Антанта и гражданская война в России

Для какой-то части еврейских финансистов была достаточна уже Февральская революция, и они не все симпатизировали непредсказуемым большевикам, которые своим Брестским миром на целый год оттянули победу Антанты над Германией. Судя по приведенным проф. Саттоном письмам Каменки и Я. Шиффа (Приложение 3, док. 3), эти два банкира не были в восторге от большевиков. Однако это не снимает с подобных “антибольшевиков” ответственности за финансирование российской катастрофы в Феврале. Да и с большевиками, как мы узнаём от самого Саттона, фирма Шиффа “Кун, Леб и Ко.” активно сотрудничала, вывозя в США русское золото (см. гл. 9), и затем “финансировала пятилетки” [ 337 ].

Вот тут-то и выходит на сцену Уолл-стрит как таковой, уже не в связи с еврейским вопросом в России, а как соперник Германии в освоении “трофея” — что и является основной темой книги Саттона. Саттон допускает лишь неточность относительно “помощи” со стороны Уолл-стрита и правительства США также и Белому движению. В примечании мы уже отметили, что в одной из следующих книг профессор исправил эту неточность, изучив секретные инструкции президента США Вильсона командованию американского экспедиционного корпуса:

“Тщательное изучение доступных архивов показывает, что американская интервенция имела мало общего с антибольшевицкой деятельностью, как это утверждают Советы, Дж. Кеннан и другие писатели... На самом деле Соединенные Штаты захватили Транссибирскую магистраль и удерживали ее [“чтобы не пустить к магистрали японцев”] до тех пор, пока Советы не окрепли настолько, чтобы ее контролировать... Имеются данные Госдепартамента, что большевикам поставлялось оружие и снаряжение... Советы были так благодарны за американскую помощь в революции, что в 1920 году, когда последние американские войска уходили из Владивостока, большевики устроили им дружеские проводы” [ 338 ].

Стоит подкрепить этот вывод еще несколькими фактами, дающими общую картину взаимоотношений Антанты и Белого движения.

Вот что писал об этом Ленин: “В продолжение трех лет на территории России были армии английская, французская, японская. Нет сомнения, что самого ничтожного напряжения этих сил этих трех держав было бы вполне достаточно, чтобы в несколько месяцев, если не несколько недель, одержать победу над нами”; но большевикам удалось “разложить” вражеские войска [ 339 ].

Дело было, конечно, не в “разложении” интервентов. А в том, что пресловутой “интервенции 14 государств против молодой советской республики” — не было. Действительно, некоторые иностранные державы ввели свои войска на российскую территорию — но совсем с другими целями, не для свержения власти большевиков. Эта “интервенция” делится на два разных периода: до окончания первой мировой войны (ноябрь 1918 г.) и после.

Немцы оккупировали Прибалтику и юг России для пополнения истощенных запасов — согласно Брестскому договору с большевиками. Поэтому немцы не боролись против большевиков, а всеми мерами поддерживалиих.Немцам было важно контролировать новую власть в России, чтобы против них не восстановился восточный фронт — и этот контроль они надеялись осуществить, с одной стороны, деньгами и военными инструкторами (для создававшейся Красной армии), с другой стороны — агитацией в нейтральных странах в пользу признания большевиков (особенно после подписания Брестского мира, отдавшего Германии огромные российские территории).

Статс-секретарь фон Кюльман инструктировал посла в Москве: “Используйте, пожалуйста, крупные суммы, поскольку мы чрезвычайно заинтересованы в том, чтобы большевики выжили... Мы не заинтересованы в поддержке монархической идеи, которая воссоединит Россию. Наоборот, мы должны пытаться предотвратить консолидацию России насколько это возможно, и с этой точки зрения мы должны поддерживать крайне левые партии”75. Германские представители в Москве, как утверждал Деникин, даже выдали чекистам офицеров из белого подполья. Это было сделано потому, что немцы рассматривали армию Деникина как союзницу Антанты.

Страны же Антанты высадили в 1918 г. свои десанты в России именно в надежде восстановить против Германии восточный фронт. Власть большевиков как таковая их не интересовала.

Десант в Мурманске 2 марта 1918 г. был необходим, чтобы немцы не воспользовались этой базой для подводных лодок; высадка была произведена с согласия Троцкого (противника Брестского мира), который направил соответствующий приказ Мурманскому совету [ 340 ].

