Глава 22. Разговор матери и дочери

- Ладно. Теперь я его открою. - Я пошарила в кармане своей вязаной кофты и вытащила ключ, в то время как мама нервно ломала пальцы. Много времени у нас не было, так как Пауль как раз вышел на ознакомительную прогулку через деревню, и Бог знает, долго эта прогулка не продлится.

Мама и я отбуксировали сейф, объединив силы, из подвала в папин кабинет, потому что у нас обеих было такое чувство, что это будет неподобающе, открыть его там внизу в пыльной полутьме сундука бабушки. Потому что там он нашёл снова свой исконный дом, после того, как папа, во время своего и маминого отпуска в Италии, спрятал его от моих любопытных глаз, в гараже, как призналась мне мама. Что касается оригинальности, мы с папой находились примерно на одной, хотя и очень низкой ступеньки.

Я засунула ключ в замок, повернула его, открыла дверь и...

- Ого, - пробормотала мама сухо. В молчаливом согласии мы схватили свёртки и вытащили их. Я не знаю, существовал ли хоть один человек, кто, увидев такое количество денег перед собой, был бы так сильно разочарован. Рассеянно я пролистала одну из упаковок. Да, это было много денег, я оценила их примерно, по меньшей мере, в пятьдесят тысяч евро, наличными и мелкими купюрами.

Также в сейфе была визитная карточка, сложенный листок бумаги и карта Европы, на которой были отмечены некоторые места. Самый свежий, толстый крестик отмечал южную Италию. Это были места, где папа подозревал, что там находятся Мары. Может быть, он даже знал, что они там живут.

Дрожащими руками я развернула листок бумаги и начала громко читать, чтобы мама не слишком приближалась ко мне, или даже склонилась над моим плечом.

"Дорогая Элиза, я тебе очень благодарен, что ты вернула Пауля назад. Я надеюсь, что ему нравится его кухня и без стены. Я находил её открытой - так сказать, в американском стиле, лучше." Мама вопросительно посмотрела на меня, но я уже читала дальше. "После того, как ты выполнила эти два задания, настало время для третьего: я хочу, чтобы ты стала моим преемником."

Мама, шипя, втянула в себе воздух, но так как она меня не перебила, чего я действительно ожидала, я продолжила читать. "Найди журналистку, но только лично. Она рассказывала очень сведуще о конгрессе на тему снов. Я уверен, что она сможет помочь тебе в твоих замыслах. Я думаю, что она заслуживает доверия. Возможно, её можно посвятить в детали. Деньги для тебя (не беспокойся, у твоей матери достаточно). Расходуй их с умом. Я люблю тебя, твой отец Лео."

- Почему я вообще вышла за этого мужчину замуж? - спросила мама, вздыхая.

- Почему? - Удивлённо, я повернулась к ней. Она не бушевала и не кричала? Хотя папино третье задание превзошло первые два? Вместо этого она вздохнула ещё раз, чтобы повторить свои собственные слова, как докучливое эхо:

- Почему я вышла замуж за этого человека...

- Я предполагаю, это была любовь, - ответила я честно, использовала неожиданное спокойствие и быстро схватила визитную карточку. "Джианна Виспучи. Свободная журналистка и копирайтер. Улица Келлингхузен, 19, Гамбург." От номера телефона она отказалась, что я, учитывая её профессию, посчитала не очень полезным, но, по крайней мере, был указан адрес электронной почты. И она жила в Гамбурге.

Ещё одна причина вернуться. Тем не менее, письмо от папы довело моё чувство перенапряжения до нового апогея. И почему мама абсолютно ничего не сказала по этому поводу? Задумавшись, она смотрела на пачку денег.

- Постепенно всё это выходит за рамки моих возможностей, - произнесла со стоном я и опустилась на кожаный диван.

- Что? Что выходит за рамки твоих возможностей?

Мама подозрительно наклонилась вперёд, чтобы посмотреть мне в глаза, что-то, в чём я отказывала ей с момента прибытия. А теперь я чуть сама себя не выдала. Так как она не знала ни о сексуальной перемене Пауля, ни о том, что он, по моему мнению, был атакован. Я утаила это от неё по нескольким причинам. Я не хотела испортить её радость при встрече, но прежде всего я не хотела выдать лучший аргумент заставить меня остаться здесь с ней, в безопасности. Но у меня также были сомнения предать Пауля. Он сам упоминал Францёза только вскользь, как коллегу, всё же остальное умалчивал. Кроме того, если я что-то упомяну об атаке, это только заставит маму заговорить с Паулем о Марах, и тогда он мог бы дочь и мать сдать в психушку вместе. Нет, я хотела, чтобы он считал маму нормальной. Хватало того, что я несла печать сумасшедшей. В противном случае, мы ещё уничтожим друг друга.

- Эли, ответь мне. Что выходит за рамки твоих возможностей?

- Ах, устный экзамен... я почти не готовилась и...

Мама с облегчением вздохнула.

- Если только это... Даже если ты получишь четыре, то в общей сложности ты все равно будешь одной из лучших. Эли, в этом отношении я от тебя ничего не ожидаю, совсем ничего. Единственное, что я жду от тебя, - это то, что ты не последуешь папиным безумным требованиям. - Ага. Значит, все-таки, как я думала. Почему она сказала это так нерешительно? Я хотя и слышала искреннюю материнскую заботу, но её словам не хватало остроты.

- Я, э-э, нет. Нет, я хочу поступить в университет и... - Я подошла к окну, чтобы мама не видела моего лица. Я ненавидела, когда приходилось лгать. И я была уверена, что моё выражение лица меня выдаст.

- Значит, всё-таки ты хочешь поступить в университет? - Голос мамы прозвучал далеко не доверчиво. Мне нельзя сейчас ни в коем случае поворачиваться к ней.

- Ну, что же, я ещё точно не знаю, но после экзамена я хочу поехать с Паулем назад в Гамбург и оглядеться в университете. Я хочу, чтобы Тильман сопровождал меня. Я уже спросила господина Шютц, возможно ли это. Паулю нужна помощь в галереи. - Паулю нужна помощь со сном. Нам нужно убить его Мара. Поэтому я должна снова оставить тебя одну и лгать тебе.

- Эли... сядь-ка ко мне. - Мама похлопала рядом с собой по дивану. - Расскажи мне немного о Пауле. Как его квартира? Ты чувствуешь себя там комфортно?

- Она очень красивая. Со вкусом. - Прежде всего, игровая комната Пауля и крысы, которые карабкаются ночью по стенам дома. Но я была рада, что мы больше не говорили о папином задании. Может быть, мама не приняла его всерьёз, или же она была убеждена, что я его всё равно не выполню.

В принципе, это была правда. Так что я взяла себя в руки, подошла к дивану и села.

- У Пауля есть друзья? Или, может быть, даже девушка? Его мобильный часто звонит.

- Я точно не знаю. Может быть. - Можно ли было Францёза назвать его девушкой? Ведь это был именно он, кто преследовал Пауля по телефону, когда бы ему ни взбрело это в голову. Друзей у Пауля не было. Точно, у него вообще не было друзей. Там были только Францёз и истеричная собака... и клиенты.

- Он слишком занят, - сказала я уклончиво, хотя это была следующая ложь. Работа Пауля была мечтой. Долго спишь, смастерил рамочку, забил пару гвоздей в стенку, повесил картины, пожал руки, хорошо поел.

- Пауль сказал мне, что ты была сильно больна. - Это простое предложение было полно тайного подтекста. Оно, по меньшей мере, имело двадцать тысяч скрытых сообщений, а я ни одно не хотела слышать.

- Теперь и ты завела ту же шарманку? Я не сумасшедшая!

- Я это знаю! - успокоила меня мама и хотела взять меня за руку. Я быстро засунула её в карман кофты. - Но ты изменилась. А Пауль рассказывал, что ты встречалась с Колином.

- Ах, а Пауль совсем не изменился, да? Ты на него хоть взглянула? - попыталась я отвлечь её.

Мама даже не приняла это во внимание.

- Пауля я не видела в течение многих лет. Тебя же, в последний раз, я видела три недели назад. Итак, ты встретилась с Колином...

- Я не хочу говорить об этом, - сказала я резко.

- Он что-то сделал с тобой?

- Нет, не сделал! - воскликнула я так бурно, что это удивило меня саму. - Если что-то и было, то это я сама сделала. И как я уже сказала: я не хочу говорить об этом.

