Проблема отграничения истины от заблуждения. Эта проблема возникла не в последние десятилетия и даже не в последние столетия

 

Эта проблема возникла не в последние десятилетия и даже не в последние столетия. Она имела место во все периоды развития философии, начиная с античности.

Вот как описывает ситуацию в истории философии П. В. Копнин (см. его кн.: «Гносеологические и логические основы науки». М., 1974. С. 160 — 162). Одни философы прошлого столетия считали, что нельзя найти прочного основания, с помощью которого можно было бы решить вопрос об объективной истинности знания, поэтому склонялись к скептицизму и агностицизму. Другие видели такой критерий в данных ощущений и восприятии человека: все то, что выводимо из чувственно-данного, истинно. Однако непосредственно данными чувств нельзя доказать ни одно общее суждение, не говоря уже о более сложной, развивающейся научно-теоретической системе. Ведь каждое общее суждение по существу охватывает бесконечное число единичных предметов, и как бы ни было велико число наблюдений, оно не может охватить всех случаев. Например, суждение «все люди — смертны» нельзя доказать наблюдением смертности отдельных людей. Для доказательства надо подождать, пока умрут не только люди, которые сейчас живут, но и те, которые народятся в будущем. Кроме того, многие научно-теоретические положения касаются объектов, которые не воспринимаются непосредственно чувствами человека. Поэтому попытки обосновать в качестве критерия истины ощущения и восприятия человека потерпели неудачу, которая порождала разочарование в возможности найти такой критерий вообще, что в конечном счете приводило опять-таки к скепсису в отношении возможностей человека достигнуть объективно-истинного знания.

Некоторые философы полагали, что достоверность всего человеческого знания можно доказать путем выведения его из небольшого числа всеобщих положений, истинность которых самоочевидна в силу их ясности и отчетливости; противоречие им просто немыслимо. Однако таких самоочевидных положений, не требующих доказательства, в действительности нет, а ясность и отчетливость мышления — слишком зыбкий критерий для доказательства объективной истинности знания. Самоочевидным был V постулат Евклида, и, казалось, противоречие ему немыслимо. Однако Н.Лобачевский исходил в своей новой геометрии именно из этого положения, которое противоречило V постулату Евклида, и тем самым достиг объективно-истинного знания об окружающем нас пространстве. Современная наука не склонна принимать в качестве самоочевидных никаких теоретических положений, она подвергает сомнению любое утверждение, считавшееся ранее святыней, и, наоборот, выдвигает в качестве исходных принципов совершенно немыслимые утверждения, не уповая на их самоочевидность. Новые положения, как правило, кажутся необычными, далеко не самоочевидными.

Таким образом, ни чувственное наблюдение, ни самоочевидность, ясность и отчетливость всеобщих положений не могут служить критериями истинности знания. Коренным пороком всех этих концепций является стремление найти критерий истинности знания в самом знании, в каких-либо его особых положениях, которые так или иначе считаются привилегированными по сравнению с другими.

К. Маркс обратил внимание на недостаточность попыток найти критерий истины в рамках субъекта: последовательный материализм сталкивался здесь с явным преувеличением роли субъективного; из этого круга не выводили ни прежний материализм, замыкавшийся в чувственности и оказывавшийся созерцательным, ни идеализм с его рационалистическим активизмом. Встала задача найти такой критерий, который, во-первых, был бы непосредственно связан со знанием, определял бы его развитие, и в то же время сам бы им не являлся; во-вторых, этот критерий должен был соединять в себе всеобщность с непосредственной действительностью.

Таким феноменом оказалась практика.

В практике задействован субъект, его знание, воля; в практике — единство субъектного и объектного при ведущей роли (в отражательном плане) объектного. В целом практика — объективный, материальный процесс. Она служит продолжением природных процессов, развертываясь по объективным законам. В то же время познание не перестает быть субъектным, соотносясь с объективным. Практика включает в себя знание, способна порождать новое знание, выступает его основанием и конечной целью.

