Групповое мышление, или Чего мы дружно не замечаем

 

Однажды, вскоре после обвала механизмов инвестирования, основанных на субстандартных дериватах, журналист взял интервью у финансиста, разрабатывавшего эти самые деривативные инструменты. Он разъяснил, что в ходе работы, как правило, брал огромное количество высокорисковых ипотек и разбивал их на три категории: лучшие из худших, так себе и хуже некуда. Потом брал каждую из групп и разбивал еще на три подгруппы, открывая для каждой из них производные ценные бумаги.

Его спросили: “Кому могло прийти в голову их купить?”

Он ответил: “Только идиотам”.

Однако в эти дериваты, очевидно, вложились далеко не самые глупые люди, которые проигнорировали сигналы о слишком высоком риске и сосредоточились на аргументах в пользу их приобретения. Когда склонность игнорировать аргументы перерастает в коллективный самообман, она становится групповым мышлением. Негласная потребность защищать свое драгоценное мнение (игнорируя аргументы) формирует коллективные “слепые пятна”, которые приводят к неверным решениям.

Классический пример – ближайшее окружение президента Дж. Буш-младшего и его решение вторгнуться в Ирак на основании мнимого “оружия массового поражения”. Точно так же действовали круги финансовых игроков, которые способствовали обвалу ипотечных дериватов. Оба случая катастрофического группового мышления лежат на совести обособленных групп, ответственных за принятие решений, но не сумевших поставить нужные вопросы и проигнорировавших какие-либо доводы оппонентов в жажде самоутверждения.

Знание рассредоточено среди членов определенной группы или сети: некоторые люди являются узкими специалистами в какой-то области, другие владеют смежными специальностями. Самые оптимальные решения принимаются, когда информация свободно поступает в группу и вращается внутри нее. Групповое же мышление возникает в результате ничем не подкрепленной уверенности: “Мы и так знаем все, что нам нужно”.

Фирма, управляющая финансами очень состоятельных людей, одарила Даниэля Канемана настоящим сокровищем: результатами восьмилетней инвестиционной работы двадцати пяти финансовых консультантов. Проанализировав эти данные, Канеман обнаружил, что промежуточные итоги работы того или иного консультанта никак не коррелируют между собой – другими словами, ни один из консультантов, управляя деньгами клиентов, не работал систематически лучше своих коллег. То есть результаты труда, можно сказать, зависели от воли случая.

Однако все вели себя так, будто обладали неким особым навыком, и лучшие консультанты ежегодно получали жирные бонусы. Вооружившись результатами своих исследований, Канеман отправился на ужин с руководителями фирмы и сообщил, что они “вознаграждали везение, словно это профессиональный навык”. Казалось бы, подобное открытие должно было вызвать эффект разорвавшейся бомбы, однако менеджеры продолжали спокойно поглощать ужин. “Я не сомневаюсь, – говорит Канеман, – что наши изыскания были спрятаны в стол и жизнь фирмы потекла дальше своим чередом”[93]. Что произошло? Иллюзия мастерства, глубоко укоренившиеся в этой отрасли, вдруг вызвали критику. Однако, добавляет Канеман, “факты, которые опровергают заблуждение и тем самым подрывают самоуважение и репутацию финансовых работников, попросту не берутся в расчет”.

В 60‑е гг. XX века, когда на Юге США бурлило движение за гражданские права, я присоединился к пикетчикам, осадившим в моем родном калифорнийском городе местный гастроном, который не принимал на работу афроамериканцев. Лишь многие годы спустя я узнал об исследовании Джона Огбу, нигерийского антрополога, работавшего некогда в Калифорнийском университете в Беркли (он приехал в город по соседству с моим, чтобы изучать то, что он назвал “кастовой системой”), и осознал, что на самом деле тогда существовала сегрегация де-факто[94]. В моей средней школе учились только белые плюс буквально несколько азиатов и латиноамериканцев, в другой школе числились преимущественно черные и немного латиноамериканцев, а третья школа была смешанной. Я просто никогда об этом не задумывался. Что же касается гастронома, то я охотно видел этот частный случай дискриминации, однако оставался слеп к более общей картине, частью которой сам являлся, к социальной лестнице, существовавшей там, где люди жили или учились в то время. Неравенство в обществе меньше бросается в глаза, и мы почти перестаем обращать на него внимание.