Высадка Антанты в Архангельске (лишь после его захвата 2 августа 1918 г. белым отрядом Чаплина) имела ту же цель. Как писал командующий экспедиционным корпусом Антанты, “было чрезвычайно важно спасти огромное количество военных складов” [ 341 ], чтобы немцам не досталось военное имущество, приобретенное еще царской Россией в США и Англии. К этому времени войска “интервентов” на Севере достигли 13 тысяч.

Аналогичные причины имел в июле-августе десант Антанты на Дальнем Востоке (около 7500 тысяч американцев, 4000 канадцев, 2000 итальянцев, 1500 англичан, 1000 французов) [ 342 ]: надо было обеспечить тыл для продвижения на запад Чехословацкого корпуса (составленного из австрийских военнопленных) — опять-таки для восстановления противогерманского фронта, а не против большевиков — подчеркивали представители Антанты [ 343 ]. Однако, эти “интервенты” остались в Сибири, охраняя железную дорогу. БСЭ признает, они, “кроме японских войск, не были способны к наступательным операциям”.

Япония же, также находившаяся в состоянии войны с Германией, была заинтересована лишь в экономической эксплуатации Дальнего Востока и двигаться за эти пределы не собиралась. Она высадила десант во Владивостоке 5 апреля 1918 г., увеличив его в июле до 70 тысяч. Колчаку они никогда не помогали, поддерживая лишь местных атаманов Семенова и Калмыкова.

Единственной иностранной частью, принимавшей тогда участие в вооруженных действиях на стороне белых войск, был Чехословацкий корпус — но лишь до ноября 1918 г. (окончание мировой войны). Позже командование Антанты приказало чехословакам покинуть Россию через Владивосток, чтобы не мешать большевикам.

В этот первый период гражданской войны союзники оказывали некоторую помощь Белым армиям снаряжением, но очень скупо и не бесплатно (у Колчака был почти весь золотой запас Российской империи). Белые генералы поначалу считали, что причиной неоказания помощи была продолжавшаяся война с Германией, требовавшая от стран Антанты больших усилий. Однако после окончания войны выяснилось, что она была не причиной задержки помощи белым со стороны союзников, а единственной причиной оказанной помощи вообще.

Французский министр иностранных дел Пишон объяснил в парламенте: “Все наши вмешательства в России за последний год... все, что мы сделали против большевиков, было в действительности сделано против Германии” [ 344 ]. Черчиль также заявил: “Было бы ошибочно думать, что в течение всего этого года мы сражались на фронтах за дело враждебных большевикам русских.

Наоборот, русские белогвардейцы сражались “за наше дело...”; а с окончанием войны “исчезли все аргументы, которые могли вести к интервенции” [ 345 ].

В то время Красная армия была еще плохо организована. Антанте было бы достаточно прислать несколько дивизий на Украину и на Кубань — в виде тыловой “армии прикрытия” белым частям при их формировании, как надеялась “Русская делегация” в Яссах. Участия в боевых действиях от Антанты не требовалось. Однако этого сделано не было.

Случаи “интервенции” стран Антанты после ноября 1918 г. имели целью не свержение власти большевиков, а обеспечение своего влияния во вновь образованных на территории России независимых государствах.

Так, англичан интересовала бакинская нефть; к ноябрю 1919 г. они заняли Баку и железную дорогу до порта Батуми. Как вспоминал один из белых деятелей: “С легкой руки англичан грузины заняли определенно враждебную позицию к русским вообще и Добровольческой армии в частности. Русские в Тифлисе подвергались настоящему гонению” [ 346 ]. Небольшие английские части появились и в другой желанной сфере британских интересов — в Закаспии, контролируя железную дорогу Красноводск-Ашхабад.

В декабре 1918 г., после ухода немцев из Прибалтики, англичане появились и там — для поддержки независимости прибалтийских государств. В августе 1919 г. английский эмиссар по заранее составленному списку составил Северо-Западное правительство при ген. Юдениче, потребовав от всех членов подписать лист, на котором было “неграмотным русским языком написано... признание эстонской независимости”, иначе Антанта прекратила бы помощь [ 347 ], — вспоминал М. Маргулиес (участвовавший в составлении списка этого “правительства”).

