Рассказывают, что Берен и Лутиэн вернулись вместе в северные земли Средиземья и некоторое время обитали там вместе как живые мужчина и женщина; свой же облик приняли они в Дориафе. Те, кто видел их, радовались и в то же время ужасались; и Лутиэн пришла в Менегрот и касаньем своей руки исцелила зимнюю старость Тингола. Но Мелиан взглянула ей в глаза и прочла начертанную в них судьбу, и отвернулась, ибо знала, что они разлучены отныне до конца мира; и не было в сей миг скорби и потери тяжелее, чем скорбь майи Мелиан. Затем Берен и Лутиэн ушли вдвоем, не боясь ни голода, ни жажды; они переправились через Гэлион, пришли в Оссирианд и долго жили там на Тол Гален, Зеленом Острове посреди Адуранта, пока не затихли все слухи о них. Позднее эльдары назвали этот край Дор Фирн-и-Гуинар, Земля Живущих Мертвых; там-то и пришел на свет Диор Аранэль прекрасный, что потом стал известен как Диор Элухиль, что значит Наследник Тингола. Ни один смертный не говорил с тех пор с Береном, сыном Барахира; и никто не видел, как Берен и Лутиэн покинули сей мир, и никто не возвел кургана над могилой, где неведомо когда упокоились их тела.
В те дни Маэдрос, сын Феанора, воспрял духом, узнав, что Моргот не так уж непобедим; ибо по всему Белерианду воспевались в песнях подвиги Берена и Лутиэн. Но Моргот уничтожит их всех поодиночке, если только они вновь не объединятся и не создадут новый союз; и вот начал Маэдрос воплощать свои замыслы и объединять эльдаров для новых побед; и созданный им союз был назван Союзом Маэдроса.
Однако клятва Феанора и лихие дела, сотворенные ею, повредили замыслу Маэдроса, и он получил меньше помощи, чем мог надеяться. Из-за Целегорма и Куруфина Ородреф не вышел бы в бой по призыву любого из сыновей Феанора; да и эльфы Наргофронда все еще надеялись защитить свою сокрытую твердыню тайной и скрытностью. Потому оттуда явился лишь небольшой отряд, ведомый Гвиндором, сыном Гуилина, доблестным принцем; против воли Ородрефа ушел он на северную войну, ибо скорбел о брате своем Гэльмире, сгинувшем в Дагор Браголлах. Они взяли герб дома Финголфина и шли в бой под знаменами Фингона; и из них лишь один вернулся назад.
Мало чем помог и Дориаф. Ибо Маэдрос и его братья, будучи связаны клятвой, отправили послов к Тинголу и высокомерно напомнили ему о своем праве, требуя либо Сильмариль, либо войну. Мелиан советовала Тинголу уступить, но речи сыновей Феанора были надменны и угрожающи, и Тингол разгневался, вспомнив о мучениях Лутиэн и крови Берена, коими был завоеван камень вопреки злодейству Целегорма и Куруфина. Да и чем дольше смотрел он каждодневно на Сильмариль, тем больше желал вечно владеть им; ибо такова была власть камня. Потому он отправил послов назад с презрительными словами. Маэдрос ничего не ответил, ибо уже замыслил военный союз и объединение всех эльдаров; но Целегорм и Куруфин открыто клялись убить Тингола и изничтожить его народ, буде они после войны вернутся с победой, а Сильмариль не отдадут по доброй воле. Тогда Тингол укрепил рубежи своих владений и не вышел на войну, и никто не явился из Дориафа, кроме Маблунга и Белега, ибо не могли они не принять участия в столь великих деяниях. Им Тингол дозволил уйти, но с условием, что они не будут служить сыновьям Феанора; и они присоединились к войску Фингона.
Помогли зато Маэдросу наугримы - и воинской силой, и оружием; и много работы было в те дни у кузнецов Нагрода и Белегоста. И собрал Маэдрос всех своих братьев и все племена, что поддерживали их; собрались люди из племен Бора и Ульфанга и обучались воинскому ремеслу, и призвали с Востока еще многих своих сородичей. Сверх того Фингон, всегдашний друг Маэдроса, заключил союз с Химрингом, и на западе, в Хифлуме нолдоры и люди из рода Хадора готовились к войне. В лесу Брефиль Хальмир, вождь племени Халет, собирал своих воинов, и они точили боевые секиры; но Хальмир умер прежде, чем началась война, и племенем правил сын его Хальдир. Пришли вести и в Гондолин, к Тургону, потаенному владыке.
