V. Камерное направление в русской поэзии XVIII века

В. К. Тредиаковский (1703-1769)

Есть некий российский парадокс в том, что первый русский лирик, каковым и был наш поэт, родился в семье астраханского священника православного вероисповедания. И в этой семье если и развивались традиции, то связаны они были прежде всего с изучением церковнославянской письменности, со знанием церковнославянского языка. Позже Тредиаковский признавался, что он «прежде… не только им писывал, но и разговаривал со всеми…». А между тем именно в этой традиционно православной среде и начинает пробуждаться интерес «поповича» к стихотворству. Это связано с тем, что в эти годы жажда писать стихи была почти повсеместной. В 1717 году Феофан Прокопович в одном из своих писем почти с негодованием воскликнул: «Все начали стихотворствовать до тошноты…». Однако в провинциальном российском городе, каким и была Астрахань,найти возможности литературной учебы было практически невозможно. К тому же сам будущий поэт еще не ощущал достаточно ясно своего поэтического предназначения. И свои искания связывал с желанием получить образование, что тоже было связано с характером времени. В это время в Астрахани была открыта школа странствующих монахов-капуцинов (католиков), куда и упросил отца жаждущий познаний юноша его направить. По всей видимости, нелегко далось это православному священнику. Но это было время, когда жажда знаний оказалась выше вероисповедания. Вспомним хотя бы фрагмент биографии Феофана Прокоповича, который ради новых знаний отправился в Рим, принял католичество и учился в римской католической школе, после чего вновь принял православие, вернувшись в Россию, и стал видным православным деятелем. По окончании школы Тредиаковский основательно изучил латинский язык, но не успокоился. В это время у него произошел окончательный разрыв с отцом, который решил его женить. Не желая подчиниться воле отца, он бежит в Москву и поступает в Славяно-греко-латинскую академию(Заиконоспасские школы). Это было единственное, не считая Киево-Могилянскую академию, высшее учебное заведение в России, разумеется пока духовное (Московский университет будет открыт в 1755 году). Можно высказать предположение о том, что Тредиаковского влекло в академию желание заниматься стихотворством (одним из предметов, которые изучали здесь студенты, была наука слагать стихи). Как бы то ни было, но он какое-то время посещает занятия в академии. Однако вскоре он, нанявшись домашним учителем к вельможе, собиравшимся вместе с семьей путешествовать по странам Европы, отправляется в Париж, чтобы слушать лекции в Сорбонском университете. Первым литературным опытом, дошедшем до нас, были стихи «Песенка, которую я сочинил, еще будучи в московских школах на мой выезд в чужие краи». Уже он дает представление о характере литературного имиджа нашего поэта. Он тяготеет к камерному направлению в поэзии и его интересуют не высокие темы, связанные с государственными делами и подвигами, а его личные переживания. Этот первый опыт еще неуклюж и скорее напоминает детские стишки:

Весна катит

Зиму валит,

И уж листик с древом шумит.

Поют птички

Со синички,

Хвостом машут и лисички.

Но уже здесь мы можем видеть пусть слабую, но попытку сказать о своих переживаниях, об опасении плыть в чужие краи морем. Поэт подбадривает сам себя, уверенный в правильном выборе:

Канат рвется,

Якорь бьется,

Знать, кораблик понесется.

Ну ж плынь спешно,

Не помешно,

Плыви смело, то успешно.

Находясь проездом в Голландии, в Гааге, он был поражен необычным зрелищем- грозой на море. Это дает ему повод для создания еще одного стихотворного опыта- «Описание грозы бывшей в Гаге». И здесь также представлена попытка не только описать потрясшее его явление природы, но и то состояние, которое испытывает поэт. Особого интереса здесь заслуживает сама композиция: вначале автор описывает явление природы, а затем передает свое состояние, причем характер последнего усложняется:

С одной страны гром,

С другой страны гром,

Смутно в воздухе!

Ужасно в ухе!

Набегли тучи

Воду несучи,

Небо закрыли,

В страх помутили!

В Париже Тредиаковский не только посещает лекции по стихосложению, но и дальше продолжает упражняться в написании стихов. Круг его интересов в поэзии хотя и многообразен, но в целом находится в пределах камерной поэзии. Он восхищен красотой Парижа и жизнью в нем, что и выражает в стихотворении «Стихи похвальные Парижу»:

Красно место! Драгой берег Сенски!

Тебя не лучше поля Элисейски:

Всех радостей дом и слáдка покоя,

Где ни зимня нет, ни летняя зноя.

Но как бы и ни восхищался он Парижем и чужой жизнью, все же его, как и всякого россиянина, посетило чувство тоски по России. И то ностальгическое состояние, которое овладело им в Париже, он выразил в стихотворении «Стихи похвальные России». В нем он, во первых, передал свою тоску по родине:

Начну на флейте стихи печальны,

Зря на Россию чрез страны дальны:

Ибо все днесь мне ее доброты

Мыслить умом есть много охоты.

