доцент каф. истории РПЦ ПСТГУ

 

Применительно к новейшей истории, в первую очередь, конечно же, надо говорить о тех неимоверных гонениях, которые были пережиты Русской Православной Церковью, гонений, не имевших себе равных, несопоставимых по своей жестокости даже с гонениями первых веков христианства. Общее число потерь, человеческих потерь, которые понесла Церковь в двадцатые-тридцатые годы, трудно оценить, но, можно быть уверенным, что не менее девяноста процентов священников, монахов, епископов были физически уничтожены. И вот, когда мы видим эти фотографии митрополитов на фоне Сталина, надо понимать, что это те, кто уцелел в числе этих нескольких процентов. Но уцелели те, кто способен был приспособиться. Огромное количество тех, кому совесть не позволяла петь здравицу тому же Сталину, до этого не дожили – девяносто, девяносто пять процентов.

И, конечно же, когда мы говорим о Церкви, мы должны понимать, что она состоит не только из тех, кто сейчас занимает какие-то видные церковные посты, представляя Церковь вовне, или только сейчас приходит в Церковь. Она состоит так же из всех тех, кто до этого момента не дожил. Она состоит из тех, кто мученически отстаивая церковное достоинство, перешел в вечность. В то же время, говоря о тех потрясениях, о том уроне, которое потерпела Русская Церковь, нужно понимать, что одновременно с этим она, как никогда во все свои века, приумножилась и приукрасилась. Вот, лишь одна иллюстрация. Несколько лет назад мне довелось быть в Румынии, и там мне с гордостью сказали: "У нас в Румынской Церкви уже двадцать своих румынских святых". Это при том, что Румынская Православная Церковь – вторая по численности после Русской. А у нас, в Русской Церкви одних только прославленных новомучеников и исповедников, поименно прославленных, в сто раз больше. А если представить себе весь сонм святых, который получила Русская Церковь в годы гонений, то это, конечно, многие сотни тысяч.

То есть, ни одна другая Поместная Церковь не имеет такого количества небесных заступников. И вот об этом надо помнить. Нужно сказать, что новейший период истории Русской Церкви – это период ее наивысшего расцвета. Причем, именно в те самые страшнейшие для всей Русской Церкви двадцатые годы, когда было практически все уничтожено и снесено, когда на всю Православную Церковь в пределах Советского Союза оставалось четыре епископа и несколько сот священников, когда, казалось, что Русская Церковь доживает свои последние дни. Именно в этот момент она переживала величайшее торжество своей истории, поскольку такого количества святых она не приобретала до той поры никогда.

При этом, когда мы говорим и о наших святых, выдающихся святых, которые дал Русской Церкви двадцатый век, тоже нужно сохранять чувство реальности. Опять же, бывает так, что человек благоговейно, искренно приходит в Церковь, с горячим сердцем читает о подвигах новомучеников, но потом вновь видит в реальной жизни что-то такое, что не может понять, принять, соблазняется, приходит к выводу, что это не та Церковь, что это не настоящая Церковь, что это какая-то подмена Церкви, надо искать другую. Потому что между теми святыми, о которых он читает и теми, кого он видит или не видит, ему кажется невероятная дистанция. Это бывает нередко от того, что наши святые изображаются в житиях, которые сейчас пишутся (не всегда, но такая тенденция есть) изображаются, как люди, всегда шедшие прямым путем, не знавшие никаких колебаний, смущений, как некие абсолютно совершенные члены Церкви, до которых, конечно же, просто какая-то невообразимая дистанция.

Изучение реальной церковной истории показывает, что наши выдающиеся святые, и такие, как святитель-исповедник Тихон и его святые преемники, тоже были людьми, вышедшими из той же церковной среды, из которой вышли и все остальные, той среды, в которой и мы все живем. И они тоже претерпевали различные искушения. И вот величие их как раз в том, что они эти искушения могли преодолевать. Вот, скажем, преемник святого Патриарха Тихона, Патриарший Местоблюститель митрополит Петр (Полянский). Он встал во главе Русской Церкви после кончины Патриарха Тихона до некоторой степени, казалось, случайно, неким стечением обстоятельств. Он в Церкви был малоизвестен, священный сан принял только в 1920-м г., а 1925 г. уже стал Патриаршим Местоблюстителем. И большевистская власть, которая стремилась поработить Церковь, допустила его до возглавления Церкви по той причине, что надеялась подчинить его себе. На него оказывалось сильнейшее давление с тем, чтобы он превратил Высшее Церковное Управление в некий политический инструмент в руках органов советской госбезопасности. И митрополит Петр в первые месяцы управления Церковью колебался, по какому пути ему идти. От него требовали все новых и новых уступок: примириться с обновленцами, как в народе их называли – "красными попами", учредить в Церкви своего рода инквизицию для борьбы с антисоветскими настроениями, делать все, что прикажут. И вот, он три месяца колебался, не говорил ни да, ни нет, уходил от ответов. Многих это очень соблазняло. Но затем, так его Господь укрепил, он дал такой твердый ответ, какого не давал до этого даже Патриарх Тихон, и ни на какие уступки властям не пошел. И претерпел за это такие страдания, какие ни один из наших новомучеников не претерпевал: 12 лет ссылок на Крайнем Севере и заключения в одиночных камерах в сырых подвалах. Ему предлагали свободу в обмен на отречение, он отказывался. Затем – в обмен на секретное сотрудничество с ГПУ, он отказывался. И так, до конца, он пошел по этому пути. Если же взглянуть на начало этого пути, то даже трудно представить, что он смог это пройти. Ничего не предвещало испытаний. Он был жизнерадостный, бесконфликтный, как многим казалось, уступчивый. Но в итоге все это обернулось величайшим исповедничеством ради Христа.

Очень важно показывать все так, как оно было, правдиво, потому что историческая правда и Евангельская Истина не могут друг другу противоречить. И, наоборот, когда мы пытаемся историю как-то лакировать, какие-то моменты, которые, как кажется, кого-то задевают, из нее вычеркивать, т.е. переписывать историю, "подкрашивать" ее, это чревато новыми разделениями, новыми соблазнами. Поэтому, в основу изучения, преподавания церковной истории, мы стараемся положить принцип следование исторической правде. Надо сказать, что нам в данном случае есть, кому следовать, кому подражать. Именно таким путем церковная история двигалась со времен своего возникновения. Первые церковно-исторические произведения – это исторические книги Ветхого Завета, Священная история Ветхого Завета. Представьте себе, какой был соблазн у автора Книги Царств не писать про грех царя Давида. Царь Давид – Пророк, Богоотец – почему бы не оставить лишь словесную историческую икону его? Зачем писать про его падение? Но боговдохновенный автор донес всю правду до нас. И эта правда нисколько в наших глазах в действительности царя Давида не унижает и не умаляет. Напротив, показывает всё его величие. И вот именно таким путем, как мы считаем, должны действовать и мы.

