km --------------------------------------------------------------- Рассказ © Copyright Перевод с испанского Ростислава РЫБКИНА Форматирование и правка: Б.А. Бердичевский--------------------------------------------------------------- Когда сенатор Онесимо Санчес встретил женщину своейсудьбы, до смерти ему оставалось шесть месяцев и одиннадцатьдней. Он увидал эту женщину в Наместничьих Розах, селении,подобном двуликому Янусу; ночью оно давало приют приплывающимиздалека кораблям контрабандистов, зато при свете дня казалосьни к чему не пригодным уголком пустыни на берегу пустынногоморя, в котором нет ни севера, ни юга, ни запада, ни востока.Селение это было настолько удалено от всего на свете, чтоникому бы и в голову не пришло, что здесь может жить кто-тоспособный изменить чью бы то ни было судьбу. Казалось, что самоназвание дано селению в насмешку, потому что единственную розу,какую здесь когда-либо видели, привез сенатор Онесимо Санчес втот самый день, к концу которого он познакомился с ЛауройФариной. Избирательная компания, которая проводилась каждые четырегода, шла как обычно. Утром прибыли фургоны с комедиантами.Потом грузовики доставили индейцев, которых возили из городка вгородок, чтобы они изображали толпу во время предвыборныхсобраний. Около одиннадцати, под звуки музыки и трескфейерверков, появился министерский автомобиль цвета земляничнойводы. Внутри, в кондиционированной прохладе, сидел неуместнобезмятежный сенатор Онесимо Санчес; едва открыв дверцу машины,он содрогнулся от дохнувшего в него зноя, его шелковая рубашкав одно мгновение пропиталась потом, и сенатор сразупочувствовал себя таким старым и одиноким, каким не чувствовалсебя никогда. Ему только что исполнилось сорок два года, в своевремя он получил в Геттингене диплом инженера-металлурга сотличием и уже много дет упорно, хотя и без особой для себяпользы, читал латинских классиков в плохих переводах. Женат онбыл на неизменно веселой и улыбающейся немке, у них было пятеродетей, и в его доме все были счастливы, а счастливее всех былон сам -- пока, три месяца назад, ему не сказали, что вближайшее Рождество он умрет. Пока заканчивались приготовления к собранию, сенаторуудалось побыть одному и отдохнуть часок в отведенном ему доме.Прежде чем прилечь, он поставил в свежую воду розу, которуюсумел провезти живой через пустыню, потом, чтобы не есть лишнийраз жареной козлятины, предстоявшей ему днем, поел диетическойкаши, которую возил с собой повсюду, и, не дожидаясь, когданачнется боль, принял несколько обезболивающих таблеток. Послеэтого он поставил около гамака электрический вентилятор,сбросил с себя всю одежду и улегся на пятнадцать минут в тенирозы, гоня от себя все мысли о смерти. Кроме врачей, никто незнал, что он приговорен и ждет своего, заранее известного ему,часа, потому что он решил нести крест этой тайны в одиночку,ничего не меняя в своей жизни, и решил так не от гордыни, а изскромности. Он ощущал себя господином своих способностей, когда, в тричаса дня, отдохнувший и свежевыбритый, снова появился на людях,в брюках из грубого полотна, в цветастой рубашке и суспокоенной обезболивающими таблетками душой. Однакоподтачивавшая его смерть была, по-видимому, гораздо коварней,чем он думал, потому что, поднявшись на трибуну, он испыталстранное презрение к тем, кто добивался чести пожать ему руку,и не пожалел, как прежде, индейцев, которые стояли плотнымирядами, босые, на маленькой раскаленной голой площади.Властным, почти гневным взмахом руки он оборвал аплодисменты иначал говорить, не жестикулируя, устремив взгляд в изнемогающееот зноя море. Говорил он размеренно, в его глубоком голосе былочто-то от неподвижной воды, однако слова, затверженные наизустьи столько раз уже им произносившиеся, всплывали у него в памятине потому, что им владело желание сказать правду, а потому, чтоему хотелось возразить на одну проникнутую фатализмом сентенциюиз четвертой книги записок Марка Аврелия. -- Мы в этом мире для того, чтобы победить природу, --начал он фразой, которая шла вразрез со всеми его убеждениями.