- Ты бы доверилась папе, если бы он был здесь? - Хотя холодное оцепенение снова усилилось, от меня не ускользнул подсознательный страх в мамином голосе. Она боялась, что её будет недостаточно. На самом же деле, всё было наоборот. Её было слишком много. Одного её присутствия было уже слишком много.

- Нет, - ответила я устало. - С папой я тоже не стала бы говорить об этом. - Внезапный пронзительный звонок телефона был для меня как избавление. Я тут же взяла трубку. На линии был господин Шютц. Но он хотел поговорить не с мамой, а со мной.

- У меня был длинный разговор с моей бывшей женой. - То, как он подчеркнул бывшая жена, показало мне, что этот разговор был не очень ободряющим. - Тильман и я смогли настоять на своём. До летних каникул у него есть время проявить себя у твоего брата в галереи и поразмышлять над тем, что он хочет делать со своей жизнью. Потом посмотрим, что будет дальше.

- Спасибо, большое спасибо, - заикалась я, чтобы потом туже исправить себя. - Я имею в виду, конечно, что Тильман будет вам точно очень благодарен, а мы будем рады позаботиться о нём.

- У него непростой характер, Елизавета, - сказал господин Шютц, предупреждая. Но этим он не сказал мне ничего нового.

- Я знаю, - ответила я спокойно. - Если он не будет вести себя достойно, я отправлю его назад. Для меня, кстати, было бы не плохо, если бы вы смогли снова забрать животных к себе. Саламандру альбиноса и других. - Я хотела избавиться от них, всех вместе взятых. Я испытывала к ним гадливость, как и раньше, а пользы они мне всё равно не приносили. Господин Шютц тяжело вздохнул. Было ли это согласием?

- Как хочешь. Вы можете забрать Тильмана, когда будете готовы ехать. До тех пор он под домашним арестом. Удачи с твоим экзаменом. Ах да, тебе, может быть, было бы лучше знать, что собой представляют Англо-бурские войны.

Ага. Англо-бурские войны. Но следующие полчаса я сначала вела небольшое сражение и пыталась убедить Пауля в моём замысле. После того, как я это с грохотом провалила, мне пришлось снова прибегнуть ко лжи. А эта ложь была моим лучшим аргументом: моя предполагаемая терапия у доктора Занд. Обойдя деревню, Пауль быстро понял, что здесь был пустырь и, скорее всего, медицинский персонал тоже встретишь нечасто.

Устроить меня в папину старую клинику даже в его глазах было неподлежащим обсуждению. То, что я хотела взять Тильмана с собой, вызвало у него ещё раз некоторый протест, и я должна была согласиться взять его в "свою комнату", как с недавнего времени назывался дворец собранных мерзостей Пауля. Но после того как я объяснила, что Тильман будет помогать ему с картинами, Пауль неохотно согласился, хотя я спрашивала себя, что вообще Паулю останется делать, если Тильман будет оказывать ему помощь.

У Пауля было только одно условие:

- Главное, этот жуткий парень не будет у нас появляться. - Нет, он точно не будет. Жуткий парень - здесь имелся в виду, несомненно, Колин - больше не показывался после нашего спора на просёлочной дороге. Я спрашивала себя, чем я заслужила снова быть отвергнутой - скрывался ли за этим всё ещё страх, что мы можем этим навести Тессу на его след? Я надеялась, что это и была причина, но что-то во мне знало с подавляющей безошибочностью, что моя надежда останется напрасной.

Я заставила себя на ужин - картофельная запеканка с ветчиной, любимая еда Пауля - проглотить две порции, хотя ничего на вкус не ощущала, поучила немного об Англо-бурских войнах и потом сделала кое-что, что уже не решалась делать в течение нескольких недель. Нет, в течение нескольких месяцев. Может быть, это привлечёт его, установит между нами связь. Может быть.

Я устроилась на кровати, засунула наушники в уши и хотела доверить себя своим мечтам. Но задолго до того, как прозвучал последний звук, меня охватила тревожная уверенность, что я разучилась мечтать. Образы оставались где-то далеко и были бесцветными. Я их не чувствовала, и они не вызывали во мне никаких эмоций.

Неподвижно я лежала на простыне, пока не настала ночь и не забрала моё сознание.

 

Глава 23. Встреча в ночи

Лето. Да, это было снова лето... Я почувствовала его прежде, чем открыла глаза. И я услышала его. Все эти тихие звук снаружи звучали яснее, лучше, теплее. Пропитанные солнцем. И всё-таки я различила в них тёмную, тяжёлую меланхолию. Дрозд перед моим окном пел с тоской и пронзительно, а шум в деревьях был смешан с тем хрупким, сухим треском, который предвещает смерть первых падающих листьев. В запахе ветра чувствовалась сладкая пряность начинающегося гниения.

Что же случилось? Как я могла быть такой слепой? Я пропустила лето. Оно уже увядало, возможно, ещё будут один или два последних жарких дня, но ночи уже начнут рассказывать об осени. А лета я не видела. Не наслаждалась им. Я даже ни разу не почувствовала солнца на своей коже. Оно прошло мимо, и я не могла вернуть его.

Я подошла к окну и посмотрела на улицу, чтобы увидеть то, что подозревала: листья изменили цвет на своих концах, тонкие коричневые следы, трава была сухой и опалённой, а пение дрозда звучало всё более отчаянно.

Я не смогу вынести ещё одну зиму. Не сейчас. У меня не было сил для второй зимы. Я впитала слишком мало тепла - этого не должно было быть!

- Нет, - сказала я и начала кричать, и пока я кричала, деревья сбросили свои листья, а небо потемнело. Поздно... было слишком поздно... Я проснулась и первое, что заметила, что действительно кричу. Мои голосовые связки измученно хрипели, но потребовалось несколько секунд, пока я смогла приказать им замолчать. Меня никто не услышал. Такой крик другие не слышали. Он был предназначен только для меня.

- Сейчас март, - прошептала я. - Середина марта, Эли. Лето ещё только наступит. Ты ничего не пропустила. - Теперь и мой внутренний крик умолк. Я смогу всё это пережить, первые бутоны, мягкую траву под моими босыми ногами, пение сверчков. Постепенно. Мне нужно только немного терпения и бодрствовать.

На мне всё ещё были надеты мои джинсы и вязаная кофта, но я дополнительно к этому подняла ещё серую флисовую куртку с капюшоном с пола, которую купила осенью во внезапном приступе ностальгии по Колину. Она мне понадобиться, так как ночь была очень холодной. Я открыла окно и взглянула на дорогу. Моё дыхание остановилось, когда я различила длинную, худую фигуру, которая облокотилась на стену заброшенного дома напротив.

Моё тело в одну долю секунды отреагировало чистым страхом. Страхом перед этой фигурой внизу, чьи глаза я не могла видеть, а только чувствовать. Мой желудок судорожно сжался, а кровь бросилась мне в руки и ноги. Я была готова бежать.

Я скользнула в мои ботинки и спустилась в темноте по лестнице, прокралась через зимний сад на улицу и на пустынную дорогу. Да, на ней не было ни одного человека. Так как эта фигура не была человеком.

Молча, мы прошли вдоль просёлочной дороги в гору, мимо дуба, чьи голые ветки блестели от воды. Наверху, на возвышенности, Колин открыл ворота пастбища, где с осени проводили свою старость три старых пони, и направились к открытой деревянной повозке, чей кузов использовался как хранилище для сена. Пони, фыркая, отступили, но тихое бархатистое жужжание из горла Колина забрало их страх.

Я позволила ему вести себя, не задумываясь. Любая мысль была бы потрачена впустую - она всё равно не смогла бы меня спасти. Мой самый злейший враг подстерегал меня в моём сердце.

Я села с другой стороны повозки. Достаточно близко, чтобы поговорить с Колином, не повышая при этом голоса, но достаточно далеко, чтобы нечаянно не коснуться его, когда буду двигаться.

- Значит, мы не в опасности? - прервала я наше молчание.

- Тесса может быть и глупая, но у неё очень хороший инстинкт в отношении любви. Нет, мы не в опасности.

Я знала, что он хотел сказать мне этим. Каждое дополнительное слово об этом было бы уже слишком много. Я облокотилась на сено у меня за спиной и посмотрела в звёздное небо. Его красота не тронула меня. Проходили минуты, в которые никто из нас ничего не говорил. Как и я, Колин смотрел вверх на луну, которая казалась мне не любимым далёким спутником, а всего лишь тусклым осколком, который кто-то приклеил на чёрную твердь. И внезапно я вспомнила, о чём могла с ним поговорить.

