Очень страдал весь день от воспоминаний своей протекшей жизни.
4. IV. 42.
Проспал 10 часов. Хороший день. Грусть. <…> Великая Суббота — наша и католическая.
Вечер. Обедали «роскошно»: суп из трав и рыба. Вере посчастливилось утром найти.
Пасхальный стол: 4 красных яичка, букетик гиацинтов — и все!
Тупая, тихая грусть, одиночество, безнадежность.
12 ч. 15 м. (10 ч. 15 м). Разговелись — В., З. и я: по крохотному кусочку колбасы (дал З.) и 1/10 яйца.
Над Антибами всходит мутная луна. Значит, бывает в Пасх. ночь!
5. IV. 42.
Христос Воскресе. Сохрани, Господи.
С утра так себе, после полудня мелкий дождь. В доме очень прохладно.
Вдруг почему-то пришло в голову: Добчинский и Бобчинский… Да: Сквозник-Дмухановский, Яичница… даже Чичиков — все очень плоско, балаганно — и сто лет все с восторгом повторяют: Добчинский и Бобчинский!
Как-то ночью, уже в постели, с книгой, в мертвой тишине дома вдруг точно очнулся, с ужасом: какое одиночество! И это последние дни и ночи жизни!
10. IV. 42.
Был в Ницце. Бюффа, Пушкина. Неприятно было, что сказала, что в ней «немецкая упорная кровь». Ее жадность к моему портсигару, воровское и нищенское существование. Завтрак — 250 фр.! У Полонских. Дама в картузе. Вел себя хмельно, глупо.
12. IV. 42. Воскресенье.
Кончил перечитывать рассказы Бабеля «Конармия», «Одесские рассказы» и «Рассказы». Лучшее — «Одесск. р.». Очень способный — и удивительный мерзавец. Все цветисто и часто гнусно до нужника. Патологическое пристрастие к кощунству, подлому, нарочито мерзкому. Как это случилось — забылось сердцем, что такое были эти «товарищи» и «бойцы» и прочее! Какой грязный хам, телесно и душевно! Ненависть у меня опять ко всему этому до тошноты. И какое сходство у всех этих писателей-хамов того времени — напр., у Бабеля — и Шолохова. Та же цветистость, те же грязные хамы и скоты, вонючие телом, мерзкие умом и душой.
«Все убито тишиной, и только луна, обхватив синими руками свою круглую, блещущую, беспечную голову, бродяжит под окном…»
«Гедали (еврей) обвивает меня несколькими ремнями своих дымчатых глаз…» <…>
О Божьей Матери (икона в Ипатьевском монастыре, занятом «текстильщиками»): «Худая баба сидела расставив колени, с зелеными и длинными, как змеи, грудями…»
<…>
6. V. 42. Среда.
<…> Очень грустно и скучно — погибаю в одиночестве. Ни души даже знакомой. И все воспоминания, воспоминания.
Вчера был в Cannes — зачем? Да, в синема Vox, смотрел La grande farandole — Fred Astaire и Ginger Rogers. Изумительно танцуют — опять был восхищен чрезвычайно.
Англичане захватывают (верно, уже захватили) Мадагаскар. Французское негодование.
Читаю «La mémorial de Sainte Hélène (Comte de la Cases)»[48]. Чувствую и себя на S. Hélène. Страшно подумать, что он должен был чувствовать. А все-таки жил, диктовал, упивался прежней славой, надеялся. <…>
12. V. 42.
Все скверная погода, тучи, сумрачно, холодно, иногда дождь. Уже дней 5 кровь. Верно, поэтому, — перед кровью, — чувствовал такую тоску. Нынче спокойнее. Читаю (по франц.) — «Уединенное» Розанова. В общем ничтожно, иногда просто глупо в смысле необыкн. высокой оценки себя. <…>
«На всякий случай» занимался пересмотром того, что должно и не должно войти в будущее «полное» (более или менее) собрание моих писаний, писал распоряжения. Мучительно! Сколько ерунды и как небрежно напечатал я когда-то! Все из-за нужды.