Впрочем, обещанной помощи от Антанты все равно не последовало даже в дни наступления Юденича. Независимые же эстонцы в ответ на его просьбу о помощи заявили: “было бы непростительной глупостью со стороны эстонского народа, если бы он сделал это”. После отхода Юденича от Петрограда “эстонский народ”, по требованию Троцкого, разоружил Белую армию и посадил зимой за колючую проволоку. От болезней и эстонских репрессий тогда погибли тысячи белых воинов и членов их семей [ 348 ]. За это эстонцы получили от большевиков около 1000 кв. км русских земель по мирному договору от 2 февраля 1920 г., а большевики получили возможность экспорта золота (маскируя его российскую принадлежность) в другие страны через таллиннский порт.

Франция в начале 1919 г. тоже застолбила свою сферу влияния в Одессе и Севастополе, прислав войска на смену отходившим немцам: две французские и полторы греческих дивизии. Их командование заключило союз о помощи с правительством самостийной украинской Директории, не способной контролировать положение; французы заняли Херсон, Николаев и продвинулись на 100 км севернее Одессы, запрещая Добровольческой армии наступление на петлюровцев [ 349 ].

Но уже в марте-апреле при первой же угрозе со стороны большевиков, хотя и имея трехкратное превосходство перед ними, — французы спешно эвакуировались, забрав у Белой армии русские военные суда и ценности Госбанка. Вопреки обещаниям, французы не передали белым и богатейшие фронтовые запасы царской армии, которые при бегстве были оставлены большевикам [ 350 ].

При этом белые руководители отмечали “загадочное” поведение присланного из Парижа в Одессу эмиссара Фрейденберга. Его деятельность “поразительно совпадала с работой... большевицких агентов”, а при оставлении Одессы французы не препятствовали тому, что “вооруженные рабочие и еврейские организации... расстреливали чинов Добровольческой армии” [ 351 ]. (Вспомним тут из книги проф. Саттона — Якоба Рубина, который “помогал образовать советское правительство в Одессе”.)

В октябре 1919 г. эвакуируются войска Антанты с Севера. Перед уходом англичане, “вместо того, чтобы передать запасы и снаряды русским, утопили все в море... после их ухода снабжение велось со дна моря...” [ 352 ]. Американцы оказались практичнее и вместо того, чтобы уничтожать амуницию, продали ее (через своего “представителя Красного Креста”) большевикам в кредит — с оплатой будущими поставками сырья [ 353 ].

Американские “интервенты” в Сибири, отражая царившее в США “общественное мнение”, вообще недоумевали, почему “русская интеллигенция ведет борьбу с такой передовой партией, как большевики”. Мельгунов описывает, как американское командование установило там отношения с красными партизанами, что способствовало “их усилению и дезорганизации колчаковского тыла... [Поэтому] Колчак поднимал вопрос об удалении американских войск еще в апреле 1919 г.”, чтобы окончательно не испортить отношений с Америкой [ 354 ].

Чехословаки же в 1919 г., в ответ на готовность некоторых частей возвращаться домой, двигаясь совместно с Колчаком на запад — получили от своего политического руководства (Т. Масарика), подчиненного Антанте, строжайший запрет на это. Приказ был: возвращаться вокруг всего глобуса через Владивосток. При этом они забрали все паровозы для вывоза награбленного русского имущества, обрекая белые войска и массы беженцев на гибель. Затем чехословаки вместе с представителем Антанты ген. Жаненом выдали Колчака на расправу красным [ 355 ]...

Деникин потом упрекал союзников, что они, не признав официально ни одно из русских белых правительств в годы гражданской войны, даже в период их наибольших военных успехов, охотно и торопливо признавали все новые государства, возникшие на окраинах России. Заметим, что их почти везде, при поддержке Антанты, возглавили масоны. Помимо чехословацких вождей Масарика и Э. Бенеша, в масонских источниках указаны: в Польше Пилсудский, в Грузии премьер-министр Гегечкори и министр иностранных дел Чхенкели; на Украине председатель Центральной Рады М. Грушевский, затем Петлюра; много масонов было среди прибалтийских политиков, например, премьер-министр Литвы М. Слежявичус и будущий президент Латвии Земгал... (Эти “независимые государства” отказались тогда помочь русскому Белому движению. Потом, когда коммунизм пришел и на их землю, все они — чехи, поляки, кавказцы, эстонцы и наследники знаменитых латышских стрелков — винили в этом только русских.)

Во всем этом виден и следующий этап развития той самой “демократической идеологии”, которую Антанта положила в основу первой мировой войны. С поощрения Антанты в антибольшевицких правительствах доминировали масоны-февралисты [ 356 ]: Н.Д. Авксентьев во главе Уфимской директории; Н.В. Чайковский во главе Северного правительства в Архангельске, С.Г. Лианозов во главе Северо-Западного правительства при ген. Юдениче, не говоря уже о многих их министрах и сотрудниках. Были влиятельные масоны в правительствах Колчака и Деникина. (У Врангеля их уже было мало, поскольку он свел гражданскую администрацию к минимуму да и Антанта отказала ему в поддержке.)

