V. Механизм суггестивного воздействия

Суггестия может осуществляться с помощью вербальных, невербальных и экстралингвистических механизмов. Вспомните, как вы сидели в кафе, у вас было свидание, играла музыка. Вы влюблены и вас переполняют чувства. Спустя много лет, услышав эту музыку, вы вновь испытываете те же чувства. Нередко даже физическое состояние становится похожим на то, которое вы испытывали в прошлом. Если что-то похожее с вами было, то можно говорить о суггестивном эффекте.

Механизмы суггестивного использования языка в целом можно разделить на две группы: прямой (директивный) и косвенный язык. В первом случае суггестор пользуется той разновидностью языка, которую можно назвать директивным языком – языком рекомендаций, призывов, приказов. Директивы направлены на подчинение сознания суггестанта воле суггестора. Такие директивы имеют соответствующую грамматическую, фонетическую и лексическую «одежду»: различные формы повелительного наклонения, предикаты необходимости и долженствования, соответствующий («металлический») тембр, интонационный контраст. Примерами директивных языков могут служить армейский язык и язык дорожных знаков. К таким языкам прибегают до сих пор гипнотизеры и представители традиционной психотерапии. Эти языки носят открыто директивный характер.

В другом случае директивы суггестора могут быть направлены на подсознание, и тогда требуются другие вербальные средства, лишенные открытой директивности, собственно суггестивные средства (если меть в виду, что суггестия – латентное вербальное воздействие). В таком языке преобладают косвенные высказывания, в которых директивность затушевывается, смягчается их грамматической формой. Суггестивные языковые моменты имеют преимущественно правополушарную ориентацию, то есть ориентацию на образы. В связи с этим одним из важных направлений изучения суггестии является исследование суггестивного потенциала тропа (в частности, метафоры).

Суггестивные механизмы реализуются сугубо индивидуально, с учетом коммуникативной ситуации, но в целом универсальны. По мнению И. Ю. Черепановой, имеется устойчивая связь между характером принимаемого личностью мифа и видом порожденного суггестивного текста: воздействие усиливается, если он по форме и содержанию соответствует типу мифологического сознания личности.

Если понимать под суггестией арсенал языковых средств и приемов направленного воздействия на установки личности, то необходимо уточнить, что «целостную установку личности» А. Б. Добрович подразделяет на собственно установку и «мир личностных смыслов», который французский психоаналитик С. Леклер назвал «домом колдуньи». «Дом колдуньи» – это порождение совместной работы сознания и установки, по сути, это мифология, которую исповедует та или иная личность. Любая мифология имеет свои типы суггестивных текстов, свои специфические приемы, однако они имеют ряд универсальных свойств, обусловленных сходной нейрофизиологической реакцией человека. Так как суггестия есть побуждение к реакции, противоречащей, противоположной рефлекторному поведению отдельного организма» (Поршнев), следовательно, речь идет об изменении установки личности. В связи с этим на базе суггестии развивается феномен контрсуггестии – защитной реакции личности, которая вырабатывается у людей с развитым критическим мышлением.

Суггестия в широком смысле есть речевое воздействие на психологические установки, подсознание, тогда как убеждение предполагает воздействие на разум.

 

VI. Языковые уровни суггестии:

И. Ю. Черепанова в докторской диссертации («Вербальная суггестия: теория, методика, социально-лингвистический эксперимент») предпринимает попытку выстроить иерархию уровней суггестивной лингвистики.

1. Нижний в иерархии с точки зрения языкознания и высший с точки зрения латентного (не проявляющегося вовне, скрытого) воздействия – фонологический уровень. Примат звука утверждали многие поэты. А. П. Журавлев в книге «Звук и смысл» разработал экспериментальный психометрический метод изучения символического значения звуков речи. Так как в поэтических текстах звукопись проявляется ярче всего, то для примера логичнее привести именно поэтические тексты, хотя и в прозаических текстах она играет свою роль.

От ликую щ их, праздно болтаю щ их,

Обагряю щ их руки в крови

Уведи меня в стан погибаю щ их

За великое дело любви! (Н. Некрасов, Рыцарь на час).

Скопление шипящих в тексте (в данной ряд: преобладает сонорный Лоответствии ом случае – Щ) с передаваемым смыслом меня ется рытого) воздействия азвивается феномен контрсупри восприятии рождает ощущение агрессии, тревоги, раздражения, возмущения. Интересно, что в последней строке в соответствии с передаваемым смыслом и настроением меняется звуковой ряд: преобладает сонорный Л.

