О музыке 80-х в наши дни принято вспоминать в связи с такими группами, как A-ha, Pet shop boys, Depeche Mode и т.д. Сегодня эти исполнители вновь актуальны, более того – они вновь на сцене, а к их творчеству, проникнутому вполне отчетливой ностальгией по 80-м, приковано внимание музыкальных критиков. Вероятно, эти (и некоторые другие) группы – лучшее, что было в поп-музыке того времени. Но мы поговорим не о поп-музыке, поговорим – в очередной раз – об андерграунде. На тревожно-застойные 80-е пришелся пик другого музыкального явления, известного искушенной публике под названием noise.
80-е – время правления Маргарет Тэтчер и Рональда Рейгана, последний оплот консерваторов, который они сдали практически без боев. (Разумеется, это относится лишь к культурному аспекту вопроса; экономически и политически консерваторы, наоборот, свои позиции только укрепили, о чем ярко свидетельствует сегодняшнее положение дел в мире.) В 80-е еще было можно попенять писателю или музыканту за его, скажем, отличающиеся от большинства сексуальные пристрастия, в 90-е представить себе что-то подобное стало просто невозможным.
Noise 80-х – своего рода психическая атака, неконтролируемый поток звуков, пародирующий хриплые предсмертные вопли подыхающего индустриального общества. Музыканты, исполнявшие noise, должно быть, казались тогда главными хулиганами и возмутителями спокойствия: британцы Whitehouse использовали нойз как орудие политической борьбы; японец Merzbow возрождал в своем творчестве традиции берлинского дадаизма, сильно разбавленные садомазохистской эстетикой и вообще любил распространяться в том смысле, что нойз для него – сексуальная сфера; американец Boyd Rice, похоже, видел в нойзе продолжение своей оккультной практики; известный своим больным чувством юмора Роджер Карманик из Brighter Death Now и вовсе глумился надо всем, что дорого всякому представителю западной цивилизации. В наши дни таким никого не удивишь (глумятся все, включая артистов отечественной эстрады, причем последние – больше остальных), но 80-е это порой производило эффект разорвавшейся бомбы. Подход к творчеству у нойз-артистов был вполне себе революционным – как, впрочем, и корни этого направления.
Говоря о происхождении нойза, прежде всего вспоминают сумасшедшего футуриста, сподвижника Маринетти Луиджи Руссоло с его Intonarumori и руссолофоном, пестовавшем в своем живописно-музыкальном творчестве культ станков и машин и эстетику шумов.
Другой возможный родоначальник нойза – русский композитор Арсений Авраамов, работавший под псевдонимом «Реварсавр» (Революционный Арсений Авраамов). Реварсавр – фигура интересная и малоизученная. Поэт и скандалист Вадим Шершеневич вспоминает в своих мемуарах, как Луначарский сумел устроить выступление Реварсавра перед вождем мирового пролетариата В.И. Ленином и его женой. Реварсавр – совершенно искренне разделявший все идеалы революции – должен был исполнять какую-то новую пьесу для фортепиано. Консервативный в плане музыкальных пристрастий, Ленин совсем не ожидал, что пьеса будет сыграна на фортепиано садовыми граблями. Другой – куда более масштабный – опус Реварсавра представлял собой симфонию, написанную для труб московских заводов. Реварсавр рассчитал всё: расстояние между трубами, их ширину и длину, протяженность гудков – в результате должно было бы получиться что-то вроде эмбиента, величественного индустриального фона, прославляющего достижения революции. Позже попытка исполнить симфонию была предпринята в Баку, но более подробных сведений об этом не сохранилось. В 20-е годы Реварсавр много экспериментировал с нестандартными способами излечения звуков, встав у самых истоков электронной музыки.