П остоянно открываются какие-то новые архивные источники, и на наших глазах происходит отказ от устоявшихся взглядов и концепций, в годы богоборчества навязанных церковному сознанию советской властью. Трудно порекомендовать какой-то учебник, на основании проводимых исследований составляются авторские курсы. Книга протоиерея Владислава Цыпина – наиболее полная и выдержанная, но, в то же время, и наиболее политически корректная, соблюдающая все церковно-политические интересы. Когда что-то надо порекомендовать, мы, как правило, рекомендуем книгу отца Владислава Цыпина.

Взаимоотношениям атеистической советской власти с религиозными организациями историками уделяется значительное внимание. С начала 1990-х гг. появилась возможность исследовать не только официальную политику власти в отношении религии и Церкви, но и ее скрытые цели. Благодаря этому появился ряд фундаментальных исследований по теме церковно-государственных отношений в советский период. Однако в них преимущественно рассматриваются либо первые послереволюционные годы (до 1925 г. включительно), либо военное и послевоенное время[1]. При этом недостаточно изученным остается вопрос: какие скрытые цели преследовала власть, допустив в 1927 г. легализацию Московской Патриархии – руководства организации, не принимающей коммунистической (атеистической) идеологии.

Советская власть изначально не скрывала своего отношения к Церкви. Декретом СНК РСФСР "Об отделении церкви от государства и школы от церкви" Церковь лишалась прав юридического лица, т.е. de jure как единой организации ее больше не было. Легально могли существовать только местные религиозные общины, с которыми власть заключала договоры о пользовании церковным имуществом[2]. VIII отдел Наркомата юстиции, который должен был проводить в жизнь ленинский декрет, прямо был назван "Ликвидационным". Именно ликвидация Церкви, а не легализация ее как социального института была целью правительства "народных комиссаров". Однако ликвидировать Церковь сразу, всю целиком и в короткий срок, большевикам не удалось. Тогда с начала 1920-х гг. власть перешла к тактике разложения ее изнутри и уничтожения по частям. Для этого внутри Церкви усиленно формировался осведомительный аппарат. Другим инструментом борьбы с Церковью стала легализация – регистрация тех церковных групп, которые могли помочь власти в решении ее тактических задач. Примерами таких групп могут служить обновленческий и григорианский расколы в Русской Православной Церкви, возникшие в 1922 – 1925 гг.

Однако влияние подобного рода расколов в широких кругах верующих было минимальным, по-настоящему расколоть Церковь с их помощью власти не удалось. По этой причине наряду с использованием в своих целях раскольнических групп власть оказывала давление на руководство патриаршей ("тихоновской") Церкви, чтобы принудить его пойти на такие шаги, которые вызвали бы возмущение церковных масс и спровоцировали бы новые разделения в Церкви.

Отсутствие легального статуса высшего управления патриаршей Церкви создавало большие проблемы "тихоновцам". Любая административная деятельность церковного руководства была, с точки зрения советских законов, неправомерна и даже преступна. Обновленцы же и другие, подобные им раскольники, стремились максимально использовать свою привилегию советской легальности. И патриарху Тихону, и его преемнику (с 1925 г.) патриаршему местоблюстителю митрополиту Петру (Полянскому) власть предлагала легализацию высшего церковного управления при условии, что его состав будет согласован с ОГПУ и вся его дальнейшая деятельность будет осуществляться под контролем этой организации. В первую очередь, власть стремилась взять в свои руки кадровую политику Церкви. Также ее сильно раздражала деятельность русской церковной эмиграции, на которую Московская патриархия должна была обрушиться с жесткими прещениями. От патриарха Тихона, например, потребовали выступить с обращением, в котором были такие слова об (с. 114) иерархах-беженцах: "Мы отрекаем, отлучаем и анафематствуем их, объявляя их врагами не токмо родины и ее народов, но и святой православной Церкви нашей"[3]. Примерно то же власть требовала и от митрополита Петра. Однако ни патриарх Тихон, ни митрополит Петр этих условий легализации не приняли. В частности, церковных эмигрантов они не только не "анафематствовали", но даже не стали, к негодованию власти, увольнять их главу митрополита Антония (Храповицкого) с Киевской кафедры, которую тот формально занимал[4].

Взгляд ОГПУ на проблему церковной легализации хорошо изложен в обвинительном заключении по делу митрополита Петра, составленном в мае 1926 г. уполномоченным 6-го отделения Секретного отдела А. В. Казанским: "Церковь, с первых дней существования Соввласти и до последнего времени вела себя по отношению к таковой как непримиримая антисоветская организация. Поэтому наиболее реакционная часть ее до сего времени не имела своих церковно-административных органов и была на полулегальном положении. Необходимость к переходу на нормальные взаимоотношения с Соввластью в последнее время стала особенно велика, и напор сторонников мирных взаимоотношений с властями увеличился. Для установления этих нормальных отношений было необходимо, чтобы (Церковь. – А. М.) отказалась впредь от всякой антисоветской деятельности. Поэтому для нее вопрос о легализации означает, в первую голову, раскол на непримиримую (эмигрантскую) и на "лояльную" части, причем вполне естественно, что второй придется очень энергично отмежеваться от первой, закрепив это отмежевывание каким-либо серьезным актом, вроде выдвигавшегося некоторыми церковными деятелями осуждения заграничников за их контрреволюционную деятельность"[5].

Митрополит Нижегородский Сергий (Страгородский), ставший заместителем патриаршего местоблюстителя после ареста митрополита Петра, летом 1926 г. также повел переговоры с органами власти о легализации своего управления. В июне он распространил проект своего обращения к архипастырям, пастырям и пасомым Московского патриархата, в котором обосновывал необходимость легализации следующим образом: "Отсутствие свободной регистрации для наших церковно-правительственных органов создает для иерархии много практических неудобств, придавая для ее деятельности какой-то скрытный и даже конспиративный характер, что, в свою очередь, порождает много всяких недоразумений и подозрений"[6]. Митрополит Сергий, таким образом, прозрачно намекал, что главная виновница "недоразумений" – сама власть. Переговоры продолжались до осени 1926 г., но результата не принесли: власть желала сделать высшее церковное управление орудием борьбы со своими политическими противниками, а митрополит Сергий стоял на той же позиции, что и его предшественники. "Не можем мы взять на себя функции экзекуторские и применять церковные кары для отмщения", – твердо заявил он в том же проекте обращения и в 1926 г. не сходил еще с этой позиции[7]. Такое нежелание "открыться" власти делало практически неизбежным скорое отстранение митрополита Сергия от руководства Церковью. В ноябре, после провала попытки тайно избрать патриарха (инициаторами выборов были близкие митрополиту Сергию епископы, а главным кандидатом митрополит Казанский Кирилл (Смирнов), ничего про выборы не знавший), власть получила прекрасный повод расправиться с заместителем местоблюстителя и теми, кто его поддерживал. Митрополит Сергий был арестован в Нижнем Новгороде и затем, в середине декабря 1926 г., препровожден в Москву во Внутреннюю тюрьму ОГПУ на Лубянке[8].

