á…ñ Обратимся теперь к мотивам, которые могли привести к возникновению современной науки.
Часто утверждали, что современная наука возникла из воли к власти. Господство над природой, умение, польза, «знание есть сила» – все это утверждалось со времен Бэкона. Он и Декарт предвидели будущую эпоху техники. Правда, природу покоряет не грубая сила, а знание ее законов. á…ñ Подлинно такое познание, которое способно воссоздать свой предмет и тем самым доказать свою достоверность: «Я знаю только то, что могу сделать». Сознание творческой силы, присущее умению, окрыляет такое познание.
В подобном истолковании современного знания следует различать два момента: 1) сознание силы, которое находит свое выражение в технической воле, в покорении вещей, направленное на цели практического созидания; 2) воля к познанию, стремящемуся проникнуть в то, что совершается в природе. á…ñ
Считалось, что тому и другому присуща агрессивность. á…ñ Это заявление следует полностью отвергнуть, исходя хотя бы из взглядов и душевной направленности великих исследователей природы: им свойственно осознание необходимого. Приспосабливаемость к естественному ходу вещей была этосом[244] ученого-естественника. Однако вместе с тем он хочет знать, что творит природа и что происходит в ней. И отнюдь не агрессивность, не воля к власти, а нечто совсем иное представляет собой это стремление к знанию, эта свобода знающего, который не слепо, а все видя, страдает, терпит и живет. Эта воля к власти – не стремление к господству, а внутренняя необходимость. Именно в силу этой свободы сознания ученый может полностью постигнуть действительность как подлинный шифр бытия. Не агрессивность заключена в этосе необходимого, общезначимого знания, á…ñ а воля к ясности и достоверности. á…ñ
Однако то, что совершает современная наука, может быть неправильно понято и использовано во вред людям. Поэтому воля к власти и разрушению, á…ñ всегда готовая к действию, овладевает и наукой, принуждая ее к агрессивности в словах, в действиях и в применении своих выводов, – однако всегда таким образом, что наука при этом исчезает. Самым чудовищным были опыты над людьми. á…ñ
Вполне вероятно, что возникновение современной науки немыслимо без той душевной направленности и тех импульсов, исторической основой которых является библейская религия. Три следующих мотива, заставляющие исследование стремиться к своим последним пределам, как будто коренятся в ней.
1. Этос библейской религии требует истинности любой ценой. Она довела это требование до последних пределов и развернула всю его проблематику. Требуемая Богом истинность заставляет видеть в познании не игру, не благородное занятие для досуга, а серьезное дело, профессию, являющую собой самое важное для человека.
2. Мир сотворен Богом. Греки познают космос как нечто совершенное и упорядоченное, разумное и закономерное, как вечно существующее. Все остальное для них ничто, материя, непознаваемая и не стоящая познания. Если же мир сотворен Богом, то все существующее, будучи творением Бога, является достойным познания, и нет ничего, чего не до́лжно было бы узнать и познать. Познание – как бы следование мыслям Бога. Ведь Бог, будучи творцом, присутствует, по словам Лютера, и во внутренностях вши. á…ñ áНовый импульс наукиñ направляет познание в сторону именно той действительности, которая не укладывается в рамки открытых ранее структур и законов. В самом логосе возникает стремление постоянно доводить себя до крушения, но не для того, чтобы отказаться от себя, а чтобы вновь обрести себя в новом, расширенном и более полном образе, и продолжать этот процесс, не завершая его, до бесконечности. Эта наука возникает из áразумаñ, который не замыкается в себе, но, будучи открыт áнеразумномуñ, сам проникает в него, вследствие того, что оно ему подчиняется. Постоянное, никогда не прекращающееся взаимодействие между теоретической конструкцией и экспериментальным исследованием является простым и грандиозным примером и символом этого универсального процесса, возникающего из вспышки противоречия между áразумомñ и áнеразумнымñ.
Для нового познавательного импульса мир не является только прекрасным. Это познание направлено на прекрасное и на безобразное, на доброе и дурное. á…ñ Знание того, что все мирское есть творение Божье, придает спокойствие перед разверзающимися пропастями действительности в беспокойном, бесконечно сомневающемся и именно поэтому движущемся вперед исследовании. á…ñ
3. Действительность мира полна для человека ужаса и страха. Его воля к истине с неизбежностью устанавливает: «Все это действительно так». Однако если Бог – творец мира, то Он как бы несет ответственность за свое творение. Вопрос об оправдании Бога превращается в борение за Божество при знании о действительности мира. Это – борение с Богом за Бога. á…ñ Этот Бог с его непреклонным требованием истины не хочет быть постигнутым посредством иллюзий. á…ñ Этот Бог требует знания, содержание которого как будто все время выдвигает обвинение против Него самого. Отсюда и дерзостность познания, требование познания безусловного и вместе с тем страх перед ним. á…ñ
Этому борению сопутствует борение исследователя с тем, что для него есть самое сокровенно-личное, любимое и желанное, с собственными идеалами и принципами. Все это должно быть проверено, подтверждено или преобразовано. Подобно тому, как истинная вера в Бога невозможна без ответа на вопросы, вырастающие из реальной действительности; подобно тому, как поиски Бога неизбежно связаны с мучительным отказом от иллюзий, так и подлинная воля исследователя является борением с собственными желаниями и ожиданиями.
Это борение находит свое глубочайшее выражение в борьбе исследователя со своими собственными установками: решающим признаком человека науки стало то, что в исследовании он ищет своих противников, и прежде всего тех, кто ставит все под вопрос с помощью конкретных и определенных идей. Здесь продуктивным становится как будто нечто саморазрушающее. И наоборот, признаком упадка науки является стремление избежать дискуссий или – в еще большей степени – полностью устранить их, стремление ограничить свое мышление кругом единомышленников, а вовне направить всеразрушающую агрессивность, оперирующую неопределенными общими местами.