Обещая помощь Антанты, такие масонские политики оказывали “демократический” нажим на военных — которые в большинстве были монархистами. Особенно этим отличалось созданное в Париже в начале 1919 г. “Русское политическое совещание” (под председательством кн. Г.Е. Львова, первого главы Временного правительства), игравшее роль представительства Белых армий на Западе. Оно постоянно требовало от белых генералов провозглашения “глубоко-демократического характера целей”, что раздражало всех военных, даже Деникина. Они считали, что в тогдашнем хаосе была необходима национальная диктатура. Тем не менее генералы были вынуждены выдавливать из себя “демократические обещания”. А их неисполнимость в военное время лишь укреплялаим на Западе славу “реакционеров”. Унизительная же зависимость от иностранцев вела к тому, что и на занятых белыми территориях накапливались непонимание и даже вражда между властью и населением.

Так и продолжалась бесплодная ориентация добровольцев на демократическую Антанту, которая не собиралась свергать большевиков. Монархисты же в Белом движении сочли, что “При этих условиях открытое провозглашение монархического начала и неизбежно вытекающее из этого название февральского переворота своим настоящим именем было бы равносильно отказу от содействия Антанты, без которого успех борьбы с большевизмом считали недостижимым” [ 357 ]...

Если бы белые генералы поняли, что надеяться можно только на внутрироссийские силы, — кто знает, быть может, им легче было бы найти общий язык и с консервативным российским крестьянством? Оно повсеместно устраивало независимые от Белых армий восстания, но разрозненные и в основном местного значения. (Возможно, именно крестьян Саттон называет “зелеными”? — тогда эпиграф к его книге более оправдан.)

Заметим в этой связи, что для подавления этих восстаний использовались в основном мобильные карательные отряды интернационалистов, безжалостные к чуждому им русскому населению. Они составили ударное ядро Красной армии из более 250.000 бойцов (венгров, австрийцев, поляков, чехов, финнов, прибалтов, китайцев и др.). Исследователь этого вопроса М. Бернштам пишет, что “Это была денационализированная и деклассированная человеческая прослойка,... соорганизованная из военнопленных и из люмпен-пролетариата разных стран, находившегося в России на заработках”, а также изих организаторов — “интернациональной социалистической интеллигенции, оказавшейся в России или съехавшейся туда сразу после революции” [ 358 ]. (К этому причастны некоторые пассажиры ленинского поезда и парохода Троцкого, ставшие комиссарами.) По советским данным, в 1918 г. интернационалисты составляли 19 % Красной армии, в 1920 г. после всеобщей мобилизации населения — 7,6 %.

М. Бернштам, отмечает, что столь высокий процент иностранцев уникален в истории гражданских войн. “Для войны, в которой основные операции — не стратегические фронтовые, а подавление повстанчества и сопротивления коренного населения, роль 8-19-процентного ударного костяка, именно на подавлениях сосредоточенного, является... ключевой ролью в победе режима над населением”.

Итак, вместо помощи Белым армиям Антанта к началу 1919 г. приняла решение экономически эксплуатировать хаос в России и отгородиться от него кордоном из пограничных с нею государств. Поэтому даже снабжение союзники не предоставили белым в необходимой мере — требуя за него оплаты российским сырьем, золотом, а также русскими дореволюционными средствами в западных банках. Часть поставок записывалась в российский государственный долг. (Хотя союзники и Япония вывезли тогда из России средств больше, чем затратили).

Атаману Краснову французы предъявили такое условие: возмещение французским предпринимателям всех убытков, происшедших “вследствие отсутствия порядка в стране, в чем бы они не выражались, в порче машин и приспособлений, в отсутствии рабочей силы”. Белые “обязаны возместить потерявшим трудоспособность, а также семьям убитых вследствие беспорядков и заплатить полностью среднюю доходность предприятий с причислением к ней 5-процентной надбавки за все то время, когда предприятия эти почему-либо не работали, начиная с 1914 года” [ 359 ]. “От союзников, вопреки установившемуся мнению, мы не получили ни копейки”, — писал Краснов.

