Заместитель председателя ВЧК член КПСС с 1903 года 5 страница

Петерс живо вытер мокрые руки, они поздоровались. Если бы Луиза увидела первую леди Белого дома за штопкой своих кружевных платьев, менее удивилась бы. А здесь советский шеф за стиркой! Петерс ответил просто:

– Это у меня старая привычка, от фронта и времен работы в Москве. Рубашки мне стирает жена; чулки, портянки – я сам. Мужчина к женщине должен относиться с достоинством, – и добавил еще что-то о любви.

Глядя на американскую журналистку, появившуюся так неожиданно, Петерс удивляйся не менее чем Луиза. Как она могла оказаться здесь, в такой дали – почти край света?! Петерс знал обстановку и не мог поверить, чтобы Наркоминдел разрешил поездку в Среднюю Азию, далеко не безопасную, иностранному корреспонденту, да еще женщине. Но, хотя он давно уже знал Луизу Брайант, однако, вероятно, не все ее возможности были ему известны. Действительно, после того, как Наркоминдел наотрез отказался дать разрешение Брайант на эту поездку, Луиза попросилась на прием к Ленину. Вопрос был решен.

…Когда Петерс сказал о жене (которая ему стирает лишь рубашки), американка в душе несказанно обрадовалась – какие сюжеты преподносит ей Россия: Мэй и Джейк снова вместе! Вместе со своей дочерью, встречи с которой он всегда так жаждал!

Петерс сказал Луизе:

– Приглашаю вас вечером. Угощу зеленым чаем, кок-чай – лучшее средство против жажды. Здесь говорят: чай не пьешь, где будет сила?

Американка рассмеялась, достала блокнот, что-то записала.

–…Кстати, думаю, что и жена уже пришла… – продолжил Петерс.

– Мэй? – осторожно спросила Луиза. Он как-то нехотя ответил:

– Мэй прислала бумагу королевского суда – развод. Напиоала – не желает сидеть в России на мерзлой картошке. Этим и кончились наши отношения со старшей Мэй! Подозреваю, что Локкарт, когда вернулся в Лондон, приложил здесь немало усилий…

Он подумал еще о чем-то и добавил:

– Маленькая Мэй пока в Англии. Жду ее приезда к лету, вероятно, после школы. Какая она там, эта малейшая Мэй?!

Жена Петерса Антонина (Петерс обращался к ней: Антонина Захаровна) – хорошенькая рыженькая русская женщина, та учительница, котирую он встретил в Киеве. Они тогда расстались, ничего не слышали друг о друге более года. Но они нашли друг друга, хотя жили в мире, в котором многие дороги перепутались, потерялись… Антонина занималась в Ташкенте с неграмотными взрослыми, радела о скромном быте своей семьи, о процветании коммуны. Пройдет время, и Брайант скажет Петерсу, что теперь у него семья идеальная, о таких в России говорят: классовая любовь! Петерс возразит:

– Зачем же классовая? Любовь не нуждается ни в каких прилагательных, если она любовь…

А пока, приглашенная в гости на кок-чай, Луиза прежде всего оглядела жилище Петерсов. Спросила:

– Неужели вам действительно нужно жить в такой маленькой комнате?

– Условия жизни в Ташкенте далеко не легкие, часто ужасные, – согласился Петерс. – Так почему же я могу ожидать нечто большее? Есть некоторые советские чиновники, пытающиеся делать из себя неких привилегированных лиц, но их никто не уважает, и они не держатся долго. Я полагаю, что если вы требуете от других мириться с лишениями, то вы сами должны подавать в этом пример.

Люди жили в России без претензий. Это Луиза понимала. Она не могла понять другого – были ли эти люди счастливыми? Если что-то делаешь, то ведь для – счастья…

– Вы, Джейк, вероятно, испытываете большое удовлетворение от того, что своей борьбой, работой делаете людей счастливыми?

Он решительно покачал головой:

– Самое главное, я хотел бы принести людям свободу. Их счастье – это не в моих силах, его нельзя никому дать. Наша революция дает свободу, а все остальное каждый должен делать сам!

…Внезапно появилась американская корреспондентка в Ташкенте, так же внезапно, поспешно стала собираться в обратную дорогу – в Москву, а потом и домой, в Америку. На прощание сказала Джейку:

– Жаль, что сэр Роджер Кейсмент так и не смог узнать, что среди множества людей, которые пришли оплакивать его смерть, был человек, потом каким-то образом преобразовавшийся в одну из тех личностей, что торопят, ускоряют теперь русскую историю.

