Можно ли условия, аналогичные тем, что были созданы в трудовых общинах, создать в масштабах всего нашего общества — вот в чём вопрос. Цель состояла бы тогда в том, чтобы создать такое положение на производстве, при котором человек отдаёт своё время и энергию чему-то такому, что имеет для него смысл; при котором человек знает, что он делает, влияет на то, что делается, и чувствует себя в единстве со своими ближними, а не оторванным от них. При этом подразумевается, что положению на производстве возвращена конкретность, что рабочие организованы в достаточно малые группы. Это позволяет индивиду соотносить себя с группой как реальному человеческому существу, даже если на фабрике работает много тысяч рабочих. Это означает, что найдены способы сочетания централизма и децентрализма, делающие возможным активное участие и ответственность каждого и обеспечивающие в то же время единое руководство в той мере, в какой это необходимо.
Как можно этого достичь? Первое условие для активного участия рабочего — его хорошая осведомлённость не только о результатах своей собственной работы, но и о работе всего предприятия в целом. Такое знание представляет собой, с одной стороны, техническое знание процесса производства. Рабочему, возможно, приходится делать только одно специфическое движение на конвейере, и для выполнения этой операции, возможно, достаточно потренироваться два дня или две недели, однако отношение рабочего к технологическому процессу в целом было бы другим, если бы он понимал все технические проблемы, связанные с производством продукта. Эти знания можно приобрести, посещая для начала производственное училище в течение первого года работы на фабрике. Далее такие знания постоянно пополняются на различных технических и научных курсах, организованных для всех рабочих фабрики и проводимых нередко даже в рабочее время*. Если рабочий понимает процесс производства на фабрике и заинтересован в нём, если это понимание и знания стимулируют его собственный мыслительный процесс, то тогда даже монотонная техническая работа, которую он выполняет, приобретает совсем другой смысл. Наряду с техническими данными о производственном процессе ему необходимо также располагать и другой информацией — об экономической функции данного предприятия и его отношении к экономическим потребностям и проблемам общества в целом. Благодаря обучению в течение первого года работы на фабрике и постоянному получению сведений об экономических процессах на ней рабочий реально осведомлён относительно того места, которое занимает данное предприятие в национальной и мировой экономике.
Каким бы важным ни было знание процесса производства и функционирования всего предприятия в целом как с технической, так и с экономической точек зрения, этого недостаточно. Если теоретические знания и интересы не могут найти практического применения, наступает период застоя. Рабочий способен стать активным, заинтересованным и ответственным участником процесса производства, только если он может влиять на решения, касающиеся как его собственного положения на производстве, так и всего предприятия. Его отчуждённость от труда можно преодолеть лишь в том случае, если он перестанет быть наёмником капитала, если он не будет объектом приказаний, а станет ответственным субъектом, нанимающим капитал. Здесь принципиальное значение имеет не собственность на средства производства, а участие в управлении и принятии решений. Так же как в политической сфере, здесь главная проблема состоит в том, чтобы избежать опасности анархизма — такого положения вещей, когда отсутствует центральное планирование и руководство; однако альтернатива между централизованным авторитарным управлением и бесплановым нескоординированным рабочим управлением вовсе не является неизбежной. Решение следует искать в сочетании централизации и децентрализации, в синтезе между принятием решений сверху вниз и снизу вверх.
Принцип совместного управления и участия рабочих* должен быть сформулирован таким образом, чтобы ответственность за управление разделялась между центральным руководством и рядовыми рабочими. Хорошо информированные малые группы обсуждают вопросы, связанные с рабочей ситуацией и всем предприятием в целом; их решения передаются администрации и таким образом создаётся основа для подлинного соуправления. Потребитель как третье лицо также должен в какой-то форме участвовать в процессе принятия решений и в планировании. Если мы согласимся с принципом, провозглашающим, что первичной целью любой работы является служение людям, а не получение прибыли, то те люди, которым служат, должны иметь право влиять на процесс труда тех, кто служит. Здесь, так же как в случае политической децентрализации, нелегко найти практические формы осуществления этого принципа, однако проблема, конечно же, не является неразрешимой, если только принят принцип совместного управления в целом. В конституционном праве мы разрешили сходные проблемы, учтя соответствующие права различных отраслей государственного управления, а в законах о корпорациях — право различного типа акционеров, управляющих и т. д.