Сочетание динамичного Р с шипящим Ш, Ч, свистящими С, Ц в поэме «Черный человек» передает депрессивное состояние героя, тоску, тревогу, отчаяние:

Голова моя ма ш ет у ш ами,

Как к р ыльями пти ц а.

Ей на ш ее ноги

Мая ч ить больше невмо ч ь.

Ч е р ный ч еловек,

Ч е р ный, ч е р ный,

Ч е р ный ч еловек

На кровать ко мне с ади тс я,

Ч е р ный ч еловек

С пать не дает мне в с ю но ч ь. (С. Есенин, Черный человек)

2. Просодический уровень является таким же базовым, как и фонологический. Просодия (от греч. prosodia – ударение, припев) – суперсегментный уровень языка. Выделяют следующие элементы просодии: речевая мелодия, ударение, временные и тембральные характеристики, ритм. Главным для исследования универсальных закономерностей вербальной суггестии элементом просодического уровня следует признать ритм, который «несет службу организующего начала». На ритмичность текста влияет употребление одинаковых или синонимичных слов, длина слова в слогах, точность выражения смысла фразы (парадоксально построенные высказывания размывают смысл слов и тем придают тексту ритмичность). Ритм вводит человека в состояние расслабленного сознания, открывая тем самым больше возможностей для воздействия на подсознание. Так же, как и фонологический уровень, просодический легче обнаружить в стихотворных текстах.

Рассуждая о гармонии и ритме, нужно иметь в виду, что в действительности буквальной повторяемости (тождественности) нет и не может быть. И. Ю. Черепанова, ссылаясь на А. Добровича, пишет о необходимости некоторой неправильности, отклонения от ритма, «рокового чуть-чуть», присущего творениям гениальных художников. В силу этого при суггестивном анализе текста особое внимание нужно уделить тем фрагментам, где равновесие нарушается: именно в момент нарушения ритма происходит суггестивное воздействие. Например, актуализация смысла в стихотворении происходит там, где есть отступление от стихотворного размера. Так, в стихотворении Ю. Лермонтова «Парус» используется ямб, но именно на эпитетах ямб прерывается пиррихием (стопой их двух безударных слогов), что является отступлением от общего ритма:

Бел е ет п а рус один о кой

В тум а не м о ря голуб о м!..

3. Лексико-стилистический уровень может быть выявлен с помощью описания различных показателей (индексов), характеризующих стилистические особенности текстов при помощи математико-статистических методов. На основании особенностей употребления в тексте лексических единиц по специальным формулам рассчитываются следующие индексы: индекс дистрибуции (наличия в тексте), специфичности лексики, предсказуемости, плотности текста, повторения слов.

Предсказуемость слов и фраз в тексте провоцирует адресата быть его соавтором: произнося «подсказанное» самим текстом выражение, мы активнее включаемся в эмоциональный и смысловой процесс восприятия текста. Вспомните восторг, с которым ребенок воспринимает загадку, где сама рифма подсказывает отгадку:

Хитрая плутовка,

Рыжая головка,

Хвост пушистый — краса!

А зовут её... Лиса

4. Лексико-грамматический уровень позволяет определить соотношение различных частей речи и их значимость в суггестивных текстах. Так, Б. Ф. Поршнев говорил об особой роли глагола в истории суггестии.

Основу знаменитого стихотворения А. Фета составляют существительные, что позволяет увидеть картину природы как бы замершей, остановившейся лишь на мгновение, чтобы мы успели вдохнуть ее красоту, умиротворение. Но в то же время поэт дает картину природы в движении: отглагольные существительные первой части называют процесс (шепот, дыханье, колыханье, изменений).

Шепот, робкое дыханье.
Трели соловья,
Серебро и колыханье
Сонного ручья.
Свет ночной, ночные тени,
Тени без конца,
Ряд волшебных изменений
Милого лица,
В дымных тучках пурпур розы,
Отблеск янтаря,
И лобзания, и слезы,
И заря, заря!..

По-другому воспринимаются существительные в стихотворении А. Ахматовой:

Двадцать первое. Ночь. Понедельник.

Очертанья столицы во мгле.

Сочинил же какой-то бездельник,

Что бывает любовь на земле.