О виденном и слышанном американская корреспондентка много думала на обратном пути. Мимо вагона медленно проплывали станции, поврежденные дома, строения. Поезд часто останавливался, даже в степи, где не было ни домов, ни людей… Поезда ходили плохо, тысячи паровозов стояли неисправными, обледенелыми, без топлива. В набитых вагонах курили самокрутки и без конца шли разговоры. О России и о доме, о войне и о мирной жизни, которая вот-вот наступит. Страна жила на колесах. Писала же в те дни Лариса Рейснер: «Железнодорожный вагон – это Россия в миниатюре. Постойте одну ночь в коридоре… послушайте все эти случайные разговоры, густо завернутые в пелену табачного дыма, вглядитесь в белые бессонные маски, свешивающиеся с верхней полки, тяжело покачивающиеся над грудой чемоданов и узлов, – и перед вами раскроется страница за страницей вся жизнь, все наше общество, сверху донизу, до самых обыденных и зловещих расщелин».

«…Удивительная страна!» – думала Брайант и мысленно возвращалась к Джейку в Ташкент…Он пригласил ее на какое-то большое собрание, «достал револьвер из своего стола и остановился на мгновение, рассматривая его». Потом повернулся к Луизе и, как бы раздумывая, произнес: «Использовали ли вы когда-нибудь такую штуку?» Она сказала: «Конечно, я знаю, как им пользоваться, но мне не приходилось, не нужно было стрелять!» И, как сожаление, в ответ услышала: «Как бы я хотел, чтобы мне никогда не приходилось стрелять!»

Объясняя себе эпизод с револьвером, Брайант записала в свой испещренный блокнот такую мысль: «В конце кондов, какая еще история может быть сконцентрирована в одном-единственном предложении! Они хотели бы чтобы им никогда не приходилось стрелять? Пусть так, это недурно!»

Потом эту мысль, не меняя, она использует в своей книге о России – «Зеркала Москвы». Книга стала памятником близости людей Америки и России,

 

…А Туркестан, Ташкент еще долго будут жить в напряжении нечеловеческих сил. Сотнями верст протянутся тропы Петерса по Ферганской долине. С верными товарищами он будет идти по пескам и бездорожью, ночами над ним будет висеть тяжелая тишина тревоги, днем – раскаленное небо, фантастическое марево пустыни. Будут нанесены сокрушительные удары по контрреволюционерам в Семиречье, разгромлены банды Бакича и атамана Дутова, разорваны контрреволюционные сплетения в Чарджоу. Петерс – в Москву: «Мы раскрыли контрреволюционный заговор в Амударьинской флотилии… Мы сделали все, чтобы предотвратить восстание. Из Ташкента посланы туда лучшие работники чрезвычайной комиссии». Будут схватки с басмачами, ведомыми безжалостными курбаши (командир) или английскими офицерами, которых выдавали длинные белые пальцы и бледные лица, в какие бы одежды ни облачались эти вышколенные офицеры его величества. Басмачи отчаянно вступали в сабельную рубку, берегли только головы, считая, что Аллах не принимает жертву без головы…Местный житель, освобожденный от произвола басмачей, широко улыбался и простодушно, искренне говорил: урус кызыл (красный русский) – его друг и защитник, это не тот урус, царский аскер, возводивший так много обид… И будет сообщать Петерс в Центральный Комитет партии: «Если кто-нибудь скажет, что жители Ферганы хотя бы в какой-то степени симпатизируют басмачам, знайте – это глупейшая ложь».

Возвращался Петерс из далеких поездок весь пропыленный и просмоленный солнцем и ветрами Азии, а в Ташкенте его ожидали неприятности. Ушла в Москву жалоба на «линию Петерса». В дело вмешались Политбюро, Ленин. Владимир Ильич пишет:

«Для всей нашей Weltpolitik^[14] дьявольски важно завоевать доверие туземцев; трижды и четырежды завоевать; доказать, что мы не империалисты, что мы уклона в эту сторону не потерпим.

Это мировой вопрос, без преувеличения мировой.

Тут надо быть архистрогим.

Это скажется на Индии, на Востоке, тут шутить нельзя, тут надо быть 1000 раз осторожным».