Однако Маэдросу пришлось до срока испытать свои силы, еще до того, как осуществились все его замыслы, и хотя все северные земли были очищены от орков, и даже Дортонион на время освобожден, но Морготу стало известно о замыслах эльдаров и Друзей Эльфов, и он сделал все, чтобы охранить себя. Он послал к ним множество соглядатаев и предателей, и им было тем легче, что вероломные люди, заключившие союз с Морготом, хорошо знали тайны сыновей Феанора.
И вот Маэдрос, собрав все, какие только мог, силы эльдаров, людей и гномов, решил с востока и запада двинуться на Ангбанд; замышлял он открыто, с развернутыми стягами пройти через Анфауглиф. Когда же, по его замыслу, он выманит войска Моргота из укрытий, из ущелий Хифлума выйдет Фингон; они рассчитывали, что таким образом силы Моргота попадут как бы между молотом и наковальней и будут сокрушены. Сигналом к этому должен был послужить огонь большой сигнальной башни в Дортонионе.
В назначенный день, на рассвете Сердца Лета, трубы эльдаров приветствовали восход солнца; и на востоке взмыл стяг сыновей Феанора, а на западе - стяг Фингона, верховного короля нолдоров. Со стен Эйфель Сириона смотрел Фингон на долины и леса к востоку от Эред Вэтрина - там было расставлено его воинство, сокрытое от глаз врага; но он знал, что оно велико. Ибо собирались там все нолдоры Хифлума, и с ними эльфы Фаласа и отряд Гвиндора из Наргофронда, было там и много воинов людей: по правую руку стояло доблестное воинство Дор-Ломина и вожди его, Хурин и брат его Хуор; и к ним присоединилось множество лесных людей.
Затем Фингон обратил взгляд на Тангородрим - его скрывала черная туча, и черный дым подымался вверх; и понял он, что восстал гнев Моргота и что вызов их принят. Тень сомненья легла на сердце Фингона, и он взглянул на восток, надеясь острым зреньем эльфа различить пепел Анфауглифа, вздымающийся из-под ног воинства Маэдроса. Не ведал он, что мешкает Маэдрос, обманутый вероломным Ульдором Проклятьем, который ложно предостерег его о нападении из Ангбанда.
Но вдруг несомый ветром клич пролетел с юга от долины к долине, и люди и эльфы изумленно и радостно закричали в ответ. Ибо Тургон, непризванный и нежданный, открыл завесу над Гондолином и вышел с десятью тысячами воинов в сверкающих доспехах, с длинными мечами и лесом копий. И когда услышал Фингон отдаленный, но громкий голос труб брата своего Тургона, тень исчезла из сердца его, а дух воспрял; и вскричал он: "Утулиэ'н аурэ! Аийа Эльдалиэ ар Атанатари, утулиэ'н аурэ! День пришел! Узрите, народы эльдаров и Отцы Людей, день пришел!" И все, кто слышал его могучий голос, эхом отдававшийся в горах, ответили криком: " Аута и ломэ! Исчезает тьма!"
Тогда Моргот, которому были ведомы многие замыслы и дела врагов его, решил, что настал его час, и, веря, что его вероломные слуги удержали Маэдроса и предотвратили объединение воинств, выслал на Хифлум силы несметные (и все же бывшие лишь ничтожной частью того, что припас он в тот день); одеты в черные доспехи, они не обнажили клинков, и потому покинули уже пески Анфауглифа, когда их приближение было замечено.
Тогда загорелись сердца нолдоров, и их военачальники хотели ударить на врагов на равнине; но Хурин был против этого и молил остерегаться вероломства Моргота, сила которого была всегда большей, нежели казалось, а цель - иной, чем та, которую он явно преследовал. И хотя сигнала о приближении Маэдроса все не слышали, а в войске росло нетерпение, Хурин настоял на том, чтобы дождаться сигнала, и пусть себе орки разобьются о скалы, пытаясь до них добраться.
