностью осмысления процессов запе-чатления, сохранения и воспроизведения когнитив­ной информации, а именно мотивационной регуляцией этих процессов, в частности разнообразием и измен­чивостью условий, определяющих мотивационную фиксацию.

В исследованиях процессов научения и памяти на­коплен огромный фактический материал, раскрываю­щий условия и закономерности приобретения инди-бидом жизненного опыта. Как мы пытались показать, извлечению из этих данных выводов о мотивацион-иой фиксации препятствует прежде всего сложность Различения в них когнитивного и собственно мотива-Ционного содержания. Из-за этих затруднений, на-чример, продолжают сохраняться основания для вы-^да о том, что главная нагрузка в накоплении жяз-

ненного опыта лежит на познавательных процессах и что «эмоциональная память 'не нуждается в много­кратном предъявлении материала для запоминания и часто формируется с первого раза. Ребенок, од­нажды обжегшийся на огне, запоминает этот опыт практически на всю жизнь» (Громова, 1980. С. 132).

Выше приводились данные, как подтверждающие такое представление, так и свидетельствующие о чрезмерной его обобщенности. С одной стороны, в ряде случаев, в частности при импринтингоподобном развитии мотивации, можно наблюдать мгновенную фиксацию мотивационного опыта, способность- эмоции переключаться и закрепляться сразу и прочно. Та­кого.рода неугасающие следы могут оставить как сильная боль, т. е. событие безусловнорефлекторного происхождения, так и эмоции, вызванные помощью другого человека, оскорблением, изменой и т. п. С другой стороны, эмоции, бурно и многократно пе­реживаемые и -выражаемые в семейной ссоре, могут быть на следующий день забыты, перечеркнуты са­мим человеком оценкой «погорячился».

Существуют естественные причины различий в предрасположенности эмоций к следообразованию. Так, предвосхищающие эмоции при прочих равных условиях являются менее поучительными для извле­чения опыта, чем констатирующие эмоции, вызывае­мые свершившимися событиями. Для будущего более важно сохранять следы не надежды, какой сильной и продолжительной она ни была бы, а, например, по­следовавшего за ней огорчения, констатировавшего ее неоправд анлость и обучающего избеганию невер­ных ожиданий в сходных ситуациях. Выше были рас­смотрены представления о «глубине» эмоций—пара­метре, противопоставляемом их внешней выраженно­сти и связанном, как можно думать, с их предраспо­ложенностью к фиксации. Такого рода различия сви­детельствуют о сложности феномена эмоциональной памяти, отсутствии возможности описать его закона­ми и положениями, подобными тем, которыми харак­теризуется приобретение познавательного опыта.

Различная предрасположенность мотивационных воздействий к фиксации отчетливо обнаруживается в области проявлений инстинкта. Конечно, инстинкт как механизм, обеспечивающий удовлетворение по-

требностей на основе генетически фиксированных программ, которые открываются субъекту в виде пристрастного восприятия целой системы взаимосвя­занных ключевых раздражителей и побуждения со­вершить по отношению к ним определенные действия, по своей сути не предполагает мотивационного на­учения. Однако надо учесть, что данное понимание инстинкта представляет собой только полезную тео­ретическую абстракцию. В реальной жизни, особенно у высших животных, инстинкт обычно проявляется в сложном переплетении с более совершенными, пред­полагающими научение, механизмами мотивации. Импринтинг, как сейчас широко признается, пред­ставляет со|бой специальный механизм онтогенетиче­ской «достройки» инстинкта, прижизненного уточне­ния соответствующих ему предметов и воздействий. Из-за генетической предусмотренности мотивацион-ная фиксация на основе имтринтинга происходит, как правило, сразу, образует стойкие к угашению следы и придает запечатляемому содержанию безус­ловное мотивационное значение.

Нерешенность вопроса о проявлениях инстинкта у человека, более того — неподготовленность совре­менной психологии 'по целому ряду причин к его ре­шению, не позволяет рассчитывать на то, что проб­лема участия механизмов инстинкта в мотивацион-ном развитии человека получит в ближайшее время надлежащее освещение. Выше была сделана 'попытка показать, что постановка этого вопроса законна, оп­равдана и обещает продвижение в поисках сил, оп­ределяющих поведение и развитие человека. Представляется, что ни трактовка человека как ис­ключительно социального существа, ни признание в нем природных начал в виде некоторого количества примитивных драйвов-побуждений не способны дать удовлетворительное объяснение той пестрой картине его страстей и увлечений, слабостей и пороков, кото­рая наблюдается в жизни—его фанатизму и внушае­мости, жестокости и сладострастию и другим подоб­ным фактам.

Конечно, сама по себе ссылка на инстинкты та­кого рода факты тоже не объясняет, однако из нее следует признание изначальной сложности и разнес образия той природной пристрастности человека, ко-

торая является основой его дальнейшего развития в процессе социализации и воспитания, определяет ус­ловия такого развития и сказывается, подчас неожи­данным образом, на его результатах. Пытаться объ­яснять эти результаты без знания природной при­страстности человека—то же самое, что, если вос­пользоваться сравнением У. Макдауголла, давать «описание паровых машин без знания действия огня и других источников горения» (1916. С. 12). Ведь несомненное социальное происхождение паровых ма­шин не отменяет того факта, что законы горения то­же определяют их конструкцию и что плохое знание этих законов неизбежно отражается в несовершен­стве машин.