Здесь уже мир статичен, печален и даже трагичен своим остановившимся обликом.

Грамматическую основу стихотворения «Пуля» Б. Тедерса составляют причастия (оттертая, заржавевшая, просвистевшая, приходившая, не сумевшая, не убившая, пролетевшая, не попавшая, проморгавшая, погребенная, покрытая, непрощенная, незабытая) и прилагательные (девятиграммовая, мертвая, давняя, пулеметная, бронебойная, не убойная).И те, и другие обозначают признак, но причастие – связанный с действием, а прилагательное – признак, присущий самому предмету. В результате такого использования единиц лексико-грамматического уровня пуля «оживает»: она не просто характеризуется героем, а характеризуется через движение. Причем, сначала пуля действует сама, что выражается через причастия действительные, а затем действия совершаются героем и для описания пули используются теперь страдательные причастия.

На ладони от глины оттертая
Девятиграммовая,
Мертвая,
Пуля – давняя, заржавевшая,
Над виском моим просвистевшая.
За душой моей приходившая...
Не сумевшая – не убившая.
Пулеметная, бронебойная,
Перелетная – не убойная...
Пролетевшая, не попавшая,
Пацана – меня проморгавшая...
Погребенная, ржой покрытая.
Непрощенная,
Незабытая...

Анализ языковых единиц данного уровня наряду с другими позволяет выявить суггестивный потенциал текста.

5. Морфолого-синтаксический уровень позволяет осуществить синтаксический анализ суггестивных текстов. И. Ю. Черепанова, ссылаясь на работу Р. Г. Мшвидобадзе, приводит результаты передачи индексальной информации (информации о положительных и отрицательных установках индивида) через синтаксические параметры: «1) при положительной установке длина предложений больше, чем при отрицательной установке; 2) в случае положительной установки глубина предложений больше, чем при отрицательной; 3) в случае положительной установки количество сложных предложений больше, чем при отрицательной установке, во время которой превалируют простые предложения».

Если обратиться к уже приводимому стихотворению А. Ахматовой, то подавленное настроение, состояние разочарование автор передает, используя единицы морфолого-синтаксического уровня: короткие, «рубленые» предложения на подсознательном уровне формируют «отрицательную установку».

Тот же эффект мы можем наблюдать в рассказе Василия Аксенова «Асфальтовые дороги»:

Вспоминались восторженные вопли приятелей. Споры до бешенства, до драки на первой выставке Пикассо. И снова кафе, дача. Бесцельное шатание по Невскому до ряби в глазах, до ломоты в костях. Выспренние разговоры об искусстве. Бледный рассвет, горечь во рту, пепельница, утыканная окурками, похожая на взбесившегося ежа. Верно, что жизнь развивается диалектически, скачкообразно. Развязка пришла неожиданно, как нападение из-за угла. Декан не знал подробностей, он сделал вывод на основании безжалостных данных зачетки. Переполох в семье, переполох в душе. Темные углы военкомата. Страх. Грохот эшелона. АРМИЯ!

Эмоциональная кульминация выражается с помощью единиц синтаксического уровня: короткие, словно рваные, предложения передают сначала опустошение героя, а затем – его «оглушение», безысходность, отчаяние.

 

Наряду с суггестией, обнаруживаемой во всех без исключения культурах, аналогичной константой является миф, который «есть наиболее полное осознание действительности» (по А. Ф. Лосеву). Специфика мифа заключена в том, что он является вторичной семиотической системой, метаязыком и представлен в виде корпуса суггестивных текстов, порождаемых массовым и индивидуальным сознанием с целью оптимального воздействия на установки. Языковая система выделяет для метаязыка свои особые средства и приемы, придающие мифу ту оригинальную и образную форму, которая вызывает безусловное доверие личности или общества.

 

Также помимо языковых уровней суггестии можно выделить тропеический уровень, создаваемый тропами речи.

Сегодня неориторика выделяет три основных, или главных, тропа: 1) метафору; 2) метонимию; 3) синекдоху (вид метонимии). Чтобы упорядочить сведения о тропах и их классификациях, было предпринято несколько попыток найти некий «первотроп», который является исходным и к которому можно свести два других тропа, а затем на их основе провести систематизацию остальных тропов и фигур. Е. В. Клюев считает целесообразным ориентироваться не на «первотроп» и расположение всех тропов по отношению к нему, а на общий принцип, лежащий в основе всех тропов – паралогическое обращение с логикой и прежде всего аналогией. Таким образом, выделяются два признака тропа: его аналогический характер и его паралогичность (акирологичность). Именно преобразование правил аналогии – соединение принципиально несоединимого лежит в основе создания тропов.