- Эта ночь, когда я так чётко видела тебя во сне, ночь, перед нашей встречей... ты... ты спрашивал меня, чувствовала ли я тебя.

Действительно ли я пережила этот сон? И он мне понравился? Да, так и было. Колин не отрывал своего взгляда от луны, но его внимание было направлено на меня. Это побудило меня продолжить говорить.

- Я чувствовала тебя. Я имею в виду - я понимаю, что это был сон, но что мне снится, это ведь часть меня, не так ли?

Я подтянула ноги к себе и положила свою щёку на колени. Эта ночь была холодной, такой ужасно холодной. Но холод работал на меня. Он подходил мне.

- Значит, я не могла себя обмануть. Мои чувства были настоящими, и я была уверена, что хотела чувствовать тебя, не было даже секунды, которую я не хотела бы этого или сомневалась бы в этом или даже боялась...

А теперь я издалека видела саму себя: одну, сидящую на поле, тонкая, опустошённая тень. Да, кто-то был рядом со мной, но я не чувствовала его, так же как и саму себя. Во время сна мы были едины, хотя бесчисленное количество километров разделяло нас.

- Я знаю, - тихо успокоил меня Колин. - Я это знаю, Эли. А также я знаю, что теперь все не так. Близость, которая у нас была на Тришине, вечером, после твоего сна... - Я вздрогнула, когда он упомянул Тришину, и он на мгновение замолчал, как будто хотел дать мне время, чтобы я взяла себя в руки.

- Эта близость и моё хищение - это случилось почти в одно и то же время. Твоя душа переплела их вместе. Ты вообще осознаёшь, что после этого с твоим телом происходит только насилие? И ты ничего другого не допускаешь?

Горечь в его голосе парализовала меня. Мне пришлось ждать, пока мороз не заставил меня дрожать, и я снова могла говорить. Теперь я начала чувствовать холод этой ночи.

- Это не только с тобой так, Колин. Это относится ко всем. К Паулю, маме, Тильману, господину Шютц. Любое рукопожатие для меня как покушение! Моя кожа начинает гореть и покалывать, и внутри при этом у меня поднимается такое чувство ярости! Как только люди могут сметь касаться меня!

Мой голос становился всё громче. Одна из пони нервно заржала, и тут же другая ответила ей успокаивающим фырканьем.

Дрожа, я подняла свой подбородок, чтобы посмотреть на Колина. Он медленно повернул свою голову ко мне. Он по-прежнему выглядел отдохнувшим и сытым, но в левом уголке его рта образовалась знакомая небольшая складка. Раньше я подняла бы свою руку, чтобы разгладить её.

- Колин, что-то внутри меня забыло, что я люблю тебя.

Он молчал. Лошади стояли вместе, как каменные статуи, и не шевелились. Колин опустил веки. Что он чувствовал? Чувствовал ли он вообще что-нибудь? Если он теперь тоже ничего не чувствовал, как я, что мы тогда ещё здесь делали? Почему он ничего не предпринимал, чтобы приблизиться ко мне? Он ведь не пережил ничего ужасного.

- Я не знаю, как мне вспомнить, а ты делаешь всё только сложнее, так как отталкиваешь меня от себя! - воскликнула я обвинительно.

- Помнишь ли ты то, что я рассказал тебе о моей кровной матери? Что я отказался от её молока?

Я обеспокоенно кивнула. Как я могла это забыть?

- Она заставляла себя кормить меня грудью, несмотря на свой страх, но я отверг это. Потому что чувствовал, что она этого не хотела. Я не могу и не хочу тебя принуждать, Эли, потому что я точно знаю, что ты не можешь выносить прикосновение.

- Но... - Мой голос прозвучал почти панически, и я с трудом сглотнула, чтобы не всхлипнуть. Любой другой парень уже давно попытался бы притянуть меня к себе и восстановить то, что было раньше. Колин же, казалось, принял внезапный разрыв между нами без борьбы и протестов. Он оставил меня быть такой, как я была, разбитой и окружившей себя бронёй. Это было самое худшее, что он мог мне сделать. - Если ты ничего не сделаешь, это будет длиться вечно, останется навсегда! Всё становится хуже, день ото дня!

- Я сижу здесь, рядом с тобой, Лесси. Если ты хочешь что-то предпринять против этого, сделай же это, во имя Бога.

- Пожалуйста, помоги мне. Пожалуйста. - У меня просто не было сил пошевелиться, потому что моё тело запрещало мне делать это. - Это моё решение. Помоги мне.

Кошачьим движением Колин скользнул мне за спину, так что я могла облокотиться на него. Все мышцы моей верхней части тела напряглись, когда я это сделала, и ярость взревела во мне, но я стиснула зубы и оставалась неподвижной. Через некоторое время Колин осмелился обхватить меня рукой вокруг живота, совсем свободно, так свободно, чтобы невозможно было чувствовать его через наши куртки, и всё-таки я вздрогнула, как будто он ударил меня.

Я позволила щеке опустится на его шею и слушала рокот в его венах, пока не стала дышать немного спокойнее, и напряжение не начало уходить из моих плеч. Да, стало лучше, и ярость тоже уменьшилась, но это ничего общего не имело с жаром, вспыхнувшим между нами, который я чувствовала на Тришине, когда мы целовались. Сожаления о том, что такая прекрасная ночь должна была кончиться так ужасно, привело к тому, что я заплакала. По крайней мере, я могла об этом горевать, если уж не чувствовала никакой скорби за нас. Ещё пока нет.

Нет, мне действительно не нужно было беспокоиться о Тессе. Она была далеко-далеко. Колин держал меня рядом с собой, но он делал это как друг, безопасно и спокойно. И всё же я предпочитала сидеть с ним в дружбе, чем с любым другим в любви. Кем были вообще другие? Бледные, прозрачные тени.

- Как это вообще было - твой первый раз? - спросил Колин, как будто точно знал, о чём я думала. Я вздохнула так драматично, что он рассмеялся, небольшое, полное жизни сотрясение за моей спиной. Что же, мы были друзьями. Какое это имело теперь значение, рассказать ему об этом печальном инциденте? И я была благодарна поговорить о чём-то другом, а не о нас.

- Мне было стыдно.

- Стыдно? - спросил Колин с некоторым удивлением, и его прохладное дыхание коснулось моей шеи. - Я уверен, что ты так же разумно и хорошо подготовлено отнеслась к этому, как к каждой из твоих контрольных работ.

Ха-ха. Да, так и было. Но это никак не помогло.

- И всё же мне было стыдно. Сначала за себя, потом за него, потому что он даже не заметил, что я чувствовала себя при этом не особо хорошо и... - Я замолчала. Может быть, мы и были теперь хорошими друзьями, но легко этот разговор мне всё равно не давался. Тем не менее, я продолжила. - Он был так растроган этой вещью и самим собой, был в такой эйфории, говорил о том, как это было классно. Он просто не видел, что моя улыбка была не настоящей и что я в сущности ничего в это дело не внесла, кроме как раздеться догола и лечь на его кровать.

- Смотря по обстоятельствам, это может быть даже очень много, - заметил Колин, и я услышала по тону его голоса, что он улыбался.

- Хм, - сказала я и провела игриво по его пальцам. Я наслаждалась тем, что была в состоянии сделать это, даже если в этот момент это мало что для меня значило. Я это делала. По собственной воле. Это удерживало мой гнев в узде. Я могла смотреть на это, как на хороший фильм.

- А каким был твой первый раз? - спросила я и в тот же момент прикусила себе язык. Глупый вопрос, госпожа Штурм, очень, очень глупый вопрос.

- Не такой хороший, - ответил Колин сухо. - Меня изнасиловали.

- О, это хорошо! - вырвалось у меня с ясно слышимым облегчением. Ему было неприятно с Тессой. Большего мне не нужно было знать.

Колин снова рассмеялся.

- Я высоко ценю твоё глубокое сострадание, Эли.

- А потом? - продолжала я расспрашивать дальше. - С обыкновенными человеческими женщинами?

- Это не всегда было плохо. Но в большинстве случаев я в какой-то момент чувствовал, что они этого по-настоящему вовсе не хотели, пугались и всё же продолжали делать дальше, чтобы понравиться мне. Это лишало меня любых близких отношений. Я всегда сбегал от них ещё до завтрака.

Я захихикала. Не всегда плохо. Это прозвучало так, будто было много ночей. Но Колину было почти сто шестьдесят лет. Мне нужно быть к нему снисходительной. Он взял меня за бёдра, столкнул с повозки и повернул к себе, так что я стояла перед ним на лугу и должна была смотреть на него.