В апреле 1920 г. Антанта предъявила ген. Деникину (и его преемнику ген. Врангелю) прямое требование прекратить борьбу с большевиками (ибо Ленин “гарантировал белым амнистию”..,). Врангель продолжил борьбу на свой страх и риск — “чтобы сохранить честь вверенного ему русского знамени”.

Летом, однако, французы оказали ему кратковременную поддержку, чтобы он помог своим наступлением спасти от натиска Красной армии звено вышеназванного кордона — Польшу. Тогда-то (10.8.1920) и последовало признание французами правительства Врангеля “де-факто”: чтобы он для закупки снаряжения смог воспользоваться русскими средствами, хранившимися за границей — и чтобы заодно обязался оплатить прежний долг России.

Однако, Франция обещала поставить только свои излишки и трофеи — в обмен на столь нужные в самом Крыму хлеб, уголь, шерсть. “В сущности, французская помощь сводилась, в финансовом плане, к тактическому ходу, позволившему бы Франции получить с Врангеля выплату долгов его предшественника и продать ему в рассрочку чужое, ненужное ей имущество” [ 360 ], — считало правительство Врангеля. Из собственно французских поставок успел прибыть лишь один пароход с грузом “вещей, бесполезных для войны, на сумму около 8 миллионов франков, согласно договору, заключенному еще генералом Деникиным — и это все” [ 361 ].

Правда, французы помогли при эвакуации из Крыма — но для оплаты “издержек” забрали русский флот вместе с грузами и даже конфисковали личные счета сотрудников Врангеля... В Константинополе, не желая кормить русскую армию (надеявшуюся на возобновление борьбы!), французы стремились к ее “распылению”, уговаривали вернуться в Крым (где обещанная большевиками “амнистия” обернулась террором Куна и Землячки)...

Причина такой политики Запада хорошо показана в книге Саттона, без приведенныхим документов многое в ходе гражданской войны так и осталось бы загадкой, в том числе причина таких откровений Ллойд-Джорджа:

“Мы сделали все возможное, чтобы поддерживать дружеские дипломатические отношения с большевиками и мы признали, что они де-факто являются правителями... Мы не собирались свергнуть большевицкое правительство в Москве”... Президент США Вильсон “считал, что всякая попытка интервенции в России без согласия советского правительства превратится в движение для свержения советского правительства ради реставрации царизма. Никто из нас не имел ни малейшего желания реставрировать в России царизм...” [ 362 ].

В апреле 1920 г. представители Антанты встретились в Копенгагене с советским наркомом Л. Б. Красиным — для переговоров о восстановлении торговых отношений. В мае Красин (организатор множества большевицких ограблений банков) был приглашен для многомесячных переговоров в Лондон; Ллойд Джордж был от него в восторге как от “интеллигентного и честного человека” [ 363 ]. Это было в разгар польско-советской войны, когда Врангель вышел из Крыма на просторы Северной Таврии — после чего даже спасенное им правительство Польши предало его, заключив договор с Советской Россией.

Таким образом, чтобы правильно оценить живучесть большевиков в гражданской войне, их способность выходить из самых отчаянных положений, перебрасывая войска с места на место — надо учесть: они знали, что Антанта против них бороться не будет. Соответствующей пропагандой (“Антанта вам не поможет!”) большевики успешно разлагали и белый фронт. Это было сильнейшим психологическим допингом для всех большевицких мероприятий по удержанию власти.

После поражения Белого движения предательскую роль Антанты осознали даже многие из февралистов. Видный масон Чайковский, глава “самого демократического” белого правительства на Севере, писал в 1920 г.:

“Итак, правительства великих держав признали заведомых преступников и предателей союзных интересов в мировой войне за правомочную власть... Мало того, они... побуждали (если только не принуждали) к тому же целый ряд слабых, вновь возникших за счет России при их же содействии, государственных образований... В этом — весь ужас современного мирового скандала! Рано или поздно, все повинные в этом моральном маразме, конечно, будут призваны к ответу...” [ 364 ].

За эти годы гражданской войны и военного коммунизма (1918-1921) Россия потеряла около 15 миллионов человек — 10 % своего населения [ 365 ]. Это была цена, которую народ заплатил за попытки сопротивления коммунистической власти. К сожалению, эти попытки были безуспешны, ибо все подавлялось небывалым террором. Но в результате этого сопротивления, после того, как марте 1921 г. восстали даже моряки Кронштадта, “гордость революции” — большевики были вынуждены пойти на нэп: первое в своей истории идеологическое отступление от попыток немедленного воплощения марксистских догм.