Вслед за этим началась серия секретных переговоров представителей ОГПУ (в первую очередь начальника 6-го отделения его Секретного отдела Е. А. Тучкова) с высшими иерархами православной Церкви. Яркое описание одного из эпизодов этих переговоров сохранилось в составленном Е. В. Апушкиной очерке "Крестный путь преосвященного Афанасия (Сахарова)": "Перед тем как митрополит Сергий стал заместителем местоблюстителя, его роль Тучков предлагал тем архиереям, имена которых стояли в завещании патриарха, т.е. митрополитам Агафангелу и Кириллу. Рассказывали, что митрополиту Агафангелу запретила идти на это одна блаженная (слепая Ксения) из г. Рыбинска, которую он очень почитал, сказав: "Если согласишься, то (С. 115) потеряешь все, что раньше приобрел". Когда же Тучков вызвал митрополита Кирилла, последний дал согласие на занятие этой должности, но не принял предложенного условия. "Если нам нужно будет удалить какого-нибудь архиерея, Вы должны будете нам помочь", – сказал Тучков. "Если он будет виновен в каком-либо церковном преступлении, да. В противном случае я скажу: "Брат, я ничего не имею против тебя, но власти требуют тебя удалить, и я вынужден это сделать". "Нет, не так. Вы должны сделать вид, что делаете это сами и найти соответствующее обвинение!" Владыка Кирилл отказался. Говорят, он ответил: "Евгений Александрович! Вы не пушка, а я не бомба, которой вы хотите взорвать изнутри Русскую Церковь!""[9].

Не добившись желаемого от митрополитов Агафангела (Преображенского) и Кирилла (Смирнова)[10], Тучков обратился к архиепископу Угличскому Серафиму (Самойловичу), управлявшему в тот момент Русской Церковью. В составленном в 1930 г. киевским церковным деятелем Г. А. Косткевичем "Обзоре главнейших событий церковной жизни России за время с 1925 года до наших дней" об этом эпизоде было сказано так: "В это время арх[иепископ] Серафим Угличский вызван был в московское] ГПУ, где Тучков предложил ему принять известные условия "легализации". На это архиепископ] Серафим ответил отказом, мотивируя его тем, что не считает себя полномочным решать основные принципиального характера вопросы без находящихся в заключении старших иерархов. После трех дней содержания арх[иепископа] Серафима в ГПУ Тучков отпустил его в Углич"[11]. Важную деталь переговоров Тучкова с архиепископом Серафимом сообщил в своих воспоминаниях его келейник М. Н. Ярославский: "Владыка мне говорил, что ему, как главе Церкви, власти тогда предложили Синод... И указали кого – членами Синода. Он не согласился... И сразу получил три года соловецких лагерей... Но он Церковь никому не передал, а написал или сказал, что объявляет автокефалию каждой епархии... Так как глава Церкви – лишний кандидат в тюрьму... И его после этого тут же освободили... Но когда они это ему предлагали, владыка Серафим выдвинул своих всех членов... Я знаю, что он называл митрополита Кирилла... "Так он же, – говорят, – сидит". "Так он же у вас сидит, освободите его""[12].

Согласно письму самого архиепископа Серафима, написанному через несколько дней после беседы на Лубянке, Тучков "на прощанье" сказал ему: "Ну, мы не злопамятны – мы освобождаем Вас и даем местожительство в Угличе, можете служить, где угодно, но управлять – ни-ни. Ни назначать, ни перемещать, ни увольнять, ни награждать". "А как же запросы с мест, по делам текущим, – спросил архиепископ Серафим, – жизни не остановите – она потребует своего". "Ну, можете отписываться. Да ведь Вы же объявили автономию. Что же Вам нужно? Ведь Вы не оставили после себя заместителей. Так и действуйте – бумаг о новом порядке управления отнюдь не рассылать. Можете писать на места, что "т[ак] к[ак] я, мол, лишен управления, то управляйтесь на местах". А если что вздумаете написать – то с верным человеком пошлите ко мне, а я просмотрю и передам Вам свое мнение... А пока – до свидания. Мы купим Вам билет, проводим до вокзала, а там – уезжайте в Углич и сидите спокойно"[13]. Как видно, подчиняться диктату Тучкова Угличский архиепископ не хотел, отговариваясь тем, что он "человек маленький". В итоге из-за грубейшего вмешательства ОГПУ во внутрицерковные дела наличный заместитель патриаршего местоблюстителя фактически был лишен возможности управлять Церковью.

Проводя на рубеже 1926 – 1927 гг. секретные переговоры с высшими иерархами Русской Церкви (как с заключенными, так и с остававшимися еще на свободе), Тучков, конечно, не мог обойти вниманием и бывшего заместителя местоблюстителя митрополита Сергия. Бежавший из России священник Михаил Польский, впоследствии ставший видным деятелем Русской Православной Церкви за границей, в 1931 г. описал переговоры "агента ГПУ" с Нижегородским митрополитом следующим образом: "Агент жаловался на то, что союз с обновленцами власти ничего не дал, а союз с православной Церковью до сего дня не налажен. Митрополит со своей стороны сетовал, что Церковь до сего времени не имеет легального центрального управления. В общем, обе стороны установили, что существующие отношения Церкви и государства невыгодны для них. (С. 116) Тогда агент предложил условия, с принятием и осуществлением которых церковное управление получит легализацию, свой журнал и прочие свободы. Митрополит должен организовать при себе коллегию для управления или Синод; все дела канцелярии Синода всегда должны быть открыты для агентов ГПУ; назначения архиереев на места должны происходить с ведома и согласия ГПУ; митрополит должен издать послание к Русской Церкви, соответствующее новому курсу ее жизни, и должен обратиться к заграничной Русской Церкви с предложением прекратить противосоветскую пропаганду и дать обязательство в лояльности к советской власти. Митрополит на все эти условия согласился"[14]. Правда, священник Михаил, ссылаясь на некое письмо, не уточнял, откуда ему стали известны подробности этих секретных переговоров. Весьма вероятно, что они проходили не столь спокойно и деловито[15]. Не исключено, что "многозначительную беседу с агентом ГПУ" митрополита Сергия священник Михаил реконструировал сам, основываясь на последующих фактах.

