В последнюю минуту я передумала, но было уже слишком поздно. Мои пальцы передвинули ящик так, что он выпал немного за край. Об остальном позаботилось притяжение Земли. Хотя я отпустила его и в тоже время отпрянула, как будто обожглась, упала сначала я, а потом и ящик на пол — и, к сожалению, так злополучно, что острый металлический край попал мне в висок.
Я оставалась лежать в течение нескольких минут, будто мертвая, и ждала, пока колющая боль, которая пульсировала, как метроном, у меня в голове, перейдет в терпимую пульсацию. С закрытыми веками я вытянула руку и опустила ее на ковер.
Что-то зашуршало. Да, под моими пальцами была бумага. Одна из двух записок, которые торчали в ошейнике Мистера Икса. Я знала обе наизусть, также, как и письма.
— Ты ведь знаешь, он любит рыбу. А я люблю тебя.
Воображение? Пустая, неисписанная бумага? Или буквы?
— Буквы, - прошептала я после того, как наконец нашла мужество открыть глаза, подняться и посмотреть вокруг. — Буквы...
Они были там. Аристократический подчерк Колина. Чернила немного выцвели и были почти коричневого цвета, но достаточно интенсивные, чтобы его строчки чуть ли не засветились. Два письма, две записки. Доказательства. У меня были доказательства.
Поспешно я снова их сложила, убрала назад в металлический ящик, заперла и отнесла их на законное место на шифоньере. Внезапную мысль о том, что я сама сочинила эти строчки в своем летнем безумии - в семье Штурм было возможно все - я настойчиво отметала в сторону. У меня не было ни бумаги Верже, ни чернил каракатицы. Нет, все это было доказательством, и покончим с этим. Скверно уже то, что я полночи сидела перед шифоньером и боролась сама с собой.
Теперь я выиграла и могла отправляться в дорогу. Так тихо, как только было возможно с тяжелым чемоданом в руке, я прокатилась по лестнице вниз и на улицу во двор. Я не хотела будить маму. Заботливо я включила в машине отопление, чтобы мои уродливые твари не умерли от холода, когда я оставлю их в багажнике машины. Затем я оттащила аквариумы и террариумы вниз.
Во время моей второй вылазки по лестнице вверх и вниз проснулась мама, несмотря на то, что я старалась быть тихой. Молчаливо скрестив руки на груди, она мерзла или не одобряла то, что я делала? Она наблюдала, как я несла одно чудовище за другим на рассвете в прозрачных ящиках для перевозки, которые я купила еще вчера, размещала почти нежно между ящиком с водой, террариумами и аптечкой. В багажнике теперь было достаточно тепло. Все же Берта раздраженно прыгала на стенку ящика, когда я принесла этот последний, чувствительный груз в машину, и на одну страшную секунду моего носа достиг затхлый запах Тессы. Я замерла и сделала глубокий вдох и выдох. Мама выжидательно наблюдала за мной.
— Завтракать не будешь? - немногословно спросила она. Я повернулась к ней и увидела, что она плакала. Я только покачала головой. Во рту пересохло, а язык, казалось, прилип к небу. Я не хотела есть, и говорить тоже не могла. Мы нехотя обнялись, не особо при этом приблизившись друг к другу.
— Береги себя, Эли, - сказала мама, но казалось, она не верила в то, что я приму ее совет во внимание после того, как полностью проигнорировала его летом.
Прежде чем я опустила ручной тормоз и включила скорость передач, я вставила новый Моби-диск в магнитолу. Он помог пережить мне зиму, и я горячо надеялась, что он сделает поездку в Гамбург терпимее. У меня не было навигационной системы, только карта, которую я не смогла бы нормально посмотреть во время езды. Мама записала мне адрес Пауля, но я не заглядывала так далеко в будущее. Когда я буду уже в Гамбурге, был мой девиз, то и остальное решится само.
То, что само по себе ничего не решается, стало ясно на автостраде. Асфальт был гладким и скользким, как лед. Колеса как-то странно вибрировали, а медленный, как черепаха, трактор передо мной сводил меня с ума. Раздраженно я начала свой самый первый обгон. Встречная полоса, в конце концов, была свободна.
Я нажала на газ, а все остальное уже не зависело от меня. Внезапный рывок сдвинул зад Volvo в сторону. Колеса пронзительно завизжали, когда я в панике надавила ногой на тормоз. Почти элегантно универсал покрутился вокруг своей оси, в то время как трактор чудом проехал мимо хвостовой части машины, а морда машины заехала на проселочную дорогу, ответвляющуюся от шоссе. Там заглох двигатель. Затем произошел короткий, но неожиданный удар, из-за которого я ударилась лбом о руль.
— И снова на несколько клеток головного мозга стало меньше, - поставила я диагноз, прежде чем мое тело поняло, что случило. Мое сердце подпрыгнуло до самого горла и отчаянно попыталось разорвать его.
— О, Боже, - застонала я.
Внезапно мне стало так жарко, что я трясущимися пальцами отстегнула ремень и сняла куртку. Затем мой мозг пережил смерть своих клеток и в тот же момент объяснил мне, где я нахожусь. Это была не просто какая-то проселочная дорога. Это была проселочная дорога, которая приведет меня к дому Колина в лесу.
Я больше ни разу не была в его доме. Когда Тильман и я унеслись на Луисе, мы оставили Тессу, с ее дикой жадностью, на покрытом гравием дворе. Я не придавалась иллюзиям о том, что она не зашла еще раз в дом и не взяла все, что могла схватить в свои ненормально маленькие, волосатые руки. В то время как происходила битва, Тильману в руки попали вещи Колина, которые она до этого украла и затолкала в свою одежду. Также машина Колина была покрыта царапинами от ее когтей. Я хотела запомнить дом таким, каким я его увидела впервые и полюбила. Это очаровательное, стильное сочетание старого и нового. Шикарная кровать Колина с бархатным красным покрывалом. Его ванная комната, которая напоминала мне каюту роскошного парусного судна. Его поношенный килт на стене. Кто знал, как все выглядело там сейчас.
У меня почти не было сомнений, что Тесса ушла. Но я не хотела видеть оставленные ею слезы, не хотела признавать их. Не в то время, когда мне нужно было еще жить здесь.
За моей спиной по дороге проехал школьный автобус. Volvo задрожал. Его задние колеса прокручивались, когда я завела двигатель и хотела сдать задом с проселочной дороги. Он сопротивлялся, а чтобы развернуться было не достаточно места. Но во дворе Колина было как раз столько места, чтобы я без дальнейших опасных маневров могла направить автомобиль на правильный путь. Кроме того, улица расширялась недалеко от домика лесника.
Это были объективные аргументы. Что ж, хорошо. Но они производили на меня мало впечатления. Намного сильнее было подсознательное гложущее желание хотя бы ещё раз посидеть под крышей рядом с домом и посмотреть на опушку леса, даже если я сделаю это одна при минусовой температуре и со снегом. Но посидеть там, только несколько тихих моментов, может быть, это даст мне силу для всего того, что я намеревалась сделать. Я ведь не хотела заходить в дом, а только посидеть там снаружи. И ничего больше.
С другой стороны, разве я этим не разбережу старые раны? Не станет ли тоска ещё сильнее, чем она уже была? Или я обнаружу дом не только пустым, но и полностью изменённым, таким, как в моих изнурительных, длительных, плохих снах, в которых он пришёл в упадок и стал тёмной, затхлой дырой, наполненный мокрицами и тараканами, с заплесневелыми стенами и давяще низкими потолками.
