Из воспоминаний С.Я. Офросимовой

Декабря ‘11

Юлия Комлева, кандидат исторических наук Царские дни

«В моём воображении я снова вижу их сидящими напротив меня, как и в то далёкое время. Наискось от меня сидит Великая Княжна Ольга Николаевна. К ней меня влечёт неодолимая сила – сила её обаяния. Я почти не могу работать, когда она сидит так близко от меня, и всё смотрю на её обворожительное личико. Я только тогда смущённо опускаю глаза на работу, когда мой взгляд встречается с её умными, добрыми и ласковыми глазами, я смущаюсь и теряюсь, когда она приветливо со мной заговаривает…

Её нельзя назвать красивой, но всё её существо дышит такою женственностью, такою юностью, что она кажется более чем красивой. Чем больше глядишь на неё, тем миловиднее и прелестнее становится её лицо. Оно озарено внутренним светом, оно становится прекрасным от каждой светлой улыбки, от её манеры смеяться, закинув головку назад, так что виден весь ровный жемчужный ряд белоснежных зубов.

Умело и ловко спорится работа в её необыкновенно красивых и нежных руках. Вся она, хрупкая и нежная, как-то особенно заботливо и с любовью склоняется над солдатской рубашкой, которую шьёт… Невольно вспоминаются слова, сказанные мне одним из её учителей: «У Ольги Николаевны хрустальная душа»

Из воспоминаний С.Я. Офросимовой

 

Первая из четырёх дочерей Святого Государя Ольга Николаевна родилась 3 ноября 1895 г., спустя год после свадьбы Николая II и Александры Фёдоровны. С самого детства её отличали стремление к самостоятельности, сильная воля, честность и прямота. Окружающие отмечали её живой ум, искренность («Ни капли лукавства!» – пишет Пьер Жильяр) и покоряющее всех истинно девичье обаяние. Великая Княжна была очень рассудительна, остроумна, обладала открытой, непосредственной натурой.

Преподаватель французского языка и наставник Цесаревича Пьер Жильяр записал свои впечатления от первой встречи со старшей дочерью Императора: «…Меня провели во второй этаж, в маленькую комнату с очень скромной обстановкой в английском вкусе. Дверь отворилась, и вошла Императрица, держа за руку двух дочерей, Ольгу и Татьяну… Старшая из Великих Княжон, Ольга, девочка десяти лет, очень белокурая, с глазками, полными лукавого огонька, с приподнятым слегка носиком, рассматривала меня с выражением, в котором, казалось, было желание с первой же минуты отыскать слабое место, – но от этого ребёнка веяло чистотой и правдивостью, которые сразу привлекали к нему симпатии».

Когда Великая Княжна подросла, она превратилась в обаятельную, миловидную девушку славянского типа, чуть выше среднего роста, со свежим лицом, пышными светло-русыми волосами и смеющимися голубыми глазами. Лицом она больше походила на отца. «Ольга Николаевна улыбалась так же хорошо, как Государь», – вспоминал начальник императорской дворцовой охраны А. И. Спиридович. Всякий, кто видел её, по словам близкого друга семьи Юлии Ден, тотчас влюблялся. «На окружающих она производила впечатление своей ласковостью, чарующим милым обращением со всеми. Она со всеми держала себя ровно, спокойно и поразительно просто и естественно», – отмечал генерал М. К. Дитерихс.

С самого детства Ольге Николаевне прививались важные нравственные нормы, о чём свидетельствует письмо Государыни Александры Фёдоровны своей тринадцатилетней дочери от 1 января 1909 г.: «Моя милая маленькая Ольга! Пусть Новый 1909 год принесёт тебе много счастья и благословений. Постарайся быть примерной – хорошей и послушной девочкой. Ты старшая и должна показывать другим пример. Научись радовать других, думай о себе в последнюю очередь. Будь ласковой и доброй и никогда не бывай резкой или грубой. Разговаривай и веди себя как настоящая леди. Будь терпелива и вежлива, старайся во всём помогать сёстрам. Если ты видишь, что кому-то грустно, старайся его утешить и показать свою ясную сияющую улыбку. Ты так хорошо умеешь быть ласковой и милой со мной, будь такой же и с сёстрами. Покажи своё любящее сердце.