А во-вторых, он передает здесь свое отношение к далекой родине, выражая к ней свою нежную любовь:

Россия мати! Свет мой безмерный!

Позволь то, чадо прошу твой верный…

Он гордится и одновременно восхищается своей страной:

Ах, как сидишь ты на троне красно!

Небу российску ты солнце ясно!

Сила любви и восхищения мощью России заставляет поэта заключить свое признание следующими словами:

Сто мне языков надобно б было

Прославить все то, что в тебе мило!

В науке о литературе до сих пор нет единого мнения о том, к какому жанру можно отнести этот лирический опыт Тредиаковского: одни считают его одой, другие элегией. Это не случайно. Хотя наш поэт и изучает в Париже особенности и характер французского стихосложения, его жанровую природу, все же в одический строй этого его опыта так активно врывается элегическое начало.

Находясь во Франции, Тредиаковский изучает любовную лирику во французской поэзии. Для этого он упражняется в составлении любовных песен как на французском, так и на русском языках. Исследователи его творчества этого французского периода справедливо заметили, что французский вариант оказывается намного лучше. И это не случайно. Церковнославянская лексика, характерная для русского литературного языка, не соответствовала новому содержанию. Вот почему именно Тредиаковскому выпала трудная миссия «обмирщения» русского литературного языка. Кроме того, он должен был обновить и поэтические формы. Как важной вехой в этом деле стал его перевод аллегорического любовного романа французского писателя Поля Тальмана. В центре внимания его была история любовных отношений, переданная в манерной, аллегорической форме в духе прециозной литературы второй половины XVII века. Смелость и новаторство нашего поэта проявилась в том, что он полностью переводит этот роман стихами и не боится обратиться к совершенно новой теме в русской поэзии, не имевшей до сих пор места в отечественной литературной традиции. Как справедливо писал в свое время П. Пекарский, «уже один выбор самой книги, где все содержание заключается в описании различных степеней любви к женщине, к которой обращаются там почтительно, ищут случая обратить на себя внимание ее и заслужить, наконец, разными пожертвованиями благосклонности ее, - все это не могло не казаться новостью для русского читателя тех времен, когда в наиболее любимых и распространенных сборниках не обходилось без статьи, в которой любовь к женщине не называлась бы бесовским наваждением и самая женщина не считалась бы орудием сатаны, созданным для соблазна человека..» Все это требовало принципиальных изменений, которые и выпали на долю первого русского камерного поэта, каковым и был В.К. Тредиаковский. В 1730 году Петербургская Академия наук издала этот перевод Особенностью этого первого опыта поэтического литературного перевода было и то, что в него вошли и собственные любовные опыты Тредиаковского, не побоявшегося обнародовать столь новую для русской литературной традиции тему. Поэт не случайно снабдил свой перевод предисловием, который следует рассматривать как его литературный манифест. Пэт полагает, что литературное произведение следует писать «простым русским языком, то есть каковым мы между собой говорим». При этом он объясняет, почему это надо делать: «Первая: язык словенский у нас язык церковной; а сия книга мирская. Другая: язык в нынешнем веке у нас очень темен; и многогие его наши читая не разумеют; а сия книга есть сладкие любви, того ради всем должна быть вразумительна. Третия: которая вам покажется может быть самая легкая, но которая у меня идет за самую важную, то есть что язык словенской ныне жéсток моим ушам слышится, хотя прежде сего не только я им писывал, но и разговаривал со всеми.» Данное высказывание свидетельствует не только об исключительном художественном чутье поэта, прекрасно понимающим, что новое содержание литературного текста требует и новой стилистики, - но и об ориентации нашего поэта на камерное направление в поэзии. И хотя на протяжении своего долгого и нелегкого творческого пути Тредиаковский обращался и популярному для того времени жанру оды, все же камерное направление в поэзии было для него ближе. Вот почему в 1735 году он публикует свой трактат «Новый и краткий способ к сложению стихов российских».В нем он основной источник своего способа видит в национальной, русской фольклорной традиции: «…поистине всю силу взял сего нового стихотворения из самых внутренностей свойства нашему стиху приличного: и буде желается знать, но мне надлежит объявить, что Поэзия нашего простого Народа к сему меня довела. Даром, что слог ее весьма не красный, от неискусства слагающих: но сладчайшее, приятнейшее, и правильнейшее разнообразие со всеми существенными, в особливой поэзии (но весьма долготою и краткостью слогов мерной), у нашего простого народа употребляемые, например: тугой лук, бел шатер, и прочие немногие подобные». Данное высказывание ясно показывает, что Тредиаковский ориентирован на тоническую природу русской народной поэзии (долготу и краткость), что и приводит его к стопной системе стихосложения. При этом он решительно не отказывается и от чужого опыта, хотя и считает его вторичным по отношению к национальной традиции: «Подлинно почти все знания, при стихе употребляемые, занял я у французской версификации; но самое дело у самой нашей природной, наидревнейшей оной простых людей поэзии… Я французской версификации должен мешком, а старинной российской поэзии всеми тысячью рублями». Кроме того в данном трактате представлены размышления автора о поэтических средствах, например о постоянных эпитетах, которые были характерной особенностью устного творчества. Можно по-разному трактовать суть и значение предпринятого Тредиаковским начинания: и как переходный стих, полуреформу, и как подлинное открытие. Но нельзя забывать о том, что он был, во-первых, первым, кто сдвинул с мертвой практически точки процесс становления и реформирования русского стиха, а, во-вторых, его пристастие к хорею, о котором он говорит в своем опыте, можно объяснить, на наш взгляд, тем, что пишет об этом поэт по преимуществу камерного направления. Особой же заслугой этого первого начинания является идея языковой дифференциации, принцип отбора слов в различных стихотворных жанрах. Так, здесь автор впервые утверждает, что церковнославянский язык необходим для передачи «высоких мыслей».