Кончилось все тем, что Туркбюро, а в нем не всегда считались с местными условиями, подверглось реформированию. Петерс отстоял свои позиции. Он испытывал нечто вроде счастья от сознания того, что идет по правильному пути, остается верным партии.

 

Из Средней Азии Петерс вернулся в Москву. ВЧК к тому времени прекратила существовать. Перед Петерсом встал второе: что же дальше? Петерс пишет письмо Ленину – говорит в нем о непорядках на железной дороге, в торговле, в кооперации, в советских учреждениях, о взяточничестве. Справится ли с этим новая организация – Государственное политическое управление? Петерс просит назначить встречу. Ленин ему ответил:

 

«Тов. Петерс!

От свидания должен, к сожалению, по болезни отказаться». Ленин считал, что требуется новый взгляд на вещи. «Со взяткой и пр. и т. п. Государственное политическое управление может и должно бороться и карать расстрелом по суду. ГПУ должно войти в соглашение с Наркомюстом и через Политбюро провести соответствующую директиву и Наркомюсту и всем органам.

С ком. приветом Ленин».

 

…Впереди у Петерса были еще многие годы…

На десятилетие создания ВЧК Петерс получил и прикрепил к костюму орден Красного Знамени. Интересующимся говорил: «За активную борьбу с контрреволюцией». Поговаривали, что награда запоздала, но ведь так бывает часто: истинная награда приходит позже…

А еще ранее этих событий в какой-то чудесный день приехала к отцу в Москву малышка Мэй. Представилась всем, как это в обычаях Англии: «Мисс Мэй», – но ее сразу же стали называть «Маечка». Она запрыгала и захлопала в ладоши: гак понравилось ей новое имя. Мэй впервые увидела и своего явленного на свет брата, братика (Антонина родила Петерсу сына Игоря). Игорек по малолетству своему только лепетал, приводя в восторг сестричку.

Мэй была еще совсем ребенком, но многое уже воспринимала серьезно, по-взрослому. Она рассказала отцу, как однажды в Лондоне к ним приходил господин, который произвел большое впечатление на маму, то есть старшую Мэй. Потрепав щечки маленькой Мэй, игравшей перед домом, он не то спросил, не то констатиротировал: «А мне говорили, что ты не гуляешь, потому что нехорошие дяди стоят напротив вашего дома и выкрикивают разные скабрезности». – «Нет, я хорошо гуляю. А те дяди с плакатами давно ушли. Больше не приходят. Я гуляю», – с детской непосредственностью просветила тогда маленькая Мэй неожиданного гостя.

Петерс легко догадался, кто приходил в Лондоне в дом, где он когда-то был мужем и отцом. То был экс-консул Локкарт. И можно было лишь гадать, что преобладало тогда в разговоре Лоннарта со старшей Мэй: участливость, стремление постичь правду, истину?…Стерлось все, размылось во времени!

Как и раньше, Петерс работал нелегко, любил трудное, все, что не ораву давалось. Жил и работал, не давая себе спуску: вставал рано, ложился поздно, действовал смело.

Та давняя серебристо-белая полоска, которая выделялась в мягких волосах, как бы разошлась, мелко рассыпалась в поседевшей копне. Он становился старше, но не старился, продолжал удивлять окружающих – никогда не утомлялся! Полюбив охоту, мог десятки километров прошагать с ружьем по чащобам Подмосковья, поспевая за шустрой и проворной легавой. Лесной воздух струился, Петерс пил его жадно и ненасытно…

Люди с удивительной силой, никогда не впадающие в слабость, не думают о последнем дне своем. Такие мысли лишь для духовно дряхлых. Умирать? К чему это? Незачем!.. И несправедливо, когда человек кончает свой путь до срока, предназначенного ему природой. Не весь век вышел у Петерса, и обидно – никто в тот момент не защитил его, хотя закон преступили. Петерса не стало 25 апреля 1938 года.

Но в перипетиях того непростого времени имя Петерса не было забыто, его помнили, даже если имя его не называлось, помнили упрямо, верили: придет время, и сила справедливости встанет на защиту человека, носившего партийный билет за номером 0000107.

…Игорь, сын Петерса, повзрослев, отдался архитектуре. Дочь Петерса, Мэй, так любившая Лондон, где она родилась, будет тянуться в Россию, найдет себе на какое-то время занятие в Москве. Ближе к отцу, которого она так мало знала. Для нее отец навсегда остался загадкой, как и страна, которой он служил так страстно и самозабвенно!..