А чтобы вернуться обратно к коллективному фокусу, нужно приложить усилия.

Подобный самообман, судя по всему, является типичным “передергиванием” внимания. Например, три четверти опрошенных водителей считают, что умеют управлять машиной на уровне “выше среднего”. Удивительно, но те, кто попадал в аварию, были склонны оценивать себя лучше с водительской точки зрения, чем те, кто ни разу не попадал в ДТП. Еще более странно следующее: как правило, большинство людей считают себя менее склонными к завышению своих способностей по сравнению с другими. Эта раздутая самооценка отражает “эффект выше среднего”, который, как оказалось, работает в отношении практически каждой положительной черты, начиная с компетентности, креативности и заканчивая дружелюбием и честностью.

Однажды, во время перелета из Бостона в Лондон, я прочитал историю Канемана, описанную в его потрясающей книге “Думай медленно… решай быстро”. Когда самолет приземлился, я заговорил с одним из пассажиров, поглядывавшим на обложку. Он сказал мне, что собирался прочитать эту книгу, и упомянул о том, что оказывал состоятельным людям инвестиционные услуги. За время, пока наш самолет выруливал по длинной полосе и парковался в аэропорту Хитроу, я пересказал ему основные идеи, включая ту историю о финансовой фирме, и вывел мораль: мол, в его отрасли вознаграждается не умение, а везение. Пожав плечами, он ответил: “Наверное, я пока не буду браться за эту книгу”.

Когда Канеман сообщил менеджерам фирмы о результатах своего исследования, они ответили настолько же равнодушно. Он сказал о подобных ошарашивающих данных: “Разум их не усваивает”. Необходимо мета-познание – в данном случае понимание, что мы чего-то не понимаем, – способное пролить свет на обстоятельства, которые оказались в тени. Ясность начинается с осознания того, что мы чего-то не замечаем – и не замечаем, что не замечаем этого.

Разумные риски базируются на масштабном, ненасытном сборе данных, поверяемых нутром; глупые решения происходят от недостатка информации. Непредвзятые оценки со стороны тех, к кому вы питаете доверие и уважение, являются инструментом самоосознания, способным помочь вам уберечься от искаженной информации и сомнительных предположений. Еще одно противоядие групповому мышлению: расширьте свой круг связей, выйдите за пределы своей зоны комфорта, не позволяйте себе попасть в ловушку внутригрупповой изоляции и сформируйте вокруг себя обширный круг честных и трезвомыслящих людей, которым можно доверять.

Разумная диверсификация выходит за рамки отбора по гендерному или этническому признаку и включает в себя различные возрастные категории, всевозможных клиентов, заказчиков и любого, кто мог бы привнести свежий взгляд.

“Однажды, когда мы только начинали работать, у нас упали серверы, – рассказывает менеджер облачной компьютерной компании. – Конкуренты пристально следили за нами, и вскоре нас начали нещадно атаковать репортеры, пытаясь выяснить, что стряслось. Мы не отвечали на их звонки, поскольку не знали, что им ответить. Потом у одного из сотрудников, бывшего журналиста, родилась нестандартная идея – открыть сайт под названием Trust Cloud, на котором предельно открыто описывать, что происходит с нашими серверами, в чем заключается проблема, как мы пытаемся ее решить, – одним словом, все”. Для большинства менеджеров подобная идея была дикой – они пришли из тех компьютерных компаний, где высокая секретность была в порядке вещей. Непоколебимая уверенность в том, что не следует выносить проблему вовне, – вот потенциальная основа группового мышления. “Однако как только мы стали прозрачными, – продолжал менеджер, – проблема отпала сама собой. Наши клиенты убедились в том, что могут держать руку на пульсе, и репортеры перестали нам звонить”.