Принцип совместного управления и совместного принятия решений предполагает значительное ограничение прав собственности. Владелец или владельцы предприятия имеют право на значительную ставку процента на свои капиталовложения, но они не имеют права командовать людьми, которых они наняли на работу с помощью этого капитала. Им пришлось бы по крайней мере поделить это право с теми, кто работает на предприятии. Фактически в больших акционерных компаниях акционеры не смогут в полной мере пользоваться своим правом собственности, принимая решение; если рабочие разделяют право принятия решений с администрацией, то роль акционеров, по сути дела, не отличается от роли рабочих. Закон о совместном управлении представлял бы собой ограничение прав собственности, но ни в коем случае не произвёл бы радикальных изменений в этих правах. Даже такой консервативный промышленник, как Дж. Линкольн, выступающий за участие в прибылях в промышленности, как мы видели, предлагает, чтобы дивиденд не превышал постоянно установленной суммы и чтобы прибыль сверх этой суммы распределялась между рабочими. Существуют возможности участия рабочих в управлении и контроле даже на базе сегодняшних условий. Так, например, Б. Фэрлесс, председатель правления «Юнайтед стейтс стил корпорейшн» (ЮСС), заявил недавно в обращении (опубликованном в сокращённой форме в «Ридерс дайджест» от 15 ноября 1953 г., с. 17), что все 300 тыс. работников этой компании могут приобрести обычные акции компании, купив по 87 акций на общую сумму 3500 долл. каждый. Вкладывая 10 долл. в неделю на каждого (а это примерно соответствует недавней прибавке к зарплате наших рабочих-сталелитейщиков), занятые на ЮСС могли бы скупить все выпущенные обычные акции менее чем за семь лет. Фактически им и не пришлось бы покупать такое количество, так как даже части этих акций уже хватило бы для получения необходимого большинства при голосовании.
Ещё одно предложение было сделано Ф. Танненбаумом в его «Философии труда». Он предлагает, чтобы профсоюзы купили такое количество акций предприятий своих рабочих, которое необходимо, чтобы контролировать управление этими предприятиями*. Каким бы способом это ни было сделано, это будет способ эволюционирования, лишь продолжающий тенденцию уже существующих отношений собственности; эти способы — лишь средства для достижения цели, состоящей в том, чтобы люди работали осмысленно, а не были только носителями товара — физической энергии и мастерства, — которые покупаются и продаются, как и всякий другой товар.
При рассмотрении вопроса об участии рабочих в управлении предприятием следует подчеркнуть один важный момент: опасность того, что такое участие могло бы развиваться в направлении участия в прибылях, характерного для суперкапитализма. Если бы рабочие и служащие были заняты исключительно своим предприятием, то отчуждение человека от его социальных сил осталось бы неизменным. Эгоистическое, отчуждённое отношение только бы распространилось с одного индивида на «команду». Поэтому существенной и не случайной особенностью участия рабочих в управлении является тот факт, что рабочие как бы выходят за рамки своего предприятия, начинают интересоваться покупателями и контактируют с ними, а также с рабочими других предприятий той же отрасли промышленности и со всем рабочим населением в целом. Такое развитие своего рода местного патриотизма по отношению к фирме, напоминающее «esprit de corps»* студентов колледжей и университетов, рекомендованное Виаттом и другими английскими социальными психологами, могло бы лишь усилить асоциальные и эгоистические тенденции, составляющие суть отчуждения. Подобные предложения в пользу коллективного «командного» энтузиазма игнорируют тот факт, что существует лишь одна истинно социальная ориентация — солидарность с человечеством. Социальная сплочённость внутри группы, соединённая с враждебностью к аутсайдерам*, — это не социальное чувство, а просто расширенный эгоизм.
В заключение моих размышлений по поводу участия рабочих в управлении я бы хотел снова подчеркнуть, даже рискуя повториться, что все предложения по гуманизации труда вовсе не преследуют ни цели увеличения выпуска продукции, ни цели получения большей удовлетворённости от работы «per se»*. Они имеют смысл лишь в совершенно иной социальной структуре, в которой экономическая активность является подчинённой частью социальной жизни. Нельзя отделить деловую активность в труде от политической активности, от использования досуга и личной жизни. Если стремиться к тому, чтобы работа стала интересной, но без желания, чтобы другие сферы жизни становились более человечными, не произойдёт никаких настоящих изменений. И работа не сможет стать интересной. Основное зло современной культуры состоит именно в том, что она раскалывает на отдельные части различные жизненные сферы. Путь к оздоровлению общества — в преодолении этого раскола, в движении нового единения и интеграции общества и индивида.