13. V. 42. Среда.
Весь день дождь, плывущий туман, свинцово-меловые зловещие тучи, холод. (А ночью перед этим часа два ужасная гроза.)
Будто бы взята Керчь.
23. V. 42. Воскресенье.
Керчь давно взяли. Но Москва говорит, что возле К. все еще идут бои. Страшные бои из-за Харькова — уже недели две.
Последние дни уже лето. <…> И страх и тоска за Веру — опять неск. раз были боли. И она испугана, падает духом. Господи, спаси, совсем пропадаю.
Все хочу послать письмо Т. М. [Львовой] Толстой — и все не решаюсь.
Опять у нас в саду множество цветущих роз — и розовых, и белых, и пунцовых как пунцовый бархат — и вспоминаю с грустью, что в прошлом году я в это время еще писал (и вписал в «Натали» о такой розе).
Опять думал нынче: прекраснее цветов и птиц в мире ничего нет. Еще — бабочек.
26. V. 42. Вторник.
Все кровь — уже дней десять. Чувствую себя ужасно, слабость страшная. Тоска, страх за Веру. Какая трогательная! Завтра едет в Ниццу к доктору, собирает свой чемоданчик… Мучительная нежность к ней до слез. <…>
3. VI. 42.
Лето. Была дурная, неспокойная погода, теперь как будто установилась.
Май был необыкновенный — соверш. чудовищные битвы из-за Керчи и вокруг Харькова. Сейчас затишье — немцы, кажется, потерпели нечто небывалое. А из радио (сейчас почти одиннадцать вечера) как всегда они заливаются. Удивительно — сколько блядского в этом пении, в языке! Думаю все время: что же это впереди! Если немцы не победят, полная погибель их. Если победят — как может существовать страна, ненавидимая почти всем миром? Но и в том, и в другом случае — что будет со страной, у которой погибло все самое сильное чуть ли не с 15 лет до 50! А уже погибли миллионы и еще погибнут.
Франц. радио — нечто поразительное. Тонем во лжи и холопстве.
Мне, верно, уже не поправиться — переломилось здоровье. Едва таскаю ноги. Неужели и в прошлом году было то же? Нет, этого не помню. М. б., забыл?
Читал вчера и нынче стихи — Г. Иванова, Гиппиус. Иванов все-таки поэт настоящий (в зачатке). Г. ужасна. Мошенница.
7. VI. 42. Воскр.
<…> Вчера письмо от дочери Анны Ник. Готье — приехала в Антибы, но «маму уже похоронили». Нынче все думал о тех прекрасных лесах вокруг Рокфора, по которым старушка спешила к автобусам. Не видеть ей их больше!
1. VII. 42. Среда.
Двенадцатый час вечера. В одиннадцать радио: Севастополь взят. Дорого, верно, достался!
Все время полное безволие, слабость, — ничего не могу, кроме чтения лежа. Перечитал первый том «Бр. Карамазовых». Три четверти — совершенный лубок, балаган. А меж тем очень ловкий, удивительно способный писака. <…>
Разгром англичан в Африке. Немцы уже в 100 кил. от Александрии.
Чем же все это кончится? Вот впереди месяц, два самых роковых для Европы — думаю, за эти 2 месяца выяснится.
14. VII. 42. Вторник.
В прошлую среду вырвал еще зуб.
Прекрасный день. Попытка начать что-н. делать.
Прочел (перечитал, конечно) второй том «Бр. Карамазовых». Удивительно умен, ловок — и то и дело до крайней глупости неправдоподобная чепуха. В общем скука, не трогает ничуть. <…>
18. VII. 42.
Скучный день, тоска.
Немцы в России все идут вперед. В Африке начались бои «решительные».
И все слабость, безволие, безделие! <…>
11 часов вечера, радио: «положение Тимошенко катастрофическое». Что-то должно быть вот-вот новое, огромное. Все еще не верится, что все пропало.