А главное, научись любить Бога всеми силами своей души, и Он всегда будет с тобой. Молись Ему от всего сердца. Помни, Он видит и слышит всё. Он нежно любит своих детей, но они должны научиться исполнять Его волю».

Воспитанию и образованию своих дочерей Государыня посвящала много времени: сама составляла программы занятий, подбирала учителей, лично обучала детей манерам, языкам, рукоделию, беседовала на духовные темы. По мнению учителей, Ольга была самой способной и талантливой из сестёр, обладала философским умом, её суждения отличались большой глубиной. Она много читала вне уроков, увлекалась историей, любила поэзию и литературу, хорошо рисовала, прекрасно ездила верхом и танцевала.

Кроме того, старшая Великая Княжна была очень музыкальна: по словам фрейлины Анны Вырубовой, Ольга обладала абсолютным слухом, могла сыграть на слух любую услышанную мелодию, переложить сложные музыкальные пьесы.

Воспитываемая вместе с сёстрами в строгом патриархальном духе и глубокой религиозности, Ольга довольствовалась в детстве самой простой обстановкой и незатейливыми развлечениями.

Кроме сестёр, с которыми – особенно с Татьяной – её связывала нежная дружба, у Ольги не было подруг-сверстниц. Кроме свиты с царскими детьми общались только ближайшие родственники.

И всё же детям, по их же словам, было весело проводить время вместе, особенно когда они бывали в Ливадии или на яхте «Штандарт». «Думаю с полной откровенностью, что Княжнам и в голову не приходило, что можно жить иначе, – полагал придворный чиновник генерал-лейтенант А.А. Мосолов. – Они были нетребовательны. Одно кинопредставление по субботам давало пищу разговорам на неделю».

Ежегодно Императрица организовывала благотворительные лотереи-аллегри и благотворительные базары в пользу туберкулёзных больных, для которых Ольга Николаевна вместе с сёстрами вышивала, шила, вязала, рисовала открытки, а в день базара сама продавала их публике, вследствие чего, по выражению П.Жильяра, «толпа была невероятная и продажа шла с исключительной быстротой».

«Кроме красоты в мире много печали», – учила дочерей Государыня, посылая их навещать неизлечимо больных туберкулёзом. Впоследствии на деньги, собранные на благотворительных мероприятиях, и частично на личные средства Государыни в Массандре был построен санаторий для раненых офицеров.

Всех царских детей отличала природная весёлость. В детстве и юности Великая Княжна Ольга, как и её сестры, была очень веселой и шаловливой девочкой. «Когда она училась, – вспоминала фрейлина Софи Буксгевден, – бедным учителям приходилось испытывать на себе множество её всевозможных штучек, которые она изобретала, чтобы подшутить над ними.

Да и повзрослев, она не оставляла случая позабавиться». «По вечерам мы с Ольгой и иногда с Марией летаем на велосипедах по нашим комнатам полным ходом. Ольга меня ловит или я её, очень приятно. Падаем иногда, но пока живы», – писала отцу Великая Княжна Анастасия. «Ольга шалила, сидя на маленьком столике, пока преблагополучно не сломала его», – пересказывала события того же дня Александра Фёдоровна.

Больше всего на свете, по выражению учителя английского языка Сиднея Гиббса, Ольга любила своего отца, Государя Николая, на которого была похожа больше других детей. Её так и называли – «дочь Отца». М.К. Дитерихс писал: «На всех окружающих производило впечатление, что она унаследовала больше черт отца, особенно в мягкости характера и простоты отношения к людям». «Их отношения с Государем были прелестны», – вспоминает П. Жильяр. Государь для дочери был одновременно царём, отцом и товарищем; это чувство «переходило от религиозного поклонения до полной доверчивости и самой сердечной дружбы».