Но он был моим убежищем. Он казался мне почти крепостью, которая защищала меня, защищала нас. Пока не появилась Тесса. И к чёрту, она не должна быть последней, кто был там. Только не она.
Не веря, я смотрела на саму себя, как я переключила скорость на первую передачу и заехала в лес. Машина ползла. Чем ближе я подъезжала к дому и чем темнее становились заросли вокруг меня, тем больше я замедляла и без того уже медленный темп. Дышать я могла теперь только порывисто, как в ночи лихорадки с бронхитом, когда, кашляя и задыхаясь, я думала, что пробил мой последний час. Что-то давило мне на грудь...
При следующем затруднённом вдохе я снова нажала на тормоз. В этот раз немного более аккуратно, чем раньше. Volvo остановился без вращений. Со щелчком я повернула ключ, и двигатель заглох. Тишина капала, как расплавленный свинец в моих ушах. На один момент я подумала, что оглохла. Но, к сожалению, у меня осталось моё зрение. Я заморгала, зажмурила глаза, снова открыла их - старая песня. Я всё ещё не привыкла, что существуют вещи, которые нещадно расширяют мой кругозор.
И это была одна из них. Липкая и смертельная, и совершенно нелогичная. Паутина. Везде: между кустами и деревьями, даже камни на гравийной дороге были покрыты ею. Она покрывала пеньки, листья и стволы елей. Тянулась в перепутанном, но пугающе эстетическом узоре от куста к кусту, а именно до высоты одного метра сорок пять сантиметров. Высоты Тессы.
В отдаление от дороги не было никакой возможности сделать хотя бы шаг в лес, без того, чтобы не касаться паутины и не спровоцировать её жителей. "Каких жителей?"- спросила я себя со слабой насмешкой. Это, должно быть, осталось с осени, при первом морозе было заморожено и законсервировано, и потому, что сюда не проникала ни одна человеческая душа, они остались. Причуда природы, ничего больше. Но я знала, что это не так. Дичь, которая бродила здесь ночью по зарослям, должна была порвать её. Или здесь не было никакой другой жизни?
Может, мне стоит ближе взглянуть на паутину. Лишь мимоходом, чтобы убедиться, что это было так, как я думала. Зимняя спячка. Но если быть честной, то я только искала причину, чтобы покинуть безопасное место в машине. Потому что это были не только тысячи паутинок, которые сбивали меня с толку и вызывали моё любопытство, но так же и тонкий столб дыма, который поднимался за следующим поворотом в бледное небо, то есть всего в нескольких шагах от дома Колина.
Я попыталась проигнорировать жуткую тишину и мимолётное соображение, сколько Берт, вероятно, живет в паутине, в шоковом ли они состоянии из-за мороза или нет, и открыла дверь. Подозрительно я принюхалась. Нет, никакого затхлого запаха, никакого удушливого, животного запаха мускуса. Пахло горячими камнями и - шалфеем? Я, принюхиваясь, втянула в себя воздух. Да, шалфей, очевидно.
Ну, это точно была не Тесса, кто поджаривал себе в утреннем барбекю свиное бедро в пряных травах. Демонам Мара не нужна была человеческая еда. Тем не менее, я открыла багажник и посмотрела испытывающе на Берту. Она производила впечатление, словно была обиженна, но не находилась ни в брачном безумии, ни прыгала на стекло. Она просто сидела и ждала.
Замок машины я закрыла. Потом снова открыла. При случае бегства это было лучшим условием. Я направилась навстречу столба дыма и должна была следить за тем, чтобы мои гладкие подошвы не поскользнулись на обледенелом гравии. Время от времени я бросала взгляд на паутину слева и справа от меня, но я была не достаточно смелая, чтобы всмотреться в неё сознательно или даже дотронуться до неё. Сначала я хотела увидеть, что происходило возле дома. Со стучащим, как барабан, сердцем я направилась к облаку дыма. И мне понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что я увидела.
Это не было барбекю. Это была палатка, состоящая из нескольких тентов, которые были натянуты на основу из веток. Пар пробивался через щели и терялся между ветками голых деревьев. Запах шалфея был теперь настолько сильным, что щекотал у меня в носу. Перед палаткой горел маленький костёр, в котором лежали толстые, круглые камни, накалившиеся от жара.
- Что ты тут делаешь? - Тильман не повернулся в мою сторону. Неподвижно он сидел, скрестив ноги, перед входом в палатку, взгляд направлен на извивающееся пламя. Его лицо отсвечивало красным, и всё же я заметила, что его волосы стали светлее. Они больше не были такого огненного тиоцианового цвета, из-за которого он везде выделялся. Так же и его кожа изменилась. Веснушки остались, но они почти не выделялись на молочного цвета основе его щёк.
- Я спросила тебя, что ты тут делаешь! - прошипела я, хотя было совершенно ясно, если посмотреть поверхностно, что он делал. Он сидел перед домом Колина и возвеличивал индийскую сауну. Тоже хороший способ скоротать зиму. И такой духовный.
- Я больше не потею, Эли. - Его голос стал ниже. При том, что для его возраста он и так был низким. Я невольно вздрогнула и не знала, что мне ответить. Почему он не смотрит на меня? И что это значило - он больше не потел?
- Я рыжий, - продолжил Тильман, казалось бы, равнодушно говорить дальше, но я увидела, что мышцы его челюсти свело судорогой. Он беззвучно рассмеялся. - Исправлю. Я был рыжим. Но у меня всё ещё светлая кожа. Раньше я не мог хорошо переносить ни жару, ни солнце. Я должен был бы погибнуть там внутри. В палатке почти сто градусов. Но ничего не случилось. Ничего.
- Так. И вместо того, чтобы рассказать мне об этом, ты сидишь здесь в этом чёртовом лесу и поджариваешь себя? Может быть, ты ждёшь, что она вернётся?
Тильман не позволил мне вывести его из равновесия, но его губы сжались. Встреча с Тессой не сделала его уродливее. Совсем наоборот.
- Я жду того, что пойму, что случилось. - Нет. Пусть он так ценит свою зимнюю сауну, но так не пойдёт. Ему нельзя оставаться сидеть здесь. Обосновать это убеждение я не могла, а приказы он ненавидел, но одно я точно чувствовала: то, что он делал, было не решением. Здесь станет всё ещё намного хуже. Он погрузился прямо в её яд и верил, что найдёт в нём своё исцеление. Так мне казалось. Это было нелепо.
Кроме того, мне был нужен друг. Мне очень хотелось кого-то иметь, кто бы мне помог. Кто-то, кто мог понять, почему я должна уехать и сверял бы направление по карте?
- Поедем со мной, Тильман. Я еду в Гамбург, к моему брату... Тебе нельзя оставаться здесь. Пожалуйста!
Но он продолжал смотреть на огонь, не дав мне ответа или даже не бросив на меня один взгляд. Я не могла достучаться до него.
- Мой отец пропал, - сказала я в направление потрескивающего костра. Потом я развернулась и пошла, нет, побежала назад к машине, села за руль и выполнила поворот через рвущуюся паутину, поднимающийся в воздух гравий и хрустящие ветки, который привёл бы в ужас господина Боммель.
Только когда я оставила лес далеко позади себя и доехала до автомагистрали, я смогла снова свободно дышать.
Глава 5. На Север
Во время третьего объезда трущоб большого города моя поездка начала напоминать блуждающий корабль в море без рулевого. Я начала сдержанно реветь, пока из носа не потекли сопли, а я не начала захлебываться своими собственными слезами. Но плач был ошибкой.
