Основной категориально-понятийный аппарат практической социальной психологии 10 страница

Деятельность — система многоаспектных и многоплановых предметных взаимодействий индивида с предметной действительностью, в широком смысле, с окружающим миром, в результате чего и осуществляется производство и воспроизводство субъектом материальных и духовных ценностей. Как общенаучная категория «деятельность» является предметом изучения самых различных отраслей знания. Так, общественные науки ориентированы на исследование общественной сущности деятельности, физиологии — на физиологические механизмы ее осуществления. Понятно, что психология нацелена на анализ собственно психологической стороны деятельностного процесса. В принципе использование понятия «деятельность» в качестве содержательно-базовой категории свойственно именно отечественной психологии, что во многом обусловлено в течение многих десятилетий безраздельным господством в советской науке марксистско-ленинской методологии. Как писал М. Г. Ярошевский, «Маркс взял в качестве исходного пункта, подобно предшествующему материализму, реальный, а не идеальный мир и реального индивида, а не чистое сознание, но взаимодействие между ними было раскрыто принципиально

106

иначе, а именно как предметная деятельность, преобразующая и внешнюю природу, и самого автора деятельности — человека. Таким образом, впервые в теории материалистической мысли было выдвинуто учение о том, что сознание — продукт опосредствованного (а не непосредственного) взаимодействия человека с природой. Опосредствующем же фактором является общественно-историческая практика, процесс производства. Область психического выступала теперь не как совокупность феноменов сознания, а как совокупность человеческих сущностных сил, развиваемых и воплощаемых в предметной деятельности. Преобразующее воздействие предметной, то есть исторической, а не органической деятельности, захватывает не только высший познавательный уровень отношения к миру, но и самые коренные чувственные основы существования индивида». Подобный подход позволил, выдвинув положение о единстве психики и деятельности, преодолеть ограниченность интроспективного и гештальт-психологического подходов, рассматривающих и изучающих психику вне поведенческой активности индивида, а также избежать очевидно упрощенной логики анализа самой поведенческой активности вне психики, что характерно для бихевиористского видения проблемы. Помимо этого, понятие «деятельность», выступая в качестве объяснительного принципа психики, «используется при изучении различных областей психической реальности (психологии познавательных процессов, мотивации, воли, эмоций, личности, внутригрупповых процессов) и при построении различных отраслей психологии (общая, социальная, возрастная, педагогическая, медицинская, инженерная психология, психология труда и зоопсихология). Использование категории «деятельность» в качестве объяснительного принципа привело к изменению принципов анализа психики в общей психологии (принцип единства сознания и деятельности, принцип единства строения внешней и внутренней деятельности, принцип интериоризации — экстериоризации) и к разработке положений о планомерном формировании умственных действий, о ведущей деятельности как основе периодизации развития психики, о микроструктурном анализе познавательной и исполнительной деятельности...» (А. В. Петровский). Если говорить о социальной психологии, то в качестве аналогичного по значимости принципа анализа психики следует обозначить принцип деятельностного опосредствования межличностных отношений. Традиционно «при анализе деятельности выделяются три плана ее рассмотрения: генетический, структурно-функциональный и динамический. В генетическом плане исходной формой любой человеческой деятельности является социальная совместная деятельность, а механизмом развития психики человека выступает интериоризация, обеспечивающая освоение общественно-исторического опыта путем преобразования социальной совместной деятельности в индивидуальную деятельность. В ходе интериоризации происходит также переход внешней по форме протекания деятельности во внутреннюю деятельность. В основе структурно-функционального рассмотрения строения деятельности лежит принцип анализа «по единицам» (Л. С. Выготский), при котором та или иная деятельность разлагается на «единицы», содержащие в себе основные свойства, присущие этой реальности как целому. Иерархические взаимосвязи между «единицами» деятельности подвижны. В зависимости от места отражаемого объекта в структуре деятельности изменяются содержание психического отражения, уровень отражения (осознаваемый, неосознаваемый) и вид регуляции деятельности (произвольный, непроизвольный). При рассмотрении деятельности в динамическом плане изучаются механизмы, обеспечивающие движение самой деятельности: надситуативная активность... определяющая

