Период правления Александра I очень точно укладывается в хронологические рамки первой четверти XIX в. (12 марта 1801 г. – 19 ноября 1825 г.). Это было время, когда были подняты ключевые проблемы социально – экономического и политического будущего страны, а Россия оказалась втянутой в жизнь Европы на правах деятельного партнера.
Александр I располагал достаточно радикальными и хорошо подготовленными проектами государственного переустройства. Их реализация открыла бы дорогу для дальнейшей трансформации власти и демократизации государственного управления. Казалось бы, разгромив Наполеона, Александр I мог начать движение к правовому государству. Однако, император не решился на проведение кардинальных реформ. Он готов был предоставить конституцию Финляндии, Польше, выступать в Варшаве с либеральными речами, но в самой России даже само слово «конституция» продолжало оставаться под запретом. Может быть, причина отчасти заключалась в том, что «Павел, Александр и Николай I владели, а не правили Россией, проводили в ней свой династический, а не государственный интерес, упражняли на ней свою волю, не желая и не умея понять нужд народа, истощили в свои видах его силы и средства, не обновляя и не направляя их к целям народного блага»[1].
Начнем с того, что и сам будущий император Александр I оказался втянутым в заговор против своего отца (степень втянутости отдельная тема в историографии), в результате которого Павел I был убит в им же заложенном Михайловском замке. Таким образом, само царствование началось с тягчайшего преступления, которое будет сопровождать Александра I до конца его жизни. По-видимому, именно здесь кроются психологические истоки идеи построения «истинно просвещенной монархии», опирающейся на прочный фундамент законов.
Александр I понимал всю сложность проблемы. 5 июня 1801 г. он образовал «Комиссию о составлении законов». Возглавил ее граф Завадовский. В рескрипте, данном ему императором, в частности, есть и такие слова: «…Я всегда знал, что с самого издания уложения до дней наших, т. е. в течение почти одного века с половиною, законы истекая от законодательной власти различными и часто противоположными путями и быв издаваемыми более по случаям, нежели по общим государственным соображениям, не могли иметь ни связи между собою, ни единства в их намерениях, ни постоянности в их действии. Отсюда всеобщее смешение прав и обязанностей каждого, мрак облежащий равно судью и подсудимого, бессилие законов в их исполнении и удобность применить их по первому движению прихоти или самовластия»[2, с.160]. Император очень точно обозначил проблему. К началу XIX в. продолжало оставаться действующим Соборное Уложение 1649 г. царя Алексея Михайловича. Полное собрание законов Российской Империи (Первое собрание) позволяет представить ту огромную массу законов, указов, упоминающихся при Павле I разного рода объявлений, распоряжений, распубликований, близких по своему характеру к законодательным актам.
В качестве примера возьмем периоды наиболее интенсивного законотворчества. Петр I – 3296 документов (ПСЗ I №1347 – 4642, в среднем 8 законов в месяц). Между смертью Петра I и воцарением Екатерины II – 6939 документов (№4643 – 11581, в среднем 21 в месяц). За 34 года правления Екатерины II – 5948 (№11582 – 17529, в среднем 29 в месяц). При Павле I – 2179 документов, в среднем около 42 в месяц (ПСЗ I №17530 – 19709). Для завершения статистического экскурса отметим, что за 24 с половиной года александровского правления появилось еще 10822 законодательных актов (около 37 в месяц). Чрезвычайная интенсивность законодательства в первую очередь говорит о беспрерывной ломке, реорганизациях, новшествах, и самое главное о копившихся противоречиях в законах, что вело к лихоимству, произволу, беззаконию, как в административных учреждениях, так и в судах.
По словам тайного советника П. Сумарокова одна внешность тогдашних судов указывала на внутренний в них беспорядок. «В городах, даже губернаторских стекла разбиты, заклеены бумагою, обрушилась кровля. В уездных (городах) они (суды) нередко помещаются в избах: там голые стены, на полу щели по четверти аршина. Наконец, в Правительствующем Сенате, первейшем зерцале, посреди столицы, простые столы самой топорной работы, бархат, сукно разорваны, замараны – господствует отвратительная нечистота. В некоторых местах нуждаются в перьях и чернилах; канцелярские служители в лохмотьях окружают приходящих, как лавочники, и призывают к себе – гремят медные деньги.. Проситель готовит подаяние, а не документы»[2, с.161].