-- Тогда мы перестанем быть найденышами отечества, сиротамибога в царстве жажды и бесприютности, изгоями в своейсобственной стране. Так давайте же станем иными, дамы игоспода, станем могучими и счастливыми! Это были обычные формулы его цирка. Он говорил, а егопомощники бросали в воздух пригорошни бумажных голубей, и те,оживая, делали над дощатой трибуной круги и улетали к морю.Другие помощники в это время вытаскивали из фургоновбутафорские деревья с фетровыми листьями и сажали их за спинойу толпы в грунт площади. Посадив деревья, они поставиликартонный задник, на котором были нарисованы дома из красногокирпича, со стеклянными окнами, и загородили этой декорациейжалкие лачуги реальной жизни. Чтобы дать труппе время подготовить спектакль, сенаторудлинил свою речь двумя латинскими цитатами. Он обещалдождевальные машины, переносные инкубаторы, чудо-удобрения, откоторых на солончаковой почве будут расти огурцы, а наподоконниках расцветет жасмин. Когда же он увидел, чтонафантазированный им мир уже собран и установлен, он показал нанего пальцем и прокричал: -- Вот как мы будем жить, дамы и господа! Смотрите, воткак мы будем жить! Все обернулись. За нарисованными домами плылтрансокеанский лайнер из цветной бумаги, и был он выше самоговысокого из домов города на заднике. Один только сенаторзаметил, что картонный городок, из-за того, что его возили сместа на место и много раз собирали и разбирали, уже пострадализрядно от непогоды и теперь стал почти таким же бедным,пыльным и печальным, как Наместничьи Розы. Впервые за двенадцать лет Нельсон Фарина не пошелприветствовать сенатора. Речь он слушал сквозь послеполуденнуюдремоту; лежа в своем гамаке под сплетенным из свежих ветокнавесом у домика из необструганных досок, который сам же ипостроил своими нежными и ловкими как у аптекаря руками, темисамыми, что разрезали на куски первую его жену. В НаместничьихРозах он впервые появился на лодке, груженной невиннымидлиннохвостыми попугаями ара, и вместе с ним была красивая исклонная к сквернословию негритянка, которую, бежав с кайенскойкаторги, он встретил в Парамарибо и которая родила ему дочь.Довольно скоро эта женщина умерла, но естественной смертью, нетакой, как другая, та, чье изрубленное тело послужилоудобрением для грядок цветной капусты на ее же собственномогороде; нет, негритянку погребли целой на местном кладбище инаписали на дощечке ее голландское имя. От нее дочьунаследовала пышные формы и цвет кожи, а от отца-- глаза,золотистые и словно изумленные; у Нельсона Фарины были всеоснования считать, что у него в доме растет самая красиваяженщина на свете. Познакомившись еще в первую избирательную кампанию ссенатором Онесимо Санчесом, Нельсон Фарина попросил того помочьему обзавестись фальшивым удостоверением личности, котороепозволило бы ему жить не испытывая страха перед законом.Сенатор вежливо, но твердо ему отказал. Нельсон Фарина несложил оружия и несколько лет подряд, в каждый новый приездсенатора, находил повод обратиться к нему со своей просьбой.Однако ответ он всегда получал один и тот же. Так что на этотраз он решил остаться в гамаке, обреченный гнить заживо в этомпышущем зноем месте, которое когда-то было прибежищем корсаров.Услыхав аплодисменты, раздавшиеся после окончания речи, онприподнялся, вытянул шею и увидел поверх забора оборотнуюсторону представления: косые подпорки зданий, арматурудеревьев, служителей, которые, оставаясь невидимыми для толпы,двигали трансокеанский лайнер. Вся накопившаяся злостьвыплеснулась из Нельсона Фарины. -- Merde, -- сказал он. -- c'est le Blacaman delаpolitique. После выступления сенатор, как обычно, совершил, подмузыку оркестра и вспышки пиротехнических ракет, прогулку поулицам, во время которой жители селения, окружив его, докучалиему рассказами о своих невзгодах. Сенатор доброжелательновыслушивал каждого и всегда находил способ утешить, не беря насебя при этом никаких трудновыполнимых обязательств. Однойженщине, взобравшейся со своими шестью малолетними детьми накрышу дома, удалось перекричать шум толпы и взрывы петард. -- Я совсем малого прошу, сенатор, -- кричала она, -- мненужен только осел, возить воду из Пруда Висельника! Сенатор посмотрел на шестерых грязных и худых малышей. -- Что сталось с твоим мужем? --- спросил