Иногда Государь брал старших дочерей в театр. В одно из таких посещений Киевского городского театра 1 сентября 1911 г. произошло покушение на премьер-министра П.А. Столыпина, в результате которого он был смертельно ранен. «Ольга и Татьяна были со мною тогда, – писал Государь своей матери Марии Фёдоровне 10 сентября 1911 г., – и мы только что вышли из ложи во время второго антракта, так как в театре было очень жарко.

В это время мы услышали два звука, похожие на звук падающего предмета... Прямо против меня в партере стоял Столыпин. Он медленно повернулся лицом ко мне и благословил воздух левой рукой. Тут только я заметил, что он побледнел и у него на кителе и на правой руке кровь. Он тихо сел в кресло и начал расстёгивать китель. Ольга и Татьяна вошли за мною в ложу и увидели всё, что произошло…» Несмотря на стремление родителей оградить своих детей от жестокости жизни, создав им уютный и замкнутый мир, Великие Княжны и Наследник рано начали познавать суровость реальности.

Будучи старшей из царских дочерей, Великая Княжна Ольга успела побывать на нескольких балах. «В эту осень Ольге Николаевне исполнилось шестнадцать лет, – вспоминала Анна Вырубова, – срок совершеннолетия для Великих Княжон. Она получила от родителей разные бриллиантовые вещи и колье. Все Великие Княжны в шестнадцать лет получали жемчужные и бриллиантовые ожерелья, но Государыня не хотела, чтобы Министерство Двора тратило столько денег сразу на их покупку Великим Княжнам, и придумала так, что два раза в год, в дни рождения и именин, получали по одному бриллианту и по одной жемчужине. Таким образом, у Великой Княжны Ольги образовалось два колье по тридцать два камня, собранных для неё с малого детства.

Вечером был бал, один из самых красивых балов при Дворе. Танцевали внизу в большой столовой. В огромные стеклянные двери, открытые настежь, смотрела южная благоухающая ночь. Приглашены были все Великие Князья с их семьями, офицеры местного гарнизона и знакомые, проживавшие в Ялте.

Великая Княжна Ольга Николаевна, первый раз в длинном платье из мягкой розовой материи, с белокурыми волосами, красиво причёсанная, весёлая и свежая, как цветок лилии, была центром всеобщего внимания. Она была назначена шефом 3-го гусарского Елисаветградского полка, что её особенно обрадовало. После бала был ужин за маленькими круглыми столами». Сохранилась картина, на которой изображён этот самый бал: в центре – Великая Княжна Ольга Николаевна в паре со стройным и высоким молодым человеком в форме лейб-гвардейца.

Когда Ольге исполнилось восемнадцать лет, пришла пора решать вопрос с её замужеством. В ноябре 1915 г. Царица писала мужу: «Жизнь – загадка, будущее скрыто завесой, и, когда я гляжу на нашу взрослую Ольгу, моё сердце наполняется тревогой и волнением: что её ожидает? Какая будет её судьба?» Рассматривалось несколько претендентов на руку Ольги, в том числе наследник румынского престола, будущий король Кароль II. Однако Царственные родители не собирались принуждать дочь.

По воспоминаниям министра иностранных дел С.Д. Сазонова, Александра Фёдоровна говорила: «Господь… устроил мою судьбу и послал мне семейное счастье, о котором я и не мечтала. Тем более я считаю себя обязанной предоставить моим дочерям право выйти замуж только за людей, которые внушат им расположение».

Пьер Жильяр описывает следующий случай: «В начале июля, когда мы были однажды наедине с Ольгой Николаевной, она вдруг сказала мне со свойственной ей прямотой, проникнутой той откровенностью и доверчивостью, которые дозволяли наши отношения, начавшиеся ещё в то время, когда она была маленькой девочкой:

– Скажите мне правду, вы знаете, почему мы едем в Румынию?

Я ответил ей с некоторым смущением:

– Думаю, что это акт вежливости, которую Государь оказывает румынскому королю, чтобы ответить на его прежнее посещение.