Тропы (от греч. способ, прием, образ) – такие обороты речи, которые основываются на употреблении слов в переносном значении с созданием образа. Механизм образования (а впоследствии и воздействия) тропов основан на его двуплановости, совмещении двух семантических планов. Употребление тропов заключает в себе современную реализацию двух значений: 1) буквального, т.е. общеязыкового; 2) иносказательного, переносного, ситуативного, т.е. относящегося к конкретному, данному случаю. Совмещение этих значений, сдвиг в семантике слова от прямого к переносному в тропе и позволяет создавать образ и тем самым повышать функциональную значимость (усиливать изобразительность и выразительность речи) – суггестивный потенциал. В основе тропа всегда лежат определенные ассоциативные представление, возбуждение которых у адресата и является основанием для суггестии. Таким образом, троп – изобразительно-выразительное средство, обладающее суггестивными возможностями: тропы придают наглядность изображению предметов, явлений, передаче чувств и эмоций.

При осмыслении понятия «троп» неизбежно возникают вопросы:

1) любое ли слово может быть тропом?

2) если они так «хороши», должно ли их быть как можно больше в тексте (и сколько «можно»)?

Речь, насыщенная тропами, называется металогической («через слово») и противопоставляется речи автологической («я, сам» «слово»), в которой тропы отсутствуют. По мнению М. Р. Желтухиной, существенными признаками металогической речи являются алогичность, образность, низкая частотность, выражение мыслей и чувств, оценочность.

Представляется, что любое слово может выступать в роли тропа, если будет обладать его основными свойствами:

троп = образность + двуплановость + экспрессивность

С учетом того, что любой троп – это загадка, способность текста быть насыщенным тропами ограничивается возможностью адресата воспринять суггестивное воздействие и «отгадать» предложенные загадки.

По содержанию тропы выражают определенное субъективное отношение к миру, которое обусловливает не только характер видения мира, но и его ощущение. Как и все изобразительно-выразительные средства, тропы двусторонни: 1) выражая денотативное содержание, они формируют его смысл и интеллектуальную оценку; 2) выражая субъективное отношение, они придают смыслу чувственный облик, в том числе тональный, открывающий возможность для суггестивного воздействия.

Помимо означенных подходов теория тропов различает троп в широком и узком смысле (см. М. Р. Желтухина «Тропологическая суггестивность масс-медиального дискурса»). Троп в широком смысле – система несопоставимых значимых элементов, иерархически организованных, мотивированных, участвующих в контекстуальных отношениях семантического переноса (троп в литературе, живописи, музыке, кино, пантомиме и т.п.). Тропы выходят за пределы искусства и составляют суть творческого мышления (Ю. М. Лотман). Троп в узком смысле - два взаимно несопоставимых значимых элемента, между которыми устанавливается отношение адекватности в рамках определенного контекста.

При порождении и восприятии информации такого текста актуализируется принцип соположения, т.е. обеспечивается множественность прочтения создаваемых фигур (интерпретаций текста). Тропы отражают универсальный принцип как индивидуального, так и коллективного сознания (культуры) (по Ю. М. Лотману). Контекст становится «декодирующим устройством» и одновременно метатекстовой рамкой, внутри которой происходит не только дешифровка, но и возникает новый поворот восприятия, открывающий поле суггестии.

В ХХ-ХХI веках масс-медиальное пространство оказалось предельно углубленным и расширенным, неопределенным и многозначным, что лишает текст окончательности, законченности смысловых интерпретаций и, наоборот, делает открытым, способным к улавливанию потенциальных ситуаций, потенциально суггестивным. В каждом новом тексте адресант и адресат находят закономерные и случайные межтекстовые взаимосвязи, порождают и интерпретируют тропы ( и не только собственно тропы ).