Также как было ошибкой чрезвычайно расточительно использовать стеклоочистительную жидкость на автомагистрали. Это проклятая моющая жидкость уже десять минут как закончилась, а мое лобовое стекло из-за брызг от рассыпанной на дорогах соли было покрыто слоем грязи. Я почти ничего не видела, не могла разобрать больше ни одного знака, а задние фонари автомобилей передо мной превратились в огромные расплывчатые пятна света. Утонув в соленых слезах, ко всему этому капитулировали и мои контактные линзы: и без того полностью высохнув от печки в машине, они тоже сильно запотели. Можно было сказать, что я ехала вслепую.
В панике я протянула руку и нажала на несколько рычагов, чтобы направить горячий воздух на лобовое стекло, а из системы стеклоочистителя извлечь последние капли воды. Но она лишь со свистом выпустила воздух в тоннель, по которому я проезжала в четвертый раз. Вместо этого, из-за моего неразборчивого нажимания на кнопки включилось радио, и Цара Леандер продекларировала:
- Это не катастрофа...
Я не отрывала взгляд своих затуманенных глаз от задних фар автомобиля передо мной и следовала за ним, насколько это было возможным. Моргая, я пыталась расшифровать знаки, хотя бы большие.
Нет, угадывать. После двух светофоров, которые я использовала для того, чтобы заткнуть рот Цары Леандер, справа от меня появилось зияющее жерло подземного гаража-отеля. Я свернула на полосу рядом, не обращая внимания на возмущенные гудки машины, и прогромыхала вниз. Бампер уперся о шлагбаум, потому что я поздно затормозила, но после нескольких выкрутасов мне удалось извлечь билет. В дальнем углу я нашла место для парковки и припарковала машину там.
Что теперь? Я была вся мокрая от пота, голодная, как волк, чуть не умерла от жажды, к тому же слепая. А в багажнике у меня находилось четыре населенных тварями пластиковых контейнера, которым нельзя было оставаться здесь. Не в этом холодном, бедным кислородом, пропитанным выхлопными газами воздухе.
Шатаясь, я обошла вокруг машины, чтобы открыть багажник. Мои дорогие животные все находились в состоянии шока. Я могла понять их, я бы с удовольствием присоединилась к ним. Кроме того, я не могла перестать реветь, и этого я не хотела больше, потому что точно знала, что потом случится. Покрытые корочкой соли линзы прилипнут к моей сухой роговице. Так что мне лучше позаботиться о постоянном увлажнении. Поэтому я продолжала старательно реветь, когда с четырьмя ящиками на ноющих от боли руках, мне пришлось сложить один на другой, и я шла, широко расставив ноги, как моряк в шторм, чтобы не лишить травмированного Ханица его сдвигающегося камня. Затем я врезалась в колесо такси.
Открыть дверь я не могла, а махнуть рукой тем более. Водитель открыл окно и уже хотел начать ругаться, когда заметил мое заплаканное лицо и сразу после этого длинные, блестяще черные ноги Берты, которые были в гневе прижаты к стенке ее жилища. Сострадание в его глазах тут же сменилось страхом.
- Пожалуйста, - пробормотала я. - Пожалуйста, пожалуйста, возьмите меня с собой. Пожалуйста. Я отдам вам все свои деньги. Но довезите меня до моего брата.
Я знала, что это прозвучало ужасно драматично, но я говорила на полном серьезе. И это подействовало. Мужчина помог мне закрепить ящики для перевозки в багажнике (о Ханице я серьезно беспокоилась, он выглядел еще более подавленным, чем обычно), и включил счетчик лишь тогда, когда мы снова находились в этом чертовом туннеле.
Я прочитала ему адрес квартиры Пауля.
- В Шпайхерштат? Вы уверены? На острове Вандрам?
- Да, вообще-то уверена, - или это был фальшивый адрес?
Пауль что, даже не дал нам своего правильного адреса? Мама ведь каждый год на Рождество посылала ему посылку, и они никогда не возвращались.
- В этой части Шпайхерштата есть только офисы и склады, и коммерческие помещения. В это время там вообще-то никого больше нет. Может быть, мне сначала лучше отвести вас в ваш отель?
- Нет, спасибо, - я тяжело вздохнула. - Я не зарезервировала отель. И мне нужно попасть туда. Старый Вандрам, 10.
Если Пауль действительно живет там, подумала я в новом порыве паники. Но другого адреса у меня не было.
- Вот оно, - сказал водитель, когда мы остановились по прошествии десяти минут. Он выключил двигатель. Я посмотрела через боковое окно, проследив глазами по высокому, темному, кирпичному зданию наверх. На самом верху горел свет. Все другие окна были черными дырами. Как крепость, дома стояли близко друг к другу, между ними протягивались прямые водные пути, чья черная, блестящая поверхность освещалась только желтоватыми кругами света, которые бросали старомодные фонари. Крыса быстро пробежала по тротуару и исчезла в темноте. Вскоре после этого я услышала всплеск. Она поплыла.
- Давайте я отвезу вас в отель. Что-то мне всё это не нравится. Может быть, вы ошиблись во времени... - Таксист обеспокоенно втянул шею, как будто бы боялся и как можно быстрее хотел уехать.
- Нет, - ответила я твёрдо. - Как я уже сказала, я не зарезервировала отель. А с моими тварями меня всё равно никакой не примет.
Без того, чтобы я сознательно заботилась об этом, мой плач утих. У меня кружилась голова от жажды и голода, но по сравнению с моим переполненным мочевым пузырём, это было лишь шуткой. С сегодняшнего утра я не посещала туалета, и когда я открыла дверь машины и встала, то испугалась, что в первый раз в своей жизни описаю штаны.
Быстро я сунула водителю деньги в руки и взяла животных из багажника. Теперь всё случится в считанные секунды.
- Спасибо! - крикнула я и навалилась на тяжёлую входную дверь дома. Тихо скрипнув, она открылась, чтобы впустить меня в тёмный, затхлый коридор. Я слышала, как о внешнюю стену ударяется вода; маленькие, твёрдые волны, которые непрестанно размывают кирпичи.
Свет не включился, но в углу я смутно различила древний, чудовищный лифт, монстра из чёрной стали, но видимо работающий, в котором достаточно места для моего отряда животных. Я выбрала самый верхний этаж. Здесь, внизу, казалось, что не было квартир и только наверху горел свет. И с пугающим рёвом металлическая клетка пришла в движение.
- Быстрее, быстрее, - упрашивала я, прыгая на месте и твёрдо сосредоточившись на том, чтобы не думать ни о плещущейся воде, ни о туалете. Самое большее я смогу сдержаться ещё одну минуту. Не больше. Разве я недавно не читала, что мочевой пузырь может лопнуть? И что это неизбежно вело к неминуемой смерти?
Внезапно Ханиц и Ко стали мне безразличны. Я оставила стоять их в лифте, когда он, покачиваясь, остановился, и бросилась к ближайшей двери. После трёх неглубоких вдохов, глубоко дышать я больше не могла, и постоянно звоня, она наконец-то открылась.
- Мне нужно в туалет, - объявила я торопливо и бросилась вслепую вперёд. Ванные находились обычно в конце коридора... И да, там была дверь... Я возбуждённо затрясла дверной ручкой.
- Это кладовая. Справа, - донёсся голос из коридора.
Я свернула, снимая в то же время джинсы. Успела. Я плюхнулась. Керамический унитаз подо мной жалобно задребезжал. С блаженной улыбкой я откинулась головой на плитку сзади меня. Такое, пожалуй, называли "в последнюю секунду".