– Да, это, быть может, официальный повод, но настоящая причина... Ах, я понимаю, вы не должны её знать, но я уверена, что все вокруг меня об этом говорят, и что вы её знаете.

Когда я наклонил голову в знак согласия, она прибавила:

– Ну так вот! Если я этого не захочу, этого не будет. Папа мне обещал не принуждать меня, а я не хочу покидать Россию.

– Но вы будете иметь возможность возвращаться сюда всегда, когда вам это будет угодно.

– Несмотря на всё, я буду чужой в моей стране, а я русская и хочу остаться русской!»

Румынский принц не вызвал у Великой Княжны тёплых чувств, и брак не состоялся, хотя, возможно, это помогло бы Ольге избежать её страшной участи. Записи в дневниках Ольги Николаевны свидетельствуют о пережитой ею влюблённости, по одной из версий – в офицера императорской яхты «Штандарт» Павла Воронова, героя событий Мессинского землетрясения у Сицилии 1908 г. После революции в России П. Воронов эмигрировал в Америку и в 1964 г. был похоронен на кладбище Свято-Троицкого монастыря в г. Джорданвилл, штат Нью-Йорк; на его могиле стоит иконка с ликом мученицы Великой Княжны Ольги.

Начавшаяся Первая мировая война изменила облик России и жизнь императорской семьи. Как только была объявлена война, вспыхнул грандиозный патриотический подъём. Государыня и её старшие дочери Ольга и Татьяна пошли работать медсёстрами в царскосельские лазареты. «Их Величества, – вспоминает Татьяна Мельник-Боткина, – ещё больше упростили и без того простой образ жизни своего двора, посвятив себя исключительно работе.

Государь лично потребовал, чтобы ввиду продовольственных затруднений был сокращён стол... Её Величество, в свою очередь, сказала, что ни себе, ни Великим Княжнам она не сошьёт ни одного нового платья, кроме форм сестёр милосердия, да и те были заготовлены в таком скромном количестве, что Великие Княжны постоянно ходили в штопаных платьях и стоптанных башмаках, все же личные деньги Их Величеств шли на благотворительность».

Во всех дворцах были открыты склады Её Императорского Величества, снабжавшие армию бельём и перевязочными средствами; оборудованы санитарные поезда имени всех членов Царской Семьи, подвозившие раненых в районы Москвы и Петрограда. Был открыт комитет Её Императорского Высочества Великой Княжны Ольги Николаевны для оказания помощи семьям воинов, на заседаниях которого Ольга председательствовала лично. Для Великой Княжны это было очень нелёгким делом: из-за своей стеснительности Ольга не любила заниматься общественной деятельностью и выступать с речами.

В одном из царскосельских лазаретов – Собственном Её Величества лазарете – работали Государыня и две её старшие дочери, как самые обыкновенные сёстры милосердия. В этот лазарет с фронта привозили особо «привилегированных» раненых – без рук, без ног, с раздробленными черепами или с развороченными животами. Безмерную радость и утешение им приносили Государыня с дочерьми своим присутствием и работой. Правда, если из Татьяны Николаевны вышла спокойная, очень ловкая и дельная хирургическая сестра, то Великая Княжна Ольга, более слабая и здоровьем, и нервами, долгого присутствия на операциях не выдержала, и стала работать в палатах наравне с другими сёстрами, убирая за больными.

«Великая Княжна Ольга взяла на себя утренний разнос лекарств по палатам, и обязанность эту она выполняла аккуратно до педантизма. Принесёт, бывало, лекарство, улыбнётся ласково, поздоровается, спросит, как вы себя чувствуете, и уйдёт неслышно. … Мне говорили – раньше она работала и в перевязочной. Но ужасный вид искалеченных людей сильно расшатал её хрупкую нервную систему, и она совсем отказалась от работы в перевязочной», – вспоминал один из офицеров, находившийся на лечении в Дворцовом лазарете.