Как говорил судья Верховного суда США Феликс Франкфуртер: “Солнечный свет – это лучший обеззараживатель”.

 

 

Глава 8

Рецепт самоконтроля

 

Когда моим сыновьям было около двух дет и они расстраивались по какому-нибудь поводу, я старался отвлечь их: “Посмотри на эту птичку” или “Глянь-ка сюда, что это тут у нас?”, указывая глазами или пальцем на какой-нибудь предмет…

Внимание определяет эмоции. Для этой маленькой хитрости используется избирательное внимание, способное угомонить разгулявшуюся миндалину. Сфокусировавшись на каком-нибудь интересном объекте, малыш успокаивается, но в тот момент, когда объект перестает быть ему интересным, огорчение (если оно все еще удерживается сетями в миндалине) одолевает снова[95]. Разумеется, решение задачки в том, чтобы заинтриговать ребенка на достаточно продолжительное время и дать миндалине успокоиться.

Когда маленькие дети учатся использовать этот маневр, связанный с управлением вниманием, они обретают один из первых эмоциональных навыков саморегуляции, который играет важную роль в их судьбе: учатся справляться с неукротимой миндалиной. Подобная уловка требует исполнительного внимания – той самой способности, которая раскрывается на третьем году жизни, когда малыш может проявлять “произвольный контроль” и фокусироваться на чем-то по желанию, игнорируя отвлекающие факторы и подавляя импульсы.

Родители отмечают этот перелом, когда ребенок начинает делать осознанный выбор, говоря “нет” искушению, – например, съедает еще несколько ложечек, чтобы потом получить сладкое. Многое также зависит от исполнительного внимания, которое перерастает в силу воли и самодисциплину, – только управляя отвлекающими нас чувствами и игнорируя капризы, мы можем оставаться сфокусированными на какой-то цели.

К восьми годам большинство детей еще лучше овладевает исполнительным вниманием. Этот умственный инструмент управляет работой других сетей мозга, ответственных за когнитивные навыки, такие как обучение чтению и счету, а также учеба в целом (мы рассмотрим этот вопрос более подробно в части V).

Наш ум задействует самоосознание, чтобы следить за всем, что мы делаем: мета-познание (думание о думании) позволяет нам понять, как осуществляются умственные операции, и при необходимости их подкорректировать; метаэмоции делают то же самое в области регулирования потока чувств и импульсов. В архитектуре ума самоосознание призвано регулировать наши собственные эмоции и чувствовать, что ощущают другие. Нейрофизиологи рассматривают самоконтроль через призму зон мозга, отвечающих за исполнительную функцию, а она управляет такими умственными способностями, как самоосознание и саморегуляция, играющими ключевую роль в нашей жизни[96].

Ключ к самообладанию заложен в исполнительном внимании. Способность направлять наш фокус на что-то одно и оставлять без внимания все остальное позволяет нам при виде упаковки соблазнительного шоколадного мороженого в морозильнике вспомнить о том, что мы блюдем фигуру.

В этой маленькой точке выбора заключено ядро силы воли – основы саморегуляции.

Анатомически мозг созревает дольше всех других органов и продолжает расти, видоизменяться даже после двадцати лет жизни, а сети, отвечающие за внимание, это в каком-то смысле орган, развивающийся вместе с мозгом. Каждый родитель, имеющий более одного ребенка, знает, что все дети различаются по сообразительности и активности с самого первого дня жизни. Подобная разница в темпераменте отражает генетические основы и особенности развития различных сетей мозга[97].