Я оставалась ещё некоторое время сидеть на ледяной крышке, просто радуясь, что больше не нахожусь в Volvo и в вечернем потоке машин Гамбурга, а в настоящей квартире у моего брата. Но был ли вообще мужчина, который открыл мне, моим братом? Я не прочитала имени на дверном звонке, для этого не осталось времени. Я думала, что узнала его голос, но на мужчину я не посмотрела.
О, Боже мой. Неужели я сидела у незнакомца в туалете? Встревожено я огляделась. Могла ли это быть ванная комната Пауля? Всё выглядело очень дорого. Она напоминала мне ванную комнату отеля.
На стеклянной полочке, рядом с раковиной, стояло почти столько же много духов, как и у Колина, только они, казалось, были более новыми. Рядом дневной крем для лица, ночной крем для лица. Ночной крем? Пауль и ночной крем? Раньше Пауль предпочитал мазать лицо слизью улитки. Или у него есть подруга, и эти вещи принадлежали ей? Нет, это были продукты для мужчин.
- Это, по меньшей мере, журчало целую минуту. Моё почтение, - раздалось из коридора. Я невольно захихикала, но всё ещё была не уверенна в том, был ли это голос Пауля. Если это был его, то можно посмеяться. Если же нет, то мне немедленно нужно смываться. Пауль и я раньше иногда устраивали соревнования, в которых мы измеряли время, кто мог дольше писать. Но с незнакомцем я не хотела устраивать таких соревнований.
- Ты не хочешь потихоньку уже оттуда выйти? Люпочка? - Мои глаза снова наполнились слезами. Только Пауль называл меня Люпочкой, когда я была маленькой. И в основном тогда, когда я не могла заснуть. Он был Люпо, волк, я была Люпочкой. А волк защищал своего волчонка всегда, когда тот видел плохие сны.
- Ведь это ты, не так ли?
- Да, - сказала я обессилено, подтянула брюки, смыла и проковыляла на шатких ногах в коридор. Пауль стоял возле входной двери. Вопросительно он указал на ящики для транспортировки.
- Твои новые друзья?
- Что-то вроде этого, - ответила я и улыбнулась. Но Пауль не ответил на мою улыбку.
- Эли, ты ненавидишь пауков и насекомых. Ты раньше ревела, если в твоей комнате был паук, и не спала всю ночь, а теперь ты носишь их с собой?
Я не ответила. Вместо этого я медленно подошла к нему, разглядывая его. Он делал то же самое со мной.
- Ты растолстел, - установила я и ущипнула его за бок, зная, что крайне преувеличила. Но раньше Пауль был такой же скелет, как я, а теперь у него явно появился маленький животик. Так же и его плечи стали более массивными.
Мускулы его верхних частей рук сильно выделялись из-под его чёрной футболки с длинным рукавом. На нём были надеты необыкновенно сконструированные часы, которые очень дорого выглядели, и свободные джинсы. Сразу же мне в глаза бросились широкие серебреные кольца у него на руках, его больших, красивых руках, три справа и два слева. Раньше их тоже не было. Длинных волос тоже.
Его серо-голубого цвета орлиные глаза искали мой взгляд, и как всегда, когда я смотрела на Пауля, я не могла не улыбнуться. По-другому было просто невозможно. Наследство от отца. Только взгляд Пауля был более острым, его улыбка, однако, обезоруживающей и озорной. Тем не менее, он стал тревожным образом чужим для меня. Его широкий, изогнутый рот изменился. И его улыбка не могла уменьшить меланхолическое, да почти болезненное выражение, которое запечатлелось в уголках его губ.
На всё это ещё ложилась пелена, находящаяся на моих контактных линзах, что придавало ситуации нереальную атмосферу. Казалось, будто Пауль смотрит на меня из глубокого, холодного тумана.
- А ты стала довольно красивой.
- Значит, раньше я не была такой? - спросила я воинственно, хотя я была уверенна, что Пауль по привычке очаровательно лгал. Я не могла выглядеть красиво, не сейчас, после такого адского путешествия и получасового рёва.
- Почему ты здесь, Эли? - Мой желудок громко заурчал, прежде чем я могла ответить. В квартире Пауля пахло запечённым в сыре хлебом, и у меня потекли слюнки.
- Я хочу пить. И я голодна. Мне нужно что-нибудь поесть. А потом нужно поспать. Может быть, перед этим принять душ.
- Ладно, я понял. Ты хочешь остаться. - Пауль посмотрел на меня с сомнением. Он ведь не собирался снова отослать меня? Я молча кивнула.
Он какое-то время подумал.
- Ну, ладно, тогда заноси своё барахло.
- У меня нет барахла. Только твари. Машина, - я инстинктивно сказала машина, а не папина машина, - стоит в подземном гараже... - Чёрт... Только где? Я просто больше не знала, где находилась... - В каком-то отеле. А там внутри мой чемодан.
Пауль закатил глаза. Качая головой, он смотрел на меня, немного насмешливо и в то же время раздражённо. И, к сожалению, так же он держался прохладно-отстранёно.
- Это ведь не сложно, найти Шпвйхерштадт. Как ты могла только так заблудиться?
- Я же не знала, что эта улица находится в Шпайхерштадте. Это всё в новинку для меня и мои водительские права, кстати, тоже! - защищалась я торопливо. - Я подумала, я посмотрю на карту, как только окажусь здесь, но мои контактные линзы...
Пауль снова покачал головой.
- Ты поехала в Гамбург, не узнав сначала точно в какой части города я живу? Ладно, не смотри так на меня, всё нормально. Ты можешь пройтись немного?
- Я не знаю, - пробормотала я жалобно. Честно говоря, у меня не было настроения куда-то идти.
- Значит, ты сможешь. Давай сначала что-нибудь поедим. А потом посмотрим дальше.
И Люпо взял Люпочку за руку, чтобы проводить её в новый мир.
Глава 6. Разногласия
- Итак, почему ты здесь?
Я неохотно оторвалась от миски с картофелем фри, которая покоилась передо мной на жирной стойке закусочной и ждала того, чтобы её съели. Я выбрала еду быстрого приготовления, но не Пауль. Вообще-то он хотел потащить меня в шикарный, благородный ресторан. Но я не хотела придерживаться предписаний, не сегодня вечером. Так что он впереди меня промаршировал к пристани, где одна закусочная для туристов примыкала к другой и где можно было купить что-то иное, кроме бутерброда с рыбой. Но сейчас мы были здесь почти одни. Ледяной ветер обдувал мои щиколотки, и у меня не было никакого настроения для морской открытой атмосферы, которой Пауль только что восторгался. Я хотела как можно быстрее оказаться в тепле и растянуться где-нибудь, существовала ли там «великая свобода» или нет. Ещё раз я понюхала картофель фри, потом подняла взгляд. Пауль смотрел на меня спокойно, но с той железной настойчивостью, которая всегда была ему присуще.
- Где твоя колбаса? - спросила я в замешательстве. Пауль провёл салфеткой по рту и выбросил её в мусорное ведро. Улыбаясь, он указал на свой живот.
- Ты уже съел её? Так быстро? Она ведь была такой горячей! Ты бы мог обжечься. Блин, Пауль, можно заработать рак горла, если так быстро впихивать в себя горячие вещи!
- Эли, - прервал он меня, и его улыбка отступила к уголкам глаз, где постепенно исчезла. - Всё в порядке. Я не обжёгся, и я был голоден. Почему ты здесь?
Я съела несколько палочек картофеля, пока не поняла, что чем дольше меня мучил вопрос Пауля, остававшийся без ответа, тем меньше они мне нравились. Так что я лучше буду говорить, чем есть. Я отодвинула картошку фри от себя.
- Папа пропал.
