Адаптироваться / адаптация / адаптационный процесс 9 страница

then she said RECTUM!! that's my son's name* говорит: «хай».

Crontasaums and Rippitarjoin The Barnyard Tai Chi Club** говорит: «че как?»

then she said RECTUM!! that's my son's name говорит: «??»

Crontasaums and Rippitarjoin The Barnyard Tai Chi Club говорит: «хай».

then she said RECTUM!! that's my son's name говорит: «че как?»

 

* Дословно: «тогда она сказала ПРЯМАЯ КИШКА!! так зовут моего сына"

Прим. переводчика. ** Дословно: «Кронтазавр и Риппитар вступают в клуб разврата «Тай Чи"

Прим. переводчика.

 

Здесь сразу бросаются в глаза три особенности этого электронного диалога, вполне типичные для того вида общения, который сегодняшние подростки называют «перепиской». Первая: тщательная разработка длинных и бессмысленных логинов-псевдонимов, в которых сквозит издевка и презрение к окружающим. Важен имидж, а

не суть. Вторая: в отличие от псевдонимов, сам язык сокращается до почти не произносимых односложных слов. И, наконец, очевидная простота сообщений: поддержание контакта без истинной коммуникации. «Хай» - это универсальное приветствие. «Че как?» заменяет здесь фразу «как дела» или «как успехи» - при этом желание получить какую-либо информацию у обоих участников диалога отсутствует. Такие «разговоры» могут длиться достаточно долго, при это мне будет сказано ничего содержательного. Это «племенной язык», незнакомый взрослым, его скрытая цель - поддерживать контакт, не сообщая при этом никакой действительно важной информации о себе. «Сегодняшние подростки - это отдельное племя», - пишет жур­налист Патрисия Херщ в своей книге об американских подростках, изданной в 1999 году. Как и подобает племени, подростки обзаве­лись собственным языком, ценностями, музыкой, дресскодом и опознавательными знаками, такими как тату и пирсинг. Родителям и в прежние времена порой казалось, что их дети-подростки выхо­дят из-под контроля, но никогда еще молодежь не была так похожа на племя, как сейчас. Можно, конечно, уличные дуэли и перебран­ки молодых Капулетти и Монтекки в «Ромео и Джульетте» считать примером племенной вражды. Они и были таковыми, с одной клю­чевой разницей между юными героями Шекспира и современными тинэйджерами: шекспировские персонажи идентифицировали себя С племенами - семейными кланами - своих родителей и вели боевые действия на границах семейств. Кроме того, центральный конфликт в пьесе не былконфликтом поколений: юные влюбленные ослушались своих родителей, но не отрицали их, желая примирить их ради своей любви. Влюбленным помогали сочувствовавшие им взрослые. например монах, который тайно их обвенчал. Современные племена подростковбольше не связаны с взрослым обществом. В «Вестсайдской истории» Леонарда Бернстайна, современной американской сказке по мотивам «Ромео и Джульетты», враждующие группы подростков полностью изолированы от мира взрослых и крайне враждебны по отношению к нему

Хотя мы тешим себя надеждой, что обособление молодого поколения - это невинный процесс, с исторической точки зрения, это новый феномен, деструктивный для жизни общества. Он приводит в отчаяние многих родителей, которые чувствуют себя неспособными передать свои традиции детям.

В отдельном племени, частью которого стали многие из наших де­тей, поток передачи ценностей и культуры идет по горизонтали, от одной невежественной и незрелой личности к другой. Это явление которое можно назвать затуханием передачи культуры по вертикали на наших глазах разрушает одну из основ цивилизованного функ­ционирования общества. Некоторая напряженность в отношениях между поколениями всегда была естественной составляющей разви­тия, но раньше она, как правило, постепенно исчезала, и дети вырас­тали в гармонии с культурой своих предков. Молодые люди могли свободно самовыражаться, не пренебрегая при этом универсальны­ми ценностями, передававшимися по вертикали, от одного поколе­ния к другому. Сегодня мы этого не видим. «Дети западной цивилизации, - заявил недавно ведущий MTV, -теперь выглядят и ведут себя как их ровесники, совсем не так, как их родители, бабушки и дедушки». Фраза была произнесена во вре­мя праздничной трансляции и явно служила поводом для гордости, хотя, в действительности, этот феномен очень тревожен.