В какой же степени наша способность удерживать внимание обусловлена генами? Тут все неоднозначно. Оказывается, разные системы внимания являются наследуемыми в разной степени[98]. Самая сильная наследуемость свойственна исполнительному контролю. И все же формирование этого жизненно важного навыка в большой степени зависит обучения в течение жизни. Эпигенетика, наука о том, как окружающая среда влияет на наши гены, утверждает: самого по себе унаследования определенного набора генов недостаточно для того, чтобы они должным образом выполнили свою функцию. Гены обладают свойством некоего биохимического включения-выключения: никогда их не “запускать” – это все равно что не обладать ими. “Запуск” же может происходить по-разному – в зависимости от того, что мы едим, какие химические реакции происходят в нашем теле, чему мы обучаемся.

 

Сила воли – это судьба

 

Результаты десятков лет исследований говорят: для определения вектора нашей жизни исключительно важна сила воли. В одном из первых таких исследований, организованном в 1960‑х, с детьми из неблагополучных семей тщательно проработали особую дошкольную программу, направленную на то, чтобы, помимо прочих жизненных навыков, выработать у них самоконтроль[99]. Благодаря этому проекту планировалось повысить их IQ, однако ничего подобного не произошло. И все же годы спустя, при сравнении этих бывших дошколят с теми, кто не прошел упомянутую программу, выяснилось, что у первых более низкие показатели подростковой беременности, преждевременных уходов из школы, преступности и даже прогулов на работе[100]. Результаты этого исследования стали главным аргументом в пользу внедрения дошкольной образовательной программы Head Start, которая сейчас используется в любом уголке Соединенных Штатов.

В 70‑е гг. психолог Уолтер Мишель из Стэнфорского университета провел легендарное исследование “тест с зефиром”. Мишель приглашал по очереди четырехлеток в игровую комнату детского сада “Бинг”, расположенного на территории стэнфордского кампуса. В комнате ребенку показывали поднос с зефиром или другими лакомствами и предлагали взять любое из них. Потом начиналось самое сложное. Исследователь говорил ребенку: “ Ты можешь съесть это прямо сейчас, если хочешь. Но мне нужно отлучиться, и если ты потерпишь до тех пор, пока я вернусь, то сможешь получить вдобавок к этой сладости что-то еще”.

Из комнаты убрали абсолютно все отвлекающие факторы – игрушки, книги, даже картины. Самоконтроль был главным испытанием для четырехлетнего ребенка в таких сложнейших условиях. Около трети сразу же схватили зефирину, порядка трети выдержали бесконечные 15 минут и в итоге получили еще одну сладость (оставшаяся треть капитулировала где-то на середине дистанции). Важно следующее: те, кто устоял перед аппетитным лакомством, показали более высокие результаты при оценке исполнительного контроля, особенно в способности перераспределять внимание.

Мишель говорит, что умение фокусироваться определяет нашу силу воли. За сотни часов наблюдений за маленькими детьми, борющимися с искушением, он открыл, что “стратегическое распределение внимания” – это чрезвычайно важный навык. Ребятишки, выдержавшие все пятнадцать минут ожидания, играли, пели песенки или закрывали глаза, чтобы не видеть вожделенный объект. Если ребенок устремлял немигающий взор на зефир, то пиши пропало (точнее, пропадал зефир).

Когда мы справляемся с самоограничением, отделяющим нас от мгновенного удовлетворения желания, в дело включаются все аспекты исполнительного внимания – либо, как минимум, три их подвида. Первый подвид – способность усилием воли оторвать свой фокус от объекта желания, который притягивает к себе, подобно магниту. Второй – способность устоять перед отвлекающими факторами и удерживать наш фокус на чем-то другом, скажем, на воображаемой игре, тем самым отвлекаясь от аппетитного объекта. Третий – способность удерживать наш фокус на цели в будущем, например, на двух обещанных зефиринах. Все это формирует силу воли.

Прекрасно, когда дети могут продемонстрировать самоконтроль в искусственной ситуации, подобно тесту с зефиром. Однако как насчет борьбы с искушениями в реальной жизни? Здесь наступает черед детей из новозеландского города Данидин.