19. VII. 42. Воскр.
Видел новую луну. Холодно, тучи, перед вечером прошел дождь.
Шестого июля объявили, что взят Воронеж. Оказалось — брехня: не взят и по сегодня.
10. VIII. 42. Понед.
Купался всего 2 раза пока — за все лето. <…>
В России ужасно, — кажется, правда гибель нынче: взят Пятигорск. Битва морская американцев с японцами — японцы трубят большую победу. Беспорядки в Индии — арестован Ганди и весь инд. конгресс, позавчера потребовавший ухода англичан из Индии.
<…>
2. IX. 42.
Евреям (взятым) не дают пить.
Все грусть — о прошлой моей жизни здесь. Лоренские острова.
Перечитал Лоти «Fântome d'Orient»[49]. Скучно, длинно.
7. IX. 42.
<…> Перечитываю «Любовь в жизни Толстого» Жданова. Гадко — до чего обнажили себя и муж и жена насчет своей крайней интимности!
Взят Новороссийск. И все-таки думаю — вот-вот будет большое и плохое для немцев.
Расстреляли 5 прав[ославных] священников в Праге — будто бы участвовали в убийстве какого-то немца и «укрывали у себя рус. парашютистов».
16. IX. 42. Среда.
Все прекрасные дни. И все мука — тянет ехать в Cannes, Ниццу, видеть море, женщин, кого-то встретить, — одиночество страшное! — и все мысль: все это напрасно, будет только мука с автобусами — и мука воспоминаний моих прежних лет тут.
Ночи спокойные, теплые, с бледными звездами, с непрерывн. журчаньем сверчков и ночных цикад.
Нынче ездил в Cannes, купался — всего четвертый раз за все лето! И уже кончено лето — м. б., последнее мое. Дов[ольно] большая волна, вода приятная.
Немцы к Цар[ицыну] все «продвигаются» и все атаки русских неизменно «отбиты». День и ночь идут уже с полмесяца чудовищн. бои — и, конечно, чудовищн. потери у немцев. К концу войны в Германии останутся только мальчишки и старики. Полное сумасшествие! Только сумасш. кретин может думать, что он будет царствовать над Амер., Браз., Норвегией, Францией, Бельгией, Голл., Данией, Польшей, Чехией, Австрией, Сербией, Албанией, Россией, Китаем — 16 странами, из которых все, не считая евреев, ненавидят Германию и будут ее ненавидеть небывалой ненавистью чуть не столетие. Но какая сказочная сила — пока.
<…>
1. X. 42. Четверг.
Вчера именины Веры. Роскошный обед — с колбасой «Собачья радость». <…>
14(1). X. 42.
<…> Рождение В. Ездила в Восса в церковь, причащалась. Обед праздничный — по 3 порченых вареных картошки. Но — чай с наст. вареньем — подарок Али («довоенное»).
Покров Пр. Богородицы. Защити, Матерь Божия.
Дела немецкие неважны. 76-ой день берут Царицын.
23. X. 42. Пятница.
<…> Страшный день: мне 72!
Нынче радио о Царицыне: «все атаки большевиков отбиты». Скоро 3 месяца как берут его!
27. Х. 42. Вторн.
Третий день дождь, иногда ливень и грозы. В доме уже порядочно холодно.
Большие бои в Африке. Царицын все еще держится.
Чувствую себя плохо, особенно с утра. Верно, конец моим писаниям. Избавь, Господи.
9. XI. 42. Понедельн.
Девятая годовщина Ноб. премии!
Вчера большое событие: высадка американцев в Сев. Афр[ике].
12. XI. 42. Четв.
Вчера в 12 1/2 роковая весть: немцы занимают наше побережье.
Ницца занята вчера днем, Cannes поздно вечером — итальянцами.
В Grasse вошло нынче вечером 2000 итальянцев.