Я уже подчёркивал, что многие социалисты были разочарованы результатами воплощения в жизнь социализма. Однако ширится осознание того, что виноватой в этом была вовсе не главная цель социализма, поскольку социализм представляет собой неотчуждённое общество, в котором каждый работающий человек активно участвует в производственной и политической деятельности, сознавая долю своей ответственности. Беды реального социализма вытекают скорее из того, что слишком большое значение придавалось противопоставлению частной и общественной собственности, а также из недооценки человеческих и истинно социальных факторов. Соответственно всё шире и понимание необходимости социалистического видения, которое было бы сосредоточено на идее участия рабочих в управлении, на децентрализации и на конкретной функции человека в процессе труда, а не на абстрактном понятии собственности. Идеи Оуэна, Фурье, Кропоткина, Ландауэра, религиозных и светских сторонников коммунитарности переплелись с идеями Маркса и Энгельса; появились скептическое отношение к чисто идеологическим формулировкам «конечной цели» и большая склонность заниматься конкретной личностью. Видимо, есть надежда на то, что среди социалистов-демократов и социалистов-гуманистов растёт осознание того, что социализм начинается дома, с придания социалистическим партиям социалистической направленности. Под социализмом понимается здесь, конечно, не право собственности, а ответственное участие каждого члена общества. Пока социалистические партии не осуществят принципы социализма в своих собственных рядах, они не могут надеяться на то, что им удастся убедить других; если бы их представители имели политическую власть, они осуществили бы свои идеи в духе капитализма, несмотря на используемый ими социалистический ярлык. То же самое верно и в отношении профсоюзов: поскольку их цель — производственная демократия, они должны внедрять демократические принципы в свои собственные организации, а не уподоблять их деятельность большому бизнесу при капитализме или делать нечто и того хуже.
Тот факт, что сторонники общины придавали такое большое значение конкретной ситуации рабочего в процессе труда, довольно сильно повлиял на испанских и французских анархистов и синдикалистов, а также на русских социалистов-революционеров. И хотя значение этих идей в большинстве стран на какое-то время снизилось, сейчас они постепенно снова набирают силу, хотя в менее идеологизированной и догматической, а значит, более реальной и конкретной форме.
В одной из интереснейших недавних работ по проблемам социализма «Новые фабианские очерки» можно почувствовать рост влияния функциональных и человеческих аспектов социализма. Так, Кросланд пишет в своём очерке «Переход от капитализма»: «Социализм требует, чтобы эта враждебность в промышленности уступила место чувству сопричастности к совместному начинанию. Как можно этого добиться? Наиболее прямой и лёгкий способ состоит в совместных консультациях. В этой области было сделано много плодотворного, и сейчас ясно, что нужно нечто иное, чем существующая модель совместных производственных комитетов; нужны более радикальные усилия, чтобы у рабочего появилось чувство соучастия в принятии решений. Несколько прогрессивных фирм уже предприняли отважные попытки, и результаты довольно обнадёживающие»*. Кросланд предлагает три способа: расширение национализации, законодательное ограничение прибыли или «третий путь, состоящий в таком изменении юридической структуры собственной компании, который заменит контроль со стороны акционеров законом, чётко определяющим ответственность компании перед рабочим, покупателем и обществом; рабочие стали бы членами компании и имели бы своих представителей в совете директоров»*.
Р. Дженкинс в своей статье «Равенство» видит основной спорный вопрос будущего в следующем: «...во-первых, будет ли позволено капиталистам, которые отказались или были вынуждены отказаться от большей части своей власти и своих функций, сохранить значительную часть своих привилегий, ещё у них имеющихся; и, во-вторых, будет ли общество, вырастающее из капиталистического, демократическим и социалистическим или же оно будет обществом людей, управляемых, контролируемых привилегированной элитой, уровень жизни которой существенно отличается от уровня жизни масс»*. Дженкинс приходит к выводу о том, что «для создания демократического социалистического общества с участием рабочих в управлении» необходимо, чтобы «собственность на предприятия переходила от состоятельных индивидов не государству, а менее удалённым от человека общественным органам», что способствовало бы большему рассредоточению власти и «побуждало бы различных людей активнее участвовать в деятельности обществ и добровольных организаций и в контроле за этой деятельностью».