Жизнь и творчество первого русского камерного поэта проходили в сложное время, когда, во-первых, в сознании русского читателя шел процесс перестройки. А во-вторых, политическая обстановка в России была крайне противоречивой и не стабильной. Так, Тредиаковский жил и творил в период царствования столь разных правителей, как Анна Иоанновна, Елизавета Петровна, Петр Федорович и, наконец, Екатерина II. И это не могло не сказаться на его творчестве и судьбе. Он умер в 1769 году, то есть в период царствования Екатерины Алексеевны. Именно в период правления этой «просвещенной» государыни он предпринял один из важнейших стихотворных опытов - поэму «Телемахида», написанную новым для русской поэзии размером- гекзаметром. Таким образом он разработал звуковую организацию русского гекзаметра и достиг в этом отношении большого мастерства. Не случайно позже А. Н. Радищев посвятил анализу ритмики и фонетики этой поэмы целый трактат - «Памятник дактилохореическому витязю». Начинание в этом плане Тредиаковсого оказали важное значение в дальнейшей разработке русского гекзаметра в поэзии Жуковского, Гнедича, Дельвига. Однако при жизни этот уникальный опыт не только не получил должного признания, но был осмеян при дворе Екатерины, заставлявшей в качестве наказания во время игры в вист прочитать строчку из «Телемахиды». Многое в характере и поведении Тредиаковского было непоследовательным и даже смешным, многих он провоцировал на грубость и даже побои. Но многие трагические факты его творческого пути были связаны в первую очередь с его экспериментами в области стиха, в попытке его реформировать и обозначить его лексические возможности. После него становление русской поэзии пошло значительно легче и быстрее. Но и позже в XIX веке отношение к Тредиаковскому не было онозначным. Так В. Г. Белинский в 1846 году решительно отказывает ему в деле становления русской поэзии: «…все, что было сделано Тредиаковским, оказалось неудачным, - даже его попытки ввести в русское стихотворство правильные тонические метры…» Несколько раньше смог дать объективную оценку начинаниям Тредиаковского А. С. Пушкин. В письме к И. И. Лажечникову в 1835 году, давая высокую оценку историческим романам Лажечникова, прочтенным, как пишет Пушкин, «с такою жадностию и с таким наслаждением», он тем не менее не может не отметить отсутствия в них «исторической истины». Особенно же это касается почти карикатурного изображения Тредиаковского: «За Василия Тредиаковского, признаюсь, я готов с вами поспорить. Вы оскорбляете человека, достойного во многих отношениях уважения и благодарности нашей». В статье о книге Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву» Пушкин вновь возвращается к оценке роли и заслуг Тредиаковского: «Тредиаковский был, конечно, почтенный и порядочный человек. Его филологические и грамматические изыскания очень замечательны. Он имел о русском стихосложении обширнейшие понятия… Вообще изучение Тредиаковского приносит более пользы, нежели изучение прочих наших старых писателей». Это выделение личности первого поэта камерного направления представляется и на сегодняшний день актуальным.

Пути же дальнейшего развития русской поэзии не были однако спокойно-поступательными. Тот факт, что в русской поэзии соревновались и конкурировали различные направления, сделали этот процесс значительно сложнее. И другой поэт данной эпохи, современник Тредиаковского, моложе его на 8 лет, представил в своем поэтическом творчестве пути развития одного из самых популярных жанров новой русской поэзии-оды. И имя ему М. В. Ломоносов.