Но военачальнику западного войска Моргота велено было любой ценой добиться, чтоб Фингон спустился с гор. Потому он вел войско вперед, покуда его передовые отряды не растянулись перед Сирионом от стен Эйфель Сириона до топи Серех, где впадает в Сирион Ривиль; и сторожевые заставы Фингона видели уже глаза своих врагов. Но ответа на вызов не было, и пртихли орки, взглянув на безмолвные стены и горы, таящие угрозу. Тогда военачальник Моргота выслал всадников - якобы для переговоров; они подъехали под самые внешние укрепления Барад Эйфеля. С собой они везли Гэльмира, сына Гуилина, витязя из Наргофронда, что был захвачен в плен при Дагор Браголлах; и его ослепили. Затем посланцы Ангбанда выставили его напоказ, крича: "У нас дома такого добра много, только если хотите их застать, поторапливайтесь; когда вы вернемся, сделаем с ними то же самое." И они отрубили Гэльмиру руки и ноги, а напоследок голову - и все это на глазах у эльфов; и бросили его.
На беду здесь, на укреплениях, стоял Гвиндор из Наргофронда, брат Гэльмира. Гнев его превратился в безумие, он вскочил на коня, и многие последовали за ним; они нагнали и убили посланцев и врезались в гущу вражеского войска. Видя это, загорелись все войска нолдоров; Фингон одел свой белый шлем, и затрубили его трубы; и внезапно с гор обрушилось все воинство Хифлума. Сверканье обнаженных мечей нолдоров подобно было пламени, объявшему тростник; и натиск их оказался так неожидан и яростен, что едва не пошли прахом все замыслы Моргота. Ранее чем войско, посланное им на запад, получило подкрепление, оно было отброшено, и стяги Фингона пересекли Анфауглиф и взмыли пред стенами Ангбанда. Впереди всех шли Гвиндор и эльфы Наргофронда, и даже сейчас их трудно было сдержать; и они прорвались через врата и перебили стражу на самих лестницах Ангбанда; и Моргот затрепетал на своем подземном троне, слыша, как ломятся в его двери. Но там они попали в западню и все погибли, кроме Гвиндора, которого взяли живым; Фингон же не мог прийти им на помощь. Из множества тайных ходов в Тангородриме выслал Моргот свои главные силы, которые прежде, выжидая, скрывал; и Фингон с большими потерями был отброшен от стен.
Тогда на равнине Анфауглиф, на четвертый день войны началась битва Нирнаэф Арноэдйад, Бессчетные Слезы; ибо никакая песня и никакое предание не могут вместить всей ее скорби. Воинство Фингона отступало через пески, и в арьергарде его погиб Хальдир, вождь халадинов; с ним пало много людей из Брефиля, и никогда они не вернулись в свои леса. На пятый же день, с наступлением ночи, когда до Эред Вэтрина было еще далеко, орки окружили войско Хифлума; бились до рассвета, а кольцо все сжималось. Надежда пришла, когда поутру услыхали они пенье труб Тургона, ведшего воинство Гондолина; ибо Тургон стоял южнее, охраняя теснину Сириона, и удержал большинство своих воинов от опрометчивой атаки. Сейчас он торопился на помощь брату; гондолинцы были сильны и одеты в кольчуги, и ряды их сверкали под солнцем, как стальная река.
Фаланга стражи короля пробилась через ряды орков, и Тургон прорубил себе дорогу к брату; и радостной, говорят, была встреча в сердце битвы Тургона с Хурином, что сражался бок о бок с Фингоном. Тогда возродилась надежда в сердцах эльфов; и именно в этот миг стали слышны трубы Маэдроса, шедшего с востока; и воинство сыновей Феанора ударило по врагу с тыла. Говорят, что в тот день эльдары могли бы даже и победить, окажись все их союзные войска верными; ибо орки доогнули, и натиск их ослаб, а иные уже готовы были бежать. Однако в то время, когда передовые отряды войск Маэдроса обрушились на орков, Моргот выслал свои последние силы, и Ангбанд опустел. Вышли волки, несшие всадников, балроги и драконы, и Глаурунг, праотец драконов. Велики были ныне мощь и ужас Великого Червя, и эльфы и люди дрогнули пред ним; он прошел меж воинствами Маэдроса и Фингона и разделил их.