«Великую Княжну Ольгу Николаевну все обожали, боготворили, – писала жительница Царского Села С. Я. Офросимова, – про неё больше всего любили мне рассказывать раненые… Великие Княжны... исполняли всё, что им приказывали доктора, и даже мыли ноги раненым, чтобы тут же, на вокзале, очистить раны от грязи и предохранить от заражения крови. После долгой и тяжёлой работы Княжны с другими сёстрами размещали раненых по палатам».

Сохранились также воспоминания о Великой Княжне Ольге офицера 10-го Кубанского батальона С. П. Павлова, после ранения более года находившегося в Дворцовом лазарете: «Великая Княжна Ольга, говорили, была похожа на Государя. Не знаю. При мне Государь ни разу не приезжал в лазарет: он был на фронте. Но если Великая Княжна Ольга была похожа на Государя, то синие глаза Княжны говорили о том, что Государь был человек исключительной доброты и мягкости душевной.

Великая Княжна Ольга была среднего роста стройная девушка, очень пропорционально сложенная и удивительно женственная. Все её движения отличались мягкостью и неуловимой грацией. И взгляд её, быстрый и несмелый, и улыбка её, мимолетная – не то задумчивая, не то рассеянная, – производили чарующее впечатление. Особенно глаза. Большие-большие, синие, цвета уральской бирюзы, горящие мягким, лучистым блеском и притягивающие.

В обращении Великая Княжна Ольга была деликатная, застенчивая и ласковая. По характеру своему – это была воплощённая доброта. Помню – раз мне было тяжело и неприятно: перевязки были моим кошмаром. Одно уже сознание, что вот, мол, через 20 минут меня возьмут на перевязку, кидало меня в холод и жар: такие страшные боли мне приходилось переживать. В этот день мне как раз предстояла перевязка.

Пришла Княжна Ольга. Посмотрела на моё расстроенное лицо и, улыбаясь, спросила:

– Что с вами? Тяжело?

Я откровенно рассказал ей, в чём дело.

Великая Княжна ещё раз улыбнулась и промолвила:

– Я сейчас.

И действительно, с этого времени мне начали впрыскивать морфий не за 3-4 минуты до начала перевязки, как это делали раньше, и когда он не успевал действовать, а заблаговременно – минут за 10.

В другой раз поручику Сергееву Великая Княжна собственноручно написала письмо родным домой, так как у последнего была ампутирована правая рука. Вообще про доброту Княжны Ольги в лазарете рассказывали удивительные вещи…»

Тот же офицер С. П. Павлов писал: «В лазарете довольно часто устраивались и концерты… Аккомпанировала обыкновенно Великая Княжна Ольга Николаевна, обладавшая замечательным музыкальным слухом. Для неё, например, ничего не стоило подобрать аккомпанемент к совершенно незнакомой ей мелодии. Игра её была тонкая и благородная, туше – мягкое и бархатное. До сих пор помню один вальс, старинный дедовский вальс – мягкий, грациозный и хрупкий, как дорогая фарфоровая игрушка – любимый вальс Великой Княжны Ольги. Мы часто просили Великую Княжну Ольгу сыграть нам этот вальс, и почему-то мне от него делалось всегда очень грустно».

Арест Царской Семьи в марте 1917 г. и последующие революционные события оказали сильное воздействие на Ольгу Николаевну. «Ужас революции повлиял на неё гораздо больше, чем на других, – отмечала Софи Буксгевден. – Она полностью изменилась, исчезла её жизнерадостность». Из воспоминаний М.К.Дитерихса: «Великая Княжна Ольга Николаевна оставляла в изучавших её натуру людях впечатление человека, как будто бы пережившего в жизни какое-то большое горе…

Бывало, она смеётся, а чувствуется, что её смех только внешний, а там, в глубине души, ей вовсе не смешно, а грустно». «Она была прирождённый мыслитель, и как позже выяснилось, понимала общую ситуацию лучше, чем кто-либо из членов её семьи, включая даже родителей, – полагал Глеб Боткин, сын погибшего вместе с Царской Семьёй лейб-медика Евгения Боткина. – Наконец, у меня сложилось впечатление, что она не питала иллюзий насчёт того, какое будущее им уготовано, и, как следствие этого, была часто грустна и встревожена».