Еще одни прямые предшественники нойз-культуры – французские конкретисты. Теория «конкретной музыки», предложенная в 40-е годы звукорежиссером, инженером-изобретателем и композитором Пьером Шиффером, активно используется многими музыкантами, играющими нойз. Всю свою жизнь Шиффер конструировал удивительные, ни на что не похожие звуки – после смерти эту его коллекцию издали на компакт-дисках. Каждый опус длится не больше одной-двух минут, а чаще и вовсе несколько секунд, но звук просто завораживает. Фактически, нойз – это поэзия звука, возведение его в степень произведения искусства. Нойз часто относят к альтернативному музыкальному направлению, но дела обстоят несколько иначе. Нойз – это альтернатива музыке как таковой, некая эстетическая программа, провозгласившая самоценность и самодостаточность звука. Собственно, уже в 90-е среди исполнителей нойза стало модно бросаться заявлениями, наподобие «Меня не интересует музыка, меня интересуют звуки и их сочетание» или «Я не музыкант, я – дизайнер звука».
В сумасшедшие 90-е нойз мутирует. Звучание становится все более искусственным и электронным, более того, в структуру нойз-композиции приходит ритм. Так на свет появляется такое странное явление, как rhythm’n’noise, самым противоестественным образом сочетающее в себе жесткий, агрессивный, дегуманизированный саунд с дисторшированным дискотечным ритмом.
О rhythm’n’noise принято говорить как о своего роде компромиссе, на который пошел нойз ради популярности, значительно облегчив при этом изначальное звучание. Тем более, что с самого начала rhythm’n’noise позиционировался в качестве музыки для андерграундных, а то и вовсе нелегальных дискотек (тут, очевидно, свою роль сыграли первые rave-party, с шумом и скандалами проходившие в конце 80-х – начале 90-х годов) – с тяжелыми наркотиками, массовыми драками и непременным сексом в туалетных кабинках. Другое дело, что и на обычных (если угодно, школьных) дискотеках этого добра хватает с лихвой. На деле же, компромисс оборачивается обманом, фальшивкой, даже больше – насмешкой. Ускоренный до состояния непроходящей конвульсии ритм многократно усиливает воздействие агрессивных шумов, скрежетов и скрипов – благодаря ритму они превращаются в некое подобие зарифмованных строк в стихотворении. Кроме того, ритм выполняет своего рода демаркационную функцию: упорядочивает структуру, разбивает ее на последовательность неких связанных друг с другом звуковых фрагментов, позволяет заострить внимание на том или ином эффекте, который в обычном случае обязательно бы затерялся в общем звуковом потоке. Rhythm’n’noise – очень честное название, четкая формулировка, очерчивающая границы этого направления, в котором нет ничего кроме шума и ритма.
Истоки rhythm’n’noise следует искать, правда, все в тех же 80-х. Прежде всего, в творчестве таких проектов, как Klinik и Dive бельгийца Dirk Ivens и легенды индустриальной музыки испанских футуристов Esplendor Geometrico, добавивших к лязгу и грохоту металлоконструкций Einsturzende Neubauten тяжелый, разрушающий мозг ритм и игравших что-то наподобие дискотечной музыки, исполненной на фрезерных станках.
Можно сказать, что noise-сцена 90-х оказалась поделенной между двумя лейблами: Cold Meat Industry (еще одного, после уже упомянутого нойз-проекта Brighter Death Now, детища святотатца и циника Роджера Карманика), на котором записывались приверженцы классического индастриала, и молодым немецким Ant-Zen, ориентировавшимся на музыкантов нового поколения. На Ant-Zen были выпущены работы, которые можно считать авангардом rhythm’n’noise: «Distorted Disco» и «Distorted Pop» немца Asche, «Overrated» и другие работы француза Mimetic, альбомы германского коллектива «Synapscape», канадца «Iszoloscope», наконец, альбомы легенды и гордости бельгийской электроники Оливье Моро и его проектов Urawa и Imminent Starvation – может быть, лучшего из того, что когда-либо было создано на ниве rhythm’n’noise. Издавались на этом замечательном, некогда актуальном и передовом лейбле, и работы Somatic Responses – главных героев этого разбора.
Somatic Responses был образован в середине 90-х годов в маленьком валлийском городке Амманфорде братьями Джоном и Полом Хили. Судя по рассказам самих братьев, Амманфорд представляет собой рабочий поселок, удаленный от шумных столиц и погруженный в собственную неспешную и размеренную жизнь. Это обстоятельство, правда, ничуть не помешало братьям занять со своим проектом одно из первых мест на нойз-сцене 90-х.