Однако осуществить замыслы Моргота не суждено было ни волку, ни балрогу, ни дракону, а только людскому предательству. В этот час открылось злодейство Ульфанга. Многие вастаки бежали прочь, ибо сердца их были наполнены страхом и ложью; сыновья же Ульфанга, перейдя внезапно на сторону Моргота, напали сзади на сыновей Феанора и в замешательстве, ими же созданном, пробились к самому стягу Маэдроса. Но не получили они награды, обещанной Морготом, ибо Маглор убил Ульдора Проклятого, а сыновья Бора убили Ульфаста и Ульварта, прежде чем погибли сами. Подоспели, однако новые силы людей-предателей, которые Ульдор собрал и укрыл в восточных холмах, и воинство Маэдроса было атаковано с трех сторон и разбито, и в беспорядке бежало. Но судьба хранила сыновей Феанора, и хотя все они были ранены, ни один не погиб; они пробились друг к другу и, собрав вокруг себя уцелевших нолдоров и наугримов, прорубили себе путь из битвы и отступали на восток, пока не достигли горы Долмэд.
Из всего восточного воинства дольше всех держались гномы Белегоста и тем стяжали великую славу. Ибо наугримы переносили огонь куда легче, чем эльфы и люди, да к тому же у них было в обычае носить боевые маски, и это помогло им выстоять против драконов. Не будь гномов, Глаурунг и его выводок уничтожили бы всех уцелевших нолдоров. Гномы же окружили дракона со всех сторон, и даже его прочный доспех не был надежной защитой от ударов их огромных секир; и когда Глаурунг в ярости сбил с ног Азагхала, царя Белегоста и прополз по нему, Азагхал последним усилием вонзил кинжал ему в брюхо и ранил его; и Глаурунг бежал с поля битвы, а за ним в смятении устремились все твари Моргота. Тогда гномы подняли тело Азагхала и унесли его прочь; медленно ступая, пели они погребальную песнь, словно это были похороны в их собственной стране, и не обращали более внимания на врагов; и никто не осмелился задержать их.
А в битве на западе Фингон и Тургон сражались против войска, втрое превосходившего все оставшиеся у них силы. Явился Готмог, предводитель балрогов и военачальник Ангбанда, и вогнал черный клин между войсками эльфов, окружив короля Фингона и отбросив Тургона и Хурина к топи Серех. Затем он двинулся на Фингона. Страшен был этот поединок. Вся стража Фингона погибла, и он остался один, и сражался с Готмогом, покуда другой балрог, подкравшись сзади, не хлестнул его огненным бичом. Тогда Готмог зарубил Фингона черной секирой, и белый пламень вырвался из разрубленного шлема короля. Так пал Фингон, Верховный Владыка нолдоров, и тело его вбили в песок булавами, и серебряно-голубой стяг втоптали в лужу его же крови.
Битва была проиграна; но Хурин и Хуор, и те, кто уцелел еще из рода Хадора, вместе с Тургоном, владыкой Гондолина, еще держались; и Моргот не мог захватить Теснину Сириона. Тогда Хурин обратился к Тургону: "Уходи, о король, покуда есть еще время! Ибо в тебе заключена последняя надежда эльдаров, и пока существует Гондолин, Моргот не забудет, что такое страх."
Но отвечал Тургон:
- Недолго еще будет сокрыт Гондолин, а, будучи обнаружен, неизбежно падет.
И молвил тогда Хуор:
- Но если он продержится хоть немного, из рода твоего явится надежда для эльфов и людей. Говорю тебе это, владыка, в предсмертный свой час; хоть сейчас мы
расстанемся навеки, и никогда не увидеть мне больше белых стен твоего града, от тебя и от меня взойдет новая звезда. Прощай!
Маэглин же, сын сестры Тургона. стоявший рядом, слышал эти слова и запомнил их; но не сказал ничего.