Факты же таковы. 2 апреля 1927 г. Коллегия ОГПУ, заслушав дело по обвинению митрополита Сергия, постановила: "Страгородского из-под стражи освободить под подписку о невыезде из гор[ода] Москвы. Дело следствием продолжать"[16]. В тот же день, согласно "Обзору главнейших событий церковной жизни России", Нижегородский митрополит был выпущен на свободу[17]. Церковный историк 1960-х гг. М. Е. Губонин, касаясь этого момента, писал: "Говорили тогда, что, склонный вообще к юмору заместитель, по выходе из ГПУ сказал будто бы близким лицам, радостно встретившим его, перефразируя известную сказку о "Колобке": "Да: я от дедушки ушел, я от бабушки ушел, я... от ГПУ ушел!""[18]. Примечательно, однако, что, как и патриарх Тихон в 1923 г., митрополит Сергий был освобожден без прекращения следствия по его делу. Далеко "уйти от ГПУ" он не мог. Видно, что власть ему не доверяла и не отказывалась от возможности его дальнейшего шантажа: в любой момент, пока продолжалось следствие, мера пресечения в отношении митрополита Сергия могла быть изменена: вместо подписки о невыезде вновь могло последовать взятие под стражу. Спустя 5 дней после освобождения митрополита Сергия архиепископ Серафим передал ему управление Русской Церковью. Еще через 6 дней, 13 апреля 1927 г., митрополит Сергий уведомил управляющего Московской епархией епископа Алексия (Готовцева) о своем вступлении в должность заместителя патриаршего местоблюстителя[19].

Неожиданное освобождение митрополита Сергия многих церковных людей привело в смущение, которое усиливалось оттого, что другие арестованные с ним епископы, получив сроки, отправлялись в ссылки и лагеря. Так, например, епископ Афанасий (Сахаров) за "принадлежность к группе архиереев, возглавляемой митрополитом Сергием", получил 3 года Соловецких лагерей[20]. Сам же глава "группы архиереев" не только вышел на свободу, но и получил право проживания в Москве, которого не имел до своего ареста. Конечно, возникало подозрение, что все это неспроста и что между митрополитом Сергием и ОГПУ заключено какое-то тайное соглашение.

Через полтора месяца после освобождения митрополиту Сергию было позволено созвать епископское совещание (такой возможности в первый период своего заместительства в 1926 г. он также не имел). Совещанию предшествовало обращение, направленное митрополитом Сергием в Административный отдел НКВД 16 мая 1927 г.: "Имея в виду возбудить ходатайство о регистрации церковного управления православной Церкви (так называемой тихоновской ориентации), прошу разрешить мне устроить 18-го сего мая в моей квартире предварительное совещание по вопросу об указанном ходатайстве. В совещании будут участвовать шесть-семь человек архиереев, которых я предполагаю пригласить в состав проектируемого Синода"[21].

В ответ митрополиту Сергию была дана справка: "Административный отдел ЦАУ НКВД сообщает, что для устройства 18 V 1927 г. в доме N 3/5 по ул. Короленко (Москва, Сокольники) в кв. N 1 гр. Страгородского предварительного совещания 6 – 7 служителей культа ("архиереев") об учреждении проектируемого ими т[ак] называемого] "Синода тихоновской ориентации" разрешения от адморганов не требуется. Заявление о собрании учредителей принято к сведению. Гербовый сбор за выдачу (С. 117) настоящей справки в размере 1 рубля взыскан"[22]. Так, с рублевой справки начиналась история легализованной Московской патриархии.

18 мая 1927 г. совещание семи архиереев ("служителей культа") состоялось. Согласно официальному документу, к приглашенным им епископам митрополит Сергий обратился со следующим предложением: "Сознавая необходимость иметь при себе, как временном заместителе первого епископа Российской Православной Церкви, положенный определением Собора 1917 – 1918 гг. вспомогательный орган в виде Священного Синода, я решил, по примеру почившего святейшего патриарха, образовать при себе такой Синод путем приглашения мною некоторых преосвященных архипастырей, участие которых в работах Синода мне представлялось возможным и полезным"[23]. Собравшиеся архиереи согласились с данным предложением и постановили преобразовать свое совещание во временный патриарший Священный Синод.

Персональный состав нового Синода при заместителе вызвал большие нарекания в церковных кругах. "Когда стали известны имена епископов, призванных им в Синод, о капитуляции м[итрополита] Сергия перед Советской властью не могло быть больше сомнений, – писал в своем "Обзоре" Косткевич. – В Синод вошли: арх[иепископ] Сильвестр, быв[ший] обновленец, арх[иепископ] Алексий Хутынский, быв[ший] обновленец, назначенный на Петроградскую кафедру от живой церкви после казни митрополита] Вениамина, арх[иепископ] Филипп, быв[ший] беглопоповец, т.е. переходивший из православной] Церкви в секту "беглопоповцев", митр[ополит] Серафим Тверской, человек, о связях которого с ГПУ знала вся Россия, которому никто не верил"[24]. Согласно воспоминаниям келейника архиепископа Серафима (Самойловича), в Синод вошли именно те иерархи, которых Тучков пытался навязать Угличскому владыке: "Вскоре был освобожден митрополит Сергий... И им был создан Синод из всех тех членов, которых власти предлагали владыке Серафиму"[25].

Видимо, и сам митрополит Сергий поначалу не без подозрения относился к новоучрежденному органу высшей церковной власти. Что если ОГПУ его снова арестует, а Синод будет объявлен его преемником? В своей жестокой игре с митрополитом Сергием ОГПУ подстраховалось тем, что освобождая его, не закрыло на него следственное дело. Митрополит Сергий, вступая в эту игру, тоже предпринял меры предосторожности и "во избежание всяких недоразумений" сразу оговорил: "Проектируемый при мне Синод ни в какой мере не полномочен заменить единоличное возглавление Российской Церкви, но имеет значение лишь вспомогательного органа лично при мне, как заместителе первого епископа нашей Церкви. Полномочия Синода проистекают из моих и вместе с ними падают"[26].