107

саморазвитие деятельности и возникновение новых форм, и установка, обусловливающая устойчивый характер целенаправленной деятельности в постоянно изменяющейся действительности» (А. В. Петровский). И еще на одном моменте необходимо остановиться. Понятие «деятельность» в современной отечественной социальной психологии используется столь широко во многом еще и потому, что достаточно жестко завязано на понятие «общение», не говоря уже о том, что вопрос о психологически содержательной соотнесенности этих терминов до конца все еще не прояснен. Правда, исходная общепринятая позиция уже существует. На современном этапе разработки проблематики деятельности этот процесс уже не воспринимается как субъект — объектный, а оценивается как субъект — субъект — объектная активность, составной частью которой — «субъект — субъектной» — оказывается общенческий акт. В свою очередь общение в этой парадигме, будучи субъект — объект — субъектным актом, включает субъект — объектный контакт — деятельность — как важнейшую, но все же лишь составляющую.

Понятие «Деятельность» ввел в обиход отечественной психологической науки С. Л. Рубинштейн. Заметим, что в трудах этого ученого, считающегося одним из классиков отечественной психологии, проблема деятельности, тем не менее, рассматривается, прежде всего, с философских позиций. Это связано, в первую очередь, с попыткой С. Л. Рубинштейна преодолеть противоречие между позитивистскими установками и субъективным идеализмом, суть которого в том, что «...содержание знания либо объективно — и тогда оно существует помимо познавательной деятельности субъекта, либо оно есть продукт этой деятельности — и тогда оно только субъективно»¹. Пытаясь решить данную задачу, С. Л. Рубинштейн еще в 1922 г. сформулировал принцип единства сознания и деятельности, ставший одним из основополагающих в традиционной советской психологии. Согласно этому принципу, «...субъект в своих деяниях, в актах своей творческой самодеятельности не только обнаруживается и проявляется, он в них созидается и определяется. Поэтому тем, что он делает, можно определять то, что он есть: направлением его деятельности можно определять и формировать его самого.... В творчестве созидается и сам творец. Есть только один путь — если есть путь для создания большой личности: большая работа над большим творением. Личность тем значительнее, чем больше ее сфера действия, тот мир, в котором она живет...»².

В дальнейшем, разрабатывая и детализируя свою теорию, построенную на данном принципе, С. Л. Рубинштейн выделил ряд характерных признаков, определяющих деятельность в его понимании: «...1) это всегда деятельность субъекта (т. е. человека, а не животного и не машины), точнее субъектов, осуществляющих совместную деятельность; 2) деятельность есть взаимодействие субъекта с объектом, т. е. она необходимо является предметной, содержательной; 3) она всегда творческая и 4) самостоятельная»³.

Если попытаться оценить данную трактовку деятельности, то необходимо принять во внимание, что, будучи, по-видимому, вполне убежденным, но отнюдь не ортодоксальным марксистом, С. Л. Рубинштейн, разрабатывая теорию деятельности, пытался преодолеть не только вышеуказанное противоречие между объективным и субъективным идеализмом, но и некоторую «ограничительную жесткость»

108

марксисткой философии и методологии. Именно этим, на наш взгляд, объясняется, как минимум, спорность, прежде всего первого (и основного) из сформулированных им определяющих деятельность признаков.