А. Албю в статье «Организация промышленности» констатирует: «Какой бы успешной ни была национализация тяжёлой промышленности с технической и экономической точек зрения, она не удовлетворила требования более широкого и демократического распределения власти и не создала реального критерия для участия рабочих этой отрасли промышленности в принятии решений по управлению производством и в их выполнении. Это сильно разочаровало многих социалистов, которые никогда не желали большой концентрации государственной власти, а имели довольно смутное утопическое представление об имеющихся альтернативах.
Уроки тоталитаризма за границей и революция управляющих у нас дома лишь усилили их опасения, тем более что полная занятость в демократическом обществе создаёт проблемы, для решения которых необходима широкая поддержка народных масс, основанная на информированности и консультации. Успех консультаций тем меньше, чем больше они отдаляются от формы личной беседы по поводу работы; поэтому размер и структура производственных единиц и степень их независимой инициативности рассматриваются как обстоятельства чрезвычайной важности»*. «В конечном счёте, — пишет Албю, — нам нужна совещательная система, которая обеспечит поддержку как решениям, связанным с проводимой политикой, так и исполнительной власти, одобряемой всеми занятыми в промышленности. Как примирить такую концепцию производственной демократии с более примитивным желанием самоуправления, вдохновляющим синдикалистов и лежащим в основе современных дискуссий о совместных консультациях, — этот вопрос требует дальнейших исследований. Представляется, однако, что должен существовать механизм, с помощью которого все занятые в данной отрасли промышленности могли бы участвовать в принятии решений о проводимой политике либо через представителей, избранных в правление в результате прямого голосования, либо с помощью иерархической системы совместных совещаний со значительными полномочиями. В любом случае необходимо также, чтобы всё больше людей принимали участие в разъяснении проводимой политики и принятии решений на нужных уровнях.
Поэтому одна из главных и до сих пор не достигнутых целей социалистической промышленной политики состоит по-прежнему в том, чтобы породить у людей чувство общности цели в производственной деятельности»*.
Один из самых оптимистически настроенных и довольных результатами правления лейбористов среди авторов «Новых фабианских очерков» Джон Стрэчи согласен с тем значением, которое Албю придаёт необходимости участия рабочих в управлении. «В конце концов, — пишет Стрэчи в статье “Задачи и достижения британских лейбористов”, — подлинная проблема совместной акционерной компании связана с тем, что в ней практикуется безответственная диктатура, номинально — её акционерами, в действительности же во многих случаях одним или двумя директорами, самолично себя назначившими на веки вечные. Сделайте открытые акционерные компании непосредственно ответственными перед обществом и всеми акционерами, занятыми в их деятельности, и они станут организациями совершенно иного рода»*.
Я привёл высказывания некоторых лидеров британского лейбористского движения, поскольку их взгляды являются в большей степени результатом практического опыта осуществления мероприятий по национализации, проведённых лейбористским правительством, а также глубоко продуманной критики этих мероприятий. Но и социалисты на континенте уделяют внимание участию рабочих в промышленности больше, чем когда-либо раньше. Так, после войны во Франции и Германии были приняты законы, предусматривающие участие рабочих в управлении предприятиями. И даже если результаты этих новых постановлений оказались далеко не удовлетворительными (по причине нерешительности этих мер и того факта, что в Германии скорее представители профсоюзов становились «управляющими», а не сами рабочие участвовали в управлении), тем не менее было ясно, что среди социалистов растёт понимание того, что переход права собственности от частного капиталиста к обществу или государству сам по себе имеет негативные последствия для положения рабочего и что главная проблема социализма заключается в изменении положения на производстве. Даже в весьма слабых и запутанных заявлениях недавно созданного во Франкфурте Социалистического Интернационала (1951) главное значение придаётся децентрализации экономической власти там, где это совместимо с целями планирования*. Среди учёных, занимающихся проблемами промышленности, прежде всего Фридман и в некоторой степени Гиллеспи пришли к аналогичному выводу о необходимости преобразования труда.