В тот же день, когда состоялось самоучреждение Синода, его председатель подал в НКВД СССР заявление, в котором "покорнейше просил": "I. Зарегистрировать меня и временный при мне патриарший Священный Синод для заведования делами Русской Православной Церкви (патриаршей ориентации) в пределах СССР с правом иметь при Синоде канцелярию, употреблять бланки и печать... II. Сделать распоряжение местным властям о разрешении по епархиям регистрировать состоящих в моем духовном ведении епархиальных и викарных архиереев (староцерковников) с епархиальными при них советами и канцеляриями. Впредь до получения регистрации прошу разрешить мне и вышеуказанному Синоду приступить к нашей деятельности"[27].

20 мая 1927 г. митрополит Сергий получил справку о временной регистрации Синода. "Заявление и.д. "Местоблюстителя Московского Патриаршего Престола", митрополита Нижегородского Сергия, гр. Страгородского, – говорилось в ней, – и список образовавшегося при нем временного, так называемого "Патриаршего Священного Синода" в составе: митрополита Новгородского Арсения Стадницкого, митрополита Тверского Серафима Александрова, архиепископа Вологодского Сильвестра Братановского, архиепископа Хутынского Алексия Симанского, архиепископа Костромского Севастиана Вести, архиепископа Звенигородского Филиппа Гумилевского и епископа Сумского Константина Дьякова в Административном Отделе ЦАУ НКВД получены и приняты к сведению. Препятствий к деятельности органа, впредь до утверждения (С. 118) его, не встречается"[28]. При этом митрополит Арсений (Стадницкий) – иерарх, который мог бы придать Синоду авторитет в глазах верующих, – вошел в его состав только на бумаге. Доверием власти он не пользовался и в Москву допущен не был, оставаясь в ссылке в Средней Азии.

Конечно, новоучрежденный Синод был совсем не таким, каким многим бы в Церкви хотелось. Это хорошо понимал и сам митрополит Сергий. В мае 1928 г. в письме экзарху Украины митрополиту Михаилу (Ермакову) он изложил побуждения, которыми руководствовался при учреждении своего малоавторитетного Синода: "Пишут, что легализацию мы не можем принять до тех пор, пока нам не будет дано все, что нужно для вполне независимого существования Церкви. В частности, "Синод должен состоять из тех, что теперь в заключении". Конечно, все эти пожелания близки всем нам, но нельзя же быть настолько наивным, чтобы ожидать их исполнения на практике, притом путем ультимативных требований. Нельзя же ожидать, чтобы государство, до сих пор считавшее нас контрреволюционерами, вдруг раздобрилось: отпустило бы всех на свободу и дало бы потом нам самим решать, что угодно нам предложить государству. Ясно, что такой ультиматум будет иметь своим последствием только разложение нашей нелегальности в бесконечность. А уже теперь все чаще и чаще появляются признаки усталости в наших рядах, все эти местные автокефалии, декларации и проч. Объяснить эту усталость одним малодушием было бы слишком односторонне. Она говорит о том, что непримиримость переходит уже известные границы и становится для большинства мало обоснованной и непонятной. Когда не требуется изменять ни вере, ни канонам, то у всякого рассуждающего человека возникает вопрос – в чем же дело? – и естественно, пропадает желание терпеть неизвестно из-за чего. И вот одни за другими наши епархии будут автокефализироваться, мы будем объявлять их в расколе и т.д. Кому все это нужно и кому на руку? Явно, что мы в центре не исполним своего долга, если не сделаем все возможное, чтобы предупредить этот развал. Не можем же мы приносить церковное благополучие в жертву тому настроению, по которому чем у нас будет хуже – тем лучше. В частности, и облегчения участи наших ссыльных ожидать можно только после легализации, притом не вдруг, а постепенно. Во всяком случае, я сознаю, что я был вправе созвать Синод и принять меры к легализации, точнее говоря, это был мой долг (раз явилась возможность к тому)"[29]. "Когда преосвященный Сергий принял на себя управление Церковью, он подошел эмпирически к положению Церкви в окружающем мире и исходил тогда из существующей действительности, и я был совершенно согласен с ним", – разъяснял позднее своему биографу патриарх Алексий I (Симанский)[30].

После легализации высшего церковного управления (довольно своеобразной, надо заметить) должна была начаться легализация органов церковного управления на уровне епархий, викариатств и благочинии. 25 мая 1927 г. Временный патриарший Священный Синод при заместителе патриаршего местоблюстителя постановил: "Об учреждении при и.д. местоблюстителя Временного патриаршего Священного Синода в вышеуказанном составе и с вышеизъясненными полномочиями уведомить епархиальных преосвященных к руководству и предписать им подать со своей стороны, с ссылкой на настоящее постановление со справками, заявление местной власти о регистрации их, преосвященных, с состоящими при них епархиальными советами (каковые образовать временно путем приглашения указанных преосвященными лиц, впредь до избрания постоянного состава на епархиальных съездах), а равно и о регистрации преосвященных викариев; о составе же уездных органов (при викариях) и благочиннических советах, как не подлежащих по закону регистрации, сообщается уездным властям к сведению"[31].

На первый взгляд, условия предложенной митрополитом Сергием легализации всех уровней церковного управления были вполне приемлемыми: епархиальным преосвященным, согласно синодальному постановлению, предстояло самим (без вмешательства извне) решить, кого приглашать в епархиальные советы. По этой причине постановление от 25 мая 1927 г. было довольно спокойно принято правящими епископами к (С. 119) исполнению. Части из них такой поворот событий открывал возможность приступить, наконец, к исполнению своих обязанностей по управлению вверенными им епархиями. Так, например, с архиепископа Вятского Павла в марте 1926 г. властями была взята подписка: "Я, архиепископ Вятский и Слободский, Павел Петрович Борисовский, даю настоящую подписку-обязательство вятскому губернскому ОГПУ в том, что я впредь до организации вятского епархиального управления и зарегистрирования его в вятском губернском исполкоме обязуюсь не управлять епархией, в частности, не буду назначать, перемещать и увольнять служителей культа, не буду рассылать по епархии воззвания от имени управляющего епархией, не буду давать санкции (благословения) на запросы духовенства в области административно-организационной и не буду разрешать брачных дел. За нарушение данной подписки-обязательства беру ответственность на себя как за неподчинение органам власти"[32]. Полтора года архиепископ Павел жил под гнетом этой подписки, пока в сентябре 1927 г. не получил от митрополита Сергия письмо: "Ввиду состоявшейся фактической легализации при мне, как заместителе патриаршего местоблюстителя, высшего церковно-административного органа – Временного патриаршего Священного Синода – долгом почитаю уведомить Ваше преосвященство, что Вы можете свободно прибыть в кафедральный город вверенной Вам епархии и вступить в отправление своих архипастырских обязанностей. Вместе с этим предлагаю Вашему преосвященству по прибытии на место, немедленно войти в надлежащее отношение с местной гражданской властью на предмет организации епархиального управления на началах, изложенных в указе патриаршего Священного Синода от 25 мая с.г. и о последующем, равно и вообще о положении дела во вверенной Вам епархии донести мне"[33]. Понятно, как должен был отнестись затравленный властью Вятский архиерей к предложению митрополита Сергия. Как говорилось в докладной записке священника Николая Дулова начальнику 6-го отделения СО ОГПУ: ""Теперь мы можем писать резолюции за столом и в кабинете", – сказал один из иерархов Сергиева "синода", когда появился этот "синод""[34].