С точки зрения современных, во всяком случае социально-психологических подходов к проблеме субъектности, последняя ни в коем случае не обусловливается исключительно видовой принадлежностью. Совершенно очевидно (и доказано во многих исследованиях), что в целом ряде случаев как отдельно взятый человек, так и социальные группы являются объектом, а отнюдь не субъектом в контексте социального взаимодействия. Более того, можно привести достаточно часто встречающиеся житейские примеры (женщина бросает домашние дела, гостей и т. п., чтобы накормить или просто погладить мяукающую кошку, планы мужчины на выходной день обусловлены, прежде всего, состоянием и «потребностями» его автомобиля и т. д.), где животные и даже неодушевленные предметы, хотя, разумеется, и не являются субъектами в полном смысле слова, тем не менее фактически выступают в качестве таковых, с точки зрения их воздействия на личность, сознательно или неосознанно отказавшейся от собственной субъектности в соответствующем контексте.

Тем не менее рассмотрение проблемы деятельности через призму всей совокупности выделенных С. Л. Рубинштейном признаков позволяет не только опредметить и конкретизировать данное понятие, но и преодолеть ряд противоречий, в том числе и только что отмеченное. К сожалению, в период господства идеологии, базирующейся исключительно на идеях К. Маркса в их при этом упрощенно жесткой ленинской трактовке, во многих психологических и педагогических работах в абсолют возводился именно первый из сформулированных С. Л. Рубинштейном признаков, в то время как остальные фактически игнорировались. В результате понятие деятельности трактовалось неоправданно расширительно и вместе с тем догматически, что нередко приводило к подмене содержательно полноценных исследований психологической реальности созданием во многом умозрительных концепций откровенно конъюнктурного характера и направленности.

В этой связи нельзя не заметить, что и основополагающий принцип теории деятельности С. Л. Рубинштейна также трактовался излишне догматически. В диалектическом единстве субъекта и деятельности абсолютизировался именно деятельностный компонент при своеобразном его понимании. На этой базе в сочетании с некоторыми идеями Л. С. Выготского были сформированы психологические и педагогические доктрины, по сути дела, игнорирующие потребности личностного развития и искажающие психическую и социально-психологическую реальности. Это отчетливо видно, если проанализировать излюбленный в традиционной советской психологии пример, якобы подтверждающий справедливость тезиса о том, что формирование личности происходит исключительно в рамках специальным образом организованной деятельности.

Этот пример иллюстрирует извечную проблему соотношения генетических и социальных детерминант развития с «диалектической» точки зрения: «У некоторых людей от рождения уже есть сильно выраженные задатки, скажем, музыкального слуха, которые, будучи генетически наследственно закрепленными, вначале существуют до и независимо от деятельности данного новорожденного младенца и потому лишь проявляются в ней, но еще не формируются. Такие задатки — необходимые, существенные, однако совершенно недостаточные условия для формирования на их основе подлинных способностей (музыкальных и т. д.). Главным условием развития последних является именно деятельность (игровая, учебная, трудовая и т. д.), которую

109

осуществляет ребенок, подросток, взрослый в общении с другими людьми, под руководством преподавателей и наставников. В таком смысле человек и его психика не только проявляются, но и, прежде всего, формируются в деятельности»¹.

Совершенно очевидно, что данный пример показывает, как в идеале должно протекать абстрактное развитие абстрактной личности с точки зрения жестко трактуемого принципа единства сознания и деятельности. При этом на практике попытки механистической реализации данной схемы (например, по «объективным показаниям» — наличию соответствующих задатков — родители отдают ребенка в музыкальную школу, совершенно не учитывая при этом его субъективные желания) часто приводят отнюдь не к развитию способностей и самореализации индивида (в данном случае в музыкальной сфере), но к прямо противоположному результату — формированию устойчивой идиосинкразии к подобной деятельной сфере.