- О, снова, - холодный сарказм в голосе Пауля испортил мне и тот аппетит, который ещё оставался. - Расскажи мне что-нибудь новенькое.
- Это новое, - выпалила я. Неопрятный мужчина, который до этого молча пил своё пиво на другом конце стойки, посмотрел в нашу сторону. Но Пауль равнодушно пожал плечами.
- Я только надеюсь, что в этот раз он действительно останется в стороне и у мамы появится шанс найти кого-нибудь, у кого ясная голова и кто будет относиться к ней серьёзно.
- Папа относился к ней серьёзно! - Теперь я повысила голос. Любопытство типа, пьющего пиво, было полностью разбужено. Подчёркнуто незаметно, он придвинулся к нам немного ближе. - Как ты можешь такое говорить? Может быть, его уже нет в живых! Мама сидит дома, и она выплакала себе уже все глаза, а ты находишь в этом что-то хорошее?
- Эли, я думал, ты знаешь, что папа... Мы ведь говорили об этом... Он..., - Пауль подбирал слова. - У него не все дома. И он ей постоянно изменяет. - Теперь и женщина за стойкой прекратила мыть фритюрницу и навострила уши. Я попыталась собраться. Точно, летом я сделала вид, будто придерживаюсь взглядов Пауля и мимоходом попросила его о том, чтобы он никому не рассказывал о папиных "диких теориях" (ха-ха). Я сделала это, чтобы защитить своего брата, потому что Мары не любили, когда люди узнавали об их существование, и лучше было перестраховаться. Но я была так же уверенна, что ни продавщица картофеля фри, ни толстоватый алкоголик, который составлял нам компанию, не принадлежали к народу Демонов Мара. Тем не менее, я должна взять себя в руки.
- Он оставил мне задание.
- Да неужели? - горькие складки в уголках губ Пауля углубились, а его взгляд стал настолько стальным, что я отвернулась. На его лице не осталось даже следа от улыбки. Так он никогда раньше не смотрел на меня. На одну секунду всё перепуталось и мне показалось, что я сижу напротив совершенно незнакомого человека.
- Да, он сделал это, - ответила я язвительно. - Я должна вернуть тебя домой. Вот почему я здесь. - Эту вещь насчёт Демонов Мара мы могли решить и позже, без падких на сенсации слушателей.
- Гениальный план, - усмехнулся Пауль. - В очередной раз он классно всё устроил. Его любимая доченька возвращает потерянного сына, чтобы он мог облегчить свою совесть и успокоиться. Ты будешь выполнять его грязную работу, а он сможет вообразить себе, что его исчезновение, в конце концов, даже принесло что-то хорошее. Забудь об этом, Эли. Я в этом участвовать не собираюсь.
- Я не выполняю здесь никаких грязных работ! - прогремела я разгневанно. Я схватила палочки картошки фри и прижала их ко рту Пауля. Ошеломлённо он открыл его, несколько штук упали на его дорогое пальто, остальные оказались на мокром асфальте. Свою руку, однако, он стремительно протянул вперёд и схватил меня за запястье. Я забыла, какая быстрая реакция была у него. Но мне удалось вырваться. Разъярённая я смела его пиво со стойки. Шипя, кружка разлетелась на куски.
- Не таращьте так глупо глаза! - закричала я на официантку и снова повернулась в сторону Пауля. - Папа не сумасшедший. Он полукровка, а ты давай лучше возвращайся домой!
- Эли, пожалуйста... говори немного тише... и я не вернусь домой.
- О, тогда нажирай себе ещё немного жира и убеждай себя в том, что твой отец потерял разум, чтобы не нужно было смотреть правде в глаза. Вот, пожалуйста. - Я придвинула ему оставшуюся картошку фри и выдавила на неё кетчуп, так что под ним её больше не было видно. Бутылка, пропердев, закончилась. - Приятного аппетита, толстяк.
Я повернулась на каблуках и побежала в Шпайхерштадт. Это было не сложно: просто вперёд. Но как только порт остался позади и устойчивые, кирпичные здания окружили меня, я снова потеряла всё чувство ориентации.
Когда мы шли в сторону закусочной, я не обращала внимания, какие улицы мы выбирали. Я просто шагала рядом с Паулем, слишком усталая и задумчивая, чтобы смотреть на дорожные знаки.
Но это был город, а не лес. В лесу, этому я научилась летом, когда-нибудь всегда находишь место, благодаря которому можешь сориентироваться; как правило, возвышенность или вышка. Но здесь не было вышек, и тем более возвышенностей. Я была в районе Шпайхерштадта Гамбурга; бесконечные ряды домов, бесчисленное количество мостов и на много миль вокруг никакой возможности найти смотровую площадку. Но даже это мне не помогло бы. Я больше не могла вспомнить, как выглядел дом, в котором находилась квартира Пауля. Все здания с одной стороны граничили с водой, а с другой стороны - с улицей. Для меня все выглядели одинаково, громоздкие и неприступные. И где же были дорожные знаки? Я их не видела. Ремонтные работы - да, на улице Пауля они были, но деревья? Чтобы там были деревья, я не помнила. Но здесь были деревья.
Может, это был ряд домов вон там? С закруглёнными балконами? Я пересекла, тяжело дыша, ещё один мост. По дороге с пристани в Шпайхерштадт мне приходилось отпихивать людей на тротуаре в сторону, чтобы можно было пройти мимо. Теперь же я была одна. Вдалеке я слышала шум машин, и в первый раз моего носа коснулось дуновение удушливого, затхлого запаха.
Когда я облокотилась на стальные перила моста, чтобы немного отдохнуть, до меня снова донёсся усердный животный всплеск. Крысы. Я зачарованно смотрела на воду, которая, казалось, не двигалась. Тёмная, круглая тень, извиваясь, двигалась в сторону берега и поднялась там жутко быстро на стену склада, чтобы потом найти убежище в бреши, похожей на амбразуру, в области подвала. Ещё две тени, которые так внезапно появились, будто выросли из мокрого, блестящего кирпича, последовали за ней.
- Сюда!
Я вздрогнула и огляделась. Пауль стоял в конце моста и, махая рукой, звал меня к себе. Я с благодарностью послушалась его и подошла к нему, не смотря в лицо. Молча, мы прошли несколько метров по улице к Вандрам 10.
- Тебя нужно отшлёпать, - сказал Пауль, когда мы в полутьме лифта загромыхали наверх. Я чувствовала, что он улыбался. Я всё ещё сердилась, но в то же время чувствовала себя совершенно одинокой, и поэтому я решилась встретиться с ним взглядом. Его улыбка не могла заглушить глубокое сомнение в его глазах. Это будет очень тяжело, исполнить папино задание, и на сегодня я достаточно надрывалась.
- Завтра первым делом мы найдём твою машину, - решил Пауль, как будто нашей ссоры никогда не было.
- Разве тебе не надо в университет? - спросила я, зевая. Но Пауль уже открыл входную дверь и мягко толкнул меня в коридор.
- Как ты думаешь, ты сможешь спать здесь? Это моя игровая комната. - Он открыл одну из дверей.