ПРИМЕЧАНИЯ

[ 337 ] U.S. State Dec. File 8П.51/3711 and 861.50 Five Year Plan/236; Sutton A. Western Technology and Soviet Economic Development. Vol. 2. P. 340.

[ 338 ] Sutton A. How the Orden Creates War and Revolution. 1984. P. 41-43, 51: New York Times. 1920. Febr. 15. P. 7.

[ 339 ] Ленин В. ПСС. М. 5-е изд. Т. 42. С. 22-23.

[ 340 ] Germany and the Revolution... S. 128-129.

[ 341 ] См.: Геллер М., Некрич А. Указ. соч. Т. 1. С. 92.

[ 342 ] Ironside E., Lord. Archangel 1918-1919. London. 1953. P. 19.

[ 343 ] Мельгунов С. Трагедия адмирала Колчака. Белград. 1930. Ч. I. С. 51-53.

[ 344 ] Journal Officiel. Decembre 1918. P. 3716 (2-е col). — Цит. по: Рутыч Н. Ясское совещание 1918 // Русское прошлое. СПб. 1992. № 3. С 225.

[ 345 ] Churchill W.S. The War Crisis: The Aftermath. London. 1929. P. 166.

[ 346 ] Трубецкой Г., кн. Годы смут и надежд 1917-1919, Монреаль. 1981. С. 164-165.

[ 347 ] Маргулиес М. Год интервенции. Берлин. 1923. Кн. 1 С. 204-214; Архив русской революции. 1921. Т. I. С. 297-308.

[ 348 ] Память о белых воинах в Эстонии // Православная Русь. Джорданвиль. 1995. № 16. С. 11-12; Маргулиес М Указ. соч. С. 136-137.

[ 349 ] Трубецкой Г., кн. Указ. соч. С. 188, 202-205.

[ 350 ] Там же.

[ 351 ] Там же. С. 204-205, 236, 219.

[ 352 ] Лампе А. Причины неудачи вооруженного выступления белых // Русский колокол. Берлин, 1928. № 6. С. 46.

[ 353 ] Sutton A. National suicide: Military Aid to the Soviet Union. New Rochell, N.Y., 1973. P. 76.

[ 354 ] Мельгунов С. Трагедия адмирала... Ч. III. Т. 1. С. 113-115.

[ 355 ] Котомкин А. О Чехословацких Легионерах в Сибири. Париж. 1930.

[ 356 ] См.: Берберова И. Указ. соч.; Николаевский Б. Русские масоны и революция. М. 1990; Гуль Р. Я унес Россию. Нью-Йорк. 1989. Т. III. С. 95; Назаров М. Уроки Белого движения // Заговор против России. Потсдам. 1993.

[ 357 ] Двуглавый Орел. Берлин. 1921. № 10. 15 (28) июня. С. 19.

[ 358 ] Бернштам М. Стороны в гражданской войне 1917-1922 гг. // Вестник РХД. Париж. 1979. Na 128. С. 331-332, 287-291.

[ 359 ] См.: Краснов П. Всевеликое войско Донское // Архив русской революции. 1922. Т. V. С. 308-309.

[ 360 ] Кривошеий К. А.В. Кривошеин. Париж. 1973. С. 331-332.

[ 361 ] Даватц В., Львов Н. Русская армия на чужбине. Белград. 1923. С. 10.

[ 362 ] Ллойд Джордж Д. Большевизм завоевывает Россию! Военные мемуары. Москва. 1937. — Цит. по: Гражданская война в России: перекресток мнений. М. 1994. С. 20-24.

[ 363 ] Цит. по: О'Коннор Т. Инженер революции. Л.Б. Красин и большевики 1870-1926. М. 1993. С. 220.

[ 364 ] Цит. по: Мельгунов С. Николай Васильевич Чайковский в годы гражданской войны. Париж. 1929. С. 166-167, 172.

[ 365 ] Геллер М., Некрич А. Указ. соч. Т. 1. С. 125; Берниггам М. Указ. соч. С. 323-326.

Запад и НЭП

“Новая экономическая политика” с раздачей концессий “капиталистам” была объявлена в марте 1921 г.. когда в России происходили тысячи народных восстаний, жестоко подавлявшихся интернациональными войсками.

В это же время, еще до окончания гражданской войны на Дальнем Востоке (где белое правительство генерала М.К. Дитерихса продержалось до октября 1922 г.), начались переговоры стран Антанты с большевиками на целой серии конференций 1921-1922 гг. — в Каннах, Генуе, Гааге, Лозанне. Но если о чем-то и были у демократий разногласия с собеседниками, то не о красном терроре в России, а лишь о размерах советской платы за признание Западом большевицкой власти.