Тогда Тургон последовал совету Хурина и Хуора, и, собрав всех, кто уцелел из воинства Гондолина, а также всех воинов Фингона, каких можно было собрать, отступил к Теснине Сириона; его военачальники, Эктелион и Глорфиндэль, прикрывали войско справа и слева, так что ни один враг не мог обойти их. Люди Дор-Ломина, как хотели того Хурин и Хуор, шли в арьергарде, ибо не желали покидать северные земли и решили, раз уж не суждено вернуться в свои жилища, сражаться здесь насмерть. Так искуплено было предательство Ульдора; и изо всех подвигов, свершенных праотцами людей ради эльдаров, более всего славен последний бой людей Дор-Ломина.
И так Тургон, прикрываемый Хурином и Хуором, переправился через Сирион, исчез в горах и скрылся от глаз Моргота. Братья же собрали вокруг себя остатки людей из рода Хадора и шаг за шагом отступали, пока не достигли топи Серех, и путь преградил им Ривиль. Там они стали и не уступали более.
Тогда все войска Ангбанда обрушились на них и запрудили реку телами своих мертвецов, и окружили остатки воинства Хифлума, как прилив окружает скалу. Там, когда в шестой раз закатилось солнце и удлинилась тень Эред Вэтрина, пал Хуор, сраженный в глаз отравленной стрелой, а рядом с ним легли все доблестные воины рода Хадора; и орки отрубили их головы и сложили из них курган, золотом блиставший в лучах заката.
Дольше всех продержался лишь Хурин. Он отшвырнул свой щит и бился двуручной секирой; и предание гласит, что секира дымилась от черной крови троллей-телохранителей Готмога, пока не истлела; и всякий раз, убивая, Хурин кричал: " Аурэ энтулува! День настанет вновь!" Семижды десять раз звучал этот клич, но в конце концов Хурин, по велению Моргота, был схвачен живым, ибо орки вцепились в него, и руки их не падали даже когда он обрубал их, и орков все прибывало, так что Хурин наконец рухнул, погребенный под ними, тогда Готмог связал его и, осыпая насмешками, уволок в Ангбанд.
Так, когда солнце закатилось за море, окончилась битва Нирнаэф Арноэдиад. Ночь пала на Хифлум, и с запада налетела буря.
Велико было торжество Моргота, и все исполнилось так, как он и замышлял, ибо люди убивали людей и предавали эльфов, и страх и ненависть разделили тех, кто мог бы объединиться против него. С того дня эльфы охладели ко всем людям, не считая только Трех Родов Аданов.
Владений Фингола более не существовало; сыновья же Феанора бродили, как листья, несомые ветром, войска их были рассеяны, союз распался, и они жили в лесах у подножия Эред Луина, смешавшись с Зелеными Эльфами Оссирианда, лишенные былой славы и былого величия. В Брефиле, под защитой лесов, все еще обитали немногочисленные халадины, и вождем их был Хандир, сын Хальдира, но в Хифлум не вернулся никто, ни из воинства Фингона, ни из витязей Хадора; не дошли и вести о судьбе их вождей. Зато Моргот послал туда верных ему вастаков, отказав им в богатых землях Белерианда, которых они домогались; он загнал их в Хифлум и запретил покидать его. Такова была награда им за то, что предали Маэдроса - грабить и изводить стариков, детей и женщин племени Хадора. Уцелевшие эльдары Хифлума были угнаны в северные копи и трудились там в рабстве; немногим удалось избежать его и скрыться в горах и чащах.
Орки и волки бродили беспрепятственно по всему Северу и заходили все дальше на юг, в Белерианд, добираясь до самого Нан-Татрена, Края Ив, и границ Оссирианда; и не было спасения никому ни в лесу, ни в поле.