Передача культуры обеспечивает выживание конкретных форм нашего существования и самовыражения как человеческих существ. Она выходит далеко за рамки обычаев, традиций и символов, вклю­чая в себя даже наши жесты и язык, то, как мы подбираем наряды и украшения, что и как мы празднуем. Культура также определяет наши ритуалы общения, приветствия и прощания, демонстраций принадлежности и лояльности, любви и близости. Центральной для любой культуры является пища: то, как ее готовят и едят, отношение к ней и функции, которые она выполняет. Музыка, которую люди сочиняют и музыка, которую они слушают, также важны для каждой культуры.

Передача культуры обычно происходит автоматически в процессе воспитания ребенка. Помимо того, что привязанность поддерживает зависимость, защищает от внешних стрессов и взращивает самосто­ятельность, она также выполняет роль канала передачи культур.

Пока привязанность ребенка к ответственному за него взрослому не нарушена, культура передается ребенку. Другими словами, привязанный ребенок спонтанно получает информацию, впитывая культурные паттерны взрослых. По мнению Говарда Гарднера, ведущего американского девелопменталиста, за первые четыре года своей жизни человек спонтанно получает от родителей больше информации, чем на протяжении всех последующих лет формального обучения¹.

Если привязанность исправна, передача культуры не требует спе­циальных инструкций или обучения со стороны взрослого, не тре­бует она даже осознанного усвоения знаний со стороны ребенка. Она происходит за счет стремления ребенка к связи и его желания следовать указаниям заботящихся о нем взрослых. Если взрослые помогают формированию истинной индивидуальности и независи­мости ребенка, передача культуры от одного поколения к другому не сводится к бездумному подражанию или слепому подчинению. Культура - это средство истинного самовыражения. Расцвет инди­видуального творчества происходит в контексте культуры.

Когда ребенок начинает ориентироваться на ровесников, линии передачи цивилизации разрываются. Новыми образцами для под­ражания становятся другие дети, группы ровесников или модные поп-кумиры. У них дети перенимают стандарты внешности, отноше­ний, манеру одеваться и вести себя. Даже язык детей меняется - он становится менее богатым, менее четко выражает их размышления и взгляды, в нем становится меньше смысловых оттенков и нюансов.

Ориентированные на ровесников дети не лишены культуры, но культура, в которую они включены, формируется ориентацией на ровесников. Хотя эта культура транслируется через средства мас­совой информации, которые контролируют взрослые, она является отображением вкусов и предпочтений детей и подростков. Они, молодое поколение, обладают покупательской способностью, от которой зависит прибыль культурной индустрии - даже если фактически траты оплачиваются из родительского кошелька. Формулируя свои послания к юным группам потребителей через электронные средства массовой информации, рекламодатели мастерски играют на стрем-лении к подражанию в среде ровесников. В этом смысле, именно наша молодежь диктует стили причесок и моду, это молодежи должна нравиться новая музыка, молодежь определяет кассовые сборы.

Молодежь решает, кто будет культурным идолом нашего времени. Взрослые, обслуживающие ожидания ориентированной на ровесни­ков молодежи, контролируют рынок и получают прибыли, но, как агенты передачи культуры, они просто потворствуют сниженным культурным вкусам детей, лишенных здорового контакта с взрослы­ми. Культура ровесников берет свое начало в детстве и развивается вместе с детьми по мере их взросления. По причинам, о которых я расскажу в части третьей, ориентация на ровесников воспитывает агрессию и нездоровую, преждевременную сексуальность. Резуль­татом является агрессивно-враждебная и гиперсексуализированная молодежная культура, пропагандируемая в CMИ, влиянию такой культуры дети подвергаются с раннего возраста. Современные ви­деоклипы шокируют даже взрослых, выросших в эпоху «сексуаль­ной революции». Поскольку ориентация на ровесников начинает свои атаки все раньше, аналогичным образом действует и культура, которую она создает. Трясущие пятой точкой и оголяющие пупок Spice Girls, запечатленные короткой памятью современности как поп-феномен конца 1990-х, сегодня способны вызвать ностальгию по культуре той эпохи, которая кажется невинной в сравнении с пор­нографически эротизированными поп-идолами, предлагаемыми со­временным подросткам.