Вместе с тем, если принцип единства сознания и деятельности реализуется во всей диалектической полноте и содержание деятельности отвечает всем сформулированным С. Л. Рубинштейном критериям, данная схема становится гибкой и реально функциональной. Примером может служить история одного из крупнейших композиторов современности Э. Ллойд-Веббера. Будучи наделенным абсолютным слухом, мальчик в шесть лет написал свое первое музыкальное произведение исключительно для того, чтобы избавиться от не вызывавших у него энтузиазма уроков игры на виолончели, которые давал ему с братом отец — учитель музыки. Легко заметить, что этот деятельностный акт ребенка в полной мере отвечает всем четырем критериям С. Л. Рубинштейна. При этом надо отдать должное и отцу мальчика, который, оценив его попытку, не стал настаивать на продолжении занятий виолончелью (равно как и на систематическом и целенаправленном профессиональном овладении каким-либо другим музыкальным инструментом), одновременно поощряя желание сочинять музыку. В противном случае, весьма вероятно, мир так бы никогда и не услышал ни «Jesus Christ Superstar», ни «Phantom of the Opera», ни знаменитый «Реквием».

В ходе дальнейшей разработки теории деятельности С. Л. Рубинштейн, а затем А. Н. Леонтьев разработали схему анализа деятельности, включающую такие составные компоненты, как мотивы, цели, предмет, структуру и средства.

Наиболее существенным вкладом в развитие теории деятельности именно в социально-психологическом контексте, стала концепция деятельностного опосредования группового развития А. В. Петровского, известная также, как стратометрическая концепция. В рамках данной концепции, групповая структура состоит из трех слоев (страт), «...каждая из которых характеризуется определенным принципом, по которому... строятся отношения между членами группы. В первом слое реализуются, прежде всего, непосредственные контакты между людьми, основанные на эмоциональной приемлемости или неприемлемости; во втором слое эти отношения опосредуются характером совместной деятельности; в третьем слое, названном ядром группы, развиваются отношения, основанные на принятии всеми членами группы единых целей групповой деятельности»². Именно две последние страты, непосредственно «завязанные» на совместную деятельность, являются, с позиций концепции А. В. Петровского, определяющими в плане уровня групповой сплоченности, функциональности, а в конечном итоге и уровня группового развития.

110

Как отмечает Г. М. Андреева, стратометрическая концепция «...позволяет увидеть перспективность применения в социальной психологии принципа деятельности. Гипотеза о том, что группа может выступать субъектом деятельности, приобретает теперь экспериментальное подтверждение. При условии принятия всеми членами группы целей групповой деятельности, наличия у всех членов группы ценностно-ориентационного единства, опосредования всех отношений в группе совместной деятельностью можно в полной мере ставить вопрос о механизмах образования таких атрибутов всякого субъекта деятельности, как групповая потребность, групповой мотив, групповая цель. Таким образом, описание и анализ наиболее развитой формы группы дают ключ к исследованию всех других видов групп»¹.

Практический социальный психолог вне зависимости от того, с каким типом групп или организаций он профессионально работает, должен владеть глубокими теоретическими знаниями, в том числе и о структурных и динамических особенностях деятельности, без чего ни спланировать, ни реализовать психологическую поддержку любой реально функционирующей общности, ни спрогнозировать результаты своей работы он попросту будет не в состоянии.

Диспозиция [от лат. dispositio — расположение] — достаточно устойчивая предрасположенность личности к определенному характеру и четкой последовательности поведенческих актов. Совершенно очевидно, что содержательное наполнение понятия «диспозиция» в таком прочтении отчетливо корреспондирует с той психологической реальностью, которая описывается с помощью термина «установка». Практически именно это подчеркивают и специалисты в данной области. «В персоналистской психологии (В. Штерн) диспозиция обозначает причинно не обусловленную склонность к действиям, в теории личности Г. Олпорта — многочисленные черты личности (от 18 до 5 тыс.), образующие комплекс предрасположенностей к определенной реакции субъекта на внешнюю среду. В отечественной психологии термин «диспозиция» используется преимущественно для обозначения осознанных готовностей личности к оценкам ситуации и поведению, обусловленных ее предшествующим опытом» (В. А. Ядов).

Разработанная В. А. Ядовым диспозиционная концепция регуляции социального поведения представляет собой попытку углубления методологической базы изучения социальных установок и разрешения ряда противоречий, выявленных в ранних эмпирических исследованиях аттитюдов (англоязычное обозначение социальных установок, часто используемое и в отечественной литературе).