Музыка Somatic Responses – это сложные дисторшированные конструкции с постоянно меняющейся и никогда не повторяющейся структурой. Настоящий пир для ушей – нагромождение самых разных звуков, положенных на быстрый пульсирующий ритм. При этом «соматики» не ограничиваются исключительно нойзом, они охотно включают в свои композиции элементы самых разных стилей и направлений – от idm и glitch до breakcore и drum’n’bass. Их музыка столь разнообразна, что порой трудно поверить, что все эти композиции написаны одной и той же рукой. Правда есть один маленький нюанс: чтобы «соматики» не играли, как бы не звучала их музыка – она всегда остается нойзом по сути. Из альбома в альбом братья Хили с навязчивым постоянством демонстрируют слушателю свое умение – умение все превратить в нойз. В каком-то смысле Somatic Responses можно назвать деконструктивистами от музыки. Все их творчество – бесконечная работа по разрушению не то что музыкальной, а именно звуковой структуры. Братья знают, как разрушить, разложить звук изнутри и превратить гармонию в хаос. Их музыка словно бы запечатлевает тщету и бессмысленность музыки, ее беспомощность, процесс ее превращения в густой, безжалостный нойз. Характерный пример – их альбом 2005 года «Pounded Mass», дружно обруганный как музыкальными критиками, так и меломанами, который обвинили в подражании Autechre. При чем не в просто подражании, а в подражании крайне неумелом и безыскусном. Мол, возникает ощущение, что альбом записан двумя школьниками, впервые услышавшими Autechre и пришедшими в неописуемый восторг. Мнение, на наш взгляд, ошибочное. Somatic Responses поступили так, как они поступают обычно: до основания разрушили структуру, превратили музыку Autechre в бездушное нагромождение вроде бы узнаваемых звуков. Фактически «Pounded Mass» – это то, как звучит музыка Autechre для братьев Хили. Эксперимент радикальный, хоть и издевательский – жаль только, не все смогли его оценить.
Зомбируя, так сказать, музыку, братья добиваются просто поразительного эффекта: их звуковые структуры оказываются не менее гипнотичными и завораживающими, чем, например, барочная музыка. Самоценность звука, о которой до них говорили десятки нойз-исполнителей, используется «соматиками» на полную катушку. Звук для них всё. Отсюда и непохожесть друг на друга не то что альбомов, но даже отдельных треков. Страх повторения и самокопирования – вероятно, единственное, что может омрачить деятельность неутомимых братьев-разрушителей. Собственно именно этот страх и сыграл с ними злую шутку на их последнем альбоме «Reformation».
После мощного прошлогоднего релиза «Digital Darkness», ставшего если не лучшим их альбомом, то уж точно одним из лучших, от Somatic Responses ждали и вовсе чего-то запредельного. Но братья в очередной раз не оправдали ожидания. «Reformation» нельзя назвать слабым альбомом, но он уж точно станет худшим в их дискографии или рискует стать таковым. Вялое звучание, большинство треков словно бы высосано из пальца, создается впечатление, что братьям пришлось совершить над собой немалое усилие, чтобы закончить эту работу.
Однако есть в этом альбоме и нечто положительное. Вероятно, со временем он превратится в своего рода исторический артефакт – по крайней мере, для самих братьев. На «Reformation» «соматики» впервые за всю свою историю отходят от эстетики разрушения. Некоторые треки и вовсе представляют собой поиск чего-то нового – тут, вероятно, сказывается усталость (в конце концов, и радость разрушения вгоняет в тоску).
К сожалению, «Reformation» наглядно демонстрирует сегодняшнее печальное положение многих rhythm’n’noise исполнителей, которые оказались на задворках музыкального мира и судорожно ищут пути выхода из создавшегося положения. Однако ничто не вечно, и господствующая сегодня индитроника, беззастенчиво использующая звучание электроники 70-х с ее хрупкой космической гармонией, однажды сменится яростным и жестоким ритмом распада.
Ярослав Скоромный
http://www.rabkor.ru/review/music/3708.html