- Твоя игровая комната, - повторила я. Да, это была его игровая комната, даже если для любого нормального человека желание играть из-за неё навсегда бы пропало. Передо мной протянулась узкая комната с высокими потолками, на стены которой Пауль повесил полочки, одна над другой, до самого потолка. Они почти ломились под своей причудливой ношей: старые микроскопы, его сумка врача со времён детства, выпуклая банка с лягушкой, законсервированной в спирте, у которой всё тело обесцветилось, рядом целый набор пробирок, травяных бочонков, минералов с острыми краями, модель парового двигателя, два стетоскопа, шприцы, историческая пила для ампутации (я купила её на одной из норвежских курьёзных барахолок и подарила ему к двадцатому дню рождения), в смолу заключённый скорпион и респектабельная коллекция медицинского оборудования, и бывшие живые существа, которые я предпочла бы разглядеть поближе при дневном свете, так же и череп кошки, чьи глазницы Пауль украсил высушенными жуками-оленями. Без вопросов, мои животные будут чувствовать себя здесь распрекрасно. Буду ли я спать спокойно в этой "игровой комнате" было уже другим вопросом.
- Как-нибудь смогу, - пробормотала я и потёрла влажные ладони друг о друга. Кроме полочек, были ещё всего одна кровать и крошечный письменный стол. Как раз достаточно места, чтобы...
- О, нет. Нет! Я забыла про сверчков.
- Сверчков?
- Для Берты и Генриетты. Их живой корм. - Для мамы, наверное, был праздник, освободить их из их тюрьмы в ванной комнате, и отпустить в сад, после того, как она заметила, что я не взяла их с собой. Так что они были уже мертвы. Для сверчков зима означала смерть. Я вздохнула. Сверчкам я не могла больше помочь, но Берта и Генриетта только сегодня утром получили свою порцию. Так быстро они не умрут.
Я подвинула бесцветную лягушку и микроскоп в сторону и подняла ящики для транспортировки на полочку над кроватью. Свои настоящие жилища мои животные получат только завтра, если конечно Пауль отыщет Volvo. Так как террариумы и аквариумы всё ещё находились в багажнике. До тех пор мои монстры должны будут довольствоваться тем, что у них было. Так же, как и я игровой комнатой Пауля.
В то время как я разговаривала с Ханицем и Ко, Пауль, не переставая, наблюдал за мной и при этом заталкивал себе в рот плитку чёрного шоколада. Она исчезла так же быстро, как и сосиска.
После того, как мой брат, окинув меня критическим взглядом, оставил меня одну и сел перед телевизором, я открыла окно и посмотрела вниз, на воду. Нигде не было видно ни одного дерева, а постоянный рёв двигателей города, как бы приглушённо он сюда не доносился, действовал мне на нервы.
Да, я находилась рядом с морем, а Колин находился где-то там на воде, но я ещё никогда не чувствовала себя настолько от него отрезанной, как сейчас. Здесь не было места, которое мы разделяли, ничего, что бы мы вмести видели. Всё было холодным и чужим.
Я поискала луну, но не нашла её. Луна - это единственное, что могло связать меня и Колина. Я знала, что он любил смотреть на луну, и иногда у меня было ощущение, что наши души встречались там, наверху, в бесконечном холоде космоса - в течение короткого момента, когда я была настолько близко к нему, что чувствовала его холодную ауру и чёрный пыл его взгляда, который навсегда проник в моё сердце.
Я закрыла окно, разделась и неловко легла на узкую, скрипучую кровать. Этой ночью я первый раз после его исчезновения видела сон о моём отце. Мы нашли его, и мы вернули его назад.
Мы сидели вчетвером, в нашем старом доме в Кёльне, мама, папа, Пауль и я. Между Паулем и папой никогда не было ссоры или об этом никто больше не говорил. Мама и Пауль были невероятно счастливы, что папа вернулся. Они чуть ли не светились от гордости.
Но папа выглядел усталым, настолько глубоко усталым и обессиленным, как только выглядят люди, которые лучше хотят умереть, чем оставаться хотя бы ещё одну минуту на ногах. Да, он был смертельно уставшим. Он смотрел на меня, мягко улыбаясь, и с тихим покорным судьбе пожатием плеч, жестом, который никто, кроме меня не увидел, и я поняла, что он вовсе не хотел быть здесь. Что мы должны были отпустить его. Что это было эгоистично с нашей стороны возвращать его. Он был здесь только ради нас, потому что мы так сильно по нему скучали.
Но я не хотела позволить ему освободиться от своей жизни, от своего существования. Он вернулся. А тот, кто вернулся, тому нельзя снова уходить. Потому что мы не вынесем этого во второй раз. Теперь он должен остаться с нами. Навсегда.
Глава 7. Рататуй
Приглушённый кашель, мягкий плеск небольших волн и звонкий стук двигателя «вытащили» меня медленно, но неуклонно из моего хаотичного утреннего сна. Мне понадобилась несколько минут, чтобы определить все звуки по возможности рационально.
Кашель принадлежал моему брату (и это меня не удивило, так как вчера он стоял с открытой шеей и не застёгнутым пальто на ледяном морском ветре), плеск раздавался от воды внизу, а стук двигателя, вероятно, принадлежал лодке, которая как раз проезжала мимо дома. Я была в Гамбурге, у Пауля. И если я открою глаза, то как раз увижу блестяще-чёрное тело Берты и её расставленные ноги.
Я тоже почувствовала желание закашлять, но у меня болело горло. Я провела кончиком пальца по векам и нащупала кристаллики соли, которые прилипли к уголкам. Это было не началом болезни, нет, я всего лишь плакала во сне. Как часто бывало после побега Колина.
Я откатилась в сторону, вставала с кровати и удостоила Берту коротким взглядом лишь тогда, когда перестала кружиться голова, а мои колени не стали больше подгибаться подо мной. Как бы мои отношения не наладились с ядовитым пауком, когда я просыпалась утром, я не хотела видеть его. Не сразу. И конечно, не после того, когда я снова видела сон, что как-то ночью нашла Колина. На вершине холма, на поле возле яблонь, убитым и разорванным на куски, уложенным на мокрую от росы траву рядом с трупом Луиса. И я поочерёдно целовала и била его холодное, неподвижное лицо, чтобы вдохнуть в него жизнь, в то время как в ветвях дерева скрывалась Тесса и только и ждала возможности, чтобы напасть на меня. И всё же у меня не было страха в этих снах. Я была такой же печальной, как до этого во сне о папе. Такой печальной, что почти желала, чтобы она наконец-то забрала меня.
- Сны не имеют никакого значения, - попыталась я прислушаться к голосу разума. - Колин жив, он сбежал от неё. - Мои слова были заглушены ещё одним приступом кашля из соседней комнаты.
- Так тебе и надо, Пауль, - добавила я хрипло, но очень злобно, и почувствовала себя немного лучше. Теперь я могла обратить внимание на Берту. Она выглядела раздражённо, хотя не настолько странной и с нарушенным поведением, как после прибытия Тессы. И она явно была голодна. Ханиц погрузился в тихую апатию и подкреплял свою депрессию в тени камня. Генриетта молилась. Только Ханни и Нанни близость моря, казалось, повергла в эйфорию. Ревностно они барахтались в песке и выпускали крошечные пузырьки воздуха.
Когда я зашла к Паулю на кухню, прежде приняв душ и откашлявшись, пробилось солнце сквозь низко висящие тучи и как раз освятило меня. Ослеплённая я остановилась. Состояние, которым я некоторое время наслаждалась, чтобы можно было спокойно оглядеться, как только я снова смогу что-нибудь разглядеть. Впечатление от ванной комнаты возобновилось. Кухня Пауля казалась не такой консервативной, как у Колина, а более весёлой и красочной, но дорогой она выглядела точно. Чего у Пауля только не было: миксер из нержавеющей стали, соковыжималка, индукционная плита, американский кухонный комбайн, машина для приготовления эспрессо, баночка для сахара от "Alessi" и много других приспособлений.
- Доброе утро, - пробормотал Пауль, не опуская вниз свою газету, и при этом он мне так напомнил отца, что я резко втянула в себя воздух. Его голубые глаза поднялись вопрошающе от заголовка. - Всё в порядке?