- Если ты хочешь преодолеть это, Эли, тебе нужно ещё раз поехать на Тришин. Это должно быть твоё собственное решение. Полностью добровольное, - сказал он серьёзно. Его юмор полностью исчез.

- Но я так сильно боюсь! - прошептала я. Боюсь, что трупы вернуться. Что я коснусь его и почувствую только голые, мёртвые тела. Его лицо размылось из-за моих слёз.

- Я знаю, моя дорогая.

Я хотела поправить непослушную прядь волос, которая упала ему на лоб, но мои мышцы отказались сделать это. Для этого было ещё слишком рано.

- Однажды ты сказала мне что-то очень красивое, хотя посчитала это безвкусицей: кого-то любить, означает отпустить его. Ты помнишь?

Я кивнула.

- На самом деле, у этого изречения есть ещё второе предложение. "Тот, кто любит, всегда возвращается." А теперь я отпускаю тебя, Эли.

 

Часть Третья - Обжорство

Глава 24. Новости от К.

"Моя храбрая королева замороженных сердец! Когда Ты будешь читать эти строчки, я уже буду на обратном пути к моему острову, чтобы заняться птицами. (Ха! Благодаря моему возрасту, я уже очень, очень давно знал это изречение, но в Твоих устах он звучит по-другому, у него появляется какая-то изюминка, хотя по отношению к настроению он действительно настоящий уничтожитель. По крайней мере, для людей. Меня ничто не может так быстро уничтожить, когда Ты, полуголая и в одной из моих оборванных рубашек, сидишь у меня на коленях.)

Я знаю о Твоей душевной пустыне, я знаю её боль, и мне так сильно хочется тысячу раз извиниться перед Тобой. Но какую это принесёт пользу? И, прежде всего: я не могу сказать наверняка, что случилось бы, если бы мы не предприняли это хищение. Я боюсь, всё закончилось бы ещё намного хуже.

Независимо от того, что произойдёт в будущем, я больше никогда этого не сделаю. Как только я смогу, как только наберу достаточно энергии, чтобы пережить это без того, чтобы в следующий момент высосать Тебя, я отдам Тебе твоё воспоминание назад. Оно сильное и важное. Оно несколько дней обогревало меня изнутри. Тем не менее, я слишком долго голодал, чтобы можно было обойтись без него. Я хотел быть рядом с Тобой, когда Ты была так больна, а это я мог осуществить только с Твоим воспоминанием. Замкнутый круг. Хотя у меня была возможность похитить мечты в зоопарке Хагенбек, но мечты животных зоопарка такие притуплённые и измученные. Если звери были там рождены, они даже не знают, о чём мечтать. Ах, Эли, почему Ты выбрала именно это воспоминание? Вам, людям, нужны ваши ранние воспоминания о защищённости. Они - Ваши инструменты для выживания и фундамент Вашего элементарного доверия. Для меня хватило бы и воспоминания о радости, о единице по математике - но я уже догадываюсь, Ты никогда им не радовалась, не так ли?

К сожалению, у нас не было возможности поговорить обо всех тех вещах, которые ожидают тебя теперь. Я должен наверстать это в письменной форме.

Теперь я даю Тебе рекомендацию: увези своего брата в какое-нибудь другое место и надейся на то, что Мар не последует за ним. Вероятность успеха большая, так как Гамбург, благодаря большим круизам и всем туристам в Санкт-Паули, питательное местечко для Маров, и, в конце концов, он не последовал за Вами в лес. Кажется, он ленив. Лучше всего: уезжайте в длительный отпуск на юг, но, пожалуйста, не в Италию. Балеарские острова тоже прекрасны. Потом найдите красивый городок, подальше от Гамбурга. Ты используешь свою умную голову и начнёшь учиться в университете. У социологов Ты в нехороших руках, другое дело у биологов. А Твой брат присмотрит немного за тобой. Ладно? Нет. Я обманываю сам себя. Конечно же, это Тебя не устроит.

Значит, Ты хочешь охотиться за Марами. Ты ведь знаешь, что страдаешь острым юношеским высокомерием, правда? Если уж Ты не можешь оставить эту затею, спасти своего брата, а я боюсь, что он не менее упрям, чем Ты и в любом случае не уедет из Гамбурга, послушай меня хотя бы в этом случае: попытайся найти доказательство существования этого Мара, и покажи его Твоему брату. И потом берите ноги в руки и улепётывайте, так быстро, как только можете.

Но если Ты почувствуешь, что Твоя сила мечтать убывает, то Тебе нужно спасать свою шкуру. То, что в тот вечер, перед нашей встречей на пастбище, Ты не могла больше мечтать, было моей работой. Я подавил это, чтобы Ты не смогла сбежать от своей боли. Ты сможешь восстановить свой дар, как только снова попытаешься сделать это. Кстати, я не могу избавиться от этой картины в голове: ты бескомпромиссно раздеваешься догола и ложишься на кровать. И это заканчивается стыдом? Каким же растяпой, должно быть, он был!"

Тильман многозначительно закашлял, но мой строгий взгляд заставил его продолжить. Послушно он начал читать дальше.

"И ещё кое-что: Марам не нравится, когда люди спять бок о бок или даже группой. Некоторые древние утверждают, что Мары появились, когда люди начали чувствовать себя в такой безопасности, что стали спать ночью в одиночку. Построили себе дома с отдельными комнатами. Спальня, сегодня для Вас абсурдный символ безопасности, подготовила для Маров путь. Это было как приглашение.

Когда ваши сны сливаются друг с другом, то кажется, из их силы образуется своего рода вал, и в то же время вы подсознательно воспринимаете звуки других спящих и не впадаете в тот, похожий на смерть, глубокий сон, который ожидают Мары и который они ночь за ночью поддерживают своей гипнотической силой, используют для атаки и, в конце концов, этим разрушают вас. Вполне возможно, что зевота поэтому и имеет такой заразительный эффект. Этот эффект гарантировал, что люди будут спать вместе. (Я никогда не смогу Тебя заразить им, так как не могу зевать. Но мне нравится, когда это делаешь Ты, и я могу видеть все Твои острые зубки.)

Всё то, что я только что описал Тебе, я только слышал; я не могу сказать с уверенностью, что это правда, но когда я ещё питался человеческими снами, я инстинктивно выбирал девушек и женщин, которые спали в одиночку. Так что в этом может быть смысл.

Я прошу Тебя об этом не охотно, потому что представление об этом мне совсем не нравится, но это просто может означать хороший щит: я знаю, что ты хочешь взять Тильмана с собой в Гамбург, и хочу, чтобы вы спали рядом друг с другом. Я надеюсь, Ты выдержишь это. Он кажется мне очень смышлёным и внимательным. Я думаю, от него ничего не ускользает. Ты, однако, измучена и утомлена. Так что ищи его близости и сделай так, чтобы его руки находились на одеяле, когда Ты будешь засыпать."

Тильман опустил письмо. Я была не в состоянии прочитать его сама, поэтому дала его ему и попросила сделать это вслух, чтобы во время прослушивания могла обдумать его. Я не смогла рассказать Тильману своими словами о хищении. Он сможет собрать воедино всё остальное, после того, как ознакомится с письмом полностью.

- Нет, правда. Уж почесать себе яйца ночью я ведь имею право.

Я, ухмыльнувшись, покачала головой.

- Имеешь.

- Кроме того...

- Да. Я знаю, что не нравлюсь тебе. Давай читай дальше.

Тильман сдвинулся на своей квадратной гостевой кровати к стене, чтобы облокотиться на неё и продолжил: "Не беспокойся о своей матери. Я знаю, что тебя мучает нечистая совесть. Но ваша семья Штурм сильная. Она будет благодарна тому, что Ты будешь находиться рядом с братом. Ты ничего не рассказала ей, не так ли? В противном случае, она никогда не позволит Тебе уехать. Но так она думает, что Ты в безопасности. Не предпринимай ничего в одиночку, слышишь? И попытайся не разочаровать её. Она Тебе доверяет.

Не забудь о том, что я Тебе сказал. Я не хочу заставлять Тебя делать что-то, и, тем более, я не ожидаю от Тебя ничего. Я не утверждаю, что Ты победишь свой страх, когда предстанешь пред ним. Но, по крайней мере, Ты можешь посмотреть ему в глаза.

С самой любящей дружбой, Колин."

Тильман отдал мне письмо назад, которое, на мой вкус, содержало слишком много инструкций и команд, и посмотрел на меня с любопытством.