Страна внутренней немереной силы! Кто однажды повернулся к ней с надеждами и чаяниями, тот уже никогда не сможет остаться самим собой без нее. Колдовские чары? Внутренняя магическая сила? Кто может все это объяснить и надо ли объяснять? Любовь и ненависть в своей высшей точке не требуют никаких объяснений.

Даже чуждые души, боровшиеся с Россией, не могли избавиться от российского феномена. Историки скажут: «В 1942 году Черчилль, учитывая большой политический опыт разведчика-дипломата Локкарта, назначил его на ответственный пост генерального директора департамента по ведению политической войны. Локкарт координировал всю английскую пропаганду в годы второй мировой войны». Что это, простой парадокс? А может быть, у Локкарта пробудилось запоздалое (нет, не раскаяние) сознание, что когда-то он мог избрать путь вместе с Россией, путь, о котором ему говорил Петерс? Одно было ясно – Англия во второй мировой войне действительно не могла обойтись без России, чтобы выжить, существовать. И, думаем, Локкарт все это понимал.

…Жизнь в наши дни меняется быстро. Время увлекает в прошлое даже то, что нам так дорого и хотелось бы, чтобы оно всегда оставалось с нами. Мало, как мало мы знаем о Екабе Петерсе, о человеке, который выкроил из сложностей нашего века свою жизнь. Где-то было написано: «…Буйные ветры сшибались над благосклонной его жизнью, а он, несмотря на опасность, продолжал жить, бестрепетно и стойко». Увы, этим словам – полторы тысячи лет,^[15] а кажется, сказаны они о Петерсе.

Ниточка жизни не прерывается…

 

М. КОЗИЧЕВ

Михаил Сергеевич КЕДРОВ

 

Хмурым осенним днем 1918 года по немноголюдным московским улицам торопливо шел от Охотного ряда в сторону Лубянки стройный, подтянутый военный. Его энергичная походка и сквозившая во всем облике суровость привлекали внимание редких прохожих. Военный направился в здание ВЧК. Назвал себя дежурному. Это был Михаил Сергеевич Кедров.

В течение тех нескольких минут, пока секретарь Ф.Э. Дзержинского докладывал Феликсу Эдмундовичу о прибытии посетителя, Кедрову припомнилось немало его встреч с Дзержинским. Они знали друг друга еще со времени эмиграции. После победы Октября не раз встречались на различных заседаниях, участвуя в обсуждении неотложных партийных и государственных вопросов. Совсем недавно М.С. Кедров советовался с Ф.Э. Дзержинским, разрабатывая меры борьбы с подрывными действиями контреволюционного офицерства и меньшевистко-эсеровских элементов на Севере республики во время отражения англо-американского вооруженного вторжения. Теперь же, в связи с состоявшимся решением ЦК РКП (б)о переводе ряда работников военного ведомства на чекистскую работу, предстоящая встреча приобретала иной характер.

Дзержинский без промедления принял Кедрова. Как врач Михаил Сергеевич обратил внимание на крайне утомленный вид председателя ВЧК, но высказать свое суждение воздержался.

С первых слов начавшегося разговора выяснилось, что Феликс Эдмундович рад состоявшемуся в Центральном Комитете решению об укреплении ВЧК опытными военными кадрами. После взаимных приветствий председатель ВЧК перешел к делу.

– ЦК РКП (б), лично Владимир Ильич направили вас к нам, – несколько приглушенно говорил Дзержинский, – для укрепления наиболее ответственного в данный период участка, каким является работа чекистских органов по ограждению от контрреволюционных элементов Красной Армии. Вы, Михаил Сергеевич, причастны к работе в военной среде со времени Военной организации большевиков в предреволюционный период, знаете солдатскую массу по работе с ней на Кавказском фронте во время империалистической войны. В партии хорошо известно о вашем участии в разрешении сложнейшей социально-политической проблемы демобилизации старой армии. Для нас очень ценен ваш личный опыт в формировании частей Красной Армии и укреплении их боеспособности на Северном фронте.