- Лучше не бывает, - сказала я холодно и села рядом с ним. Он положил газету рядом со своей тарелкой, поставил мне перед носом корзинку с хлебом и намазал свою оставшуюся половинку булочки толстым слоем масла и нутеллы. В три укуса он перепоручил её своему желудочному соку и с не менее пугающей скоростью за ней последовал хлеб с ветчиной. Только смотря на него, у меня появилось чувство, будто мой холестерин в крови опасно быстро повысился.
- Разве тебе не нужно идти в университет? Или у вас каникулы? - Пауль ответил таким звуком, который я не могла истолковать ни как «да», ни как «нет». Он сделал большой глоток кофе и посмотрел задумчиво на улицу, где проплывала красочно разукрашенная баржа по сверкающей голубой воде.
- Знаешь, это для меня любимое время дня, сидеть возле окна, поочерёдно смотреть на небо и происходящее там внизу и завтракать.
- Хм, - согласилась я с Паулем, хотя этот приём пищи только при большом желании можно было назвать завтраком, как я выяснила, взглянув на часы на запястье Пауля (Armani). Время приближалось к обеду. Это был поздний завтрак.
Я не могла поверить в то, что спала так долго. С того времени как Колин сбежал, я стала вставать очень рано. Самое позднее - когда начинало светать, я вылезала из постели. С другой стороны, вчера я пережила изнурительный день. Скорее всего, мне был крайне необходим этот отдых.
- Когда я завтракаю, у меня появляется такое чувство, будто я начинаю новую жизнь, - продолжил Пауль мечтательно, не глядя на меня. Его глаза были устремлены на воду, которая под широким корпусом баржи мягко расступалась и заставляла святиться ирис его глаз ещё голубей. Теперь я была полностью сбита с толку. Пауль любил завтракать? Как и меня, раньше его надо было заставлять что-то съесть, пока не пробьёт шесть часов вечера. А музыка, которая раздавалась из минималистского CD-плеера, ещё больше позаботилась о том, чтобы я спрашивала себя, может ли мне всё это сниться.
- Я спрашиваю, что со мной может случиться - пел женский голос с подкупающим весельем. - Поверь мне, я люблю жизнь..., - Пауль фальшиво подпевал, снова спрятавшись за своей газетой.
"Это Пауль, а не папа, Пауль, Пауль, Пауль", - уговаривала я себя в мыслях. Не смотря на то, что меня немного подташнивало, я проглотила кусочек сладкой булочки.
- Что это за музыка? - Я не знала этой песни, хотя должна была признать, что она нравилась мне больше, чем беспорядочный рёв, который раньше звучал из CD-плеера Пауля. Metallica и Mot?rhead были ещё самыми милыми группами, которые нашли своё место на его полочке для дисков.
- Я сам точно не знаю, - ответил Пауль весело. - Мне подарил её один из моих, хм, коллег. Почему-то она напоминает мне моё детство, тебе нет?
- Нет. - Нет, она действительно этого не делала.
- Я думаю, мама слушала её, когда я был маленьким ребёнком...,
Я в этом сомневалась, но не стала разубеждать Пауля. Скорее всего, это был папа, который иногда слушал старомодные шлягеры, а тему о нём я сейчас хотела по возможности элегантно избежать. Сначала я должна разработать стратегию, чтобы убедить Пауля, а её у меня ещё не было.
- Значит, каникулы? - перевела я разговор снова на другую тему.
- Эли..., - Пауль раздражённо опустил газету. - Я пытаюсь прочитать сообщение.
- Только что ты ведь разговаривал.
- Но теперь я читаю. Хорошо?
- Хорошо, - пробормотала я. - А что за коллега? - Я прикусила язык. Вопрос просто вылетел из моего рта. Пауль застонал и забросил газету себе за спину, где она, шурша, распласталась на мраморном полу кухни.
- Блин, какой ты можешь быть навязчивой. Коллега, с которым мне всё равно нужно позже встретиться. Заодно я поищу твою машину. Тебе не обязательно идти со мной.
- Ну ладно, хорошо. Спасибо, - сдалась я. Потому что это "Тебе не обязательно идти со мной" прозвучало, как: "Для меня было бы лучше, если бы ты осталась здесь". Я ничего не имела против. Это даст мне достаточно времени и тишины, чтобы придумать план и по возможности много аргументов, и между этим перерыть квартиру в поисках ключа для сейфа. Скорее всего, Пауль даже не знал, что ключ спрятан в его четырёх стенах.
Купить Паулю эту квартиру в Гамбурге и отремонтировать её, была папина последняя попытка, чтобы помириться, и он очень старался. Спрятал ли он ключ уже тогда? Должно быть, так оно и было, потому что мне было неизвестно, чтобы он после этого ещё раз навещал Пауля. Разве только это было сделано тайно. Первый раз мне на ум пришёл вопрос, откуда вообще у папы были все эти деньги. Эта квартира здесь, должно быть, стоила целое состояние. В самом центре Шпайхерштадта Гамбурга, где только какие-нибудь богатенькие бизнесмены имели свои офисы или мультимиллионеры хранили свои товары. Это пахло специальным разрешением, но прежде всего это пахло папиными сомнительными дополнительными занятиями, которые нам теперь нужно благодарить за то, что он пропал без вести.
Обстановка, однако, не могла быть от папы. Он вручил тогда Паулю щедрый купон для Ikea, как и при его первом переезде из дома в коммунальную квартиру в Кёльне. Но я ещё не видела здесь никакой мебели, которая хотя бы немного напоминала мне мебель из Ikea.
Я не нашла ничего такого и тогда, когда Пауль, съев ещё одну нездоровую половинку булочки и долго просидев на туалете, отправился искать мою машину. Сильно помочь я ему не могла, потому что даже парковочный билет пропал без вести.
Скорее всего, он выпал у меня из рук, когда я складывала ящики для транспортировки себе на предплечья. Тем не менее, я надеялась на то, что Пауль вернёт мне Volvo вместе с чемоданом, аквариумами и террариумами.
После двух часов самого внимательного осмотра квартиры, а квартира была не особо большой, для меня стало определённо очевидно, что мужчины семьи Штурм имели склонность к скрытности. Папин ключ я нигде не смогла найти, а ещё меньше я обнаружила свидетельств того, чем вообще занимался Пауль изо дня в день. Я боялась, что он забросил медицинское образование. Хотя в его комнате стояли книги и папки с записями лекций, но они выглядели неиспользованными, а последние записи были старше, чем один год. Почему он отказался от учёбы, оставалось для меня загадкой, так же и то, как он зарабатывал деньги, на которые он накупил себе все эти роскошные вещи, которые скапливались в его спальне и гостиной. В первую очередь, по крайней мере, тридцать часов от известных производителей, а так же зловещая коллекция Чил-аут дисков (Чил-аут! Пауль и Чил-аут!). Ключ от порше в серебряной чаше, которую он использовал для хранения всякой всячины и некоторых монет, так же не ускользнул от моего внимания. К этому некоторые ювелирные изделия, дорогие электроприборы, новый Apple-компьютер, игровые консоли, фотоаппараты, видеокамеры (для чего ему нужно несколько штук?). Только от продажи этих вещей я смогла бы прожить несколько месяцев.
Но самыми выделяющимися в квартире были картины. И они тоже фатальным образом напоминали мне об отце, потому что он всегда с удовольствием украшал наши стены произведениями искусств, которые он привозил из своих путешествий. Импрессионизмы с Карибских островов были похожи на картины Пауля только в том, что касалось их размера, но не в стиле.