25. XI. 42.
Утром думал, что умираю — отлив крови от головы.
27. XI. 42. Пятн.
Вечером — швейц. радио — Тулон. Кончил «На пост[оялом] дворе».
28. XI. 42.
Страшные вести о Т[улоне] — почти весь флот потопился. Взрывы арсенала. Тряслись дома. Пожары. Моряков погибло оч. много.
Все время прекр. солн. дни. Но уже страдаю от холода.
3. XII. 42. Четверг.
Вчера в полдень Cannes. Потом Певзнеры и ресторан Паскаль. 3/4 красного тяжелого вина — опьянел. Зашел к Гукасову — не застал. Поехал на изв [озчике] с набережной в рус. церковь <…> ходил по церковному двору, обошел церковь — где вход в гробовое подземелье, куда меня в некий день внесут? Холодная, хорошая погода, предвечерн. время. Грустно, тупо, безнадежно. От искания этого входа — гадкое впечатление — глупо — зачем? Не дождавшись библ., ушел, доехал в автоб. до Cannes. На набережной, возле табачн. лавки, встретил Легранд. Бар. <…> Две рюмки коньяку. Потом бар в Карлтоне. Гукасов и те же. Два бокала белого вина.
Нынче кровь.
25. ХII. 42. Катол[ическое]. Рожд[ество] Пятница.
Вчера ужин с Бродскими в ресторане «Потиньер». Он приехал из Монте-Карло. Ужин больше 2 1/2 тысяч. Мы — на чужой счет! Вот тебе и слава.
Нынче холод, дождь. Убили Дарлана.
Перечитываю «Гардениных» — как когда-то на Mont-fleury чуть не 20 л. тому н.! Многое не хорошо.
Все грустен. В жизни мне, в сущн., не осталось ничего! <…>
27. XII. 42. Воскр.
Месяц тому назад, 27 ноября, умер Осоргин.
Холодно, серо. Топлю.
Писал заметки о России.
Тем, что я не уехал с Ц[етлиным] и Алд[ановым] в Америку, я подписал себе смертный приговор. Кончить дни в Грасе, в нищете, в холоде, в собачьем голоде!
31. XII. 42. Четв.
Грустил ужасно.
«Встречали» Нов. г. втроем (Б[ахрак] уехал куда-то): во время боя часов выпили по стакану белого вина и «поужинали»: по 5 соленых ржавых рыбок, по несколько кружков картошки и по три кружочка, оч. тоненьких, колбасы, воняющей дохлой собакой.
Холодно, но довольно хорошая погода.
Ноябрь, декабрь были почти сплошь солнечны.
Еще год прожит из маленькой человеческой жизни!
1. I. 43. Пятница.
Господи, спаси и помоги.
3. I. 43. Воскр.
Письмо от Н. И. Кульман: умерли Бальмонт и проф. Оман. Исчез из мира и из моей жизни Б[альмонт]! А живо вижу знакомство с ним, в Москве, в номерах «Мадрид» на Тверской! Был рыжий, стрижен ежиком, налит сизой кровью, шея, щеки в крупных нарывах…
Солнечно, довольно тепло, но налеты мистраля.
1. 2. Понед.
Ночь была сырая, с мгой. Проснулся в 4, не спал до 6. Заснул и проснулся в 9. Чувствую себя, однако, сносно.
Паулис произвед. вчера Хитлером. в маршалы, сдался в Царицыне, с ним еще 17 генералов. Царицын почти полностью свободен. Погибло в нем будто бы тысяч 300. Но в Берлине речи — 10-летие власти Хитлера.
2. 2. Вторник.
Сдались последние. Царицын свободен вполне.
8. 2. Понедельник.
Взяли русские Курск, идут на Белгород. Не сорвутся ли?
24. 2.
Нездоровится, повышена температура.
Солнечно.
Я был умен и еще умен, талантлив, непостижим чем-то божественным, что есть моя жизнь, своей индивидуальностью, мыслями, чувствами — как же может быть, чтобы это исчезло? Не может быть!