Выдержав небольшую паузу и внимательно посмотрев на Кедрова, Феликс Эдмундович продолжал:

– В ВЧК создается новое подразделение – Военный отдел, призванный взять на себя руководство деятельностью фронтовых и армейских ЧК, возглавить эту линию работы в масштабе страны, наладить ее координацию с Реввоенсоветом Республики и реввоенсоветами фронтов и армий. Помня установку Владимира Ильича на создание трехмиллионной Красной Армии, коллегия ВЧК считает, что Военному отделу предстоит решать сложные задачи и ее руководитель должен быть нетолько преданным, проверенным партийцем, но и опытным военным. Как вы посмотрите, Михаил Сергеевич, если мы предложим вам возглавить Военный отдел ВЧК? Ваш опыт профессионального революционера, участника трех революций, опыт военной работы, особенно в последние месяцы, имел бы большую ценность для ВЧК.

– Феликс Эдмундович, – задумавшись на короткое время, ответил Кедров, – Центральный Комитет направил меня в распоряжение ВЧК. Этим все сказано. Хотя должен признаться, что ваше предложение является для меня неожиданным и сложным. Но раздумывать некогда, я согласен. Буду просить помощи на первое время у коллектива чекистов.

Так началась работа Михаила Сергеевича Кедрова в чекистских органах.

Военный отдел ВЧК, руководство которым было ему поручено, фактически еще не существовал. В условиях обостренной критики деятельности ВЧК и местных ЧК, развернувшейся в тот период на страницах печати, среди некоторой части партийных, советских работников и командно-политического состава в центральных учреждениях Красной Армии, разобраться в чекистской работе по военной линии было непросто. Кедров понимал, что публиковавшиеся в печати левацкие заявления некоторых ответственных работников о необходимости упразднения ВЧК не только глубоко ошибочны, но и крайне опасны, так как играют на руку классовому врагу.

Вспомнилось выступление В.И. Ленина на митинге-концерте сотрудников ВЧК 7 ноября 1918 года, со стенограммой которого Кедрова ознакомили в Центральном Комитете партии. В нем была дана высокая оценка тяжелой, самоотверженной борьбе чекистов с врагами революции. Владимир Ильич говорил и об отдельных ошибках, которые допустила ВЧК, объяснявшихся отсутствием у пролетариата необходимого опыта управления страной. Он решительно отметал нападки на ВЧК, как обывательские, ничего не стоящие толки. Запомнились заключительные слова этой замечательной речи: «Для нас важно, что ЧК осуществляют непосредственно диктатуру пролетариата, и в этом отношении их роль неоценима. Иного пути к освобождению масс, кроме подавления путем насилия эксплуататоров, – нет. Этим и занимаются ЧК, в этом их заслуга перед пролетариатом».

Опытный политический боец, большевик-ленинец М.С. Кедров воспринял эти слова как выражение политики партии в борьбе с контрреволюцией и как партийную установку для себя в его новом положении. Ему знакомы были трудности, которые приходилось преодолевать чекистам. Из собственного опыта решения многих военно-организационных вопросов во время пребывания на посту командующего Северным фронтом Кедров знал особенности и своеобразие борьбы с контрреволюцией в армейских условиях. На ход этой борьбы влияли многие факторы: трудности революционного процесса создания армии нового типа, ее комплектования, вооружения и обеспечения, недостаточная опытность комиссаров и политорганов, незначительность прослойки коммунистов в воинских частях, штабах и военных учреждениях, большой удельный вес командных кадров из числа бывших офицеров старой армии, среди которых было немало враждебно относившихся к Советской власти, выжидавших удобного момента для перехода на сторону белогвардейцев и интервентов. У Михаила Сергеевича еще свежи были в памяти переживания, связанные с принятием им, будучи командующим Северным фронтом, решения о расстреле бывшего командира 1-го Советского полка Иванова, перешедшего на сторону интервентов.

Кедров был достаточно информирован, особенно после разоблачения и ликвидации органами ВЧК так называемого заговора Локкарта, о том, что разведки капиталистических стран, прежде всего Англии, Франции и США, опираясь на внутреннюю контрреволюцию, развертывали против Республики Советов интенсивную шпионско-подрывную работу, одним из главных объектов которой была молодая Красная Армия.

Общаясь с членами коллегии ВЧК, руководителями ее подразделений, оперативным составом (комиссарами) Чрезвычайной комиссии, Кедров с первых дней своей работы в ВЧК внимательно знакомился с правомочиями чекистских органов, организацией и опытом их боевой работы, практикой руководства фронтовыми и армейскими чрезвычайными комиссиями, решением текущих оперативных вопросов. При этом главное внимание он уделял изучению организации борьбы с военным шпионажем и контрреволюционными элементами, проникшими в Красную Армию. Для того чтобы определить место и роль Военного отдела ВЧК в этой борьбе, необходимо было, как учил В.И. Ленин, «поставить вопрос в большом' масштабе».