Если мы придаём большое значение необходимости участия рабочих в управлении для преобразования общества и смены права собственности, то это вовсе не означает, будто нет необходимости в некоторой степени прямого государственного вмешательства и национализации. Наряду с участием рабочих в управлении важнейшая проблема заключается в том, что вся наша промышленность основана на существовании неуклонно расширяющегося внутреннего рынка. Каждое предприятие хочет продавать всё больше и больше для того, чтобы завоевать непрерывно возрастающую долю рынка. В результате такой экономической ситуации промышленность использует все имеющиеся в её распоряжении средства, чтобы возбуждать покупательский аппетит населения, создавать и навязывать обществу потребительскую ориентацию, которая столь вредна для его духовного состояния. Как мы видели, это означает, что возникает стремление к приобретению новых, совсем не так уж необходимых вещей, постоянное желание купить больше, хотя с точки зрения человеческого неотчуждённого потребления нет нужды в новом продукте. (Так, например, автомобильная промышленность потратила несколько миллиардов долларов на создание новых моделей 1955 г.; одна только фирма «Шевроле» истратила несколько сотен миллионов долларов, чтобы успешно конкурировать с «Фордом». Прежняя модель «Шевроле» была несомненно хорошей машиной, и главная цель борьбы между «Фордом» и «Дженерал моторс» состояла вовсе не в том, чтобы дать потребителю лучшую машину, а в том, чтобы заставить его купить новую машину, хотя старая ещё могла бы служить несколько лет*. Другая сторона того же явления — это тенденция к излишним тратам; она стимулируется экономической потребностью к увеличению массового производства. Расточительство ведёт к экономическим потерям, но имеет также важные психологические последствия: потребитель теряет уважение к труду и затраченным человеческим усилиям; он забывает о потребностях людей в своей стране и бедных странах, для которых выбрасываемый продукт имел бы ценность; короче говоря, наши расточительские привычки свидетельствуют об инфантильном неуважении к реальностям человеческой жизни, к экономической борьбе за существование, которой не избежать никому.
Совершенно очевидно, что в длительной перспективе никакое духовное влияние не увенчается успехом, если наша экономическая система будет организована таким образом, что нам угрожает кризис, если люди не захотят покупать всё больше новых и лучших вещей. Поэтому, если мы ставим перед собой цель превратить отчуждённое потребление в человеческое, то необходимо провести изменения в экономических процессах, воспроизводящих отчуждённое потребление*. Задача экономистов состоит в том, чтобы разработать необходимые меры, иначе говоря, направить производство в такие области, где ещё не удовлетворены существующие реальные потребности, а не создавать искусственные потребности. Это может быть сделано с помощью кредитов государственных банков, национализации отдельных предприятий и радикальных законов, которые бы в корне изменили рекламу.
С этой проблемой тесно связана проблема экономической помощи индустриальных обществ части нашей планеты, более слаборазвитой в экономическом отношении. Совершенно ясно, что время колониальной эксплуатации позади, что различные части нашей планеты сейчас связаны между собой так же тесно, как 100 лет тому назад были связаны части одного континента, и что сохранение мира в богатой части планеты зависит от улучшения экономического положения более бедной. Мир и свобода в западном мире не могут в длительной перспективе сосуществовать с голодом и болезнями в Африке и Китае. Сокращение излишнего потребления в индустриально развитых странах — это необходимость, если они хотят помочь странам с неразвитой промышленностью, а они должны хотеть помочь им, если стремятся сохранить мир. Рассмотрим несколько фактов: согласно Х. Брауну, программа мирового развития на 50 лет предусматривает увеличение сельскохозяйственного производства до такой степени, что все люди получат правильное питание, а также индустриализацию слаборазвитых регионов, находящихся сейчас на уровне развития довоенной Японии*. Ежегодные расходы США на осуществление такой программы составили бы от 4 до 5 млрд долл. ежегодно в течение первых 30 лет, а затем несколько меньше. «Если мы сравним эту цифру с нашим национальным доходом, — пишет автор, — с нашим теперешним федеральным бюджетом, с расходами на вооружение или на ведение войны, то сумма не покажется такой уж огромной. А если мы сравним её с той потенциальной выгодой, которую могло бы дать успешное осуществление этой программы, она покажется ещё меньше. А если мы сравним её с расходами, которые мы понесём в случае бездействия и в результате сохранения статус-кво, то она покажется совсем незначительной»*.