28. 3. Воскр.
Вечер. Часы переведены еще на час вперед — сейчас уже 12 1/2, т. е. по-настоящему 10 1/2.
Радио: умер Рахманинов.
2. 4. Пятница.
Продолжаю читать фр. перевод дневников С. А. Толстой (2 тома). Одержимая!
Читаю записки Порошина, воспитателя Павла I. Обожествление мальчишки, часто оч. гадкого и наглого.
Часто думаю о возвращении домой. Доживу ли? И что там встречу?
3. 4. 42. Суббота.
Летний день. Деревцо на нижней площадке — розовые цветы, коричн. листья. Зацвело грушевое дерево, яблоня — самое прелестное. <…> Цветут левкои. Букет у меня на столе. Несказанно очароват. благоухание.
Мучительная медленность войны — наступление в Африке, выдохшееся наступление русских да и немцев в России…
10. 4. Суб.
Кончил «18-й год» А. Толстого. Перечитал? Подлая и почти сплошь лубочная книжка. Написал бы лучше, как он сам провел 18-й год! В каких «вертепах белогвардейских»! Как говорил, что сапоги будет целовать у царя, если восстановится монархия, и глаза прокалывать ржавым пером большевикам… Я-то хорошо помню, как проводил он этот год, — с лета этого года жили вместе в Одессе. А клуб Зейдемана, где он был старшиной, — игорный притон и притон вообще всяких подлостей!
11. 4. Воскр.
<…> 31 марта умер (оч. тихо) Милюков. Кончена долгая, — т. е. в сущности, оч. короткая — жизнь. Даже не верится. Давно ли — и т. д.
14. 4. Среда.
<…> Ночью разбудил крик Зурова и быстрый, бешеный стук — думал, что это он в стену — оказалось, стрельба по англ. авиону. Был алерт.
Все дни солнечные, но с холодн. ветерком. Нынче день совсем хороший. М. б., от погоды мне лучше?
1. V. Суб.
Перечитываю жизнь Гёте (по-франц.).
2. V.
Уже не помню, что вчера было (кроме того, что бешено убирался — могут выселить).
Весь день дождь, туман густым дымом.
С прошлой среды у нас с 11 вечера «couvre-feu»[50] — из дому ни шагу.
4. 5.
Прекр. день и прекр. облака над горами за Ниццей, — вечные, а наши жизни… Скоро, скоро и меня не будет, а они все будут. И вся моя жизнь здесь — как молод был, когда сюда приехал! <…>
7. V. Пятница.
Полночь с 1/4. Дождь, лягушки. Час тому назад англичане вошли в Тунис, американцы — в Безерту.
Не было утром газет — не вышли вовремя [для?] автоб. из Ниццы. Там аресты (среди французов), берут заложников.
Второй день дождь и холодно.
Завтра надеюсь поехать в Ниццу. Поеду ли?
Наступление русских на Кубань. Вчера взята Крымская.
9. V. Воскр.
Вчера был в Ницце. Солнечно, бело, слепит, почти жарко. «Гастроном».
Вечером, вернувшись, узнал о письме Г. к Вере (уже из Марсели): «Покидаем Францию». Бросилась в пропасть с головой. <…>
26. V. Среда.
Письма от В. Зайцевой и Михайлова: умер Нилус (в ночь с суб. на воскр). Бесчувственность. <…>
29. V.
Слабость, сонливость. Вот тебе и стрихнин!
Письмо от П. Б. Струве: умерла его жена, Нина Александровна.
14. VI.
Надо начать хоть что-н. делать. Надо бодриться — Господи, помоги.
Слабое солнце, туманно. Полдень. Дождь. <…>
15. VI.
Скука и все ожидание, чтобы война, наконец, двинулась.