В самой практике сплетаются и чувственная конкретность, непосредственная действительность, и всеобщность (сущностность, законы сущности). Отмечая то новое, что было связано с К. Марксом, с его вкладом в разработку критерия истины, Г.А.Давыдова пишет, что внутри самого чувственного отношения к миру (т. е. не изменяя тезису о материальной природе мира и человека) К. Маркс нашел особую форму этого отношения, которая уже не остается в границах чувственно-созерцаемой данности, но, напротив, выходит за эти границы. Иначе говоря, он открыл такую специфическую форму чувственной связи человека с миром, которая в самой себе заключает возможность и необходимость проникновения в «нечувственные» (т.е. не данные непосредственно) существенные и всеобщие связи вещей (см.: «Практика — основа единства эмпирической и теоретической ступеней познания» // «Практика и познание». М., 1973. С. 158).

Такое явление было обнаружено прежде всего применительно к социальной сфере познания, с установлением роли и значения социально-исторической практики людей. Но это было обнаружено и в естествознании, в других формах познания. Сформулировано положение: практика «имеет не только достоинство всеобщности, но и непосредственной действительности» (Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 195).

При решении вопроса об истинности или неистинности теории недопустима изоляция от практики. Вопрос о том, обладает ли человеческое мышление предметной истинностью, — вовсе не вопрос теории, а практический вопрос. В практике должен доказать человек истинность, т.е. действительность и мощь, посюсторонность своего мышления. Спор о действительности или недействительности мышления, изолирующегося от практики, есть чисто схоластический вопрос (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 3. С. 1 — 2). Практика отделяет для всех и каждого иллюзию от действительности.

В общественных и естественных науках критерием истины выступает не практика вообще, а ее вполне определенные виды. В сфере философии, отличающейся универсальностью, всеобщностью своих положений, тоже имеет место практика, но это уже не специфический вид практики, а вся совокупность исторической практики людей, включая и повседневную, и производственную, и социально-политическую практику.

В научном познании используются непосредственная и опосредованная проверка истинности знания. Д. П. Горский рассматривает ряд предложений в связи с методами их проверки (Горский Д. П. «Проблемы общей методологии наук и диалектической логики». М., 1966. С. 332 — 340). Вот, к примеру, предложение: «Все металлы электропроводны». Его можно проверить экспериментально, и таким путем обосновать его истинность. Для этой цели можно взять каждый металл и испытать его на электропроводность. Наука пытается также объяснить этот факт, опираясь на ранее приобретенные знания, истинность которых установлена. Наличие у различных веществ (в том числе и металлов) свойства электропроводности объясняется наличием в них свободных электронов — носителей заряда.

Другой пример. «В двух системах координат, движущихся прямолинейно и равномерно друг относительно друга, все законы природы строго одинаковы, и нет никакого средства обнаружить абсолютное прямолинейное и равномерное движение» (Эйнштейн А., Инфельд Л. «Эволюция физики». М.; Л., 1948. С. 166). В этом предложении в обобщенной форме сформулирован принцип инерции, один из постулатов специальной теории относительности. Это предложение является истинным, несмотря на то что в природе не существует инерциальных систем в абсолютном смысле, а существуют лишь приближенные прообразы таких систем. Здесь осуществлен ряд идеализации. Истинность этих предложений включает в свой состав известный элемент гипотетичности, но мы удовлетворяемся ими, поскольку они апробируются через практическую применимость следствий, выводимых из них в рамках определенной теории. В отличие от предложений первого типа, где существенную роль в их проверке играют наблюдение и эксперимент и последующее объяснение результатов этого эксперимента, в процессе обоснования предложений второго типа, как отмечает Д. П. Горский, центр тяжести проверки перемещается в сферу проверки всей научной теории на практике, в сферу проверки предложений, являющихся следствиями из исходных положений. Эти исходные положения — тезисы типа приведенного (второго) предложения — проверяются, таким образом, опосредованным путем.

Опосредованная проверка применяется, когда ученый имеет дело с непосредственно не наблюдаемыми, в том числе с прошлыми и будущими, явлениями. Проверка будет сложнее, когда приходится иметь дело с теориями в целом. Некоторые из теорий, близкие к эмпирическим фактам, проверяются непосредственно в эксперименте и в технике. Например, значительная часть современной техники построена на использовании законов классической ньютоновской механики, и эта техника достаточно эффективна в своем функционировании. Она является частью производственной деятельности людей.