После ареста у Ольги Николаевны сильно расшаталось здоровье, она часто болела. Первой из сестёр она заразилась корью; болезнь приняла тяжёлую форму, перешла в тиф, протекала при температуре 40,5°. После выздоровления условия содержания Царской Семьи продолжали ухудшаться. Однако, несмотря на это, настроение у детей было бодрое и даже жизнерадостное.

22 июня 1917 г. Пьер Жильяр сделал следующую запись в своём дневнике: «Так как у Великих Княжон после болезни сильно падали волосы, им наголо обрили головы; когда они выходят в сад, то надевают шляпы, сделанные, чтобы скрыть отсутствие волос. В ту минуту, когда я собирался их фотографировать, они по знаку Ольги Николаевны быстро сняли шляпы. Я протестовал, но они настояли, забавляясь мыслью увидеть свои изображения в этом виде и в ожидании возмущённого удивления родителей. Несмотря на всё, время от времени их юмор вновь проявляется; это – действие бьющей ключом молодости!»

В августе 1917 г. по решению Временного правительства Государь и его семья были отправлены в Тобольск, где провели восемь месяцев. В эти тяжёлые дни главную свою задачу Великие Княжны видели в том, чтобы облегчить заботы и тревоги родителей, окружая их своей любовью, выражавшейся, по воспоминаниям окружавших, в самых трогательных и нежных знаках внимания. «Ты видишь, – писала Государыня в одном из своих писем мужу, – наши девочки научились наблюдать людей и их лица, они очень сильно развились духовно через всё это страдание, они знают всё, через что мы проходим, – это необходимо и делает их зрелыми. К счастью, они по временам большие дети, но у них есть вдумчивость и душевное чувство гораздо более мудрых существ».

На Рождество Государыня и Великие Княжны в течение долгого времени собственноручно готовили подарки для каждого из тех, кто последовал за ними в ссылку. Всенощную служил на дому местный священник. «Все собрались затем в большой зале, – вспоминает П. Жильяр, – и детям доставило большую радость преподнести предназначенные нам «сюрпризы». Мы чувствовали, что представляем из себя одну большую семью; все старались забыть переживаемые горести и заботы, чтобы иметь возможность без задних мыслей, в полном сердечном общении наслаждаться этими минутами спокойствия и духовной близости».

«Здравствуй, Ритка, милая! – писала 26 декабря Великая Княжна Ольга бывшей придворной фрейлине Маргарите Хитрово. – Вот уже и Праздники. У нас стоит в углу залы ёлка и издает чудный запах, совсем не такой, как в Царском. Это какой-то особый сорт и называется «бальзамическая ёлка». Пахнет сильно апельсином и мандарином, и по стволу течёт все время смола. Украшений нет, а только серебряный дождь и восковые свечи, конечно, церковные, т.к. других здесь нет.

После обеда, в сочельник, раздавали всем подарки, большею частью разные вышивки. Когда мы всё это разбирали и назначали, кому что дать, нам совершенно напоминало базары в Ялте. Помнишь, сколько было всегда приготовлений? Всенощная была около 10 вечера, и ёлка горела. Красиво и уютно было».

В Рождественское утро все отправились в церковь. По приказанию священника дьякон провозгласил многолетие Царской Семье, что вызвало жестокие угрозы со стороны конвоиров, священник был удалён. Этот случай привёл к новым оскорбительным стеснениям по отношению к арестованным, наблюдение за ними сделалось ещё более строгим.

В дни Великого Поста 1918 г. Богослужение совершалось на дому утром и вечером. Поскольку певчие не могли приходить, Императрица и Великие Княжны пели сами вместе с дьяконом. Несмотря на полное лишений и тревог пребывание в ссылке, Великие Княжны ещё сохраняли бодрость духа. «Такие храбрые и хорошие, никогда не жалуются, я так довольна их душами», – писала Государыня из Тобольска.

