Д) Принцип объективности истины

Человеческие знания представляют собой информацию, полученную в результате отражения свойств природы. Они могут дополняться творческим воображением, проектами, фантазиями. Посредством мышления знания проникают в невидимые сущности предметов, возникают теоретические конструкции предметов, воспроизводящие их логику или, как говорил Гегель, их понятие. Одновременно мышление, не скованное чувственными образами, может и приписывать предметам отсутствующие у них свойства — создавать в воображении представления о русалках, кентаврах, богах и т. п. Но, в конечном счете, в общей своей массе знания – это отражение природы, и в этом смысле их содержание зависит от содержания (соотношения свойств) природных предметов. «Порядок и связь мыслей соответствует порядку и связи вещей» – говорил великий Спиноза. В этом проявляется материалистическая позиция в теории познания. Знания субъективны по форме и объективны по содержанию. Объективной истиной диалектический материализм называет такое знание, содержание которого не зависит ни от человека – носителя этого знания, ни от всего человечества как организатора познавательного процесса.

В ДИАЛЕКТИКУ: ПОДЛИННЫМ СУБЪЕКТОМ ПОЗНАВАТЕЛЬНОГО ПРОЦЕССА ЯВЛЯЕТСЯ ОБЩЕСТВО: ЕМУ НУЖНЫ ЗНАНИЯ. ИНДИВИДУ – КАК ИНДИВИДУ – ОНИ НЕ НУЖНЫ И ДАЖЕ ТЯГОСТНЫ И ВРЕДНЫ. ПОТОМУ-ТО И ГОРЕК КОРЕНЬ УЧЕНИЯ.

Против принципа объективной истины выступает субъективный идеализм. Он абсолютизирует момент зависимости знаний от человека – его субъекта и носителя. Раз уж мы сами производим наши знания, значит все они только зависят от нас, они субъективны, произвольно нами созданы, например, выведены нами из наших ощущений, которые ведь не являются объективными вещами и вовсе не тождественны с ними. Мы замкнуты в мире наших ощущений и потому внешнего мира не видим, не видим, каков он на самом деле, вне и помимо наших ощущений. В самом деле: ведь не пахнет же роза сама по себе. Ее запах – это только наше субъективное ощущение. Но мы знаем: пахнет. И тогда наши знания – субъективны, создаются нами самими на основании только наших собственных ощущений. Ощущения не раскрывают нам мир, а, скорее, отделяют нас от него. Мы обречены на замкнутость внутри нас самих и скорее придаем миру некоторые свойства, чем отражаем их от него. Это и есть кантовская субъективно-идеалистическая трактовка познания. Она и сегодня активно используется в субъективистской философии, например, в философской феноменологии.

Опровержением этого субъективизма является понимание того, что ощущения следует рассматривать не в их физиологическом и единично принадлежащем человеку-робинзону виде, а в социально организованном. Единичные ощущения несоциализованного животного, действительно, несут в себе только физиологическую энергию, на которую слепо реагирует даже и не оно само, а только его организм. Человек же – как социальный субъект – раскрывает информационное содержание своих ощущений, он реагирует не на них, а на идеальную информацию, присутствующую, закодированную в них. Общество научает человека познавать мир посредством ощущений, отвлекаясь от непосредственной физиологической их природы. Субъективный же идеализм сводит познание к физиологии человека, приравнивая его к животному – и если такое принять за истину, тогда он, конечно, прав: никакого объективного знания на этом уровне нет и быть не может.

Другой вариант отрицания объективной истины – кантовский априоризм. По Канту (и по современному отпочкованию кантианства – философской феноменологии), человек как субъект познания замкнут в себе, является не гносеологическим (познающим) субъектом, а «трансцендентальным», то есть по-русски – потусторонним по отношению к миру, внеприродным, «чистым». Он в самом себе имеет познавательные способности и условия, или основания, для проявления этих способностей. У Канта эти основания назывались априорными категориями, у Гуссерля (основателя современной философской феноменологии) – чистая исходная способность проецировать собственные воображения на воображаемый же экран мира, создавать собственные интенциональные (буквально- устремленные, проективные) миры. Эти миры представляются человеку абсолютно достоверными, гораздо более реальными, чем какие-то смутные результаты смутных воздействий мира не его органы чувств. Этими воздействиями и самой мыслью о внешнем мире можно полностью пренебречь, не его «указаниями» мы руководствуемся в жизни, мы живем в собственных интенциональных мирах, внешний же мир – выносим за скобки. Есть он или нет – это нам безразлично.