Не всегда, однако, теории имеют непосредственное техническое приложение и проверку в технике. «В науке не обязательно все доводить до уровня производственной практики. Здесь большое значение имеют эксперимент и наблюдение явлений, которые были предсказаны теорией (Уемов А. И. «Истина и пути ее познания». С. 58; приводимый ниже пример взят также из этой работы). Так, в физике долгое время господствовало представление о траектории светового луча как об идеально прямой линии. Из общей теории относительности Эйнштейна вытекало, что луч света звезды, проходя мимо солнца, должен отклоняться от прямой линии на определенную теорией величину. Во время солнечного затмения этот так называемый эффект Эйнштейна можно было проверить. В 1918 г., после окончания первой мировой войны, экспедиции, отправленные к берегам Африки и Америки, показали, что предсказанные теорией явления действительно имеют место. Таким образом, гипотеза Эйнштейна, базирующаяся на обшей теории относительности, нашла практическое подтверждение.

Здесь практика выступает в форме естественно-природного «эксперимента» и активного наблюдения за протекающим процессом со стороны человека. Таких источников познания и проверки знаний на истинность немало в физике, космологии, биологии, медицине, других науках. Для весьма абстрактных дедуктивных теорий характерна косвенная проверка: из теории выводятся теоретические и эмпирические следствия и производится проверка последних на практике. Приведенный пример с гипотезой, т.е. следствием из теории относительности Эйнштейна, как раз иллюстрирует отмеченный способ проверки. Возможно, такой способ не всегда надежен без дополнительных усилий по проверке теорий, однако его ценность в науке неоспорима.

Поиски путей практической проверки теорий весьма сложны, и эта сложность возрастает пропорционально непрерывно увеличивающейся степени абстрактности научных теорий. Все чаще теория проверяется не в одном эксперименте и не целиком, а по частям, допускающим проверку, и в целой серии различных экспериментов. Доказательная сила отдельного, пусть даже удачно поставленного эксперимента, ограничена. Еще в 20-х годах С. И. Вавилов справедливо отмечал: «Экспериментальное подтверждение той или иной теории, строго говоря, никогда не должно почитаться безапелляционным по той причине, что один и тот же результат может следовать из различных теорий. В этом смысле бесспорный experimentum crucis» едва ли возможен» (Вавилов С. И. «Экспериментальные основания теории относительности». М. — Л., 1928. С. 16). Доказательная сила отдельного эксперимента относительна: относительна в смысле его невозможности полностью доказать или опровергнуть сложную теорию. А между тем в науке постоянно растет число таких теорий и путь от теоретических систем знания к практике становится все более опосредованным и далеким. Возникают ситуации, когда с одной и той же группой экспериментов оказываются связанными разные теории данной области знания.

Помимо практики в научном познании существуют и другие критерии истины. Их ценность очевидна там, где практика пока не в состоянии определить истину и заблуждение (а подобные случаи встречаются довольно часто, их число возрастает с развитием науки).

Среди них выделяется логический критерий. Здесь имеется в виду его понимание как формально-логического критерия. Его существо — в логической последовательности мысли, в ее строгом следовании законам и правилам формальной логики в условиях, когда нет возможности непосредственно опираться на практику. Выявление логических противоречий в рассуждениях или в структуре концепции становится показателем ошибки и заблуждения. Современная формальная логика достаточно авторитетна во многих науках, особенно в математике.

Большое место в теоретическом естествознании, но главным образом в общественных науках и в философии занимает аксиологический критерий, т.е. обращение к общемировоззренческим, общеметодологическим, социально-политическим, нравственно-эстетическим и эстетическим принципам.

В политической жизни и в общественных (да и не только общественных) науках часто складывается обстановка, когда от субъекта требуется немедленная реакция, а он не имеет «показаний практики»; он должен оценивать, не дожидаясь получения и обработки максимально полной информации. Иногда такую информацию вообще невозможно получить. Субъект производит быструю оценку, не столько полагаясь на непосредственную конкретную информацию, идущую от практики, сколько на логику (т.е. на логический критерий) и на свой опыт ценностного, эмоционального и обще мировоззренческого отношения к подобным ситуациям. В этих случаях чрезвычайно важно руководствоваться не просто интуицией (она тоже помогает в решении вопроса), но какими-то рациональными принципами, вбирающими в себя исторический опыт жизнедеятельности субъекта. Весьма значительна, например, роль эстетического критерия (чувства гармонии, совершенства, красоты) при создании или выборе физических теорий. Эстетически высшее нередко оказывалось впоследствии и более достоверным, истинным.