- Так вы разошлись?

- Разошлись! С кем-то, как Колин, не расходишься - с ним такого не бывает, а со мной тем более. Кто вообще придумал это высказывание? Разойтись. - Я презрительно фыркнула. - Как будто это можно решить так мимоходом. О, сегодня я разойдусь. Что за мутная параша!

- Ладно, вы разошлись. Или это было твоей инициативой? Ну, не обязательно, чтобы это было навсегда. Правда я на твоём месте поторопился бы, чтобы снова помириться, потому что ты, в отличие от Колина, становишься старше, и самое позднее, когда тебе исполниться тридцать...

- Тильман, достаточно, - остановила я его радующие душу выводы. - Сначала я ввиду тебя в актуальное положение дел, прежде чем мы начнём обсуждать мою личную жизнь. - И я сделала это, хотя была уставшей из-за нашей обратной поездки в Гамбург и первую очередь от заключительных экзаменов в школе и хотела бы сначала отдохнуть. Но я кратко рассказала ему о немногих вещах, которые я знала о папином исчезновении, о моей встрече с доктором Занд и то, что папа вбил себе в голову эту возмутительную идею, что его дочь должна стать его преемницей. Идея, которую моя мать, удивительно быстро и почти не протестуя, заклеймила как "безумие".

- Значит, ты новая Баффи — истребительница вампиров, или как? А я твой помощник? - Тильман дерзко посмотрел на меня.

- Да, конечно, так оно и есть. - Я даже не могла терпеть трейлер этой серии, без того чтобы не рвать на себе волосы. А женское имя хуже, чем Баффи, нужно было ещё придумать. - У меня нет никакого интереса, чтобы стать преемницей папы. Я хочу

освободить Пауля.

- Но, Эли, подумай... - взгляд Тильмана стал настойчивым. - Если мы сможем как-нибудь найти Тессу и что-нибудь придумаем, как нам с ней... - Тильман сделал жест рукой, который показывал что-то между удушением и обезглавливанием. - Это именно та причина, по которой я приехал в Гамбург. Эта история ещё не закончена, по крайней мере, не для меня.

- Тесса не проблема. По крайней мере, на данный момент. Колин и я, мы не счастливы, и мы не любим друг друга.

- Я же говорю, разошлись. Тем не менее, насчет Тессы. Я не отступлю, Эли. Я хочу знать, что она со мной сделала, я хочу припереть её к стенке. Здесь речь идёт так же и обо мне! Вы втянули меня в это дело.

- Тильман... - Я тихо вздохнула. - Мы тебя не втягивали. Ты сам последовал за мной. Кроме того, ты уверен в том, что только из-за этого хочешь найти её? Не может ли это быть еще и тем, что она тебя манит? А ты это только неправильно толкуешь?

- Да, может быть, она меня манит, - признался Тильман спокойно. - Ну и что? Что в этом такого плохого? Тогда нам будет легче найти её.

- Было бы весьма хорошо, если бы ты мог немного подождать. Для меня жизнь моего брата немного важнее, чем твое личное желание мести.

- Перестань, Эли, не играй мне здесь мать Терезу, - взорвался Тильман. - Ты ведь точно так же с удовольствием распяла бы Тессу на кресте, не так ли?

- Боже, ты понятия не имеешь, о чём говоришь! Ты не видел её, там, в лесу! Она оторвётся от него через десять минут с песенкой на губах, как будто ничего не случилось. Тессу невозможно взять просто так и убить. Будет достаточно трудно прикончить Мара Пауля. А если он такой же древний, как Тесса, или ещё старше, то у нас нет абсолютно никого шанса.

- С Паулем я вовсе не вижу большой проблемы, - сказал Тильман. - Может быть, ему стоит съехаться вместе с Францёзем. Колин ведь написал, что это удерживает Маров, когда спишь рядом с другим человеком. Храп Пауля может вывести любого из комы. Этого должно хватить, чтобы удерживать Францёза от глубокого сна и испортить аппетит Мара.

- Ни в коем случае! - воскликнула я бурно. - Пауль и Францёз не съедутся вместе, нет, я этого не допущу. - Мысль Тильмана может и не была такой уж неправильной. Уже лишь постоянное присутствие Францёза должно было бы хватить, чтобы прогнать любое демоническое существо. Но Пауль и Францёз в одной квартире, день и ночь вместе, как супружеская пара, навсегда? Никогда в жизни.

- Почему ты так сопротивляешься этому?

- Потому что... - Я стремительно выставила свой указательный палец вперёд, а уголки губ Тильмана, забавляясь, поднялись вверх. - Потому что я ему не доверяю... Это ничего не имеет общего с тем, что он гей, я не имею ничего против того, что Пауль гей, если он сам себя таким считает. Я не доверяю Францёзу. Я не могу объяснить, почему. Я это чувствую.

- Францёз тебя не выносит, Эли, - сказал Тильман трезво, как будто это была причина для моего недоверия, а всё, что я сказала, - ложь. Ну ладно, господин Шютц меня предупредил, а я его не послушала. Сама виновата. Теперь его сын сидел у меня в комнате и засыпал дурацкими вопросами. Я сделала глубокий вдох.

- Ты тоже прямо-таки не засыпаешь меня любовью и уважением, и всё же я взяла тебя с собой в Гамбург, не так ли? И я позволила прочитать тебе письмо Колина. Кроме того, Колин сказал, что он не уверен в том, что это сработает, если спишь рядом друг с другом. В конце концов, Мар продолжит высасывать Пауля, и к этому ещё Пауль будет навсегда привязан к невротическому владельцу галереи. Это сведёт его в могилу.

- И ты считаешь, что это невозможно, что он любит невротического владельца галереи? - Тильман поднял руку вверх, прежде чем я смогла запротестовать. – Нет, другой вопрос. Значит, ты думаешь, что Пауль стал геем, из-за того, что был атакован Маром?

- И да, и нет. Я думаю, из-за атаки он забыл, кто он такой и что из себя представляет. Его чувства пропадают, он от всего отдаляется. И поэтому сильно поддаётся влиянию. У меня нет сомнений, что Францёз хочет Пауля. Он хочет его действительно. Полностью. - Я запнулась, потому что поняла, что не могла заставить себя сказать слово "любит". Только "хочет". При этом Пауль был тем, кого можно было очень просто полюбить. Только был ли Францёз кем-то, кто мог искренне чувствовать? Кто знал, что такое любовь?

Тильман зевнул и залез под одеяло. И я тоже легла. Между нашими кроватями расстояние было примерно в вытянутую руку. Я надеялась, что, по мнению Колина, это было достаточно близко.

- Я не хочу больше говорить о Францёзе, - объявила я. - Они не съедутся вместе. Нам нужен другой план.

- Я обдумаю это сегодня ночью, хорошо? - с готовностью смирился Тильман с моим диктатом. – Скажи, Эли, что Колин собственно имел в виду под словом «растяпа»?

- Это тебя не касается.

Тильман молчал, но я знала, что он усмехался.

- Может, и к этому ты тоже хочешь высказать свою точку зрения, которую никак не можешь сдержать? - спросила я терпеливо, хотя потихоньку мои нервы начали уже сдавать из-за него.

- Я думаю, первому разу придают слишком много значения. Так же как и Дню святого Валентина.

Против воли я захихикала.

- Ага. Говорит эксперт.

- Для меня это тоже было не особо классно, но всё-таки это дверь в новый, удивительный мир. - Я закусила подушку, чтобы не расхохотаться, и, тем не менее, у меня застрял ком в горле. Моя дверь в этот ах-какой-чудесный мир недавно снова захлопнулась. И казалась настолько ужасно тяжёлой. Только армия смогла бы взорвать её.

- Это была итальянка, - сказал Тильман многозначительно, и мы в тот же момент замерли, чтобы потом, испугавшись, вскинуть головы и посмотреть друг на друга.

- Нет, не Тесса! - воскликнул Тильман быстро. - Нет. Это была студентка по обмену. Черт, я имею в виду не Тессу!

- Хорошо. - Мы снова упали обратно на подушки.

- Итак, с Колином, он и ты в постели... как это вообще с Маром, я имею в виду, в деталях, ты как-то сказала, что они не могут размножаться, и если я представляю себе это конкретно... То таким образом, наверное, и вовсе не выходит...

- Раздаётся бум, а потом в воздухе летает пару конфетти, - прервала я его раздражённо. - Ты что, выпил воды от безмолвия? Раньше ты прекрасно молчал. Теперь следует спать. Понятно?