Предыдущая проблема — это лишь часть более общей проблемы: можно ли позволить, чтобы интересы приносящих прибыль капиталовложений подчиняли себе общественные потребности, нанося несомненный вред обществу. Наиболее очевидный пример этому — наша киноиндустрия, выпуск комиксов и уголовная хроника в газетах. Для получения наивысшей прибыли искусственно стимулируются самые низменные человеческие инстинкты и отравляется общественное сознание. Закон о пище и лекарствах ограничил производство и рекламу вредных продуктов питания и лекарств; то же самое можно сделать по отношению к другим жизненно необходимым товарам. А если подобный закон окажется безрезультатным, то некоторые отрасли, такие, как кино, следует национализировать или хотя бы создать конкурирующую промышленность, финансируемую из общественных фондов. В обществе, единственная цель которого — развитие человека и в котором материальные потребности подчинены духовным, будет нетрудно найти юридические и экономические средства для необходимых перемен.
Что касается экономического положения отдельных граждан, то идея равенства доходов никогда не была социалистическим требованием и не является по многим причинам ни практической, ни желательной. Необходим такой доход, который составлял бы основу достойного человеческого существования. Что касается неравенства в доходах, то оно, по-видимому, не должно превышать такого уровня, при котором различия в доходах ведут к изменению восприятия жизни. Человек с миллионным доходом, способный удовлетворить любой свой каприз, даже не задумываясь, ощущает жизнь совсем по-другому, нежели человек, которому для удовлетворения одного дорогостоящего желания надо пожертвовать другим. Человек, который никогда не выезжал за пределы собственного города и не может позволить себе никакой роскоши, также по-иному воспринимает жизнь, чем его сосед, который имеет на это средства. Однако даже при определённых различиях в доходах основной жизненный опыт может остаться таким же, если различие в доходах не превышает определённого предела. Значение имеет не столько большой или малый доход как таковой, а тот предел, за которым количественные различия в доходах преобразуются в качественные различия в восприятии жизни.
Нет нужды говорить о том, что систему социального обеспечения, существующую в настоящее время, например, в Великобритании, надо сохранить. Но этого недостаточно. Существующая система социального обеспечения должна быть расширена до универсальных гарантий существования.
Каждый индивид может действовать как свободный и ответственный субъект, только если будет устранена одна из основных причин сегодняшней несвободы: экономическая угроза голодной смерти, заставляющая людей соглашаться на такие условия труда, на которые они иначе не согласились бы. Свободы не будет, пока владелец капитала навязывает свою волю людям, владеющим «только» своей жизнью, поскольку они, не имея капитала, не имеют другой работы, кроме той, которую им может предложить капиталист.
Столетие тому назад было широко распространено мнение о том, что никто не несёт ответственности за своего ближнего. Экономисты полагали и научно «доказали», что общественные законы делают необходимым существование большой армии бедных и безработных людей для поддержания экономики. Сегодня вряд ли кто-то отважится выдвинуть такой принцип. Общепризнано, что никто не должен быть исключён из благосостояния нации в силу природных или общественных законов. Распространённые 100 лет тому назад рационалистические толкования, согласно которым бедные обязаны собственным положением своему невежеству, безответственности, короче говоря, своим «грехам», сейчас устарели. Во всех западных индустриальных странах создана система социального страхования, гарантирующая каждому человеку прожиточный минимум в случае безработицы, болезни и старости. Отсюда лишь один шаг до вывода о том, что даже если в какой-то стране нет таких условий, но есть, по крайней мере, право на получение необходимых средств к существованию. Практически это означает, что каждый гражданин вправе требовать сумму, достаточную для существования, даже если он не является безработным, больным или старым. Он может требовать получения этой суммы, если он добровольно ушёл с работы, если он хочет подготовиться для другой работы или по любой другой личной причине, мешающей ему зарабатывать деньги, если он не попадает ни в одну категорию лиц, имеющих право на социальное обеспечение; короче говоря, он может требовать прожиточного минимума, не имея никаких причин. Предоставление людям прожиточного минимума должно быть ограничено определённым периодом времени, скажем, в два года; это необходимо, чтобы не поощрять невротической установки, отвергающей какие-либо социальные обязательства.