Здесь достаточно заметна абсолютизация субъективного момента нашего сознания, наших знаний. Мы, действительно, создаем для себя представления о предметах и руководствуемся ими зачастую как стимулами более мощными, чем побуждениями, идущими от реальных предметов. Например, влюбляясь в человека, мы руководствуемся не столько реальными качествами любимого, сколько созданным нами самими образами этого человека. Для верующего человека символы его религии подчас дороже его собственной жизни, для человека же не посвященного в эту религию те же символы и предметы – просто природные предметы или процессы. И так далее. Мы действительно погружены в подобные символические (интенциональные, выносные) миры. Но ведь мы еще способны корректировать собственные наши воображения, мы всегда стремимся перевести наши знаки, символы, интенциональные конструкции в разряд образов действительности, вырваться из плена мифом и символов. Но в таком случае все хитроумные построения кантианства-феноменологии рассыпаются как карточный домик. Мир первичен и объективен, знания вторичны и объективны по содержанию. Мы способны сбросить субъективную форму наших знаний и открыть для себя объективно заключенное в них содержание.

Следующая мысль – различение абсолютного и относительного в наших знаниях, то есть различение абсолютной и относительной истинности наших знаний. То есть различение абсолютной и относительной истины. Абсолютное знание — это знание несомненное, неизменное, одинаковое для всех, во всех ситуациях и во все времена. Такие знания бывают в человеческом (общественном) сознании. Волга впадает в Каспийское море. Земля — планета Солнечной системы. Относительные знания (относительные истины — это знания неполные, не окончательные, накапливающиеся, становящиеся. Профессиональные знания студента-первокурсника имеют намного меньший объем, чем выпускника-дипломника или преподавателя. Люди знают о себе, об обществе, об окружающей природе сегодня намного меньше, чем бубут знать через сто, через тысячу лет. Знания нарастают, меняются, уточняются. В целом человеческие знания всегда относительны, неполны и только стремятся к абсолютности и неизменности, что в принципе недостижимо. Знания состоят из относительных истин, абсолютная же истина — это тот предел, к которому стремится всё человеческое познание на протяжении истории человечества.

Это всё достаточно просто. Сложнее (и в то же время важнее) представить дело так, что любое наше знание одновременно и относительно, и абсолютно. Относительно в том смысле, что любое знание нарастает, меняется, зависит от нас в процессе его выработки, в лаборатории человеческой мысли. Тут мы вольны его менять, договариваться с другими людьми о правилах его применения и т. д. Но как только мы начинаем руководствоваться этими знаниями на практике, когда «обрабатываем» ими внешние предметы, преобразуя их — тут эти знания должны приниматься как несомненные и абсолютные. Всякий инструмент должен быть прочнее обрабатываемого материала. В процессе практики (опредмечивания знаний) мы не должны сомневаться в истинности наших знаний, не должны задумываться об этой истинности и прекращать практика для выяснения, уточнения истинности наших истин. Иначе мы просто не сможем добиться успеха. (ЦИТАТА ИЗ ЛЕНИНА)

Непонимание этой диалектики приводит к крайностям догматизма либо релятивизма. Догматизм — это нежелание или неумениеизменить однажды принятые истины в эпохах, зонах их разработки, нежелание изменить мнение в изменяющихся условиях. Догматик применяет свои неизменные (вовремя не измененные) старые знания в новых ситуациях и всегда терпит крах. Любые знания, любые надежные истины надо уметь менять в меняющихся обстоятельствах. Но их нельзя менять в процеесе начавшегося дела, текущей практики. Если мы начнем сомневаться в истинности принятых нами занний, когда мы уже начали работать, и останавливаемся для уточнения и совершенствования наших истин, мы никогда по существу и не начнем действовать, воздействовать на мир. Но в то же время (диалектика всегда коварна!) часто бывает и так, что надо остановить дело преобразования, пресечь практику и удалиться в лабораторию мысли. Уходить от практики по причине относительности наших рабочих истин — это релятивизм, но и уходить от нее, когда это нужно, будет уже не релятивизмом, а правильно выдержанной диалектикой слова и дела. Наша жизнь переполнена подобной диалектикой. Не ломиться вперед со старым багажом знаний, а, пусть для этого отстать, но остановиться и задуматься над истинностью принятых инструментов деятельности, чтобы потом догнать и обогнать события. Так В. И. Ленин предлагал партии не форсировать обобществление средств производства силами государства, а включить новую истину: подключить к этому процессу вс. Массу трудящихся, включая крестьянство. Тогда процесс строительства социализма внешне пойдет «в сто раз медленнее, но зато будет в миллион раз прочнее и крепче» (ПСС, т.45, с. 92). Но наша партия не поняла этой диалектики. Догматично провела насильственное огосударствление собственности и «получилось как всегда» - капитализм в конечном итоге так и не был преодолен.