Это были крупномасштабные, просто выполненные картины. На многих находился только своего рода символ, который был нарисован на полотне короткими штрихами или маленькими точками и в основном одним цветом. Необычно красивыми выглядели, однако, рамки. Простые, но элегантные и только они придавали этим художественным произведениям (были ли это вообще художественные произведения?) оттенок роскоши. Где-то я уже видела такой тип картин, но где? Я не мгла вспомнить.
Во всяком случае, раньше Пауль никогда не интересовался искусством. Почему он тогда обклеил картинами свои стены? Хотя на них, в общем-то, было не так много нарисовано, самое большее змея или геккон, они приводили меня в странное восторженное состояние. Если я смотрела на них, то у меня появлялась усталость, и я становилась рассеянной. Я сама себя ругала за это, потому что любой ребёнок смог бы маленькими штрихами кисточки нарисовать оранжевый круг. В них не было ничего особенного. Или всё-таки было?
Я склонила голову в сторону, зевнула и поняла сонно, что забыла про одну комнату.
- Блин, госпожа Штурм, - зарычала я на саму себя.
Это была та дверь, в сторону которой я пошла при моей острой слабости мочевого пузыря, в самом конце коридора. Кладовая, сказал тогда Пауль. Ладно. Я, по крайней мере, могу взглянуть на неё разок.
Но, как и при моём приезде, я сначала завернула в туалет. У меня было желание помыть руки, после того, как я без разрешения покопалась в вещах Пауля.
В то время как я намыливала руки, я приподняла кончиками пальцев ног тяжёлый коврик. Хотя я не верила, что существует секретный ящик под плитками, но никогда не знаешь...
- Фу! - ахнула я и отпрыгнула на один шаг в сторону. Неестественно большой рой чешуйниц, удивительно большого размера, выбежали на свет, чтобы бесцельно быстро начать метаться между моих ног. Они не любили свет и вели себя так, будто лизнули листочки с ЛСД.
- Пошли вон, - прошипела я, преодолев первоначальный страх, и попыталась накрыть их снова ковром. Но потом у меня появилась идея: может, я смогу ими успокоить Берту. Неохотно я затащила пару особенно жирных экземпляров в стакан для чистки зубов Пауля, зашла в его игровую комнату и вывалила мою добычу рядом с вздрагивающей Бертой.
- Вкуснятина! - прошептала я. Берта, ощупывая, передвинула ногу вперёд и положила её, уверенная в своей победе, на одну из чешуйниц.
За ногой последовало её блестящее тело.
- Приятного аппетита, - пожелала я вежливо. Когда я вернулась в ванную, я должна была срочно вымыть руки во второй раз, коллеги, приговорённых к смерти чешуйниц, снова спрятались под пушистым укрытием, и я с трудом противостояла желанию потопать по ковру, пока их бодрому брачному танцу на все времена не придёт конец. Но, может быть, они понадобятся мне ещё для Берты и Генриетты. Пауль выглядел не особо воодушевленным, когда я попросила его принести мне живых сверчков.
Теперь, значит, осмотрим кладовую, которая была вовсе не кладовой, как я тут же установила, после того, как, наконец, нашла выключатель. Это была каморка, хорошо, но в ней не хранилось никакой еды. В углу были сложены деревянные доски различного качества и текстуры, пахло лаком и краской, на полочках над столом, который занимал почти всё пространство, находился целый арсенал гвоздей, винтов, молотков, кисточек и пил. С изучением медицины это не имело ничего общего.
Я шагнула вперёд, чтобы можно было рассмотреть, что лежало на столе, хотя я уже догадывалась. Да, эта была одна из этих странных картин, которая ожидала своей рамки. Пауль изготовлял эти рамы! Он мастерил рамы для картин и вешал их потом в своей квартире?
Шуршание развеяло мои мысли в долю секунды. Моя голова была совершенно пуста, сделав минимальное движение головой, и всё-таки так резко, что заболела моя шея, когда я последовала взглядом за шуршанием и посмотрела в два светящихся красным, с булавочную головку глаза. При следующем вдохе, который я сделала с трудом, моего носа достиг затхлый рыбный запах, смешанный с пронзительным ароматом мокрой шкуры. Крыса уставилась на меня, как завороженная. Только её нос двигался, принюхиваясь, туда-сюда.
- Всё в порядке, я тебе ничего не сделаю, не шевелись..., - Я подняла свою левую ногу и сделала неловко шаг назад. И уже я начала терять равновесие и попятилась назад. С пронзительным визгом крыса прыгнула на меня, чтобы вцепиться в мою грудь всеми четырьмя лапами. Её острые, гибкие когти сразу же воткнулись через тонкую ткань моего свитера и расцарапали мне кожу. Хотя от отвращения мне стало почти плохо, я мужественно схватила её за шерсть на спине. Она снова запищала, в этот раз, однако, намного агрессивнее, проскользнула через мою руку, и продвинулась наверх к моей голой шее.
У меня не было чрезмерного страха перед крысами, но я не хотела также, чтобы она сидела на моём лице. В отчаяние я ударила её кулаком в зад и теперь мы визжали обе, она от ярости, а я от отвращения и паники, потому что она всё ещё не хотела от меня отрываться. Я оступилась и ударилась плечом о стол.
Картина начала скатываться и мягко соскользнула по нам на пол. В один момент я и крыса были ей накрыты, душный, тёмный шатёр для меня и бестии. Я запыхтела, чтобы можно было набрать воздуха, так как мокрая, вонючая шерсть прижалась к моему рту. Ещё раз я попыталась схватить её и оторвать от себя, всё напрасно...
- Что здесь происходит? - Внезапно стало светло. Пауль убрал тяжёлую картину. Крыса, упав вниз, пробежала, обиженно пища мимо него в коридор.
- Чёрт, опять одна из этих грязных тварей! – Ругаясь, Пауль погнался за ней. Раздался гул и грохот, потом входная дверь распахнулась и тут же захлопнулась. – Проклятые, дерьмовые, грязные твари, - бранился Пауль, и вдруг я вспомнила, кто так превосходно научил меня ругаться.
Кашляя, я вытерла лицо. Моя кожа горела, а мой свитер украшало несколько дырок. Под моей нижней рубашкой просачивались тёплые, тонкие полосы, протекая вниз по рёбрам. У меня шла кровь.
- Она укусила тебя?
- Нет, только поцарапала, - ответила я слабо. Пауль снял мне через голову свитер, потянул меня в ванную и подставил корзину для белья мне под зад. Он подробно оглядел моё тело, прежде чем взять свою медицинскую сумку и опытными движениями нанести йод на отчётливо выделяющиеся царапины от когтей, прямо над моей грудью.
- Тебе делали прививку от столбняка?
- Да. - И ещё как. Эту инъекцию я получила несколько месяцев назад, после того как папа после сражения снова залатывал меня. Но об этом Пауль ничего не знал. Я пыталась подавить плачь из-за испуга, в то время как Пауль твёрдой рукой обрабатывал мои порезы и рассказывал мне, что крысы в этом доме являются частью повседневной жизни, и он уже предпринял всё возможное, чтобы избавиться от них навсегда. Так оно было, если живёшь возле воды. Несмотря на это, он не хотел переезжать. Кроме того, они, как правило, не заходили в квартиру. Только в исключительных случаях.
«Только в исключительных случаях». Как обнадёживает. Я подождала, пока он закроет бутылочку с йодом, и посмотрела на него в упор. Он смотрел на меня в ответ с непостижимой глубиной.
- Мне нужно поговорить с тобой, - сказали мы одновременно.