Это предложение может показаться фантастическим*, однако современная система страхования тоже показалась бы фантастической людям прошлого века. Главный упрёк в адрес такой системы состоит в том, что если каждому человеку гарантировано право на получение прожиточного минимума, то люди перестанут работать. Это утверждение основано, однако, на ошибочном мнении о том, что лень внутренне присуща человеческой природе; фактически же, кроме людей, ленивых по причине неврастении, мало найдётся таких, которые не захотят заработать больше прожиточного минимума и предпочтут ничего не делать, вместо того чтобы работать.
Тем не менее недоверие к системе гарантированного прожиточного минимума не лишено оснований с точки зрения тех, кто хочет использовать свой капитал с целью заставить других принять те условия труда, которые они предлагают. Если никто больше не будет вынужден принимать любые условия труда, чтобы не умереть с голоду, работа станет достаточно интересной и привлекательной, чтобы побудить человека заняться ею. Свобода заключения договора возможна лишь в том случае, если обе стороны будут свободны принять его условия или отказаться от них; в существующей капиталистической системе это не так.
Такая система не только стала бы началом реальной свободы заключения контракта между работодателем и работающим по найму — она значительно бы расширила сферу свободы в межличностных отношениях между людьми в повседневной жизни.
Рассмотрим несколько примеров. Человек, который сегодня работает по найму и которому не нравится его работа, часто вынужден продолжать её, так как у него нет средств, чтобы рискнуть остаться безработным даже на один или два месяца; и если он уйдёт с работы, то не получит права на пособие по безработице. Однако фактически психологические последствия этой ситуации гораздо глубже; сам факт, что человек не может рискнуть быть уволенным, заставляет его бояться своего шефа или того, от кого он зависит. Он будет подавлять в себе желание дерзко ответить; будет стараться угодить и подчиниться из-за постоянного страха, что шеф уволит его, если он захочет самоутвердиться. Или, например, человек, решивший в 40 лет, что хочет совсем другой работы, для подготовки к которой ему понадобится год или два. Поскольку в условиях гарантированного прожиточного минимума это решение будет означать жизнь с минимальным комфортом, потребуется большой энтузиазм и интерес к новой деятельности, и выбор, таким образом, сделает лишь тот, кто талантлив и действительно заинтересован. Ещё пример: женщина, брак которой оказался несчастливым, и единственная причина, по которой она не покидает своего мужа, заключается в отсутствии у неё средств к существованию даже на время, необходимое для обучения какой-нибудь профессии. Или же представим себе подростка, живущего в условиях конфликта с невротичным и жестоким отцом; этот подросток мог бы сохранить своё душевное здоровье, если бы был свободен и мог уйти из семьи. Короче говоря, во всех этих случаях было бы ликвидировано самое сильное экономическое принуждение в деловых и личных отношениях и каждый получил бы свободу действий.
Сколько же это будет стоить? Поскольку мы уже приняли систему страхования безработных, больных и старых, появится лишь ещё одна ограниченная группа людей, которые будут пользоваться этой привилегией, — люди особо одарённые; люди, оказавшиеся временно в конфликтной ситуации, а также неврастеники, не имеющие ни чувства ответственности, ни заинтересованности в труде. С учётом всех факторов окажется, что количество людей, пользующихся этой привилегией, не будет чрезмерно большим и что примерные расчёты можно сделать уже сегодня. Следует, однако, подчеркнуть, что это предложение должно быть принято вместе с другими предложенными социальными изменениями и что в обществе, в котором индивид активно участвует в своей работе, количество людей, не заинтересованных в работе, составит лишь небольшую часть той группы, какую они составляют и в настоящее время. Каким бы ни было это количество, расходы на такую систему социального страхования вряд ли превысят суммы, затраченные крупными державами на содержание своих армий за последние десятилетия, не говоря уже о расходах на вооружение. Не следует также забывать, что в системе, которая возрождает у каждого интерес к жизни и работе, производительность труда будет гораздо выше сегодняшней в результате даже немногих благоприятных перемен в рабочей ситуации. Кроме того, наши расходы на борьбу с преступностью и лечение невротических и психосоматических болезней значительно сократятся.