Перечитал «Le baiser аu l'éргеuх», Mauriaca[51]. Поэтично, благородно, тонко, но в общем слабо, неубедительно. <…>
Оч. прохл. вечер, гадкая окраска гор и облаков.
18. VI. Пятница.
Прекр. день, но все то же — слабость, лень.
Перечитывал стихи А. К. Толстого — многое удивительно хорошо, — и свои «Избр. стихи». Не постигаю, как они могли быть не оценены!
В безделье провожу свои истинно последние дни. Но ничего не могу!
6. VII.
Большие бои в России. Немцы говорят о страшных потерях у русских, русские — о таких же у немцев. Те и другие о своих ни слова.
8. VII. Четв.
И вчера и нынче громадн. пожар в Эстерели. Оч. горячее солнце и хол. налеты мистраля.
10. VII. Суб.
Началась высадка в Силиции. Удастся ли? Оч. сомневаюсь. Дело большое!
25. VII. Воскр.
Утром квартирмейстер итальянцев — осматривал дом, чтобы, м б., занять у нас неск. комнат.
Завтрак с Верой у Клягиных.
В 11 1/2 итальянск. король принял отставку Муссолини! Пока еще ничего не понимаю. Но событие гигантское! Конец «цезаря», которому уже чуть не ставили золотые статуи!
27. VII.
День серенький.
Как дико! 23 года был царь и бог — и вдруг «подал в отставку»! Исчез, не сказав на прощание ни слова Италии!
Ясно — Италия выйдет из войны и у нас будут немцы.
2. 8. 43. Понед.
Уже неск. дней очень жарко. Небо мутно от зноя. Ходил в 6 ч. к Клягину — все горячо и сладко пахнет — цветы, хвоя.
Сейчас 8 (солнце еще не село), и долина, и горы, и невидное море смутно, в жарк. дымке.
Все еще неизвестно, где Муссолини.
Бои в Сицилии продолжаются — англ., очевидно, не хотят спешить, ждут сдачи.
Да, какой позор свалился вдруг на Мус[солини]!
5. 8. Четв.
Был в Ницце. Тотчас узнал, что взяли Орел. В третьем часу — Катанью. <…>
В Ницце множество немцев, много мальчишек; одеты все тяжело и неопрятно, сапоги пудовые.
6. 8.
Два-три посл. дня сносно, ветерок. А до того нестерп. жара и духота, неподвижность. Не запомню таких жаров — оч. давно не было. И все пожары, пожары — то там, то тут. Нынче огненное солнце в дыму. Огромн. пожары в сторону Тулона и возле Cannes. Говорят о поджогах.
Чувствую себя посл. время сносно. Погода?
Вечер. Пожары от Antibes до Cannes.
«Великий Дуче» исчез как иголка. <…>
23. 8. Воскр.
В понедельник 16-го ходили с Верой страшно-жарким утром в Brès'y. Чудесный, старый дом, огромное поместье. Одинокий, за 60 или больше, сухой, худой, умный. Нашел мое здоровье не плохим.
Все дни жара редкая — тяжкая, душная, ходил почти голый, спал посл. три ночи внизу, в маленьк. кабинете.
Записать о дневниках Гиппиус — верно, все пишет — и воображаю, что только не напишет про всех, про всех, про меня в частности! <…>
30. 8. Понед.
Вчера завтрак с Верой у Клягина. Он читал 2 рассказа. Второго я совсем не слыхал — выпил за завтр. рюмку мару и стакана 3 вина, за кофе 2 рюмки коньяку и 1/2 рюмки ликеру — и сидя, спал. Придя домой, спал от 6 до 10. В 11 лег и проспал еще часов 10. Переутомление. Нельзя мне так пить.
2. IX. Четверг.
Пришел Бахр[ак] и сказал, что в Grasse приходят немцы.
3. IX.
Все хорошие дни, а все слабость.