Наиболее известным противоречием такого рода, является «парадокс Лапьера». Данный феномен был зафиксирован в исследовании психолога Р. Лапьера, проведенного в 1934 г. Суть эксперимента заключалась в том, что Р. Лапьер в сопровождении двух ассистентов — студентов китайского происхождения, посетил свыше 250 отелей в США, фиксируя различия в уровне обслуживания и отношении персонала к нему самому и его помощникам. Только в одном из обследованных таким образом отелей были отмечены явные признаки расовой дискриминации. Два года спустя Р. Лапьер отправил хозяевам тех же отелей письма, в которых он запрашивал о готовности снова принять его и двух его сотрудников-китайцев. Ответ пришел примерно от половины адресатов, причем только один из них выразил безоговорочную готовность принять гостей, 52% содержали отказ, а остальные были неопределенно уклончивыми. На основании своего исследования Р. Лапьер пришел к выводу, что на практике имеют

111

место существенные различия между социальными установками индивида и его фактическим поведением в реальной ситуации. (Заметим, что, во-первых, относительно «парадокса Лапьера» высказались вполне обоснованные сомнения, касающиеся надежности экспериментальной процедуры и репрезентативности полученных результатов и, во-вторых, впоследствии он получил вполне удовлетворительное и, более того, исчерпывающее объяснение в рамках, например, теории когнитивного диссонанса.

Концепция В. А. Ядова базируется на утверждении, что «...человек обладает сложной системой различных диспозиционных образований, которые регулируют его поведение и деятельность. Эти диспозиции организованы иерархически, т. е. можно обозначить более низкие и более высокие их уровни». Определение уровней диспозиционной регуляции социального поведения личности осуществляется на основании схемы Д. Н. Узнадзе, согласно которой установка возникает всегда при наличии определенной потребности, с одной стороны, и ситуации удовлетворения этой потребности — с другой.... Для того чтобы нарисовать общую схему всех диспозиций, необходимо хотя бы условно описать как иерархию потребностей, так и иерархию ситуаций, в которых может действовать человек. Потребности классифицируются по одному-единственному основанию — с точки зрения включения личности в различные сферы социальной деятельности, соответствующие расширению потребностей личности. Первой сферой, где реализуются потребности человека, является ближайшее семейное окружение (1), следующей — контактная (малая) группа, в рамках которой непосредственно действует индивид (2), далее — более широкая сфера деятельности, связанная с определенной сферой труда, досуга, быта (3), наконец, сфера деятельности, понимаемая как определенная социально-классовая структура, в которую индивид включается через освоение идеологических и культурных ценностей общества (4)...

Далее выстраивается... условная... иерархия ситуаций, в которых может действовать индивид и которые «встречаются» с определенными потребностями. Эти ситуации структурированы по длительности времени, «в течение которого сохраняется основное качество данных условий». Низшим уровнем ситуаций являются предметные ситуации, быстро изменяющиеся, относительно кратковременные (1). Следующий уровень — ситуации группового общения, характерные для деятельности индивида в рамках малой группы (2). Более устойчивые условия деятельности, имеющие место в сферах труда..., досуга, быта, задают третий уровень ситуаций (3). Наконец, наиболее долговременные, устойчивые условия деятельности свойственны наиболее широкой сфере жизнедеятельности личности — в рамках определенного типа общества, широкой экономической, политической и идеологической структуры его функционирования (4).