Так сложилось к тому времени, что борьбой со шпионажем против Красной Армии занималось военное ведомство. Военные специалисты из Всеросглавштаба и его регистрационного управления вопросы борьбы с иностранным военным шпионажем пытались решать по аналогии со старой армией. Именно поэтому в мае 1918 года в Красной Армии была создана специальная служба, получившая название Военного контроля. В короткий срок в системе этой службы были развернуты довольно многочисленные подразделения, как в центральном аппарате военного ведомства, так и во фронтовом, армейском звене. Эти подразделения возглавляли, как правило, коммунисты, но привлекались в качестве специалистов и сотрудники старой контрразведки.

Органы Военконтроля в ряде случаев успешно боролись с военным шпионажем. Вместе с тем проникшие в них под видом специалистов бывшие царские офицеры превращали отдельные подразделения Военконтроля в очаги контрреволюции. Так, раскрытая осенью 1918 года тайная белогвардейская организация в Вологодском отделе Военконтроля занималась шпионажем в пользу англичан, вербовкой и переброской в Архангельск бывших офицеров для пополнения белогвардейских отрядов.

Михаила Сергеевича настораживало то обстоятельство, что некоторые сотрудники Военного контроля рассматривали борьбу с иностранным шпионажем против Красной Армии как чисто военно-техническую задачу, не придавали должного значения его классовой природе, не усматривали в нем враждебного политического содержания, часто не связывали организуемый контрреволюцией и иностранными военными интервентами военный шпионаж с их действиями по свержению Советской власти. Кедров понимал, что это происходит от того, что кадровый состав ряда отделов Военконтроля не имел необходимой прослойки коммунистов. Среди военных специалистов в Военконтроле были даже сторонники «беспартийной», стоящей «вне политики» военной контрразведки.

Центральный Комитет РКП (б), В.И. Ленин, коллегия ВЧК, Реввоенсовет Республики и реввоенсоветы фронтов видели слабости Военконтроля и настоятельную необходимость обеспечить более надежное ограждение красных частей от вражеского шпионажа и усилившихся тайных подрывных действий против них белогвардейской контрреволюции и антисоветских партий меньшевиков и эсеров. По предложению В.И. Ленина вся система подразделений Военного контроля была подвергнута строгой ревизии.

Была еще одна проблема, которая волновала М.С. Кедрова, – подотчетность подразделений Военконтроля. Они существовали при соответствующих штабах и подчинялись командованию и начальнику штаба. Из-за специфики деятельности Военконтроля военные комиссары соответствующих штабов не имели достаточной возможности осуществлять действенный политический контроль за этими подразделениями, В силу этого создавалась опасность использования столь острого средства в ущерб интересам революции. Ряд вскрытых злоупотреблений в системе Военконтроля подтверждал обоснованность таких опасений.

Между тем своевременное пресечение шпионажа и решительная борьба с тайными происками контрреволюции в частях и учреждениях Красной Армии становились все более жизненно важными вопросами военного строительства. В некоторых частях и штабах, как это было, например, в штабах командовавших объединениями Красной Армии предателей Сорокина и Муравьева, накапливались группы контрреволюционных офицеров, которые путем организации предательства должны были отвлечь силы с фронта и распылить их.

Михаил Сергеевич хорошо понимал политическую остроту ситуации. Ведь предательство состоявших на службе в Красной Армии некоторых бывших офицеров, шпионаж и вредительство неблагонадежных элементов, разложение и переход на сторону белогвардейцев отдельных воинских подразделений и даже частей наносили 'огромный вред боеспособности советских войск, подрывали моральный дух красноармейских масс, усиливали трудности строительства вооруженных сил молодого пролетарского государства, вооруженной защиты завоеваний революции.