Даже митрополит Ярославский Агафангел (Преображенский) у которого были весьма непростые отношения с митрополитом Сергием, без промедления подал в Административный отдел ярославского губисполкома заявление о регистрации его самого в качестве митрополита Ярославской епархии и епархиального совета при нем. Дальнейшая история этого заявления, однако, хорошо показывает, какие цели в действительности преследовала власть в начавшейся кампании легализации православной Церкви. По поводу обращения митрополита Агафангела из ярославского Адмотдела был послан срочный запрос в центр о том, "допустима ли данная регистрация". Прошло более месяца, прежде чем был получен ответ из Центрального административного управления НКВД. Этот ответ подтверждал, что "справка о принятии к сведению списка членов т[ак] называемого] Св. Синода при т[ак] называемом] и.о. "местоблюстителя патриаршего синода"... действительно выдана". При этом подчеркивалось, что вопрос "согласован с ОГПУ". Смысл последующего разъяснения заключался в том, что торопиться с выдачей аналогичных справок о "регистрации" епархиальных управлений "тихоновской ориентации" не следует, нужно ждать, когда "по этому вопросу, по согласовании его с ОГПУ, на места будут преподаны от НКВД исчерпывающие указания и распоряжения"[35]. Не торопились с ответом на обращения "тихоновских" архиереев и в других местах. Так, например, на заявлении временно управлявшего Свердловской епархией епископа Аркадия (Ершова) с просьбой зарегистрировать его и состоящий при нем временный епархиальный совет была положена резолюция: "Временно оставить без ответа"[36]. Очевидно, там тоже ждали разъяснений из центра, как поступить.

Только 31 октября 1927 г. из ОГПУ за подписями начальника Секретного отдела Т. Д. Дерибаса и Е. А. Тучкова в Админотдел ЦАУ НКВД было послано долгожданное "разъяснение": "По затронутому Вами вопросу о возможности регистрации в подведомственных НКВД органах епархиальных управлений (тихоновских) аналогично с регистрацией так наз[ываемого] Сергиевского синода СО ОГПУ считает необходимым (С. 120) сообщить нижеследующее: 1) в настоящих условиях необходимо отказывать в официальной регистрации вышеназванных управлений; 2) однако в тех условиях, когда по обстоятельствам времени и места кое-где могут возникать епархиальные управления, местные органы НКВД, не регистрируя таковых, одновременно не должны препятствовать их функционированию". Наконец, 17 ноября 1927 г., в полном соответствии с полученным от Секретного отдела ОГПУ "разъяснением", НКВД (в лице заместителя наркома и и.д. начальника ЦАУ), в свою очередь, преподал "исчерпывающие указания" местным административным отделам, разослав им следующий циркуляр: "Вследствие поступающих с мест запросов о регистрации т[ак] называемых] епархиальных управлений тихоновской ориентации в связи с оформлением т[ак] называемого] Сергиевского синода НКВД РСФСР, по согласованию вопроса с ОГПУ, считает необходимым сообщить". Далее дословно приводились два пункта из "разъяснения" Дерибаса-Тучкова с добавлением, что следует воздерживаться от выдачи не только справок о регистрации, но даже и просто о принятии к сведению списков членов "т[ак] называемых] епархиальных управлений"[37].

Замысел властей и смысл согласования вопроса с ОГПУ хорошо иллюстрируют донесения в центр из ленинградского представительства этого учреждения. Донесения шли с надписанием "лично тов. Тучкову" и имели гриф "сов. секретно". Видно, что в планы ОГПУ вовсе не входило регистрировать епархиальные управления патриаршей Церкви в тех составах, которые предлагались "тихоновскими" иерархами. Задача была навязать управления, угодные самим органам госбезопасности. 26 ноября 1927 г. Тучкову сообщалось, что еще 26 августа временно управляющим Ленинградской епархией епископом Николаем (Ярушевичем) было послано в Административный отдел заявление с просьбой зарегистрировать епархиальное управление. Из семи протоиереев, предложенных епископом Николаем для включения в него, по указанию ОГПУ было отведено трое, в том числе настоятель кафедрального собора протоиерей Василий Верюжский. Почти 3 месяца власти тянули с официальным ответом епископу Николаю. Сделано это было, как объяснили Тучкову ленинградские "товарищи", "в целях выявления противников"[38]. Подобным образом ситуация складывалась и в других епархиях, где возникли епархиальные управления. В результате, легализация на местах прошла весьма избирательно. "Ясно, почему вместе с легализацией Синода не легализуется тем самым и вся Церковь, – комментировал происходившее один из оппонентов митрополита Сергия в августе 1927 г. – Так бы оно должно быть, если бы Синод был действительно центром Церкви, единым с нею в мысли и в жизни. Но не так на самом деле, и с легализацией Синода Церковь продолжает пребывать в бесправном состоянии, ибо легализуется не Церковь, а всего лишь новая ориентация, носящая, к слову сказать, ярко политический характер"[39]. Действительно, начатая в мае 1927 г. кампания по легализации органов управления Русской Православной Церкви фактически вылилась в секретную работу ОГПУ по подбору и фильтрации состава этих церковных органов.