Нынче на рассвете высадка англичан в Италии, утром ужасная бомбард. Парижа. <…>
7. IX. Вторн.
Нынче письма из Ниццы: Елена Александр. Пушкина (фон Розен Мейер) умерла 14 авг. после второй операции. Еще одна бедная человеч. жизнь исчезла из Ниццы — и чья же! родной внучки Александра Сергеевича! И м. б., только потому, что по нищете своей таскала тяжести, которые продавала и перепродавала ради того, чтобы не умереть с голоду! А Ницца с ее солнцем и морем все будет жить и жить! Весь день грусть. <…> Оргия нажив в Париже.
8. IX. Среда.
Огромная весть: в 6 1/2 ч. вечера узнали, что Италия вышла из войны, капитулировала — и никто в мире, кроме Руз[вельта], Черч[илля] и Сталина, не знал, что сговорились об этом еще 3 сент. (августа?). Что же с нами-то теперь будет?
12 1/2 ночи. Молодая луна за домом, ни одного огня в сумрачно видной долине, выстрелы. Итальянцы бегут.
9. IX.
Ночью разоружали и арестовывали итальянцев. Из Parc Palace Hôtel бежали высшие чины, но пойманы на дороге в Ниццу.
Couvre-feu у нас с нын. вечера с 8 вечера до 7 утра.
17. IX.
Опять поэтич. грусть — о той, первой, осени в Париже. Как уже давно, давно это было!
Бомб. Париж, Нант, Montmolisson — сотни убитых.
Сейчас, к вечеру, все замутилось, серо, похоже на близкий дождь.
Ночью (прошлой) была где-то, близко от нас, бомб[ардировка].
25. IX. Суб.
Дождь, прохл., — кажется, повернуло на осень.
Все последи, дни чувствовал себя не плохо, пишу по целым дням. (Принимаю уже дней 10 фитин.)
Рус. берут город за городом. Нынче — Рославль и Смоленск. <…>
17. Х.
Пил чай у Кл[ягина]. Какой очар. живой человек!
Бои в Мелитополе — берут дом за домом!
Все последние дни холод — необычный в эту пору.
Сейчас 11 веч. (т. е. 10 по-настоящему) — мрак, холод, дождь.
21. X. Четверг.
Письмо Олечке:
Милая Олечка, как поживаешь?
В школе бываешь иль просто гуляешь,
Дома же в куклы и с Котькой играешь,
А вечерами, под ручку с мамá,
Ходишь то в гости, а то в синема?
Я вас обеих целую и жду
Вскоре иметь от тебя billet-doux[52].
P. S. Очень жалею, что Котьки тут нет:
Аля сварил бы его на обед.
23/10 окт. Суббота.
Господи, сохрани и помилуй. День моего рождения.
Спал мало, часов 7 (а мне всегда нужно 8 1/2 или 9), но чувствую себя сносно.
Дописал рассказик «Начало».
Вечер: взяли Мелитополь.
29. X. Пятница.
Вчера в полночь дописал последн. страницу «Речн[ого] ресторана». Все эти дни писал не вставая и без усталости, оч. напряженно, хотя не досыпал, терял кровь и были дожди. Нынче падение. День был тихий, милый, на душе тихо и грустно, воспоминания.
Взяты за эти дни Екатеринослав, Лоцманская Каменка (когда-то я там был перед проходом по порогам). Теперь это, верно, город, гнусно называемый «Днепродзержинск».
1. XI. 43. Понед.
«День всех святых», завтра самый страшный праздник — «день всех мертвых». Сумрачно, холодно. Сейчас час ночи, соверш. непроглядная тьма, ни единого огня и мелкий дождь. Вечером писал начало «Иволги» — не знаю, что напишу дальше, пишу наугад. Нынче переписаны «Дубки», напис. 29-го и 30-го.
Вечером — взят Перекоп.
<…>
1. I. 44. Новый год.
Господи, спаси и сохрани.
День опять солн. и оч. холодный.
Ничего не делал. Бесплодно тревожно.