- Расслабься, Эли. Всё останется в этих четырёх стенах. Между прочим, конфетти тоже придают много значения, - пошутил Тильман, а я раздражённо выключила свет. Когда я, наконец, заснула, Тильман всё ещё бодро лежал, глаза направлены на потолок, и я почувствовала, как его мысли сформировались в новое оружие.

 

Глава 25. Бессонница

Это было точно так же, как наша поездка назад в Гамбург. Я сидела за рулём, Тильман рядом со мной, и как в гнетущем дежавю я резко повернула руль и погрохотала в лес, чтобы, наконец, убедиться в том, что случилось с домом Колина. В первый раз я не решилась зайти в него. Во второй раз он мне этого не разрешил.

Но теперь время пришло. Я хотела это знать. Автомобиль тяжело грохотал по замороженной дороге, но паутина исчезла. Может, я себе её только вообразила? Опять я сомневалась в своём восприятии.

- Эй, Тильман, ты видел всех этих пауков, когда...? - Я посмотрела в сторону и сразу же нажала на тормоза. Тильман больше не сидел в машине. Сбитая с толку, я огляделась. Он был там, впереди, между деревьями. На четвереньках и преклонившись, как хищная кошка, он крался вдоль дороги по всем водным путям, которые Колин выкопал в замёрзшей земле, чтобы защитить свой дом от неё. Воспрепятствовать тому, чтобы она вошла, если ещё раз осмелится нанести ему визит. Он изменил направление целого ручья.

Тильман достиг края переднего рва и оглянулся в мою сторону. «Идём со мной», давали понять мне его взгляды. «Следуй за мной.»

Я вышла из машины. Ветер пах дымом, сладкий, пряный запах - не шалфей, не раскалённые камни... Это было что-то другое. Пружинистыми прыжками Тильман перепрыгнул через водные пути. Сладкий запах магически притягивал меня. Я решила сделать так же, как Тильман, и преодолела сразу два рва одним прыжком. Я была почти невесомой. Мне не нужно было вкладывать в прыжки никаких усилий.

Тильман исчез за домом. Я преследовала его, и запах стал интенсивнее. Чем ближе я к нему приближалась, тем более упругими и мягкими становились мои руки и ноги, но и мои мысли тоже становились мягкими... такими нестабильными.

Потом я увидела Колина. Он стоял спиной к нам, рядом с кучей дров, перед ним - огромный барбекю-гриль. Пять больших голов кабанов поджаривались на ней, завёрнутые в рыжие волосы Тессы, из чьих грязных прядей падали в пекло крошечные пауки и с шипением сгорали. Вонь обугленных волос вызвала рвотную спазму. Я больше не могла вдохнуть...

Задыхаясь, я села и в тот же момент заметила вспышку пламени зажигалки.

- Что-то горит! - закричала я слабо, чтобы сразу же зайтись в приступе удушливого кашля.

- Нет, не горит, - пронёсся глубокий голос Тильмана в темноте. Он прозвучал устало, а слова отделялись лишь неохотно от его языка. Нет. Никаких голов кабанов и никаких горящих волос ведьм. Я очень хорошо знала этот запах, и теперь, когда я проснулась, я сразу же смогла определить что это. Это был гашиш.

- Значит, всё-таки так, - сказала я разочарованно и включила свет. Тильман покоился на боку в своей кровати, перед ним - отлично свёрнутый косяк и пепельница. Он глубоко затянулся, коротко закашлял и тщательно затушил начатую сигарету. Я всегда находила этот липкий аромат травки отвратительным, и это не изменилось.

Тильман не отреагировал. Он поставил пепельницу сзади себя на письменный стол и лёг назад на кровать. Я сердито наблюдала, как его веки отяжелели, и ему пришлось моргнуть, чтобы держать их открытыми.

- Ты вообще понимаешь, почему ты здесь? - рявкнула я. - Это твой шанс, за который твой отец боролся, а ты провалил его в третью ночь! Или ты уже и до этого покуривал тут, в то время как я спала?

Тильман не ответил. Значит, так и было. Поэтому окно утром всегда было открыто нараспашку. Чтобы глупая Эли ничего не заметила.

- Послушай, так не пойдёт. Твой отец спрашивал меня, принимаешь ли ты наркотики, и я ответила ему, что нет. А теперь? Я тебе доверяла, не принимая в расчёт того, что твой отец является моим учителем...

- Он был, Эли. Он был твоим учителем. Ты уже окончила гимназию, сдав экзамены на единицу. Порадуйся этому.

- Я не буду терпеть это, Тильман. Если ты и дальше будешь курить травку, то можешь отправляться домой. Или ты принимаешь ещё и другие вещи? Кокаин? Определённо, это хорошо тебе подойдёт.

- Боже, Эли, разве ты никогда не курила травки? Не делай из этого драмы.

- Нет, я никогда её не курила.

- Но, конечно, ты уже пила и курила...

- До сих пор я не видела веской причины, чтобы повышать риск заболеть раком. Нет. И даже если бы это не причиняло вреда здоровью, сигареты воняют, и от них желтеют зубы.

- Почему, собственно, ты не пойдёшь в монастырь и немного не помолишься, Эли? - презрительно выпалил Тильман.

- Не можешь, пожалуйста, говорить немного тише? - попросила я его, прошипев. - Мой брат спит в соседней комнате, он определенно устал, вы ведь опять слишком поздно вернулись домой... - Ай ай ай. Я уже звучала как жена, которой пренебрегают.

- Это потому, что он начинает работать только в обед. Могу я теперь поспать?

Не отвечая, я выбралась из кровати, открыла окно и схватила упаковку гашиша, которая лежала на письменном столе, чтобы бросить её в канал. Но Тильман был быстрее. Прежде чем я смогла поднять руку, он опрокинул меня на землю и вырвал пакет из рук.

- Ты этого не сделаешь, Эли... - Его зубы сверкнули в полутьме, и он не предпринимал никаких действий, чтобы отпустить меня. - Мне нужна эта штука.

- Что же, поздравляю от души...

- Нет, не то, что ты сейчас думаешь. Я не зависимый. Речь идёт не об опьянении. Мне она нужна для сна. Я больше не могу спать, Эли. Я лежу часами, не засыпая, страшно уставший, но... мои мысли... - Он указал на свою голову, но его левая рука продолжала меня крепко удерживать. - Они не успокаиваются. И когда я пару раз затянусь, то могу, по крайней мере, немного подремать. Нет никакой больше астмы, но и сна тоже. Вот почему я стал так плохо учиться. Я слишком устал, чтобы сосредоточиться, но не выгляжу уставшим, и этого... этого никто не понимает...

Наконец он ослабил хватку. Я вытянула пальцы из-под его рук и незаметно вытерла их о штаны пижамы.

- Тильман, жаль, что мне придётся тебе возразить. Но если тебе нужна эта штука, тогда ты зависимый. Это определение зависимости.

- Нет. Как я уже сказал, я делаю это не из-за опьянения. Я не пьянею. Это делает меня просто достаточно усталым, чтобы можно было уснуть. Я всё испробовал: валериану, и тёплое молоко с мёдом, и прогулку, и всё это дерьмо, но только с этим я могу немного поспать. Здесь у вас, я, по крайней мере, могу всхрапнуть с двух до четырёх, это больше, чем дома... Я не хочу больше лежать без сна, понимаешь? Если так будет продолжаться, это сведёт меня с ума.

- Ты думаешь, это исходит от Тессы, не так ли? - Я присела на корточки на пол рядом с Тильманом. Доски были ледяными и казались странно влажными, как будто недавно были затоплены.

- Из-за чего, по-твоему, это ещё может быть?

- Как долго это продолжается?

- Да с осени. И не прерывалось.

- О Боже... - Он с осени не проспал ни одной ночи полностью. Как он это выдерживал? Мы некоторое время молчали, в то время как дым от гашиша выветривался, а влажный воздух Шпайхерштадта заползал во все углы комнаты. Тупо я встала, чтобы закрыть окно, как внезапно до верха донёсся размеренный, тянущий всплеск, слишком размеренный и медленный, чтобы он мог исходить от крысы...Нет, то, что там внизу бороздило воду, было тяжелее и больше. Намного больше. Я замерла, и Тильман тоже зачарованно прислушался.

- Это звучит так, будто кто-то плывёт, - высказал Тильман мои мысли. Внезапно я больше не могла двигаться. Моя рука упала обессилено вниз.