Разобравшись в обстановке, Кедров убедился, что все то, что не мог сделать и не делал Военконтроль по защите Красной Армии от тайных происков контрреволюции, вынуждены были брать на себя органы ЧК. Вот почему на наиболее опасных участках фронтов, где заговоры и мятежи контрреволюционных элементов наносили особенно ощутимый ущерб, Центральный Комитет РКП (б) и Советское правительство разрешили создание фронтовых, а позже и армейских ЧК. Так была образована, например, чрезвычайная комиссия на Восточном фронте. В постановлении Совета Народных Комиссаров, специально принятом по этому вопросу 16 июля 1918 года, говорилось:

 

«Для успешной борьбы с возрастающей контрреволюцией на Восточном внутреннем фронте в связи с чехословацким выступлением Совет Народных Комиссаров поручает товарищу Лацису организовать при Совете Народных Комиссаров Чрезвычайную комиссию по борьбе с контрреволюцией на Чехословацком фронте.

Все комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем при Советах прифронтовой полосы непосредственно подчиняются ей».

 

Этот чекистский орган провел в короткий срок большую и полезную работу, способствовавшую стабилизации фронта, повышению боеспособности войск. Благодаря активным действиям чрезвычайной комиссии Восточного фронта были нанесены ощутимые удары по белогвардейской и меньшевистско-эсеровской контрреволюции, разгромлен и обезглавлен ряд ее подпольных организаций, устранены последствия предательства Муравьева.

Осенью 1918 года фронтовые и армейские чрезвычайные комиссии стали создаваться и на других фронтах. На эти комиссии возлагалась борьба с контрреволюцией в войсках и прифронтовой полосе, борьба со шпионажем, преступлениями по должности и ведение разведки в тылу противника. Армейские чекисты ограждали Красную Армию от контрреволюционных заговорщиков, предателей и изменников, белогвардейских шпионов, антисоветских агитаторов, спекулянтов, расхитителей военного имущества, саботажников, мародеров, дезертиров, злостных нарушителей воинской дисциплины и других преступников, которые приводили или могли привести к ослаблению боеспособности красноармейских частей. При этом фронтовые и армейские чрезвычайные комиссии пользовались всеми правами, которые были предоставлены чекистским органам Положением о ВЧК.

Состоявшаяся в конце ноября 1918 года 2-я Всероссийская конференция чрезвычайных комиссий уделила особое внимание защите Красной Армии от контрреволюционных элементов и шпионажа. Конференция приняла резолюцию о создании чрезвычайных комиссий во всех объединениях Красной Армии. Этим подчеркивалось возраставшее значение чекистской работы в армейских условиях и необходимость ее дальнейшего развертывания.

 

Возглавить этот сложный и специфический участок государственной деятельности Центральный Комитет партии, В.И. Ленин поручили М.С. Кедрову не случайно. Для выполнения столь ответственного поручения Михаил Сергеевич был подготовлен всей своей предшествовавшей революционной деятельностью, отдав борьбе за идеалы коммунизма в рядах большевистской партии свыше 18 из 40 прожитых к тому времени лет. Он был непосредственным участником трех революций, прошел суровую школу профессионального революционера-большевика, имел многогранный опыт партийной, советской и военной работы, обладал глубокими знаниями марксистской теории, широкой эрудицией, владел несколькими европейскими языками. Кедров был известен в партии своей энергией, большими организаторскими способностями, скромностью, бесстрашием и исключительной честностью.

Выходец из богатой семьи московского нотариуса, потомственного дворянина, реакционера по своим взглядам, М.С. Кедров с юношеских лет встал на путь борьбы с буржуазно-помещичьим строем. В автобиографии он писал: «Семье и школе в известной мере обязан моей ненавистью к буржуазии».

В 1899 году за участие в студенческих волнениях Кедров был изгнан из Московского университета. В 1900–1901 годах он один из организаторов и активных членов подпольного социал-демократического студенческого комитета, проведшего в марте 1901 года забастовку в Демидовском юридическом лицее в Ярославле. С 1901 года член Российской социал-демократической рабочей партии. До 1905 года Кедров работал в Ярославской (избирался членом ярославской группы Северного. комитета РСДРП), Нижегородской, Одесской и Симферопольской организациях РСДРП. Выполнял партийные поручения как пропагандист и ответственный за печатание большевистских листовок, подбор конспиративных квартир. В этот период неоднократно подвергался репрессиям, трижды сидел в тюрьмах, состоял под особым надзором полиции, находился в административной ссылке в Вологодской губернии. Один из арестов (февраль 1902 года) и месячное заключение в ярославской губернской тюрьме завершились освобождением после пятидневной голодовки.