Сейчас 11 1/2 ночи, первая треть луны, ледяная ночь. Ходил бросить письмо Долгополову — как всегда резкий свет электрич. фонарика в лицо возле клиники — ходят два немецких солдата с 6 часов возле нее. <…>
2. I. 44.
Солнце только что село. Оч. высоко белый, чуть зеленоватый почти полумесяц (над Клягиным). Пять часов. Сижу у окна на запад — впереди все в фиолет. дымке.
Пять часов 5 м. Уже все фиолет. исчезло — стало темнеть под зеленоватой дымкой. День был чудесный. Было 2 алерта — после второго где-то бухало, дым где-то за Cannes.
1 ч. 35 м. вечера — опять алерт!
3. I.
Заснул вчера, несмотря на алерт, раньше 12. Спал не плохо и долго, от 9 до 10 в полусне. И опять около 9 алерт.
В 12 — опять.
Прекр. день, тишина, солнце. На солнце совсем горячо. Чувствую себя совсем не плохо.
Опять удив. закат.
Нынче утром опять страшно били Берлин.
Вчера взяты Новгород, Волынск и Олевск.
Вот-вот будут страшные дни!
4. 1. Вторник.
Опять прекрасный день. В 2 — алерт.
Ездил на вокзал P. L. М. — посылка от Шведск. Кр. Креста.
Взяли Белую церковь, перешли в неск. местах польскую границу.
6. I. Четв.
«Праздновали» русский сочельник. <…> Грибной суп с кусочками сальца, котлеты, картофельное пюре!
В 12-ом часу ночи (ледяной, лунной) вышли с В. погулять в сад — с дороги два резких огня фонариков, крики — дозора возле «Helios». Поспешили в дом.
7. I. Наше Рождество.
<…> Было 2 алерта.
Нынче и вчера читал рассказы Зощенко 37 г. Плохо, однообразно. Только одно выносишь — мысль, до чего мелка и пошла там жизнь. И недаром всегда пишет он столь убогим, полудикарским языком — это язык его несметных героев, той России, которой она стала.
8. 1. Суб.
<…> Вся Европа разрушена чудовищно. Прошлая «вел. война» была совершен. пустяки. И Г[ермания], помимо того, как страшно сдерут с нее шкуру, потеряла уже 3/4 своего самого сильного населения. А что ждет Болгарию, Венгрию, Румынию и несчастную Италию, зарезанную этим быком!
17. 1. Понед.
Солнце (порой горячее), облака.
Сейчас 12 ночи (т. е. 11) — луна еще не взошла.
Война все тянется. И конца этому не видно! Когда же, Господи, что-н[нибудь] решительное?
19. 1. Среда.
Серо, холодно. Ничего не делал, тоска.
Взяты Краен. Село, Петергоф, Ропша, большая добыча. Убито тысяч 20.
20. 1.
Опять прекр. день. Был у Кл[ягина].
Взят Новгород.
Ночи звездные, чистые, холодные. Что ни вспомнишь (а обрывки восп. поминутно), все больно, грустно. Иногда сплю по 9 и больше часов. И почти кажд. утро, как только откроешь глаза, какая-то грусть — бесцельность, конченность всего (для меня).
Просмотрел свои заметки о прежней России. Все думаю, если бы дожить, попасть в Р [оссию]! А зачем? Старость уцелевших (и женщин, с которыми когда-то), кладбище всего, чем жил когда-то…
25. 1.
<…> Вдруг вспомнил Гагаринск. переулок, свою молодость, выдуманную влюбленность в Лоп[атину], — которая лежит теперь почему-то (в 5 километрах от меня) в могиле в какой-то Валбоне. Это ли не дико!
27. 1.
Без 1/4 6. Сижу у окна на запад. На горизонте небо зеленое — только что село солнце, — ближе вся часть неба (передо мной) в сплошном облаке, испод которого <нрзб.> как руно и окрашен оранжево-медным.
Теперь цвет его все краснее, лесная долина к Драгиньяну в фиолетовом пару.