Говоря о границах тропеического пространства, необходимо помнить о функциональных границах, состоящих в разрешении проблемы нейтрализации тропа, выхода за пределы тропеического пространства. От постоянного употребления или по какой-либо другой причине между прямым и переносным значением тропа устанавливаются отношения взаимооднозначного соответствия, а не семантической многозначности – троп стирается, т.е. лишь генетически представляет собой риторическую фигуру, а функционирует как слово или фразеологизм в его устойчивом словарном значении. На этапе перехода от тропа функционального к тропу стершемуся троп воспринимается в средствах массовой информации как речевой штамп: уже потерявший экспрессивность, но все еще сохраняющий некоторую связь с образностью. Такой «промежуточный» троп воспринимается адресатом как «набивший оскомину».

Тем самым при исследовании природы тропа прослеживаются основания его воздейственности, суггестивности в языке СМИ. В тропах заложены основания для осуществления влияния на адресата.

Существуют различные классификации тропов, в основу которых положены различные критерии: социокультурный, мифологический, типологический, функциональный. Полагаем, что в рамках суггестивного анализа текста можно остановиться на традиционной в риторике классификации (см. Клюев, с. 177-178) и рассматривать средства выразительности как совокупную систему риторических тропов и фигур, наиболее воздейственными из которых являются метафора, метонимия и их разновидности и комбинации.

Метафора (скрытое сравнение) – одно из самых активных суггестивных средств, рассчитанных на долговременное воздействие. Основано это долговременное воздействие на том, что активнее запоминаются моменты понимания текста, связанные с чувственным, эмоциональным восприятием. Метафора, используя непрямые способы оценки, ассоциативно, чувственно подводит суггестанта к тому, чтобы тот принял позицию автора. Например, Юрий Балабанов в предвыборной агитационной статье ««Воробушки» под выборы» не критикует прямо появившиеся и ожидаемые рекламные статьи и агитки, но, сравнивая их с маленькими, серенькими, невзрачными, бестолково снующими под ногами птичками, формирует чувство пренебрежения, раздражения, незначительности и снижает образ возможных политических конкурентов:

Менее полутора месяцев осталось до выборов в Законодательное собрание Челябинской области. И пока, вроде бы, нет листовок, агиток, засилия бесплатных газет-однодневок в наших почтовых ящиках. Хотя уже некоторые «воробушки» в виде новоявленных, «под выборы», газет и грязненьких, с душком, рекламок в некоторых СМИ уже зачирикали («Магнитогорский металл», 10. 11. 2005).

Образы, которые выстраиваются в сознании человека, и ощущения, которые у него возникают при прочтении метафоры, обеспечивают необходимую тональность восприятия информации, а значит, формирование необходимого автору отношения суггестанта к описываемым явлениям. В итоге мы улавливаем оценку автора и почти безоговорочно ее принимаем – ведь с помощью авторской метафоры мы уже создали в своей голове картинку, и теперь нам довольно легко в нее поверить. Так, Александр Кабаков создает развернутую метафору тонкая скорлупа цивилизации в статье «Смертельные игры», посвященной разрушительному урагану «Катрина», который обрушился в 2005 году на южные штаты Америки:

То, что произошло и продолжает происходить в Нью-Орлеане, поражает не только непредставимыми размерами катастрофы и ничтожностью человеческих сил; не только легкостью, с которой тонкая скорлупа цивилизации ломается и открывает свирепое лицо любого общества, ставшего первозданно свободным… («КоммерсантЪ», 09. 09.2005).

Цивилизованный мир, созданный современным человеком и кажущийся ему надежным, защищенным, сравнивается яичной скорлупой – основой жизни, дающей жизнь и защищающей зародыш этой жизни, но бесконечно хрупкой перед мощностью стихии. Суггестия осуществляется за счет метафоры, которая рождает ощущение страха, ужаса, обреченности перед силами природы.

В приведенных примерах суггестивная функция метафоры как нельзя лучше выполняет одну из главных задач СМИ: не столько передавать информацию, сколько формировать отношение адресата к этой информации. Здесь мало убеждающих аргументов, читателя нужно ненавязчиво подвести к мысли, не вызвав желания спорить. И сделать это можно, вызывая определенное чувство, настроение, эмоции, то есть используя суггестивные языковые средства и приемы. Поэтому и при суггестивном анализе текста, и при создании текстов, обладающих суггестивным потенциалом, важно определить эмоциональную доминанту – ту главную эмоцию, которая обеспечивает суггестивность текста.

 

Данный материал, конечно, не исчерпывает всего арсенала суггестивного воздействия, подразумевающего использование суггествных языковых средств и речевых приемов. Это только часть интересного разговора о суггестии.