В 1929 г., когда результаты сергиевской легализации были уже очевидны, епископ Дамаскин (Цедрик) писал в "Письме к легализованным": "Отцы и братья! Пока еще не поздно, подумайте, вникните в сущность милостиво дарованной вам "легализации", чтобы впоследствии не раскаиваться горько в совершаемой всеми вами во главе с митрополитом] С[ергием] ошибке! То, что принимается вами под названием "легализация" в сущности является кабальным актом, не гарантирующим для вас решительно никаких прав, на вас же налагающим тяжкие обязательства. Иного и ожидать было наивно. Коммунистическая советская власть откровенна и последовательна. Она открыто заявила себя враждебной религии и государственной целью своей поставила уничтожение Церкви. Она не перестает открыто и ясно заявлять о своих богоборческих задачах, как через представителей высшего правительства своего, так и через всех своих мелких агентов. Поэтому весьма наивно и преступно думать, что так наз[ываемая] легализация со стороны соввласти хоть частичной целью своей поставляет благо Церкви"[40]. (С. 121) Справедливость данной здесь епископом Дамаскином характеристики легализации как кабального акта, не гарантирующего решительно никаких прав, но налагающего тяжкие обязательства на легализованных, подтверждается тем, что полноценной регистрации не получил даже сам Синод митрополита Сергия. Ничего более существенного, чем приведенная выше справка из Административного отдела НКВД о том, что его заявление об образовании Синода "принято к сведению" и "препятствий к деятельности органа, впредь до утверждения его, не встречается", митрополит Сергий ("гр. Страгородский"), судя по всему, так и не получил[41]. По советским законам (а именно, по инструкции НКЮ и НКВД РСФСР от 27 апреля 1923 г.) Синод как центральная организация мог быть должным образом легализован лишь в качестве "исполнительного органа всероссийского съезда религиозного общества"[42]. Именно так был легализован обновленческий "Священный Синод". "Но у м[итрополита] Сергия, – говорилось в одном из полемических документов 1928 г. – так называемом "Каноническом исследовании деяний митрополита Сергия", – этих церковных съездов не было, и Сергиев Синод составлен им единолично, по-видимому, по соглашению с каким-нибудь органом советской власти, играющим в РСФСР роль бывшего обер-прокурора. Как можно думать, весь процесс регистрации Синода свелся к тому, что список членов Синода был предоставлен м[итрополитом] Сергием в НКВД, а здесь он был присовокуплен к делу. Во всяком случае, у м[итрополита] Сергия нет никакой официальной бумаги НКВД об утверждении Сергиевского Синода в качестве исполнительного органа староправославной Церкви. Таким образом, дефективный, с точки зрения канонов Церкви, Сергиев Синод не имеет никакого юридического значения и по гражданским законам"[43].

Догадку автора "Канонического исследования" о том, что у митрополита Сергия не было никакой официальной бумаги НКВД об утверждении Синода, подтверждают материалы переписки заместителя с управлявшим западноевропейскими русскими приходами митрополитом Евлогием (Георгиевским). Когда в октябре 1928 г. митрополит Евлогий для своих нужд запросил среди прочего акт легализации временного патриаршего Синода гражданской властью, митрополит Сергий попытался отмолчаться. Очевидно, высылать абракадабру о том, что "препятствий, впредь до утверждения, не встречается", ему было неудобно. Митрополит Евлогий, однако, не понимая, в какое неловкое положение он ставит своего иерархического начальника, продолжил "усерднейше просить" о высылке необходимых ему документов. Тогда, в феврале 1929 г., митрополит Сергий выслал ему копию постановления Предварительного совещания от 18 мая 1927 г. об учреждении временного Синода и далее пространно заметил: "Что же касается просимого Вами акта о легализации нашего Синода, то я должен объяснить, что, вступив в управление православной Церковью в СССР на основании канонически несомненного распоряжения патриаршего местоблюстителя, ни я, ни образованный мною временный патриарший Синод в какой-либо особой гражданской легализации и не нуждались; так как и ранее православная наша Церковь в СССР и ее управление отнюдь не были в "нелегальном" положении, а существовали и действовали вполне легально в пределах, предоставленных религиозным организациям законами Союза. Покойный св. патриарх вполне легально пользовался правами главы нашей Церкви, имя его открыто возносилось во всех православных храмах Союза; он имел особую патриаршую печать и пользовался в управлении содействием находившегося при нем Синода. Тем же пользовался при управлении и местоблюститель, да и теперь имя его продолжает беспрепятственно возноситься в церквах по всему Союзу. Разница между прежним и теперешним нашим положением заключается лишь в том, что ныне при мне существует Синод в большем составе, чем то было при покойном патриархе"[44].

Таким образом, митрополит Сергий фактически признавал, что легализация 1927 г. Церкви была не нужна, для нее вполне приемлемым было и то положение, в котором она находилась при Патриархе Тихоне и Патриаршем местоблюстителе митрополите Петре. Легализация нужна была не Церкви, а власти; нужна была, чтобы поставить церковное управление под полный контроль и выявить тех, кто этого контроля безбожного государства над Церковью не хотел (С. 122).

Примечания

[1] См. Мазырин А.В. Легализация Московской Патриархии в 1927 году: скрытые цели власти // Отечественная история. Ж-л. 2008. №4. С. 114-124; Кривова Н. А. Власть и Церковь в 1922 – 1925 гг.: Политбюро и ГПУ в борьбе за церковные ценности и политическое подчинение духовенства. М., 1997; Архивы Кремля. Политбюро и Церковь: 1922 – 1925 гг. В 2 кн. Новосибирск; М., 1997 – 1998; Васильева О. Ю. Русская Православная Церковь в политике советского государства в 1943 – 1948 гг. М., 1999; Кашеваров А. Н. Церковь и власть: Русская Православная Церковь в первые годы Советской власти. СПб., 1999; Шкаровский М. В. Русская Православная Церковь при Сталине и Хрущеве: (Государственно-церковные отношения в СССР в 1939 – 1964 годах). М., 2000; Петров С. Г. Документы делопроизводства Политбюро ЦК РКП(б) как источник по истории Русской церкви (1921 – 1925 гг.). М., 2004; Одинцов М. И. Власть и религия в годы войны. (Государство и религиозные организации в СССР в годы Великой Отечественной войны 1941 – 1945 гг.). М., 2005.

[2] См.: Гидулянов П. В. Отделение церкви от государства в СССР: Полный сборник декретов, ведомственных распоряжений и определений Верховного Суда РСФСР и других социалистических республик. Изд. 3. М., 1926. С. 617, 623.

[3] Следственное дело патриарха Тихона: Сборник документов по материалам ЦА ФСБ РФ. М., 2000. С. 404.

[4] См.: Мазырин А., иерей. Вопрос о замещении Киевской кафедры в 1920-е гг. // Вестник ПСТГУ. Сер. II: История. История Русской Православной Церкви. М., 2007. Вып. 2(23). С. 58 – 67; Вып. 3(24). С. 118 – 131.

[5] ЦА ФСБ РФ, д. Н-3677, т. 5, л. 247 – 248.