Накануне Пасхи Государь и Государыня вместе с Великой Княжной Марией были перевезены в Екатеринбург. Ольга осталась в Тобольске при больном Алексее Николаевиче и младших сёстрах. «Мне кажется, она гораздо больше всех в семье понимала их положение и сознавала опасность его, – писала Клавдия Битнер, воспитательница Царских детей в Тобольске. – Она страшно плакала, когда уехали отец с матерью из Тобольска».

Караулы при оставшихся царских детях были заняты латышами, один из которых уже на следующий день во время Богослужения был поставлен около аналоя следить за священником. «Это так всех ошеломило, – вспоминает полковник Е. С. Кобылинский, – что Великая Княжна Ольга Николаевна плакала и говорила, что если бы знала, что так будет, то она не стала бы просить о Богослужении!»

Обращение с Великими Княжнами вообще становилось всё более жестоким и возмутительным. Им запрещали затворять на ночь дверь их спальни («чтобы я каждую минуту мог войти и видеть, что вы делаете», – говорил начальник караула Родионов), нельзя было без разрешения выходить гулять и даже спускаться на нижний этаж. Старшая из царских дочерей находилась в состоянии сильнейшей тревоги.

«Ольга Николаевна также сильно переменилась, – пишет Софи Буксгевден. – Тревоги и волнение из-за отсутствия родителей, и та ответственность, которая легла на неё, когда она осталась главой дома, чтобы ухаживать за больным братом, произвели перемену в нежной, красивой двадцатидвухлетней девушке, превратив её в увядшую и печальную женщину средних лет. Она была единственной из Царевен, которая остро осознавала ту опасность, в которой находились её родители».

В мае 1918 г. царские дети, наконец, покинули Тобольск, чтобы воссоединиться с родителями в Екатеринбурге. По словам Татьяны Мельник-Боткиной, охрана продолжала издеваться над юными Княжнами на пароходе: к открытым настежь дверям кают Великих Княжон были приставлены часовые, так что они даже не могли раздеться; вся провизия, присланная Их Высочествам жителями Тобольска и монастырём, была тотчас отобрана.

Переехав в дом Ипатьева, Великая Княжна Ольга из самой разговорчивой, очень обаятельной и весёлой девушки превратилась в собственную тень, держалась отчуждённо и печально. Охранники вспоминали, что «она была худая, бледная и выглядела больной. Она редко ходила на прогулки в сад и проводила большую часть времени рядом с братом». По свидетельству одного из конвоиров, Нетребина, все последние дни с 4 по 16 июля стоявшего как раз на центральном посту при входе в помещения узников, «бывшие княгини держали себя весело, иногда разговаривали… Старшая из них была худая до отвращения, на ней были только кожа да кости. Держала себя наподобие матери...»

И, тем не менее, несмотря на всю горечь положения, привитые Великой Княжне Ольге вера и любовь ко всем людям научили её прощать оскорбления, злодейства и издевательства тяжёлых дней заключения, породили в её юном сердце смирение и кроткую молитву за врагов. В доме Ипатьева впоследствии было найдено стихотворение Сергея Бехтеева, переписанное рукой Ольги Николаевны:

Пошли нам, Господи, терпенье
В годину буйных, мрачных дней,
Сносить народное гоненье
И пытки наших палачей.

Дай крепость нам, о Боже правый,
Злодейство ближнего прощать
И крест тяжёлый и кровавый
С Твоею кротостью встречать.

И в дни мятежного волненья,
Когда ограбят нас враги,
Терпеть позор и оскорбленья,
Христос Спаситель, помоги!

Владыка мира, Бог вселенной.
Благослови молитвой нас
И дай покой душе смиренной
В невыносимый, страшный час.

И у преддверия могилы
Вдохни в уста Твоих рабов
Нечеловеческие силы —
Молиться кротко за врагов.

ПРАВОСЛАВНЫЙ ВЕСТНИК: http://orthodox-magazine.ru/numbers/at514