он ее. -- Отправился искать счастье на остров Аруба,-- ответиладобродушно женщина, -- а встретил иностранку, из тех, чтовставляют себе в зубы алмазы. Толпа встретила ее ответ взрывом хохота. -- Хорошо, -- сказал сенатор, -- осел у тебя будет. И скоро один из его помощников привел в дом женщинывьючного осла, на боках которого несмываемой краской былнаписан избирательный лозунг, дабы никто не забыл, что этотосел подарен сенатором. За время своей недолгой прогулки сенатор оказывал знакидоброго расположения и другим жителям городка, а кроме того,собственноручно дал ложку лекарства больному, который, чтобыпосмотреть, как пройдет сенатор, велел вынести свою кровать наулицу. Огибая последний угол, сенатор сквозь щели в заборепатио увидел Нельсона Фарину, лежащего в гамаке; Нельсон Фаринапоказался ему пепельно-серым и печальным, однако сенатор, хотьи без особой радости, его приветствовал: -- Как поживаете? Тот повернулся к сенатору и утопил его в янтаре своихгрустных глаз. -- Moi, vouz savez, -- ответил он. Услышав разговор, в патио вышла его дочь. На ней былстаренький халат, голову украшали разноцветные банты, а лицобыло намазано кремом от загара, но даже в таком виде она быласамой красивой женщиной на свете. У сенатора даже дыханиеперехватило. -- Черт возьми, -- изумленно выдохнул он, -- надо же,чтобы Бог такое создал! Тем же вечером Нельсон Фарина велел дочери надеть на себялучшее, что у нее было, и послал ее к сенатору. Двое охранниковс винтовками, разморенные жарой и клюющие носом впредоставленном гостю доме, приказали ей сесть на единственныйстул в передней и ждать. Сенатор заседал в соседней комнате вместе с самымивлиятельными жителями Наместничьих Роз, приглашенными, чтобы онмог напрямик сказать им о том, о чем не говорил в своихвыступлениях. Эти люди были столь похожи на тех, кто всегдаприсутствовал на таких заседаниях во всех городках пустыни, чтосенатору казалось, будто каждый вечер происходит одно и тожезаседание, которое ему давно уже осточертело. Рубашка насенаторе пропиталась потом, и он пытался высушить ее на себеструей горячего воздуха от вентилятора, назойливо жужжавшего всонном оцепенении комнаты. -- Мы с вами, разумеется, кормимся не бумажными птичками,-- говорил сенатор. -- И мы знаем, что с того дня, как в этойвыгребной яме появятся цветы и деревья, а в прудах вместоголовастиков заведутся карпы, ни вам, ни мне делать здесь будетнечего. Вы меня понимаете? Все молчали. Продолжая говорить, сенатор оторвал листок откалендаря и сложил из него бумажную бабочку. Просто так,машинально, он бросил ее в струю воздуха от вентилятора, ибабочка, описав круг, выпорхнула в приоткрытую дверь. Сенаторговорил спокойно, так как не смог бы говорить никогда, если быне вступил в тайный сговор со смертью. -- В таком случае, -- сказал он, -- мне не нужно повторятьто, что вы и сами прекрасно знаете: в моем переизбрании вызаинтересованы больше меня, потому что я гнилой водой ииндейским потом сыт по горло, а вы, наоборот, этим живете. Когда бумажная бабочка вылетела в переднюю, Лаура Фаринасразу же ее увидела. Увидела она одна, потому что охранникиспали сидя, обхватив руками винтовки, на скамейках со спинками.Огромная бабочка с рисунками на крыльях сделала несколькокругов, потом лист бумаги развернулся и прилип к стене. ЛаураФарина попробовала оторвать его ногтями. Один из охранников,разбуженный звуком аплодисментов, раздавшихся в соседнейкомнате, сказал, что попытка ее напрасна. -- Не оторвешь, -- пробормотал он сквозь сон, -- потомучто она нарисована на стене. Лаура Фарина снова уселась на стул, и как раз в это времяначали выходить заседавшие. Сенатор, держась за ручку двери,стоял в дверном проеме и увидал Лауру Фарину, только когдапередняя опустела. -- Что ты здесь делаешь? -- C'est de la part de mon pиre, -- ответила она. Сенатор понял. Он пристально посмотрел на спящегоохранника, потом на Лауру Фарину, чья немыслимая красота в одинмиг одержала победу над его болью, и подумал, что за него всеуже решила смерть. -- Входи, -- сказал он ей. Лаура Фарина остановилась, словно зачарованная, в дверях:по комнате порхали, как вылетевшая к ней бабочка, тысячибанковских