[6] Акты святейшего Тихона, патриарха Московского и всея России, позднейшие документы и переписка о каноническом преемстве высшей церковной власти, 1917 – 1943 / Сост. М. Е. Губонин. М., 1994. С. 473.

[7] Там же. С. 474.

[8] ЦА ФСБ РФ, д. Р-31639, л. 44.

[9] Крестный путь преосвященного Афанасия (Сахарова) // Вестник РСХД. 1973. N 1 (107). С. 187.

[10] О позиции митрополитов Агафангела и Кирилла подробнее см.: Мазырин А., иерей. Высшие иерархи о преемстве власти в Русской Православной Церкви в 1920-х – 1930-х годах. М., 2006.

[11] [Косткевич Г. А.] Обзор главнейших событий церковной жизни России за время с 1925 г. до наших дней / Публ. О. В. Косик // Вестник ПСТГУ. Сер. II: История. История Русской Православной Церкви. М., 2007. Вып. 2(23). С. 117.

[12] Воспоминания М. Н. Ярославского (в записи священника Михаила Ардова) // Надежда: Душеполезное чтение. Вып. 18. Базель; М., 1994. С. 167.

[13] Архиепископ Серафим (Самойлович) и Е. А. Тучков: подробности взаимоотношений / Публ. П. В. Каплина // Вестник ПСТГУ. Сер. II: История. История Русской Православной Церкви. Вып. 3(20). М., 2006. С. 131 – 132.

[14] [Польский] М., свящ. Положение Церкви в Советской России: Очерк бежавшего из России священника. Иерусалим, 1931. С. 24.

[15] В литературе встречаются сообщения (со ссылкой на митрополита Сергия (Воскресенского)) о том, что митрополиту Сергию угрожали расстрелом сестры (она была впоследствии расстреляна в 1937 г.), а также арестованных архиереев и священников (Цыпин В., прот. История Русской Церкви. Кн. 9. М., 1997. С. 157).

[16] ЦА ФСБ РФ, д. Р-31639, л. 55.

[17] См.: [Косткевич Г. А.] Указ. соч. С. 117. В самом "Обзоре" дата указана по старому стилю – 20 марта.

[18] Губонин М. Е. Современники о патриархе Тихоне. Машинопись. (Готовится к печати в издательстве ПСТГУ.)

[19] См.: Документы патриаршей канцелярии 1926 – 1927 годов // Вестник церковной истории. 2006. N 2. С. 99 – 100.

[20] Акты святейшего Тихона... С. 844.

[21] Декларация митрополита Сергия (Страгородского): Документы и свидетельства современников / Публ. М. И. Одинцова //Диспут. 1992. N 1. С. 190.

[22] Архив Санкт-Петербургской епархии, ф. 3, оп. 3а, д. 51, л. 1 – 2.

[23] Акты святейшего Тихона... С. 499.

[24] [Косткевич Г. А.] Указ. соч. С. 118.

[25] Воспоминания М. Н. Ярославского... С. 167.

[26] Акты святейшего Тихона... С. 499.

[27] Декларация митрополита Сергия (Страгородского)... // Диспут. 1992. N 1. С. 190 – 191.

[28] Акты святейшего Тихона... С. 498.

[29] ГА РФ, ф. 5919, оп. 1, д. 1, л. 415 – 416.

[30] Казем-Бек А. Л. Жизнеописание святейшего патриарха Московского и всея Руси Алексия I // Богословские труды. Юбилейный сборник: к 120-летию со дня рождения святейшего патриарха Алексия I. К 80-летию восстановления патриаршества. Вып. 34. М., 1998. С. 98.

С. 123.

[31] Акты святейшего Тихона... С. 499 – 500.

[32] Архив УФСБ РФ по Кировской обл., д. СУ-11383, т. 1, л. 5.

[33] Государственный архив Кировской области, ф. 237, оп. 77, д. 1, л. 6 – 6 об.

[34] ЦА ФСБ РФ, д. Н-7377, т. 6, л. 255.

[35] Декларация митрополита Сергия (Страгородского)... //Диспут. 1992. N 1. С. 192 – 193.

[36] Смутное время в Русской Православной Церкви: документы уральских епархий 1920-х годов / Публ. П. В. Каплина // Архивы Урала. 2006. N 9 – 10. С. 128 – 129.

[37] Декларация митрополита Сергия (Страгородского)... // Диспут. 1992. N 2. С. 201 – 202.

[38] "Сов. секретно. Срочно. Лично. Тов. Тучкову": донесения из Ленинграда в Москву, 1927 – 1928 гг. / Публ. А. В. Мазырина // Богословский сборник. Вып. 10. М., 2002. С. 366.

[39] О Церкви и государстве: материалы полемики конца 1920-х гг. / Публ. А. В. Мазырина // Богословский сборник. Вып. 10. С. 350.

[40] "Совершается суд Божий над Церковью и народом русским...": архивные материалы к житию священномученика Дамаскина, епископа Стародубского (1877 – 1937) / Публ. О. В. Косик // Богословский сборник. Вып. 10. С. 438 – 439.

[41] Советский религиовед А. А. Шишкин (а за ним и некоторые церковные историки) писал, что "в августе [1927 г.] он [Синод] был утвержден". См.: Сущность и критическая оценка "обновленческого" раскола Русской Православной Церкви. Казань, 1970. С. 303. Однако никаких документов при этом не приводилось. В сборнике М. Е. Губонина "Акты святейшего патриарха Тихона" в перечне документов упоминается указ заместителя патриаршего местоблюстителя митрополита Нижегородского Сергия N 380 от 22 сентября 1927 г. о легализации патриаршего Священного Синода, но текста самого указа нет. На основании этого упоминания нельзя сделать вывод о том, что "в сентябре центральное церковное управление патриаршей Церкви наконец получило постоянную регистрацию в органах государственной власти". (Беглов А. Л. Епархии и епископы Российской Церкви в 1927 году, или почему митрополит Сергий (Страгородский) стал перемещать епархиальных преосвященных? // Альфа и омега. 2007. N 2(49). С. 172).

[42] См.: Гидулянов П. В. Указ. соч. С. 123.

[43] ГА РФ, ф. 5919, оп. 1, д. 1, л. 370.

[44] Из переписки заместителя патриаршего местоблюстителя митрополита Нижегородского Сергия (Страгородского) и митрополита Евлогия (Георгиевского), управляющего православными русскими церквами в Западной Европе. Январь 1928 года – март 1929 года: Архив Отдела внешних церковных сношений Московского Патриархата // Церковь и время. 1998. N 3(6). С. 110, 116, 119.