Дориаф, правда, уцелел, да и чертоги Наргофронда остались сокрытыми; но Моргота они мало тревожили, то ли потому, что он почти ничего не знал о них, то ли потому, что в черных его замыслах час их еще не пробил. Многие бежали сейчас в Гавани и нашли убежище в стенах твердынь Цирдана, а мореходы между тем, плавая вдоль побережья, донимали врага молниеносными вылазками. Однако на следующий год, с приходом зимы Моргот послал войска через Хифлум и Нэвраст; они спустились вниз по Бритону и Нэннингу, опустошили весь Фалас и взяли в осаду Бритомбар и Эгларест. С собою они привели кузнецов, копателей и огнеделов, а те смастерили осадные орудия, и, как доблестно ни сражались защитники, стены в конце концов рухнули. Гавани были разорены, башня Барад Нимрас обрушена, а подданные Цирдана большей частью убиты либо уведены в рабство. Многие, однако, взошли на корабль и спаслись морем; и среди них Эрейнион Гиль-Галад, сын Фингона, которого отец отослал в Гавани после Дагор Браголлах. С Цирданом уплыли они на юг, на остров Балар и там находили убежище все, кто ни приплывал туда; держали они также клочок земли в устье Сириона, и множество быстрых и легких кораблей было спрятано там в зарослях и в прибрежных водах, где тростники густы, как леса.
Когда Тургон узнал об этом, он вновь послал гонцов к устью Сириона и попросил помощи у Цирдана Корабела. По его просьбе выстроил Цирдан семь быстрых кораблей, и они отплыли на запад; но не пришли вести на Балар ни об одном из них, кроме последнего. Корабль этот долго скитался в море и, возвращаясь, погиб в буре у самых берегов Средиземья; но одного морехода Ульмо спас от гнева Оссэ, и волны выбросили его на берег в Нэврасте. Звался он Воронвэ и был одним из тех, кого Тургон отправил гонцами из Гондолина.
Теперь в мыслях Моргота постоянно был Тургон, ибо из всех его врагов уцелел именно тот, кого он более всего желал пленить, либо уничтожить. Мысль эта тревожила Моргота и отравляла сладость победы, ибо Тургон из могущественного дома Финголфина был сейчас по праву королем всех нолдоров; к тому же Моргот боялся и ненавидел потомков Финголфина, ибо им покровительствовал Ульмо, его враг, а еще из-за ран, что нанес ему своим мечом Финголфин. Из всех его родичей более всего опасался Моргот Тургона, ибо приметил его еще в Валиноре, и, когда бы тот ни оказывался рядом, тень падала на сердце Моргота, предостерегая, что в некие, пока еще сокрытые времена Тургон станет причиной его падения.
И вот к Морготу привели Хурина, ибо Моргот знал о его дружбе с владыкой Гондолина; но Хурин не подчинился ему, а лишь насмехался. Тогда проклял Моргот Хурина и Морвен и все их потомство, и прирек им темный и горестный жребий, и, выведя Хурина из темницы, усадил его в каменное кресло на одной из вершин Тангородрима. Волей Моргота он был прикован к этому креслу; и Моргот вновь проклял его и молвил так: "Сиди же и любуйся краями, где лихо и отчаяние падут на тех, кто любим тобою. Ты осмелился насмехаться надо мной и подвергать сомнению могущество Мелькора, Властелина судеб Арды. Так узри же взором моим, услышь моим слухом; и не сойти тебе с этого места, пока все не придет к горестному своему концу."
Так и случилось; но никто не слышал, чтобы Хурин когда-либо молил у Моргота смерти либо пощады себе и роду своему.
По велению Моргота орки, немало потрудившись, собрали тела всех, кто пал в великой битве, их оружие и доспехи и сложили посредине Анфауглифа огромный курган; он был виден издалека. Хауд-эн-Ндэнгин, Курган Убитых нарекли его эльфы, и Хауд-эн-Нирнаэф, Курган Слез. Но среди пустыни, сотворенной Морготом, над курганом этим проросла и поднялась трава; и с тех пор ни одна тварь Моргота не осмеливалась бродить по земле, в которой рассыпались в прах мечи эльдаров и аданов.
Глава 21
О Турине Турамбаре
Риан, дочь Белегунда, стала женой Хуора, сына Галдора; случилось это за два месяца до того, как он с братом своим Хурином ушел на Нирнаэф Арноэдиад. Когда супруг ее сгинул, она бежала в дебри; Сумеречные Эльфы Мифрима пришли ей на помощь и, когда родился ее сын Туор, приняли его на воспитание. Сама же Риан ушла из Хифлума и, придя к Хауд-эн-Ндэнгин, легла там и умерла.