Сказанное не означает, что раз данная оценка не должна совершенствоваться, становиться все более точной по мере получения информации от практики эксперимента и пр.); за актом оценки должны следовать акты практики и (или) познания, уточняющие предварительную оценку. Аксиологический критерий не является ни абсолютным, ни, тем более, единственным.

Даже логический критерий не обладает высшей степенью надежности. Логика тоже может приводить к ошибкам: «Логика не является безусловной порукой истины, и если можно сказать, что разум есть высший критерий в том смысле, что все, что истинно — логично, — то на это можно возразить, что все, что логично, не обязательно истинно, ибо раз приняты посылки, то ошибка столь же логична, как и истина" (Бернар К. «Лекции по экспериментальной патологии». М.-Л., 1937. С. 411).

Наиболее надежным критерием истины является все же практика.

Практика лежит и в основе логического, и аксиологического, и всех других критериев истины. Какие бы способы установления истинности суждений и концепций ни существовали в науке — будь то формально-логическая проверка, соотнесение со всеобщей философской методологией, общезначимость (интерсубъективность), интуитивное чувство и т.п., — все они в конечном итоге через ряд посредствующих звеньев оказываются связанными с практикой. В этом отношении можно утверждать, что практика — главный критерий истины.

Но такой статус практики порой принимается за единственность практики как критерия истины. Как отмечает П. В. Копнин, «практика — единственный критерий, поскольку только она в конечном счете решает вопрос о достоверности знания. Другого такого критерия, равного практике и могущего заменить ее, нет. На основе практики возникает разветвленный логический аппарат проверки истинности теоретических построений. Логические методы анализа знаний являются средствами осознания и закрепления результатов практической проверки в строгих формах. Их нельзя противопоставлять практике как нечто самостоятельное и независимое от нее» (Копнин П. В. «Гносеологические и логические основы науки». С. 167 — 168).

Эти соображения в значительной своей части верны. Одно только неверно: недопустимость противопоставления практике формально-логических средств установления истинности (как и соотнесения с принципами диалектического мышления) вовсе не означает их редуцирования к практике и такого положения, когда она оказывается единственным критерием. Все другие критерии истины специфичны и не растворяемы в практике. Таким образом, практика не единственный критерий истины, есть много других критериев; практика — ведущий критерий. Остальные критерии дополнительные, содействующие установлению достоверности знания, выполняющие важные эвристические функции (особенно в ситуациях, когда нет возможности обратиться к практической проверке).

В литературе различают доказательство истины и проверку знания на истинность. В доказательство входят ссылки и на практическую проверенность, и на логическую непротиворечивость, и на аксиологическую ценность. Нередки доказательства частичные, неполные. Д. П. Горский, И. С. Нарский и С. И. Ойзерман отмечают, что «вообще нельзя отождествлять способ доказательства истины и ее проверку, поскольку способ доказательства в значительной мере входит в процесс формирования истины, а проверка истины носит в конечном счете всегда практический характер независимо от того, практическим или логико-математическим является ее доказательство» (Горский Д. П., Нарский И. С, Ойзерман Т. И. «Практика — критерий истины» // «Современные проблемы теории познания диалектического материализма». М., 1970. Т. II. С. 22).

Практика является диалектическим критерием — как в том смысле, что она взаимосвязана с другими критериями, так и в том, что она выступает и абсолютным, и относительным (определенным и неопределенным) критерием. Практика может рассматриваться как абсолютный критерий в том плане, что она является самым сильным испытанием познания на истинность, что она — главный критерий истины. Доказывая объективность знания, практика доказывает и его абсолютность, безусловность. Обращение к практике является одним из важнейших средств, показывающих несостоятельность позиции агностицизма.

В то же время практика как критерий истины имеет относительный, неопределенный характер в том смысле, что «критерий практики никогда не может по самой сути дела подтвердить или опровергнуть полностью какого бы то ни было человеческого представления. Этот критерий... настолько «неопределенен», чтобы не позволять знаниям человека превратиться в «абсолют»...» (Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 18. С. 145 — 146).

Речь идет о подтверждаемое™ только относительных истин и лишь в этих пределах — абсолютной. Речь идет также о том, что практика не раз навсегда данная, застывшая и мистифицированная, обожествленная в своей значимости; практика тоже развивается; она может быть и развитой, но может быть и недоразвитой.