Если рассмотреть с позиций этой схемы иерархию диспозиций, то логично обозначить соответствующую диспозицию на пересечении каждого уровня потребностей и ситуации их удовлетворения. Тогда выделяются соответственно четыре уровня диспозиций: а) первый уровень составляют элементарные фиксированные установки,... они формируются на основе витальных потребностей и в простейших ситуациях в условиях семейного окружения, и в самых низших «предметных ситуациях»...; б) второй уровень — более сложные диспозиции, которые формируются на основе потребности человека в общении, осуществляемом в малой группе, соответственно — социальные фиксированные установки...; в) третий уровень фиксирует общую направленность интересов личности относительно конкретной сферы социальной активности, или базовые социальные установки...; г) четвертый,

112

высший уровень диспозиций образует система ценностных ориентаций личности, которые регулируют поведение и деятельность личности в наиболее значимых ситуациях ее социальной активности... Предложенная иерархия диспозиционных образований,... выступает как регулятивная система по отношению к поведению личности. Более или менее точно можно соотнести каждый из уровней диспозиций с регуляцией конкретных типов деятельности: первый уровень означает регуляцию непосредственных реакций субъекта на актуальную предметную ситуацию (поведенческий акт — 1), второй уровень регулирует поступок, осуществляемый в привычных ситуациях (2), третий уровень регулирует уже некоторые системы поступков — или то, что можно назвать поведением (3), наконец, четвертый уровень регулирует целостность поведения, или собственно деятельность личности»¹.

Характеризуя иерархию ситуаций (также как и иерархию ценностей), лежащие в основе концепции В. А. Ядова, Г. М. Андреева не случайно подчеркивает, что они носят условный характер. Это позволяет сделать вполне обоснованный логический вывод, что не менее условный характер носит и предложенная В. А. Ядовым иерархия диспозиций, являющаяся, по сути дела, результатом механистического объединения двух исходных условностей. А это означает, что она может рассматриваться лишь как опять-таки условная, или, называя вещи своими именами, умозрительная «регулятивная система по отношению к поведению личности». При всей своей формальной последовательности диспозиционная концепция регуляции социального поведения далеко не всегда применима для решения практических социально-психологических задач (хотя, как считает Г. М. Андреева, и дает вполне убедительное объяснение «парадокса Лапьера» — при ответе на его письменное обращение корреспонденты руководствовались диспозициями четвертого уровня, в то время как при непосредственном взаимодействии, активировались диспозиции второго уровня).

В то же время в психологии малых групп понятие «диспозиция» и производные от него, «дочерние» понятия получают несколько иное, дополнительное звучание. Именно в «диспозиционной» терминологии описываются не подлежащие и не поддающиеся ранжированию статусно-ролевые позиции в той или иной группе. В отличие от ранговой структуры, которая представляет собой упорядочение группы по определенному основанию (что и позволяет выявить количественную соотнесенность положения каждого с положением других по данному признаку), под групповой структурой как дискретным набором определенных позиций понимается совокупность качественно различных точек. При этом каждая такая точка (диспозиция) в определенном смысле единственна в группе и потому не может служить основанием для ранжирования (например, в семье — отец, мать, ребенок и т. д.). Помимо этого, существует целый класс групп, интрагрупповое строение которых в такой важнейшей универсально значимой сфере жизнедеятельности, как отношения неформальной власти, не может быть представлено и описано лишь на основе сравнительного анализа «больше — меньше», «ниже — выше», то есть не может быть адекватно проанализировано по схеме ранжирования. Примером такого рода сообществ, в частности, являются группы правонарушителей в условиях изоляции, которые за редким исключением представляют собой закрытые группы с жесткой стратификационной структурой. Оценивая особенности стратификационной интрагрупповой структуры, характерной для этих сообществ, следует подчеркнуть, что здесь речь идет несомненно о ранговой структуре, так как каждый член группы может быть поставлен на определенное место по признаку его властного влияния в группе. В то же время наличие жестко фиксированной

113

внутригрупповой статусной иерархии кастового характера заметно снижает информативность подобной ранговой структуры по отношению к реальному межличностному взаимодействию внутри группы в целом. Для получения более адекватной картины необходимо условно «наложить» на построенный непрерывный ранговый ряд сетку стратификационной принадлежности. В этом случае количественная соотнесенность позиций власти, выясняемая построением простого рангового ряда, окажется дополненной качественными различиями сгруппированных (по признаку стратификационной принадлежности) мест. В связи с этим имеет смысл говорить о большей информативности «рангово-диспозиционной» интрагрупповой структуры власти: именно такой характер имеет властная иерархия, например, в сообществах несовершеннолетних правонарушителей в закрытых режимных учреждениях.