С точки зрения проблемы мотивационной фикса­ции обнаружение инстинктов у человека имеет двоя­кие последствия. Во-первых, эмоции, возникающие в сферах проявления инстинкта в большом количестве 'и разнообразии, могут получить ситуативное разви­тие по типу обычного эмоционального переключения и оставить в результате этого развития соответствую­щие следы; так, радости и огорчения ребенка могут сделать значимыми в глазах матери предметы, вы­звавшие эти эмоции. Второй, более специфический способ мотивационной фиксации связан с выраженной незавершенностью человеческих инстинктов, необхо­димостью определенных условий для их содержатель­ной «достройки». Речь идет о фиксациях по типу импринтинга, в результате которых запечатляемые предметы приобретают абсолютное, функционально независимое мотивационное значение. Поскольку на фоне постоянно происходящих процессов мотиваци-онного опосредствования формирование непосред­ственно значимых ценностей является в мотивацион-ном развитии человека, по всей видимости, сравни­тельно редким событием, случаи и механизмы их возникновения заслуживают особого внимания.

Непосредственные, относительно независимые мо-тивационные отношения способны формироваться также вследствие подражания и лежащего в его ос­нове эмоционального заражения. Не всякое подра­жание приводит к мотивационному развитию; в этом плане различаются ситуативное подражание-повто­рение, обеспечивающее временное заражение интере-

сами наблюдаемого лица и простое воспроизведение его действий, и собственно мотивационное подража­ние, в результате которого происходит изменение от-дошений индивида к явлениям мира.

По сравнению со сложными, потребностно специа­лизированными и трудноуловимыми обнаружениями инстинкта механизм мотивационного подражания яв­ляется более простым и легким для понимания. Он предполагает небезразличие к эмоциональным отно­шениям других людей и готовность эти отношения заимствовать, разделять, заражаться ими безотноси­тельно к собственным потребностям. Однако сравни­тельная простота механизма эмоционального зара­жения не означает ни однообразия его проявлений в онтогенезе, ни малой значимости мотивационного под­ражания в жизни. Многие неясные моменты обнару­живаются при постановке вопроса о том, при каких условиях и кому осуществляется мотивационное под­ражание.

Исследования конформизма свидетельствуют о существовании заметных индивидуальных различий между людьми по склонности разделять мнения и оценки окружающих лиц, в частности по готовности эту склонность обнаруживать в различных ситуаци­ях: не все испытуемые, проявившие конформность в лабораторных условиях, впоследствии обнаружили ее в реальной жизненной ситуации (Steiner, Vannoy, 1966). Данные о конформном типе психопатоподоб-ных отклонений, а также о родственном мотивацион­ному подражанию феномене внушения и внушаемо­сти говорят о возможной конституционалы-юй обу­словленности такой склонности.

Развитие и фиксация на основе 'подражания но­вых мотивационных отношений человека занимают промежуточное положение между случаями биологи­ческой и социальной детерминации этого развития:

оставаясь ло форме процессом, сложившимся по ос­новным параметрам в биологической эволюции, по ^держанию подражание целиком определяется на­блюдаемыми в жизни примерами. От примеров зави-^'ит и качество возникающих мотивационных отно­шений, так как на основе подражания могут сформи­роваться как устойчивые, относительно независимые Ценности, связанные с принятыми в непосредственном

окружении культурдыми традициями и нормами, так и преходящие ситуативные побуждения, вроде тех которые лежат в основе эффекта толпы. Значение процессов подражания для развития мотивации че­ловека в психологии, особенно в советской, по всей видимости, недооценивается.

Анализ отдельных представлений о «высших» собственно человеческих формах возникновения но-' вых мотивационных отношений показал, что в тех или иных терминах и масштабах они констатируют тот способ развития мотивации, который выше обсуж­дался под названием мотивационного опосредствова-ния, т. е. переключение и фиксацию эмоций в усло­виях высших форм отражения. К сожалению, такая констатация практически ничего не говорит об усло­виях,^ силу которых происходит или не происходит мотивационная фиксация.

Впрочем, этот неутешительный вывод должен быть сделан и в отношении других рассмотренных форм развития мотивации. Данные о запечатлении инстинктивных отношений и особенно о мотивацион-ном подражании имеют прежде всего констатирую­щий характер, показывая, что развитие мотивации на основе этих механизмов несомненно происходит, но не раскрывая конкретных условий, при которых оно происходит необходимо. В этом центральном для психологии воспитания вопросе решающее зна­чение имеют скорее всего качественные особенности, модальность переживаемых эмоций. Современная психология не вооружена ни подходящими методиче­скими средствами, ни соответствующими методоло­гическими установками для адекватного контроля данного фактора.

Любопытная и в полном смысле «высшая» разно­видность мотивационной фиксации задействована в процессах выбора человеком целей и планирования своей будущей деятельности. Исследования данной проблемы в. школе К. Левина показали, что номере-^ нив, принятое в отношении некоторой отсроченной цели, способно приобрести признаки потребности, су­ществовать определенное время в виде «напряжения» внутренних структурных образований личности и со­хранять мотивационное значение цели в отдельных случаях даже тогда, когда она перестает быть объ-

.182

ективно необходимой. Таким образом, данная разно­видность мотивационной фиксации отличается высо­кой степенью своей 'подконтрольности субъекту, от­четливо выраженной произвольной санкционирован-ностью, а также временным, преходящим характером.

Большое значение имеет выдвинутое К. Левином положение, подтверждаемое многочисленными иссле­дованиями ситуативных детерминант мотивации, об обусловленности возникающих побуждений, в том числе и отсроченных намерений, целостной ситуа­цией, множеством выражающих актуальные потреб­ности валентностей, барьеров, сил. Оно подчеркива­ет, что мотивационное значение, фиксирующееся вследствие принятия намерения, обычно имеет поли-потребностное происхождение, в котором, конечно, некоторая потребность может играть доминирующую роль.