Феномен молодежной культуры известен с середины двадцатого века, но наиболее ярким и очевидным ее проявлением стала кон­тркультура хиппи 1960-1970-х годов. Канадский теоретик медиа, Маршал Маклюэн, назвал ее «новым трайбализмом эпохи электри­чества». Прически, одежда и музыка играли существенную роль в формировании этой культуры, но ее самой яркой отличительной чертой было прославление привязанностей в среде ровесников, ко­торые ее и породили. Друзья стали важнее семьи. Целью был объяв­лен физический контакт и поддержание связи с ровесниками; было провозглашено братство поп-племени, как в «Нации Вудстока» * книге, ставшей своеобразным манифестом поколения. Группа ровесников заменила собой настоящий дом. «Не доверяйте никому старше тридцати», - вот любимая поговорка молодежи, зашедшей в своей критике старшего поколения настолько далеко, что это вылилось ввоинствующее отрицание традиций. Деградация этой культуры, проявившая себя, с одной стороны, ростом отчужденности и наркомании, а с другой - кооптацией ее с коммерческими целями темисамыми господствующими институтами, против которых она бунтовала, была предсказуема.

Мудрость хорошо «выдержанных» культур накапливалась ве­ками, а иногда даже тысячелетиями. Здоровые культуры содержат ритуалы и обычаи, а также способы действий, которые защищают нас от нас самих и охраняют ценности, необходимые для выживания людей, даже когда мы не осознаем до конца, в чем они состоят. Раз­витая культура нуждается в искусстве и музыке, создающих среду для формирования личности, в символах, придающих более глубо­кий смысл существованию, и в образцах, вдохновляющих на великие поступки. Но важнее всего то, что культура должна защищать саму себя и свою способность к самовоспроизведению, которую обеспечи­вает привязанность детей к своим родителям. Культура, порожден­ная ориентацией на ровесников, не содержит мудрости, не защищает своих членов от самих себя, создает однодневную моду и восхваляет идолов, лишенных какой-либо ценности и смысла. Она символизи­рует лишь неразвитое эго незрелых юнцов и разрушает отношения привязанности между детьми и родителями. Мы можем наблюдать то, как обесцениваются культурные идеалы с каждым новым поколе­нием, ориентированным на ровесников. Несмотря на всю свою разо­чарованность и подчеркнутую отстраненность от взрослых, «племя Вудстока» все еще хранило верность универсальным ценностям мира, свободы и братства. Участники современных музыкальных сборищ мало чем интересуются, помимо стиля, собственного эго, развлечений и денег. Культура, сформированная ориентацией на ровесников, бесплодна в прямом смысле этого слова: она не способна к самовоспроизвению и к передаче ценностей, которые могут служить потомкам.

На Земле не так много хиппи в третьем поколении. Как бы ни был притягателен ее ностальгический образ, эта культура не обладала ценностью, достаточной, чтобы задержаться надолго. Культура ровесников сиюминутна и неустойчива, это «культура-однодневка».

Содержание культуры ровесников отражает содержимое сознания наших ориентированных на ровесников детей и взрослых, остано­вившихся в своем личностном развитии. С какой-то стороны, нам повезло, что культура ровесников не может передаваться следую­щим поколениям, поскольку ее оправдывает как раз только то, что она обновляется каждые десять лет. Она не укрепляет, не взращива­ет и даже отдаленно не пробуждает лучшее в нас или в наших детях.

В культуре ровесников, нацеленной только на то, что модно в дан­ный момент, отсутствует какое-либо чувство традиции или истории. Там, где возникает ориентация на ровесников, молодые люди пере­стают ценить историю, даже самую недавнюю. Для них, настоящее и будущее существуют в вакууме, без какой-либо связи с прошлым. Трудности, порожденные исторической неграмотностью, вызывают тревогу с точки зрения перспектив принятия информированных по­литических и социальных решений. Свежий пример - современная ситуация в ЮАР, где конец апартеида принес не только политиче­скую свободу, но и, с негативной стороны, быструю и неистовую вестернизацию, а вместе с ней - наступление глобализованной культу­ры ровесников. Напряжение между поколениями все усиливается. «Наши родители пытаются заставить нас изучать прошлое, - ска­зал один южноафриканский подросток канадскому журналисту. -Мы вынуждены слушать их рассказы о расистах и политике...» Тот же журналист описывает Стива Мокуэна, тридцатишестилетнего историка и ветерана борьбы против апартеида, как человека «при­надлежащего к иному миру, чем та молодежь, с которой он сегодня работает». «Они сидят на диете из американского поп-мусора. Это вызывает огромное беспокойство», - говорит Мокуэна, в свои годы вряд ли похожий на седовласого патриарха².