Практический социальный психолог, работая с конкретными группами и организациями, должен и учитывать особенности диспозиционной готовности отдельных членов общности поступать так или иначе в определенных обстоятельствах внешнего стимулирования поведенческой активности, и психологически грамотно оценивать степень выраженности в реально функционирующей группе интрагрупповой структуры, носящей преимущественно диспозиционный характер.

Дистанция социальная [от лат. distantia — расстояние] — видение качественных различий своих социальных позиций партнерами или оппонентами в рамках взаимодействия и общения. Значимость подобной характеристики межличностных взаимосвязей подтверждается, в частности, разработкой специального методического приема — шкалы Е. Богардуса. Понятно, что объективно социальная дистанция отражает реальные социально-статусные, политические, национальные, экономические, возрастные различия между группами, членами которых считают себя субъекты взаимодействия и общения. В рамках социальной психологии малых групп понятие «социальная дистанция» обозначает, как правило, то личностное расстояние, которое ощущает, воспринимает как действительно существующее, пытается сократить или вообще преодолеть индивид в условиях подлинного социального сотрудничества и партнерства, а также стремится сохранить, а по возможности, и преумножить неготовый к межличностной идентификации участник взаимодействия и общения, ориентированный на межличностную конфронтацию. Не лишним будет отметить, что и в обыденной жизни данная характеристика взаимосвязей между взаимодействующими людьми является немаловажной — достаточно упомянуть, что и «в повседневном языке феномены увеличения или сокращения социальной дистанции описываются афоризмами типа: “поставить на место”, “поговорить без формальностей” и т. п.» (П. Н. Шихирев). Когда речь идет о социальной дистанции, то в социологическом, экономическом, демографическом планах, понятно, можно говорить об объективных основаниях социальной дифференциации субъектов, будь то отдельные личности или группы. В то же время в социально-психологическом плане решающим основанием подобного «разведения» субъектов социального контакта является, прежде всего, субъективная оценка того «разрыва», которые в сознании каждого из участников взаимодействия существует между ним самим и его партнером — оппонентом. В данном случае не столь важно, касается ли дело отдельных личностей или групп — коллективных субъектов. Существенно более значимо здесь то, что лежит в основе сравнения — механизмы идентификации и конфронтации. Немаловажным будет в данном случае подчеркнуть, что для экспериментального определения в сознании того или иного субъекта самого факта

114

наличия социальной дистанции при оценке им своего позиционирования среди других субъектов социального взаимодействия специально создана, апробирована и сегодня достаточно широко используется методика «подставной самооценки».

Как уже отмечалось выше, в социальной психологии понятие «дистанция» тесно связано с понятием «близость», являясь его противоположностью. Это отчетливо проявляется и на уровне физической реальности, в пространственном размещении партнеров по общению и взаимодействию по отношению друг к другу. Как отмечает В. А. Лабунская, «...характер взаимодействия и взаимоотношения людей определяет некоторые оптимальные расстояния между ними»¹. Как показали многочисленные исследования, социальная и физическая дистанции находятся в прямой зависимости — с возрастанием первой, как правило, увеличивается вторая. Американский психолог Е. Холл, «...описал нормы приближения человека к человеку, характерные для североамериканской культуры. Эти нормы определены четырьмя расстояниями. Указанные расстояния представляют концентрические пространства с субъектом общения в центре: 1) интимное расстояние (радиус) от 0 до 45 см используется при общении самых близких людей; 2) персональное расстояние от 45 до 120 см используется при общении со знакомыми людьми; 3) социальное расстояние от 120 до 400 см оказывается предпочтительным при общении с чужими людьми и при официальном общении; 4) публичное расстояние от 400 до 750 см используется при выступлении перед различными аудиториями...