Никто не плавал добровольно ночью по каналам. Вода всё ещё была ледяной. Я хотела ответить Тильману, но мой язык не двигался.

- Эли... тебе известно такое ощущение, будто там что-то есть, хотя ты этого не можешь видеть? И в один момент ты цепенеешь от страха? Как ребёнок, когда ты точно знаешь, что под кроватью сидит монстр, независимо от того, что тебе говорят родители?

- Да, - прохрипела я. Я слишком хорошо знала, что он имел в виду. Вокруг нас больше не было человеческой жизни. Город был мёртв. Никто не дышал, кроме нас. И, тем не менее, что-то двигалось под домом, поднималось из воды. Заползало на стену вверх. Я слышала, как его когти царапали камни, когда оно поднимало руки, чтобы преодолеть следующий метр. Оно приближалось к нам.

- Закрой окно, Эли! Эли!

Но я бросилась вниз, прижала Тильмана к стене под подоконником и накрыла ладонью его губы, чтобы он больше не мог произнести ни звука. Оно достигло нас. Нас отделяла от него теперь только лишь стена дома. Оно находилось как раз за моей спиной. Запах гнили пробрался в комнату и вытеснил пряный аромат табака. Я убрала пальцы со рта Тильмана и взяла его за запястье. Мне нужно было за что-то держаться, за человека, за тело, которое могло дышать и которое было живым. Теперь я нашла его пульс; он бился быстро, но регулярно.

Пауль. О Боже, Пауль, пронеслось у меня в голове. Нам нужно к нему! Но со следующим вздохом существо на стене заставило всё во мне замолчать. Мои мысли зацепились друг о друга и остановились. Пульс Тильмана стал медленнее. Потом наступила усталость, такая неожиданная и мощная, что наши головы упали в сторону и ударились друг о друга.

Последнее, что я услышала, было бульканье воды под нами.

Оно поднималось.

 

Глава 26. Бездыханный

- Эли! - Я ничего не чувствовала. Моё тело было настолько тяжёлым, что казалось невозможным поднять мизинец или даже заговорить. И зачем мне это вообще делать? Было так хорошо, держать веки закрытыми и оставаться совершенно неподвижной. Темнота. Желанная чёрная темнота, мягкая и тёплая.

- Эли, ты делаешь мне больно, отпусти, наконец! - Тильман ударил меня своими локтями в рёбра, и боль разбудила меня. Мою руку свело судорогой. Я знала, что мои ногти впились глубоко в его вены, но я потеряла контроль над пальцами. Только когда Тильман толкнул меня в бок второй раз, судорога прошла. Я отпустила.

- Извини, - пробормотала я, потирая затвердевшие суставы пальцев. Покалывая, кровь потекла назад. Потом я вдруг вспомнила, почему мы здесь сидели, под письменным столом, рядом друг с другом, спины прижаты к стене. Была всё ещё глубокая ночь.

- Как долго... мы...?

Тильман взял моё левое запястье и посмотрел на часы.

- О, святое дерьмо..., - прошептал он. - Сейчас немного больше четырёх. Когда я скручивал себе косяк, было пятнадцать минут третьего. Мы спали, по меньшей мере, полтора часа.

"Спали" было не совсем верным выражением, подумала я. Это было своего рода бессознательное состояние. Полная потеря пространства и времени. Я прислушалась. В Шпайхерштадте была тишина, как и прежде, но вода больше не бурлила и не плескалась. Было слишком тихо... Мёртвая тишина.

- Пауль! - ахнула я испуганно. - Нам нужно проверить Пауля...

- Эли, я правда не трус, - ответил Тильман приглушённо и показал жестом, что нужно говорить немного тише. - Но если это существо находится ещё в квартире и увидит нас? Разве ты не говорила, что Мары не любят, когда люди их обнаруживают?

Да, я это говорила. Тем не менее, я не могла из-за этого допустить, чтобы мой брат умер. Кроме того ужаса, который был ранее, больше ничего не было, только это, похожее на смерть, чёрное спокойствие. Всё спало, только мы бодрствовали.

- Нам нужно посмотреть. По-другому нельзя, - настаивала я. Тильман тихо вздохнул. На четвереньках, почти как в моём сне, он двинулся к двери. Мы снова прислушались. Ничего. Тильман очень медленно выпрямился и надавил на ручку двери. Коридор перед нами был пустым. Беззвучными шагами мы поспешили к спальне Пауля и открыли дверь. Окно было выдернуто из сломанных петель, кровать смята, но Пауль не лежал в ней. Его здесь не было.

На мгновение у меня появилось желание броситься на пол и избавиться с помощью крика от всей паники и напряжения, но Тильман снова бросился в коридор, чтобы искать дальше, и его присутствие вывело меня из моего транса ужаса. Я подбежала к окну и осторожно наклонилась над карнизом, чтобы посмотреть вниз.

Вода в канале медленно двигалась. Никаких кругов, никаких волн. Если Мар взял Пауля с собой и выбросил здесь, то он всё равно уже давно утонул. Но зачем ему брать его с собой? Или вообще выбрасывать?

- Эли! - Я повернулась. Выражение лица Тильмана заставило сойти всю кровь с моего лица. Я начала дрожать. - Иди сюда, быстрее.

Пауль сидел в гостиной на своём любимом кресле, голова сильно откинута назад, рот открыт. Его руки свисали вниз. На включенном телевизоре шумели помехи. Бокал вина, рядом с наполовину съеденной шоколадкой был перевёрнут, на полу лежали растоптанные палочки с солью. Из горла Пауля вырывалось задыхающееся бульканье. Слава Богу, он ещё был жив...

- Послушай это, - сказал Тильман тихо. Снова Пауль, булькая, сделал вдох и, свистя, выдохнул, потом в его тело вернулось безмолвие. И оно длилось слишком долго. Его губы начали синеть.

- О Боже..., - застонала я и ударила кулаками в грудь Пауля, но в тот же момент из его трахеи вырвался измученный храп, а его лёгкие завоевали себе свой кислород назад.

Тильман схватил Пауля за плечи, чтобы потрясти его.

- Эй, Пауль, просыпайся... Ну же, просыпайся!

- Пауль! - закричала я. - Чёрт, проснись, наконец!

Пауль открыл глаза, в белках которых были красные прожилки. Но его взгляд оставался пустым. Жутко медленно он стал вываливаться вперёд из кресла. Все его суставы захрустели, когда он упал на колени и оставался так сидеть со свисающими вниз руками.

- Этого не может быть, - невнятно бормотал Пауль, не замечая нас. - Я заснул... Я этого не понимаю... Я отключился... Я просто этого не понимаю.

Пошатываясь, он встал, верхняя часть туловища согнута, а руки свисают вниз, как у очень старого человека, и проковылял маленькими, тяжёлыми шагами к своей спальне. Вскоре после этого дверь захлопнулась, и я услышала, как заскрипели пружины его кровати. Помехи телевизора гремели у меня в ушах. Я схватила пульт и выключила его.

- Любой другой сказал бы сейчас, что у моего брата серьезная проблема с алкоголем. - Устало я села, скрестив ноги, на пол и подобрала палочки с солью.

- Это не храп. Это апноэ. - Тильман присел на корточки рядом со мной и выпил остатки вина.

- Апноэ? - спросила я устало.

- Да, апноэ сна. У моего папы то же самое. Его дыхание останавливается, когда он спит, иногда на очень долгий срок. Когда он из-за этого был у врача, ему выписали маску. Он должен надевать её на ночь. В ней он выглядит как Дарт Вейдер, только без светящегося меча.

Тильман широко улыбнулся, и я тоже считала это представление довольно забавным. Но прежде всего это забрало у господина Шютц его последнюю сексуальную привлекательность, которую тот, может быть, ещё где-то припрятал. Что касается моей матери, это была довольно утешающая мысль.

Вывод Тильмана, однако, был менее утешительным.

- Как ты думаешь, мой отец тоже был атакован? - Ой-ой. Нам нужно быть осторожными и не позволять сводить себя с ума. Это уже начиналось.

- Тильман, я не верю, что каждый, у кого такие перебои с дыханием, высасывается Маром.

Да, господин Шютц иногда выглядел рассеянным и уставшим, но я объяснила бы это скорее его неудавшимся браком и ссорами с бывшей женой. Кроме того, Тильман был во всех отношениях действующим на нервы. Воспитывать его - была жизненная миссия, если это вообще было возможно.

- Сколько, на самом деле, существует в мире Маров? - спросил Тильман с тревогой.

Я раздражённо фыркнула.