На проблеме развитости практики остановимся, однако, несколько подробней.

Активность субъекта в процессе познания предполагает, как известно, творчество новых идей, новые решения, создание новых гипотез, теорий, апробировать которые предстоит новому уровню практики. Такой разрыв может быть продолжительным по времени, и наука, находящаяся на этом этапе развития, может быть квалифицирована как несозревшая для своей практической, экспериментальной проверки. Точнее будет говорить о недостаточной степени созревания самой практики, а не науки. Ведь разработка теории, а не практика уходит, как правило, вперед, и эта диспропорция служит одним из мощных стимулов подтягивания уровня самой практики к новому уровню теории.

Так, эмпирические правила Г. Менделя были выведены из обобщения массы случаев наблюдения на практике, в удачно поставленном эксперименте. Но на этой эмпирической основе, исходя из эмпирического уровня практики, было сделано предположение о существовании некоторого дискретного носителя наследственных свойств. Значительно позднее, после выдвижения данного соображения была открыта биохимическая структура ДНК и установлено реальное содержание понятия гена В течение же многих десятилетий до этого теория гена не стояла на месте, как не стояла на месте и практика: они развивались, совершенствовались и во взаимной корректировке искали и нашли пути друг к другу. В эти же самые годы невозможно было не нанести ущерба и генетике, и практике, когда генетику из-за отсутствия прямого ее выхода в эксперимент и практику объявляли заблуждением и порождением «буржуазной» «чистой» науки.

Нередко получается, что какие-либо эксперименты (именуемые фактами) «опровергают» теорию, а другие — «подтверждают» ее. Так, в течение длительного периода практика, казалось, подтверждала правильность суждений «атом неделим», «наследственность не имеет материального носителя», а в эксперименте с бета-распадом в начале 30-х годов была якобы обнаружена несостоятельность закона сохранения энергии. Эти суждения, как и им противоположные, претендовали на право быть истинами в науке.

Сама практика исторически ограничена. Определителем того, какое знание является истиной, а какое нет, практика выступает не в абсолютном, а в относительном смысле, в определенной форме, на определенном уровне своего развития. Случается, что на одном своем уровне она не в состоянии определить истину, а на другом, более высоком уровне обретает такую способность по отношению к тому же самому комплексу знания. «Поскольку люди, живущие в условиях ограниченных форм практики, не осознают их ограниченности и принимают их за вечные и неизменные, они неизбежно оказываются в плену заблуждения и столь же неизбежно воспринимают как заблуждение действительное движение практики и познания вперед... Практика не может сразу же отделить истину от заблуждения в составе конкретного знания с такой же точностью, как лакмусовая бумажка различает кислоту от щелочи» (Ильенков Э., Элез Й., Мотрошилова Н., Гайденко П., Туровский М. «Заблуждение» // «Философская энциклопедия». Т. 2. М., 1962. С. 146).

Сама практика как критерий истины находится в развитии. И, может быть, не только и не столько данный уровень развития эксперимента, производства и науки, сколько поступательное их движение, непрерывный процесс совершенствования практики доказывают истинность тех или иных положений и теорий в науке. На этом пути, например, и была доказана в конце XIX в. истинность положения «атомы делимы» и ложность противоположного суждения. Таким же образом в 30-х годах гипотеза Паули — Ферми о нейтрино, затем ряд опытов, ее подтверждающих, вновь доказали истинность и всеобщий характер закона сохранения энергии.

Таким образом, критерием истины является практика, взятая в процессе своего движения, развития.

Практика, взятая в процессе развития, доказывает объективную (а соответственно и абсолютную) истинность положений науки.

Трудность отличения истины от заблуждения в каждый данный момент не означает, что истины нет или что не изменяется объем этой истины. Истина есть, но она находится в процессе формирования и роста. Находясь в составе достоверного (или вероятного) знания, элементы объективной истины определяют направление развития знания. В науке имеет место непрерывный рост объема истинного знания; в основе такого роста — непрерывное развитие практики и усиление познавательной активности человеческого разума. Если верно, что заблуждения порождаются субъективностью, то еще более верно, что отделение истины от заблуждений может быть достигнуто и достигается субъективностью же, еще большей активностью субъекта.