Без взятки (подаяния) нельзя было продвинуть дело, и поголовное взяточничество существовало не только в судах, но и в правительственных учреждениях. По свидетельству И. В. Лопухина (сенатора), взятки были неизлечимою отравою судов.[1, с.12] Брали деньгами, продуктами, брали через жен, секретарей и других подставных лиц; брали губернаторы, председатели губернских правлений, гражданских и уголовных палат, брали и в Сенате. Все это узаконилось, вошло в обычай, и проситель никогда не приходил в присутственные места с пустыми руками. Если он был беден, то и тогда приносил полотенце, чашку меду, большой пряник, а иногда и просто хлеб. Эта горькая правда нашла подтверждение в Высочайшем указе Сенату от 18 ноября 1802 г. «Из доходящих к нам беспрестанно слухов, писал Александр I, - с сердечным соболезнованием заключаем, что пагубное лихоимство или взятки в империи нашей не только существуют, но даже распространяются между теми самыми, которые бы ими гнушатся и всемерно пресекать их долженствовали»[1, с.16]. Сенат оказался в очень трудном положении. Сами сенаторы прекрасно понимали, что эта болезнь часть правительственной машины, что искоренить ее одними указами невозможно. Жалованья чиновников должно было обеспечивать их нормальное существование, но оно было столь ничтожно (копиисты, подканцеляристы, канцеляристы получали жалование не более 6–8 рублей в месяц, подьячий 2-4 рубля в месяц). Практически все они были лишены возможности завести семью, потому что были не в состоянии ее содержать, снимали самое дешевое жилье, плохо питались и одевались. Это были люди морально приниженные, забитые, и многие лица, стоявшие во главе администрации, смотрели на взяточничество сквозь пальцы. Вот как описывает представлявшихся ему чиновников по случаю вступления в должность симбирского губернатора М. Л. Магницкий: «Физиономии были различны. Одни были круглы, как полная луна; другие худы, длиннолицы с изображением страха и ожидания наказания. Я начал мое знакомство с председателя уголовной палаты и спросил его, много ли у него решено дел в течение года? Он отвечал, что не припомнит, а знает только, что преступников не щадили и произведено тысяча ударов кнутом и 2000 плетками. Вскоре первый советник губернского правления выступил вперед и произнес приветственную речь, в которой умолял меня подражать милосердию Божию и не быть строгим к их грехам. Я отвечал: Господа! Строгим к вам быть нельзя; я не буду убеждать вас не брать взяток, потому что это противно вашей натуре, но скажу вам одно: берите, но не дерите. С этими словами я удалился и чиновники разошлись, по – видимому, довольные моим приемом. [4, с.246]
Комиссия законов проработала более четверти века, кодификация так и не была завершена. Только при Николае I эту проблему удалось решить при помощи М. М, Сперанского в недрах II отделения собственной его императорского величества канцелярии. В 1830 г. был завершен первый этап кодификации и издано ПСЗ РИ (45 томов первого собрания), включавшего в себя все законодательные акты с 1649 по 1825 г. В 1832 г. было завершено составление систематического свода законов. Это и было действующее законодательство, уточненное и усовершенствованное. В 15 томе свода законов впервые были выделены общая и особенная части уголовного права. При составлении 15 тома впервые в российской практике были сделаны попытки отделить уголовно – правовые нормы от уголовно – процессуальных. Пока свода законов не существовало, его заменяло множество указов и постановлений, изданных на отдельные случаи. Они часто противоречили друг другу и разбросаны были по разным присутственным местам. Многие указы не публиковались и являлись руководством только для того присутственного места, которому были даны. В обращении было огромное количество отдельных уставов и положений, которые зачастую были составлены весьма неумело. Под одним заглавием могли быть соединены самые разнородные предметы.
«Я – говорит О. А. Пржецлавский – делал неимоверные усилия для отыскания нужного мне закона: рылся по целым неделям в грудах печатных листов, представляющих хоть малейшую к тому надежду; допрашивал всех знакомых мне деловых людей, слывших законоведами. В этих поисках целые месяцы проходили безуспешно, когда, наконец, я нашел почтенного старца, поседевшего в трудах «хождения по делам», который мне сказал, что нужный мне закон я найду в древнем Уставе камер – коллегии…». Казалось, что задача упростилась, но не тут то было: «Я обратился в сенаторскую книжную лавку, и там, в первый раз порывшись в каталогах, сказали мне, что такого устава нет. После безуспешных поисков во всех книжных лавках и у всех букинистов Щукина двора, я обратился уже к начальнику сенаторской книжной лавки, настаивая на том, что искомый икс (устав) должен в ней быть непременно в числе всех других печатных законоведений. По неотложной моей просьбе, во всех складах лавки совершен был тщательный розыск и в одном из углов, под кипами печатного хлама, найдена, наконец, целая связка давно заброшенной брошюры»[5, 436].
Литература:
1. Ключевский В. О. Соч. в 9-ти томах. М., 1990. Т. 9. С. 361.
2. Дубровин Н. Ф. Русская жизнь в нач. XIX в. СПб. 2007. С. 160.
3. Русский Архив. 1884. №1. С. 69.
4. «Мое знакомство с М.Л.Магницыным».П.Т.Морозова«Русский Архив»1875.Т.III. С.245.
5. Воспоминания О. А. Пржецлавского. Русская старина. 1875. №11. С. 436.
Факеев М.М.,
студент юридического факультета
Новгородского филиала НОЧУ ВПО
«Санкт-Петербургский институт управления и права»,
г.Великий Новгород, Россия