- Это никто точно не знает. Они ведь одиночки и вряд ли встречаются в воскресенье, чтобы попить кофе, посплетничать и вдобавок переписать население.

- Тебе обязательно нужно сразу так дерзить?

- Я этого и не делаю! Я только говорю, что образ жизни Маров находится в значительной степени в темноте, и так оно, скорее всего, и останется. Они не хотят обнаруживать себя перед людьми и охотятся в одиночку... Их могут быть миллионы, но так же возможно, что всего пару тысяч или пару сотен. Я этого не знаю!

Хорошо, я действительно надерзила, и это потому, что меня полностью приводило в замешательство то, что существование Маров было темой, которую я не могла отыскать с помощью моих обычных исследований в папиных медицинско-психологических справочниках, так как я привыкла делать это раньше. Вся информация, какая у нас была, это загадочные заметки папы и предположения Колина и наш собственный опыт. Это было чертовски мало. И всё же довольно много по сравнению с тем, что знали другие люди, что знал Пауль.

- Во всяком случае, сегодня я больше не усну, - решила я. - Можешь сварить кофе? - В то время как Тильман возился на кухне, я заглянула к Паулю и повернула его на бок, чтобы он мог лучше дышать, но его дыхание теперь было спокойным и размеренным, синева возле губ исчезла. Он выглядел молодо, даже очень молодо, и в то же время слишком старо. Невидимая тяжесть, которая лежала на нём, стала тяжелее. Я закрыла окно, натянула на массивные плечи Пауля одеяло и подсела к Тильману на кухне.

- Значит, поэтому я всегда между двух и четырёх часов проваливался в сон, - сказал он, сделав глоток кофе. - В это время он здесь. - Я тоже в квартире Пауля в течение ночи удивительно крепко спала, независимо от того, сколько я тревожилась. Я снова вспомнила ту туманную ночь, когда вывалилась из окна... Ледяная дрожь прошла у меня по спине.

- Нам нужно начать дежурить, - решила я. - Ещё одна причина для тебя перестать курить травку. Мы будем сменять друг друга, хорошо?

- Эли, вероятно, это не принесёт много пользы. Только что мы заснули, в считанные секунды, а я ещё никогда в жизни не был таким бодрым, как в тот момент, когда это существо...

- Мар, - прервала я его резко, хотя сама бы с удовольствием назвала его существом. Но как обычно говорят? Вещи нужно называть своими именами.

-... Мар забрался по стене дома вверх. И, тем не менее, раз и усыпил нас. Кроме того, что нам делать, если мы не уснём и заметим его? Помахать ему рукой, чтобы он и нас атаковал? Нет, у меня есть идея получше.

Я посмотрела на него с сомнением.

- И какая же?

- Мы сделаем то, что нам посоветовал Колин. Мы соберём доказательства. Мы поставим камеру и снимем атаку.

- Прекрасно. И где ты намереваешься установить камеру, без того, чтобы Пауль и Мар это заметили?

- Успокойся Эли. Конечно же, в нашей комнате.

- В нашей комнате, - повторила я, не понимая.

- Да. Мы просверлим дырку в стене. Глаз камеры светится красным, не так ли? Подумай о змее... - Я навострила уши. Змея, большая картина в спальне Пауля. Змея с красным глазом. Она висела как раз напротив его кровати.

- Ты хочешь просверлить стену? Этот дом является памятником архитектуры, и Паулю хватило и того, что я разрушила стену между кухней и гостиной. - Но идея по себе, в общем-то, не плохая, - признала я нехотя, немного подумав.

- Стена не особо толстая. Мы просверлим дыру через один из стыков, как раз величиной с объектив, установим камеру, включим её, и готово. Даже если мы заснём, она будет записывать дальше.

- Я в этом сомневаюсь. Мары часто выводят современную технику из строя. Вблизи Колина почти ничего не работало. Мой мобильный мне даже не нужно включать, когда он рядом со мной. Когда...

- Колин - Камбион, - возразил Тильман. - Один из самых сильных и могущественных, не так ли?

- По крайней мере, в своей возрастной группе. - Но не в схватке с Тессой, закончила я разочарованно про себя свою мысль.

- Так что это ещё далеко не значит, что с другими происходит то же самое. По крайней мере, мы должны это попробовать. - В глазах цвета красного дерева Тильмана горел тот решительный огонь, который я слишком хорошо знала. Он хотел это сделать. Всё в нём настроилось выполнить эту затею. А у меня не было лучшего предложения. Попытаться стоило.

- Ну, хорошо. Тогда возьми одну их камер Пауля.

- Забудь об этом. Они все не работают должным образом. Твой брат ломает любое устройство. Он совершенно безрукий в этом деле. Для последней съёмки мне пришлось взять одну на прокат, и она лежит в галереи. Мне нужна новая. По возможности, с долгим временем записи и функцией ночного видения.

Я, не сказав ни слова, встала, прошла в нашу комнату, вытащила пачку денег из одного из черепов кошки и вернулась назад в кухню. Но пачка, кажется, была тоньше, чем раньше. Сбитая с толку я остановилась на пороге и пролистала её. Не хватало, по меньшей мере, сто пятьдесят евро.

- Как-то же я должен был заплатить за травку, - сказал Тильман, пожимая плечами, прежде чем я смогла высказать своё негодование.

- Ты купил на мои деньги гашиша?

- Я ещё не получил от Пауля зарплату. Я что, должен был воровать?

- Ты и своровал! У меня!

- Дааа, - ответил, растягивая слово, Тильман и почесал себе, зевая, шею. - Но это практически остаётся в семье. И у тебя их достаточно. Кроме того, мои косяки были ведь для чего-то полезны. Мы не уснули, заметили, как пришёл... Мар...

- Класс. Я тебе невероятно благодарна, что обрела такой опыт, потому что благодаря нему в будущем точно буду засыпать слаще, чем когда-либо. Я ещё сейчас дрожу как осиновый лист! И я не знаю, как долго Пауль это выдержит!

- Поэтому мы тем более должны что-то предпринять. Я думаю, семьсот евро хватит. - Он протянул руку и зашевелил пальцами.

- Ты покажешь мне квитанцию, и смотри, если нет. - Я бросила ему банкноты рядом с его чашкой кофе.

- Конечно. Ты определённо сможешь отнять их от налога.

- Тильман... - У меня редко возникала потребность кому-нибудь дать пощёчину, но в этот момент она явно была. Даже слишком сильная.

- Да ладно тебе. Что, собственно, хочешь предпринять ты? Моё задание теперь ясно. - Что же. Это был справедливый вопрос. В прошедшие дни я часами просто сидела и бессмысленно убивала время, в то время как Пауль и Тильман вместе бродили по хозяйственным магазинам, вставляли в рамки картины, составляли каталоги, а затем развлекались на вернисажах, даже если для Тильмана это было не всегда просто, благодаря нездоровой ревности Францёза.

Он не переносил никого другого вблизи Пауля. Но, по крайней мере, Тильман был занят. Я же сама чувствовала себя уже как домохозяйка, остававшаяся не у дел, которая ожидает своего мужа. И иногда я вела себя почти так же. Но об одной вещи я всё-таки позаботилась.

- Я навещу эту журналистку, которую мой отец назвал как возможное доверенное лицо. Джианну Виспучи.

- Ещё одна итальянка...

- Да. Должно быть, так оно и есть. Однако... Я боюсь, что мой отец ошибся. Он написал, что она доверительное лицо и специалист по сну. Я нашла её имя в Google. Она журналистка, но только в ежедневной газете "Гамбург Morgenpost". И, прежде всего, она пишет о культурных мероприятиях. Кабаре, детский театр, выставки, ничего особенного.

- Тогда пригласи её на наш следующий вернисаж через две недели. Там мы сможем спокойно понаблюдать за ней, и у нас появится хорошая возможность заговорить с ней и проверить её.

Нет. Две недели я не смогу просидеть здесь без дела и позволить Мару ночь за ночью посылать меня в глубокий гипноз, в то время как он сам высасывает из души моего брата последнее мужество. Я решительно покачала головой.

- Я хочу встретиться с ней сама, чем быстрее, тем лучше. И я не хочу, чтобы при этом Францёз был поблизости. Он заставляет меня нервничать. Если нам не повезёт, он прогонит её своим жеманством, прежде чем она начнёт нам доверять.

- Хм, - сказал Тильман, и это «хм» прозвучало для меня слишком не однозначно.

- Что "хм"?

- Ну, Эли, ты тоже кажешься не всегда слишком уж внушающей