В 1922-1924 гг. коммунистический режим в России был признан главными европейскими странами. Ллойд Джордж объяснил это так: “Торговать можно и с людоедами”. При этом цель западного капитала, говоря словами проф. Саттона, была проста: “С учетом неэффективности централизованного планирования при социализме, тоталитарное социалистическое государство является прекрасным рынком для его захвата капиталистическими монополиями, если им удастся заключить союз с представителями социалистической власти”.

Как это происходило — проф. Саттон подробно описал в своих других книгах, показав скрытый как от западных, так и от советских граждан огромный размах участия западных фирм, и прежде всего Уолл-стрита, в построении СССР. Поэтому отметим вкратце и другую сторону этого размаха: чем большевики платили за него.

В самом начале нэпа разрушенная Россия остро нуждалась в товарах, медикаментах, техническом оборудовании. Поскольку восстановить загубленное революцией производство большевики не умели, они, стремясь спасти свою власть и поэтому особо не торгуясь, решили купить все необходимое за границей. Взамен предложили золото, произведения искусства, музейные коллекции, вплоть до коронных драгоценностей Российской империи.

Этот аспект распродажи России для удержания власти отражен и в циничном письме Ленина (19.3.1922) о тотальном “изъятии церковных ценностей” под предлогом голода: без этого “никакое отстаивание своей позиции в Генуе в особенности, немыслимо” (см. Приложение 6). (Заметим, что большевики, вернув себе в начале 1920 г. золотой запас империи, не нуждались в “церковных ценностях”; в этой кампании у них преобладала богоборческая цель, и вместо ожидаемых Лениным “сотен миллионов” или “миллиардов” золотых рублей получили тысячную долю того: больше у Церкви не было.)

Кроме того, большевики издали декреты о национализации всего достояния России, а также о конфискации имущества не только у Церкви, буржуазии, эмигрантов, но и о конфискации золота и драгоценностей у всего российского населения (декрет от 16.4.1920). Российские ценности, как пишет проф. Саттон, шли за границу целыми пароходами. До сих пор опубликованы лишь неполные сведения [ 366 ] об этой закулисной стороне нэпа, но ясно, что в руках коммунистов оказались огромные богатства, накопленные Россией за всю ее историю — и именно эти богатства помогли советской власти выиграть войну против русского народа.

Газета “Нью-Йорк тайме” сообщала, например, что только за первые восемь месяцев 1921 г. США импортировали золота на 460 миллионов долларов, из них 102,9 миллионов приходятся на фирму, основанную Шиффом — “Кун, Леб и Ко.” [ 367 ] (причем ее импорт золота учитывался отдельно от компании “Гаранта Траст” — ср. у Саттона в гл. 9). Золото поступало не только из России, ибо банкам Соединенных Штатов задолжали все воевавшие страны. Однако из России — “величайшего трофея, который когда-либо знал мир” — поток золота был наиболее мощным, учитывая, что оно декларировалось как привозимое из Швеции, Франции, Голландии и других стран — так как прямые поставки золота в США от большевиков осложнялись из-за их дипломатического непризнания.

В документов проф. Саттона показано, что Госдепартамент нашел для этого удобную уловку, допуская возможность “незнания”(!) американскими фирмами советского происхождения ввозимых ценностей. Однако американские газеты не раз описывали (как и проф. Саттон в гл. 9) механизм “отмывания” награбленного большевиками золота: оно переплавлялось в Скандинавии и ввозилось в США с новыми клеймами. В частности, “директор шведского Монетного двора заявил, что в этом году [то есть с 1.1. по 22.4.1921. — М.Н.] они переплавили 70 тонн золота стоимостью около 42 миллиона долларов США, и большая часть этого золота ушла в США в уплату за товары На переплавленное золото ставились клейма шведского Монетного двора. Количество большевицкого золота, находящегося в настоящее время в стокгольмских банках, оценивается в сумму более 120 миллионов долларов США” [ 368 ], — сообщил он.