Население Данидина составляет чуть больше сотни тысяч человек; в городе расположен один из крупнейших университетов в стране. Эти два факта и сделали возможными проведение там, наверное, наиболее значимого на сегодняшний день научного исследования о слагаемых жизненного успеха. В рамках невероятно амбициозного проекта изучались 1 037 детей (все они родились в интервале двенадцати месяцев) – международная команда специалистов сначала исследовала их в детстве, а потом, десятилетия спустя, в зрелом возрасте. В этой команде были представители многих дисциплин, каждая из которых имеет собственную точку зрения относительно ключевого признака самоосознания – самоконтроля[101]. В школьные годы данидинские дети прошли огромное количество тестов, связанных с оценкой их тревожности, склонности к фрустрации, с одной стороны, концентрации и упорства – с другой[102]. После перерыва в 20 лет исследователи разыскали 96 % опрошенных (это намного проще сделать в такой стране домоседов, как Новая Зеландия, чем в гипермобильных США). Повзрослевшие молодые люди оценивались по следующим параметрам:

Состояние здоровья. Физическое обследование и лабораторные анализы включали оценку их сердечно-сосудистой системы, метаболизма, психического состояния, дыхательных путей, а также состояния зубов и наличия воспалительных заболеваний.

Благосостояние. Есть ли у них сбережения, состоят ли они в браке и воспитывают ли ребенка, есть ли у них собственный дом, проблемы с кредитом, какие-либо капиталовложения и пенсионные накопления.

Преступность. Исследователи проанализировали все судебные архивы Австралии и Новой Зеландии, чтобы выяснить, привлекались ли опрошенные к ответственности за какие-либо преступления.

Чем лучше был самоконтроль у ребят из Данидина в детстве, тем больших успехов они добились после тридцати. (Под успехом подразумеваются хорошее здоровье, финансовое благополучие и отсутствие проблем с законом.) Чем хуже они справлялись в детстве со своими импульсами, тем меньше у них в итоге денег, хуже здоровье, больше судимостей.

Удивительно, но, согласно статистическому анализу, уровень самоконтроля ребенка не менее точно предсказывает его будущее в плане финансового положения и здоровья (а также потенциальной судимости, раз уж об этом зашла речь), чем социальное положение, благосостояние его семьи и его IQ. Сила воли оказалась совершенно независимым слагаемым жизненного успеха – мало того, на самом деле самоконтроль в детстве более точно предсказывает финансовое благополучие, чем IQ или социальное положение семьи ребенка. То же самое касается успеваемости в школе. В одном эксперименте американским восьмиклассникам предложили доллар сейчас или два доллара через неделю, и оказалось, что этот простенький критерий самоконтроля отражает их средний балл лучше, чем IQ. Высокий уровень самоконтроля обещает не только отличные оценки, но и хорошую эмоциональную приспосабливаемость, более высокие межличностные навыки, чувство защищенности и адаптируемость[103].

Подытожим: у детей может быть самое благополучное в мире детство, однако если они не научатся откладывать удовольствие на потом ради своих целей, все эти преимущества со временем сойдут на нет. Например, в Соединенных Штатах только двое из пяти детей, родители которых относятся к числу самых богатых 20 %, в итоге сами оказываются в этом привилегированном слое; порядка 6 % скатываются в число нижних 20 % по размерам дохода[104]. Судя по всему, добросовестность дает такой же хороший толчок, как и престижные школы, репетиторы и дорогостоящие образовательные летние лагеря. Не менее ценны упражнения в игре на гитаре, а также обязанность кормить морскую свинку и чистить ее клетку.

Еще один вывод: все, что мы можем сделать для улучшения у детей способности к когнитивному контролю, поможет им в будущей жизни. Даже Коржику из “Улицы Сезам” есть куда совершенствоваться.