билетов. Но Онесимо Санчес выключил вентилятор, ибанкноты, которые уже ничто не поддерживало в воздухе, сталиопускаться на пол и на все вещи в комнате. -- Видишь, -- улыбнулся сенатор, -- даже дерьмо летает. Лаура Фарина чувствовала себя школьницей. У нее былагладкая тугая кожа, того же цвета и той же солнечной плотности,что и сырая нефть, и волосы ее были как грива молодой кобылицы,а от огромных глаз исходило сияние ярче света. Сенаторпроследил за лучом ее взгляда и в конце его увидел страдающуюот селитры розу. -- Это роза, -- сказал сенатор. -- Я знаю, -- отозвалась она чуть смущенно, -- я такиевидела в Риоаче. Сенатор сел на походную кровать и, продолжая говорить орозах, начал расстегивать свою рубашку. На боку, там, где,предполагал он, у него находилось сердце, была корсарскаятатуировка: сердце, пронзенное стрелой. Он швырнул влажнуюрубашку на пол и попросил Лауру Фарину, чтобы та помогла емуснять ботинки. Она стала на колени. Сенатор смотрел на нее, раздумывая,и, пока Лаура Фарина возилась со шнурками, задал себе вопрос,для кого из них двоих встреча эта обернется бедой. -- Ты же совсем ребенок, -- сказал он. -- Вовсе нет, -- возразила она. В апреле мне исполнитсядевятнадцать. Сенатор заинтересовался. -- Какого числа? -- Одиннадцатого,--ответила она. Настроение у сенатора поднялось. -- Мы оба Тельцы, -- сказал он. И добавил, улыбаясь: --Это знак одиночества. Лаура Фарина не обратила внимание на его слова, потому чтоне знала, что ей делать с ботинками. Сенатор же не знал, чтоему делать с Лаурой Фариной, потому что не привык кнепредвиденным любовным встречам и ясно понимал, к тому же,низменную природу сегодняшней. Чтобы выиграть время он, крепкообхватив Лауру Фарину за талию, откинулся на спину в своюпоходную кровать и повалил ее на себя. И тут он понял, чтокроме платья на ней ничего нет, потому что от нее исходилгустой запах дикого животного, хотя сердце ее испуганно билось,а кожа, покрытая холодным потом, стала ледяной. -- Никто нас не любит, -- вздохнул он. Лаура Фарина хотела что-то сказать, однако воздуха ейхватило только на выдох. Сенатор сам уложил ее рядом, погасилсвет, и комната была теперь в тени розы. Лаура Фарина отдаласебя на милость провидения. Сенатор начал медленно еепоглаживать, его рука стала искать ее, почти к ней неприкасаясь, но наткнулась там, где он ожидал ее найти, начто-то железное. -- Что у тебя здесь? -- Замок,--ответила она. -- Какое идиотство! -- воскликнул разъяренный сенатор, апотом спросил о том, что и так уже знал: -- А ключ у кого? Лаура Фарина облегченно вздохнула. -- У папы, -- ответила она. -- Он велел передать вам,чтобы вы послали за ключом нарочного и чтобы у того было ссобой письменное обязательство от вас уладить папино дело. Все в сенаторе напряглось. -- Французишко проклятый! -- пробормотал он возмущенно. Потом он закрыл глаза и в наступившей полной темнотевстретился с самим собой. "Помни, -- вспомнилось ему, -- и ты илюбой другой очень скоро умрете, и вскоре после этого дажеимени не останется от вас". Он подождал, чтобы унялась дрожь, испросил: -- Скажи, что обо мне говорят? -- Истинную правду? -- Истинную правду. -- Хорошо, -- ответила, осмелев, Лаура Фарина. -- Говорят,что вы хуже других, потому что не такой, как все. Сенатор ничем не выразил своего отношения к сказанному. Ондолго молчал, не открывая глаз, а когда открыл, вид у него былтакой, будто он только что вернулся из самых тайных глубинсвоей души. -- Черт с ним, -- заговорил он, -- скажи своему подломуотцу, что я улажу его дело. -- Если хотите, я схожу за ключом сама, -- предложилаЛаура Фарина. Сенатор остановил ее. -- Забудь о ключе, -- сказал он, -- и поспи со мнойнемножко. Хорошо, чтобы кто-нибудь с тобой был, когда тыодинок. Тогда она, не отрывая глаз от розы, положила его голову ксебе на плечо. Сенатор обнял ее талию, спрятал лицо в пахнущейдиким животным подмышке и ужаснулся, вспомнив о близкой смерти. Через шесть месяцев и одиннадцать дней ему предстоялоумереть в этой же самой позе, опозоренному и всеми отвергнутомуиз-за общественного скандала, связанного с именем Лауры Фарины,рыдающему от ярости из-за того, что в эту минуту ее около негонет.