Не случайно именно в 1921 г., с началом советского нэпа, золото хлынуло в США небывалым потоком. “Нью-Йорк тайме” выносит на первую полосу заголовок “Золотой потоп в Пробирной палате” и сообщает: “В результате непрерывного потока золота со всех краев земли, сейфы правительственной Пробирной палаты оказались до отказа набиты золотом в брусках, полосах и монетах,... в результате чего она была вынуждена приостановить прием и спасовать перед тем количеством, которое банкиры собирались вывалить перед ней для переплавки и сертификации...” [ 369 ]. В итоге, если в 1913 г. золотой запас США составлял 1,9 миллиарда долларов, то в 1927 г. он увеличился до 4 миллиардов.

“Нью-Йорк тайме” сообщает и о прибытии 29 апреля 1921 г. “советского золота” в Париж на 10 миллионов долларов — “первой из нескольких партий согласно контракту, подписанному в Москве французской делегацией”. Коммунистическая газета “Интернасьональ”, сообщила ранее о поставке во Францию 200 ящиков золота стоимостью более 50 миллионов долларов и высказала мнение, что Франция стала перевалочной базой для поставок советского золота в Швейцарию и Англию [ 370 ].

Таким образом, все главные демократические страны — в нарушении собственных же законов и уважения права частной собственности — соучаствовали в ограблении России интернационалистами-большевиками. На зарубежные рынки были выброшены даже иконы, церковные чаши, кресты и ризы — происхождение их было очевидно, но нередко они выставлялись в фешенебельных витринах... “Торговлю с людоедами” и скупку награбленного благословила и католическая Церковь. Она вступила с большевиками в свои переговоры, надеясь на утверждение в России католичества на руинах Православия.

“Любое государство, христианское хоть по имени, пропади у него священная лжица из собора, поставит на ноги всю полицию, и бодрствующий закон найдет святотатцу кару” [ 371 ], — писал И. Шмелев в 1928 году. Но для России бывшие ее союзники применяли иное понимание закона. Западные суды отказывали в исках владельцам русских торговых фирм, разрешая коммунистической власти продавать награбленные у них товары с их же торговыми клеймами. Вот что означала фраза французского премьера Клемансо в Версале: “России больше нет”...

Шмелев: “Мир изменил союзнице-России, изменил низко и жестоко. Мир не только легко забыл, что для него сделала Россия своей кровью, но даже пробовал отрицать, что она сделала. Мы знаем множество случаев этого мирового бессердечия, чтобы не сказать — бесчестия. Этот десяток лет прохождения нашего по свету дал нам ужасный опыт и такое познание “добра и зла”, что уж лучше бы было не познавать” [ 372 ].

В любом цивилизованном государстве скупка награбленного и ворованного — незаконна; имущество подлежит возврату законному владельцу. Вернутся ли в Россию эти ценности? Во всяком случае, как сказал И. Шмелев: “...не забудем этого никогда. Не смеем”.

Не забудем и о размахе концессий: большевики, выгнав и уничтожив своих капиталистов, ради сохранения своей власти были готовы сдавать в аренду чужим организаторам-капиталистам не только недра (добычу золота, угля, цветных металлов), но и огромные территории; в 1920 г. Ленин (тайным соглашением!) был готов передать Америке “для экономической утилизации” всю Камчатку [ 373 ] (этому помешали претендовавшие на эти же территории японцы, которые поэтому поддержали там антибольшевицкие выступления).

Проф. Саттон в своих работах, на основании документов, приходит к выводу, что и позже лишь с помощью западного (прежде всего американского) капитала большевики восстановили экономику (“индустриализация”) — на 95% благодаря западной технологии.

В США эти финансисты были столь могущественны, что в сделках с большевиками обходились и без дипломатического признания СССР (оно состоялось лишь в 1933 г.). Позже, многие из тех фирм сочли необходимым показать себя в глазах общества антибольшевиками. О закулисной же их деятельности Саттону удалось узнать только из правительственной документации, “которая была в течении 50 лет недоступна для опубликования”.

ПРИМЕЧАНИЯ

[ 366 ] См. статьи А. Мосякина: Огонек. М. 1989. №№ 6-8. Наше наследие. М. 1991. № 2 и № 3.

[ 367 ] New York Times. 1921. Aug. 23. P. 19; Aug. 24. P. 19

[ 368 ] Ibid. April 24. P. 18.

[ 369 ] Ibid. April 29. P. 1.

[ 370 ] New York Times. 1921. April 30. P. 4; April 9. P. 2.

[ 371 ] Шмелев И. Душа родины. Париж. 1967. С. 198.

[ 372 ] Там же. С. 215.

[ 373 ] Ленин В. Собр. соч. 4-е изд. 1950. Т. 31. С. 437.