Морвен, дочь Барагунда, была женой Хурина, владыки Дор-Ломина; а сыном их был Турин, родившийся в тот год, когда Берен Эрхамион в лесу Нэльдореф встретил Лутиэн. Была у них также дочь по имени Лалайф, что означает Смех, и брат ее, Турин, любил ее; но когда Лалайф сравнялось три года, в Хифлум пришло поветрие, порожденное лихим ветром из Ангбанда, и она умерла.
После Нирнаэф Арноэдиад Морвен по-прежнему жила в Дор-Ломине, ибо Турину было всего восемь лет, и она вновь ждала дитя. Недобрые настали дни: вастаки, захватившие Хифлум, презирали уцелевших людей из племени Хадора, всячески их притесняли, отбирали добро и земли и обращали в рабство детей. Но таковы были красота и величие владычицы Дор-Ломина, что вастаки боялись ее и не осмеливались наложить руку на нее, либо ее домочадцев; меж собою они шептались, что она опасная чародейка, искушенная в магии, и что она в сговоре с эльфами. Все же теперь она была бедна, и никто не помогал ей; лишь Аэрин, родственница Хурина, которую насильно взял в жены вастак Бродда, тайно поддерживала ее; и Морвен опасалась, что Турина отберут у нее и обратят в рабство. Потому ей пришло на ум тайно отослать его и молить короля Тингола дать ему приют, ибо Берен, сын Барахира, был родичем ее отца и, сверх того, другом Хурина задолго до того, как пришла беда. И вот осенью Года Скорби и Слез Морвен отправила через горы Турина с двумя старыми слугами, повелев им, если то будет возможно, отыскать дорогу во владения Тингола. Так начала сплетаться судьба Турина, о которой с начала до конца повествует песнь, называемая "Нарн-и-Хин-Хурин", самое длинное изо всех преданий, повествующих о тех днях. Здесь эта история пересказана кратко, ибо связана с судьбой Сильмарилей и эльфов; названа она Повестью о Печали, ибо воистину скорбна, и в ней раскрылись самые лихие дела Моргота Бауглира.
В начале года Морвен произвела на свет дитя, дочь Хурина, и назвала ее Ниэнор, что означает Скорбь. Турин же и его спутники, преодолев множество опасностей, достигли наконец рубежей Дориафа; там повстречал их Белег Могучий Лук, глава пограничных стражей короля Тингола; он же привел их в Менегрот. Тингол принял Турина и даже сам усыновил его из почтения к Хурину Стойкому; ибо иначе относился он теперь к родам Друзей Эльфов. Затем на север, в Хифлум отправились гонцы, прося Морвен покинуть Дор-Ломин и вместе с ними вернуться в Дориаф; но она все еще не желала оставить дом, где жила вместе с Хурином. А когда эльфы уходили, она отослала с ними шлем, называемый Дракон Дор-Ломина, величайшую святыню рода Хадора.
Турин в Дориафе рос красивым и могучим, но была явственна в нем печаль. Девять лет прожил он во владениях Тингола, и за это время печаль его утихла, ибо время от времени гонцы Тингола навещали Хифлум и приносили оттуда добрые вести о Морвен и Ниэнор. Но настал день, когда посланцы не вернулись с севера, и Тингол более никого не посылал. Тогда страх за сестру и мать овладел Турином, и, ожесточась сердцем, он пришел к королю и попросил меч и доспехи; надев Дракон Дор-Ломина, он ушел сражаться на рубежах Дориафа и стал соратником Белега Куталиона.
Прошло три года, и Турин вернулся в Менегрот; он пришел из дебрей нечесанный, в изношенной опежде и иссеченных доспехах. В Дориафе же был некий нандор, доверенный советник короля; звали его Саэрос. У него давно уже вызывал зависть тот почет, которым был окружен Турин, приемный сын Тингола; и, сидя за столом напротив Турина, Саэрос начал насмехаться над ним, говоря: "Если мужчины из Хифлума так дики и необузданны, то каковы же их женщины? Неужели они бродят, как дикие лани, прикрытые лишь волосами?" Турин в величайшем гневе схватил чашу и швырнул в Саэроса, и ранил его.