Вы можете возразить, что ориентация на ровесников, возможно, будет способствовать истинной глобализации культуры, создаст универсальную цивилизацию, в рамках которой мир больше не бу­дет разделен на «своих» и «чужих». Разве ведущий MTV не хвастал­ся, что дети во всем подверженном телевизионному влиянию мире больше похожи друг на друга, чем на своих родителей и бабушек с дедушками? Возможно, это путь в будущее, путь к размыванию культурных границ, которые сегодня разделяют нас, и к созданию культуры всеобщих связей и мира? Мы считаем, что это не так.

Несмотря на внешнее сходство, создаваемое глобальными технологиями, движущая сила ориентации на ровесников скорее будет способствовать разобщению, чем здоровому единству. Достаточно взглянуть на экстремальную трайбализацию молодежных группировок, формы социальной организации, распространившейся в среде наиболее ориентированных на ровесников детей. Стремление по­ходить на одних автоматически вызывает необходимость отличать­ся от других. Точно так же, как подчеркиваются сходства в рамках конкретной группы, акцентируются и отличия от тех, кто в нее не входит, вплоть до враждебности. Каждая группа укрепляется и ут­верждается за счет взаимного подражания и следования примеру друг друга. Именно так спонтанно создавались племена, с начала времен. Ключевое отличие состоит в том, что традиционные племен­ные культуры передавались от поколения к поколению, а вот гра­ницы современных племен определены и лимитированы барьерами между поколениями.

Школьная обстановка изобилует примерами подобных «племен». Когда незрелые дети оказываются оторванными от своих взрослых «якорей», вращаясь в обществе друг друга, группы вскоре начинают формироваться спонтанно, часто вдоль наиболее очевидных раздели­тельных линий классов, полов и рас. В рамках этих более крупных группировок появляются определенные субкультуры: часто грани­цы между ними обозначаются с помощью одежды и внешнего вида, а иногда - по линии общих интересов, взглядов или способностей, как, например, группы спортсменов, «умников» или компьютерных фана­тов. Иногда ориентированные на ровесников дети создают субкульту­ры, как, например, скейтеры, байкеры, скинхеды. Многие из этих суб­культур укрепились и сформировались благодаря средствам массовой информации, обрели свою культовую одежду, символы, фильмы, музыку и язык. Вершиной айсберга ориентации на ровесников являются банды и желающие вступить в их ряды, а фундаментом - компании по интересам. Как и двое подростков, диалог которых в MSN мы привели в начале этой главы, незрелые создания, вращающиеся друг вокруг друга,изобретают свой собственный язык и манеру разговора, которая лишает их возможности самовыражения и отделяет их от других

людей. Конечно, такие феномены возникали и раньше, но они никогда не носили такой массовый характер, как сегодня.

Результатом этого становится трайбализация, подмеченная Патрисией Херш. Дети, вырванные из своих семей, не связанные со сво­ими учителями и еще недостаточно зрелые, чтобы относиться друг к другу как к независимым существам, спонтанно собираются вместе, чтобы удовлетворять свою инстинктивную тягу к привязанности. Культура в таких группах либо изобретается, либо заимствуется у культуры ровесников в целом. Детям не требуется много времени для того, чтобы понять, к какому племени они принадлежат, каковы его правила, с кем они могут поговорить, а от кого стоит держаться на расстоянии. Несмотря на наши попытки учить детей уважению индивидуальных особенностей и внушать им чувство принадлежно­сти к целостной цивилизации, мы с пугающей скоростью погружа­емся в племенной хаос. Наши собственные дети идут во главе про­цесса. Время, которое мы, как родители и преподаватели, проводим, стараясь научить наших детей социальной терпимости, принятию и этикету, гораздо полезнее было бы потратить на культивацию связи с ними. Дети, воспитанные в традиционной иерархии привязанно­стей, гораздо менее восприимчивы к спонтанному влиянию трайбализации. Социальные ценности, которые мы хотим внедрить, могут передаваться только через существующие нити привязанности.

Культура, создаваемая ориентацией на ровесников, не сочетается с другими культурами. Ориентация на ровесников существует только в отрыве от окружающего мира, и точно так же ведет себя культура, создаваемая ею. Она действует скорее как секта, чем как культура. Незрелые существа, попадающие под влияние культуры, сформи­рованной ориентацией на ровесников, становятся отрезанными от представителей других культур. Ориентированная на ровесников молодежь находит удовольствие в отрицании традиционных цен­ностей и исторических связей. Представители различных культур. передающихся по вертикали, сохраняют способность относиться к другим культурам с уважением, даже если на практике эту способ­ность часто подавляют исторические или политические конфликты, в которые люди попадают, как в ловушку. За отдельными особенно­стями культурного самовыражения они взаимно признают универ­сальность человеческих ценностей и лелеют богатство разнообразия- Ориентированные на ровесников дети склонны общаться только с себе подобными. Они дистанцируются от тех, кто на них не похож

Когда наши ориентированные на ровесников дети достигают подросткового возраста, они становятся практически неузнаваемыми за племенной музыкой, одеждой, языком, ритуалами и украшени­ем тела. «Тату и пирсинг, когда-то шокировавшие нас, теперь стали просто признаками культуры, которая постоянно сдвигает границы между допустимым и нежелательным поведением», - заметил один канадский журналист в 2003 году*.

Большинство наших детей вырастают, не познакомившись с ше­деврами всеобщей культуры, такими как «Бхагават Гита», произве­дения Руми и Данте, Шекспира, Сервантеса и Фолкнера, лучших и самых передовых современных авторов, не слушая музыку Бетхове­на и Малера, не прочитав даже знаменитых переводов Библии. Они знают только то, что популярно сегодня, ценят только то, чем могут поделиться со своими ровесниками.

Истинная универсальность, означающая взаимное уважение, интерес и признание общечеловеческих ценностей, не нуждается в глобализованной культуре, создаваемой ориентацией на ровес­ников. Она требует психологической зрелости - зрелости, которая не может стать результатом дидактического обучения, но является следствием здорового развития. Как будет видно из последующих глав, только взрослые могут помочь детям вырасти в этом смысле. И только в здоровых взаимоотношениях со старшими наставниками - родителями, учителями, другими взрослыми, художниками, музы­кантами и учеными - дети могут воспринять то, что принадлежит им по праву: всеобщее, проверенное веками культурное наследие человечества. Только в таких взаимоотношениях может полностью развиться их свободная индивидуальность и способность к культур­ному самовыражению.

8 Опасное бегство от эмоций

 

Н

а днях, проходя по коридору школы, в которой учится мой сын, я вдруг поймал себя на мысли: там царила та же атмосфера, что и в коридорах и столовых детских колоний, где я раньше работал. Позы, жесты, интонации, слова и отношения между сверстниками, которые я увидел в этой толпе подростков - все говорило об их пугающей неуязви­мости. Казалось, этим ребятам все нипочем. Их манеры выражали уве­ренность, сродни браваде, словно непробиваемую, а может напускную?

Главное правило в культуре ровесников - «быть крутым», то есть полностью эмоционально закрытым. Самые уважаемые члены груп­пы подростков сохраняют неизменно невозмутимый вид, практиче­ски не проявляют страха, как будто бы лишены чувства стыда и по­вторяют, как мантру: «не важно», «плевать» или «без разницы».

На самом же деле, все совсем не так. Человек - самое уязвимое из всех живых существ. Мы уязвимы не только физически, но и псих­чески. Так в чем же дело? Почему молодые люди, в действительности очень ранимые, выглядят такими безразличными? Их уверенность, их «крутизна» - не притворство ли все это? Быть может, это только маска, которую они сбросят, почувствовав себя в безопасности, или это и есть настоящее лицо ориентации на ровесников?

Впервые столкнувшись с субкультурой подростковой неуязви­мости, я решил, что это просто маска. Человеческая психика может развивать мощные механизмы защиты от осознанного чувства уязвимости, механизмы, прочно проникающие в структуры мозга, отвечающие за эмоциональное восприятие. Мне хотелось думать, что такие дети в благоприятных условиях сбросят свои доспехи и откро­ют мягкую, по-настоящему человеческую суть. В некоторых случа­ях мои ожидания оправдывались, но чаще я обнаруживал, что эмо­циональная неуязвимость подростков вовсе не была притворством. Многие из этих детей ни на что не обижались, не чувствовали боли. Это не значит, что их невозможно было ранить в принципе, но со­крытие эмоций у них не было осознанным.

Дети, способные испытывать чувства грусти, страха, потери и от­верженности, зачастую прячут свои эмоции от ровесников, опасаясь насмешек и нападок. Неуязвимость - это маска, которой они при­крываются, чтобы смешаться с толпой, но в «безопасном» окруже­нии они снимают маску и становятся самими собой. Беспокойство вызывают как раз не эти дети, хотя, безусловно, нас волнует то, как окружающая атмосфера неуязвимости повлияет на их обучение и развитие. В такой атмосфере сложно проявлять естественное любо­пытство, невозможно свободно задавать вопросы и открыто интере­соваться учебой. В таком окружении не принято рисковать, демон­стрировать увлеченность и креативность.

Но больше всего страдают и подвергаются риску психологиче­ской травмы дети, стремящиеся быть жесткими и неуязвимыми не только в школе, но в любом месте и в любой ситуации. Такие дети не способны надевать и снимать броню но необходимости. Защитные механизмы уже стали частью их характера. Такую эмоциональную ожесточенность чаще проявляют делинквентные подростки, члены уличных банд и беспризорники, но она, в значительной мере, является разновидностью ориентации на ровесников, свойственной детям обычных американских семей. Дети, ориентированные на ровесников, более уязвимы Ребёнок может не осознавать своей уязвимости по одной причине: она стала невыносимой, его раны слишком болезненны, чтобы что-то

чувствовать. Иными словами, дети, пережившие в прошлом cepьёз­ные эмоциональные травмы, могут выработать иммунитет к подоб­ным ситуациям в будущем.

Связь между психологическими травмами и бегством от уяз­вимости очевидна у детей, испытавших глубокие эмоциональные переживания и боль. С наибольшей вероятностью такой экстре­мальный тип защитной эмоциональной ожесточенности разовьется у детей из приютов или приемных семей, у детей, переживших по­терю, у детей, с которыми жестоко обращались или которым уделяли недостаточно внимания. С учетом пережитой ими травмы, легко понять, почему они выработали мощные подсознательные защит­ные механизмы.

Что удивительно - так это то, что дети, ориентировавшиеся неко­торое время на ровесников, могут демонстрировать такое же оборо­нительное поведение, не пережив сопоставимых травм. Почему это происходит, если явных признаков схожести опыта переживаний нет?

Прежде, чем перейти к обсуждению причин повышенной уязви­мости и эмоционального ожесточения детей, ориентированных на ровесников, давайте проясним значение выражения «защищенный от уязвимости» и близкого по значению термина «бегство от уязви­мости». Под ними мы понимаем инстинктивные защитные реакции мозга на подавляющее, всеобъемлющее чувство уязвимости. Эти непроизвольные защитные реакции направлены на подавление осознания собственной уязвимости, а не против уязвимости как таковой. Человеческий мозг не может спасти ребенка от травмы, но способен помочь ему ее не чувствовать. Термины «защищённый от уязвимости» и «бегство от уязвимости» заключают в себе суть этого процесса: ребенок теряет связь с теми мыслями и эмоциями, которые заставляют его чувствовать себя уязвимым, и таким об­разом снижается его чувствительность к эмоциональным травмам. Время от времени все мы можем проявлять подобную эмоциональную закрытость. Защищённым от уязвимости ребенок становится, если закрытость перестает быть временной реакцией и переходит устойчивое состояние.

Дети, ориентированные на ровесников, более подвержены эмо­циональным травмам, чем дети, ориентированные на взрослых, по четырем причинам. Главным результатом этого становится бегство от уязвимости пугающе похожее на ожесточение детей, переживших эмоциональную травму. Дети, ориентированные на ровесников, теряют естественную защиту от стресса Дети, ориентированные на ровесников, ожесточаются эмоционально прежде всего потому, что теряют естественный источник силы и уверенности в себе, природный щит, спасающий от невыносимой боли и травм.

Мало того, что проблемы и трагедии могут атаковать ребенка из­вне, его собственный мир наполнен постоянными интенсивными переживаниями по поводу травмирующих его событий: недостаток внимания, ощущение собственной незначительности, исключенности из группы, несоответствия ожиданиям, неодобрения, ситуации, когда ребенок не нравится ровесникам, его не выбирают, высмеива­ют и издеваются. Защитить ребенка от ударов и переживаний мо­жет привязанность к родителям. Если ребенок не привязан к тем, кто принижает и недооценивает его, серьезного вреда ему нанести невозможно. Насмешки могут обидеть и даже довести до слез, но обида пройдет. Когда точкой отсчета является родитель, значение имеет то, что он говорит и как относится к ребенку. Если случает­ся что-то плохое, ребенок обращается к взрослому, чтобы понять, как ему быть и как реагировать. Если связь ребенка и взрослого прочна, дети защищены и не чувствуют опасной уязвимости, пусть

даже небо рухнет, и весь мир рассыплется в прах. Ярче всего это сказано в фильме Роберто Бениньи «Жизнь прекрасна», который рассказывает о том, как отец-еврей пытался защитить своего сына от ужасов расизма и геноцида. Привязанность защищает ребенка от внешнего мира.

Один отецрассказал мне, как однажды смог убедиться в том, что сила привязанности охраняет его сына, назовем его Брейденом. В описываемый период мальчику было пять лет. «Брейден хотел играть в футбол за местную команду На первой тренировке мальчишки из команды не приняли его.Когда я услышал, как они насмехаются и издеваются над ним, я уже было встал в позу. Я собирался преподать этим забиякам урок, как вдруг увидел, что сын сам решил дать им отпор. Он вытянулся во весь рост, упер руки в бока, выпятил грудь и заявил: «Никакой я не дурак! Мой папа говорит, что я футболист!» На том дело и кончилось» Брейден знал, что папа в него верит, и это защитило его лучше, чем отцовская опека. Важным для него было мнение отца, а оскорбления сверстников отскакивали от него, как мячик. Дети, ориентированные на ровесников, напротив, не оглядываются на взрослых, не ищут их под­держки и одобрения, и потому лишены защиты.

Безусловно, у этой медали есть и обратная сторона. Привязан­ность мальчика к отцу защищает его от болезненных стычек с другими детьми, но в той же мере делает его чувствительнее к словам и действиям отца. Если бы отец отнесся к Брейдену невниматель­но, пристыдил или оскорбил его, Брейден был бы просто раздав­лен. Его привязанность к родителям делает его крайне уязвимым перед ними, но при этом менее уязвимым перед чужими людьми. У привязанности есть внешняя и внутренняя сторона: внутри при­вязанности мы уязвимы, вне ее - защищены. Привязанность - это одновременно и щит, и меч. Привязанность делит мир на тех, кто может сделать нам больно, и тех, кто не может. Привязанность и уязвимость - эти две главные темы человеческого существования - идут бок о бок.

Очевидная часть нашей задачи в роли родителей заключается в том, чтобы защитить наших детей от физических травм. Однако мы должны понимать, что опасность получить психологическую трав­му еще выше, даже если такие «синяки» не всегда легко заметны. Даже взрослые, достаточно зрелые люди, могут быть подавлены и ошеломлены эмоциональной болью от разрыва привязанностей. Если даже нас, взрослых, можно так сильно ранить, насколько же сильнее переживают это дети, которые гораздо более зависимы, гораздо больше нуждаются в привязанности. Привязанность - это главная потребность ребенка, самый мощный стимул для него, и все же, именно привязанность делает ребенка уязвимым. Это две стороны медали, одной без другой быть не может. Чем сильнее при­вязанность ребенка, тем больнее ему может быть. Привязанность - это опасная зона. И это подводит нас ко второй причине возник­новения прочных защитных механизмов у детей, ориентированных на ровесников.