На следующий день, когда Турин вышел из Менегрота, чтобы вернуться на рубежи, Саэрос подстерег его; но Турин одолел его и нагим погнал по лесу, как затравленного зверя. Саэрос же, в страхе убегая от него, свалился в расщелину, где бурлил поток, и тело его разбилось о камни. Подоспели спутники Турина и увидели, что случилось, а среди них был Маблунг; он велел Турину вернуться с ними в Менегрот и ждать королевского суда, прося милосердия Тингола. Но Турин, считая себя уже преступником и боясь быть схваченным, отказался выполнить приказ Маблунга и поспешил прочь; он прошел Завесу Мелиан и оказался в лесах к западу от Сириона. Там он присоединился в шайке бездомных смельчаков, каких много в те дни скрывалось в дебрях; они обращали оружие против всякого, кто встречался им на пути, будь то эльф, человек или орк.
Однако когда Тинголу все рассказали и разъяснили, он простил Турина, сочтя его несправедливо обиженным. В то время с северных рубежей вернулся Белег Куталион и, разыскивая Турина, пришел в Менегрот; и сказал Тингол Белегу: "Тяжко мне, о Куталион, ибо я усыновил сына Хурина, и моим сыном он останется, пока Хурин не вернется за ним из тьмы. Я не хочу, чтоб кто-нибудь сказал, что Турин несправедливо изгнан, и его возвращение я приму с радостью, ибо люблю его."
И ответил Белег:
- Я отыщу Турина и, если смогу, приведу его в Менегрот, ибо также люблю его.
Затем Белег покинул Менегрот и долго бродил по Белерианду, подвергаясь множеству опасностей и тщетно разыскивая Турина.
Турин между тем жил среди изгоев и стал их предводителем; он называл себя Нэйтан, что значит Оскорбленный. Они скрытно обитали в лесах к югу от Тэйглина, и когда прошел год со времени побега Турина из Дориафа, Белег как-то ночью наткнулся на их логовище. Случилось так, что Турина в то время не было в лагере, а разбойники схватили Белега, связали и обошлись с ним довольно круто, боясь, что он соглядатай владыки Дориафа. Вернулся Турин и увидел, что они натворили, и стыд за их лихие и необузданные деяния овладел им; он освободил Белега, и они возродили давнюю дружбу, и Турин поклялся впредь не воевать ни с кем и не грабить никого, кроме прислужников Ангбанда.
Белег поведал Турину о прощении короля Тингола и всеми силами пытался убедить его вернуться в Дориаф, говоря, что на северных рубежах королевства нужны его сила и доблесть.
- С недавних пор, - сказал он, - орки нашли путь из Таур-ну-Фуина: они проложили тропу через Теснину Анах.
- Я ее не помню, - молвил Турин.
- Так далеко от границ мы никогда не заходили, - отвечал Белег. - Но ведь ты видел вдали пики Криссаэгрима, а восточнее - мрачные склоны Горгорофа. Анах лежит меж ними, выше истоков Миндеба; дорога эта трудна и опасна, и все же множество орков проходит ею ныне, и Димбар, всегда такой мирный, под властью Черной Руки, и нет покоя людям Брефиля. Мы нужны там.
Но Турин в гордыне своей отказался от прощения короля, и слова Белега ничего не могли изменить. В свою очередь, он просил Белега остаться с ним в землях западнее Сириона. но этого Белег не хотел и ответил так:
- Ты упрям и неподатлив, Турин. Буду упрям и я. Если ты и вправду хочешь, чтобы Могучий Лук был с тобою, ищи меня в Димбаре, ибо я возвращаюсь туда.
На следующий день Белег отправился в путь, а Турин проводил его на расстояние полета стрелы от лагеря, но не сказал ничего. "Итак, мы прощаемся, сын Хурина?" - спросил Белег. Тогда Турин взглянул на запад и увидал вдали громадную вершину Амон Руд; и, не ведая, что предстоит ему, он ответил:
