В.Ярхо. Софокл и его трагедии

---------------------------------------------------------------------------- Софокл. Трагедии М., "Художественная литература", 1988 г. OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru---------------------------------------------------------------------------- В одном из залов Ватиканского музея, куда лет двадцать тому назадперевели собрание античных памятников из собрания римского собораСан-Джованни в Латеране, посетителя встречает мраморная статуя Софокла -копия той, которая в 30-е годы IV века до н. э. {Поскольку все упоминаемыездесь события относятся к периоду до нашей эры, сокращение "до н. э." вдальнейшем не употребляется.} украшала перестроенный заново в камне афинскийтеатр Диониса. На орхестре (сценической площадке) этого театра в течениепочти семидесяти лет предыдущего века ставил свои трагедии Софокл,многократно одерживая победы над противниками. И к концу IV века, когда вполитическом отношении Афины давно утратили значение столицы Эллады, но всееще заслуженно сохраняли славу ее культурного центра, трагедии Софоклапродолжали ставить в театре Диониса на радость новым поколениям актеров изрителей, а проживавший тогда в Афинах Аристотель в своих занятиях поэтикойставил Софокла в пример современным драматургам. На латеранской статуе Софокл изображен в полный рост, с рукой,заложенной на груди в складки хитона; у ног его - короб с папируснымисвитками, на которых он писал свои трагедии. Вся его фигура излучаетспокойное достоинство, в чертах лица - задумчивая мудрость. Впечатление о Софокле как о человеке, обладавшем удивительногармоничным складом характера, сохранили для нас его современники; вторилиим и поздние античные авторы. И в самом деле, судьба как будто сама избралаСофокла своим баловнем. Благополучное детство и отрочество в зажиточной семье; прекрасноевоспитание, включавшее в себя всестороннее развитие тела и ума, последнее -благодаря широкому знакомству со всей предыдущей поэзией греков, от Гомерадо Эсхила. В день Саламинской битвы шестнадцатилетний Софокл (496-406 гг.)возглавлял хор юношей, славивших победу, сопровождая торжественный гимнигрой на лире. В своих ранних трагедиях (первое его выступление на афинскойсцене относится к 470 г.) Софокл, сам исполняя главные роли, очаровывалзрителей изяществом телодвижений при игре в мяч и искусством игры на кифаре.Когда поэту было немногим за пятьдесят лет, его избрали на ответственную,требовавшую кристальной честности должность казначея в Афинском морскомсоюзе. Поставив свои драмы в течение всей жизни не менее тридцати раз, он вдвадцати четырех случаях удостоился первого места и ни разу не занялпоследнего. Сохранился полулегендарный рассказ о том, как даже в погребенииСофокла сказалась милость богов: к спартанскому царю Агису, осаждавшему вконце Пелопоннесской войны Афины, явился-де во сне бог Дионис, повелевшийему не мешать совершению похорон любимца афинского театра, и Агисдействительно не стал чинить этому никаких препятствий! Итак, полный гармонии жизненный облик Софокла и полная трагическихколлизий его драматургия, - нет ли в этом необъяснимого диссонанса? Нет лиздесь подтверждения идеалистического тезиса о бессознательностихудожественного творчества вообще, питаемого не объективной реальностью, аотвлеченными образами и ассоциациями, вторгающимися во внутренний мир поэтаиз неуловимой стихии божественного вдохновения? Из античности дошло предание, будто афинянам так понравиласьсофокловская "Антигона", что на 441-й год они доверили ему должностьстратега - одного из десяти ежегодно избираемых руководителей афинскойвнешней и внутренней политики. Стратегию Софокл отправлял вместе с Периклом- признанным вождем афинской демократии с середины 40-х годов V века.Передавали, что военными талантами природа Софокла не наделила, так чтоПерикл, бывший примерно его ровесником, в шутку заметил, что поэт онхороший, а стратег никудышный. Это, впрочем, не помешало Софоклу дружить сПериклом, как и раньше. Больше того, Софокл был одним из блестящих умов тоговремени, которые в течение ряда лет окружали Перикла, не в последнюю очередьсодействуя тому, что эпоха высшего расцвета афинской демократии получиланаименование "век Перикла". Наряду с Софоклом вокруг Перикла объединилисьисторик Геродот, философы Анаксагор и Протагор, скульптор Фидий. Вдеятельности, мировоззрении, судьбе этих людей отразились, как в капле воды,мировоззрение и судьба афинской демократии со всеми ее достижениями ипротиворечиями. Афинская демократия была самой передовой для своего времени формойгосударственного устройства: решение важнейших вопросов общественной жизнипринадлежало Народному собранию, а для ведения текущих административных дели судопроизводства ежегодно привлекалось несколько тысяч человек (всего кконцу 30-х годов V века в Афинах насчитывалось, как полагают современныеисторики, свыше 30-ти тысяч полноправных граждан-мужчин; женщины, не говоряуже о рабах, гражданскими правами не пользовались). Таким образом, свободно-рожденным афинянам предоставлялся максимум возможностей для развитияличности, осознания ее возможностей, проявления ее самостоятельности.Недаром Протагор выдвинул тезис, согласно которому человек является "меройвсех вещей". В то же время свое благополучие афинская демократия считаласледствием благодетельного покровительства олимпийских богов. Еще почти засто лет до рождения Софокла афинский законодатель Солон верил, что над егородным городом распростерла свою длань, защищая его от невзгод, сама могучаябогиня Афина. Старший современник Софокла, "отец трагедии" Эсхил в трилогии"Орестея" (458 г.) изобразил учреждение Афиной религиозного судилищаАреопага. По инициативе Перикла в начале 40-х годов на вершине афинскогоАкрополя началось строительство Парфенона - храма девы Афины, чейбожественный облик был запечатлен в знаменитой статуе из золота и слоновойкости, созданной Фидием. Вера в олимпийских богов предполагала неуклонное следование их вечнымзаветам, послушание оракулам, исходившим из дельфийского храма Аполлона.Однако никакие божественные заповеди не могли предусмотреть всех поворотовво внешней и внутренней политике афинян, не могли снабдить их готовымирешениями на все случаи жизни. Эти решения требовалось принимать самим, иесли они оказывались ошибочными, возникали сомнения в совершенствечеловеческого знания, в его способности постичь замыслы бессмертных. Вера вбожественный промысел и необходимость самостоятельных решений, зачастую этуверу колебавших, - таково было первое противоречие в идеологии афинскойдемократии. Юридически провозглашенное равенство афинских граждан не многого быстоило, если бы оно не подкреплялось экономически - платой за отправлениевыборных должностей и системой всякого рода раздач, обеспечивавшей дажесамым неимущим возможность принимать участие в общественной жизни. Средствадля этой цели давало афинянам их главенствующее положение в Морском союзе -объединении нескольких сотен городов и островов Эгейского моря, возникшемчерез год после победы при Саламине для совместной защиты от персов. Современем, однако, добровольный союз превратился в афинскую державу. Взносы,поступавшие от союзников на содержание флота, способного противостоятьперсам, афиняне стали расходовать по своему усмотрению - в том числе и наматериальную поддержку малоимущих граждан. А чтобы число их не росло за счетприезжих и детей от смешанных браков, Перикл провел в 451 году закон, покоторому гражданскими правами в Афинах мог пользоваться только человек,происходящий от таких же свободнорожденных афинских граждан. В результатесреди афинян возник своего рода национализм: жителей формально союзных, а всущности - вассальных городов, как и всех иностранцев, начали считать людьмивторого сорта. Отсюда - второе противоречие афинской демократии: всеобщееравенство среди ее граждан покупалось ценой ограничения их числа иэксплуатации подчиненных ей государств. От недоверия к чужестранцам больше всех страдал, кстати, сам Перикл.Все его ближайшие друзья, за исключением Софокла и Фидия, не имели афинскогогражданства. Геродот и Анаксагор были родом из греческих колоний, основанныхкогда-то на малоазийском побережье, Протагор - из фракийских Абдер; изМилета происходила умная и образованная гетера Аспасия, на которой Периклженился, разведясь с первой женой из старинного афинского рода. Зачислениесына от второго брака в состав афинских граждан стоило впоследствии Периклунемалых унижений в Народном собрании, а его чужеземное окружение сыграло непоследнюю роль в том, что при первых же неудачах в начавшейся в 431 годуПелопоннесской войне Перикл утратил доверие народа и не был избран встратеги после почти пятнадцати лет безраздельного руководства афинскойвнешней и внутренней политикой. Судьба Перикла может служить иллюстрацией еще к одному своеобразномусвойству афинской демократии - недоверию к вождям, которых она сама жевыдвигала. Избавившись на рубеже VI и V веков от тирании Писистратидов,афиняне опасались возрождения единодержавия и в каждом промахе избранных имистратегов видели сговор с врагами и попытку захвата власти. ПоэтомуМильтиад, победитель персов при Марафоне (490 г.), после неудачной осадыо-ва Лемнос был присужден к огромному штрафу и умер в тюрьме, не имеясредств его выплатить. Поэтому Фемистокл, вдохновитель Саламинского сражения(480 г.), должен был бежать из Афин, затравленный политическими противникамиза то, что он раньше других понял опасность, исходящую для Афин от вечносоперничавшей с ними Спарты. Поэтому Кимон, один из организаторов Морскогосоюза, был приговорен к изгнанию после неудавшейся попытки оказать помощьтем же самым спартанцам в войне против восставших илотов. Наконец, и Периклявно заслуживал лучшей участи, чем смерть в полном одиночестве через двагода после начала Пелопоннесской войны. Судьба этих людей не могла не ставить перед вдумчивым наблюдателемвопроса о том, как вообще соотносятся народовластие и талант выдающегосявождя. Что требуется предводителю народа для создания авторитета и как этотавторитет удержать? Какое место в мире занимает деятельность, основанная нарациональных предпосылках перед лицом непредвидимых поворотов случая?Разрешимы ли эти и многие другие проблемы, пример которых давало прошлое инастоящее? На эти вопросы по-разному отвечали такие люди из окруженияПерикла, как историк Геродот и философ Протагор. Многочисленные попыткиопределить возможности человеческого разума, установить нормы поведения,обязательные для личности, оказавшейся в центре общественного инравственного конфликта, найдем мы и в творчестве Софокла. Театральная практика древних афинян существенно отличалась от нашей. Всамом конце VI века установился порядок, по которому три соревнующихся междусобой драматурга представляли для показа на празднике Великих Дионисий(конец марта - начало апреля) по четыре пьесы каждый: три трагедии и однусатировскую драму. Если Софокл выступал перед афинянами тридцать раз, этозначит, что за свою жизнь он написал не менее девяноста трагедий (названия иотрывки разной величины сохранились почти от всех),- но дошли до насполностью всего лишь семь. Время их создания подтверждается документальнотолько для двух, относящихся к последним годам жизни поэта: в 409 году былпоказан "Филоктет", а "Эдипа в Колоне", написанного незадолго до кончиныСофокла, поставил его внук уже посмертно, в 401 году. "Антигону", судя повоспроизведенному выше преданию, надо отнести к концу 40-х годов. Одатировке остальных трагедий исследователи спорят, руководствуясь различнымивнешними и внутренними критериями. При всем том, если откинуть не всегдаобоснованные крайности, получится следующая картина: "Аякс", "Антигона","Трахинянки" составят триаду наиболее ранних из дошедших трагедий Софокла(от середины 50-х до середины 30-х годов); "Электра", "Филоктет", "Эдип вКолоне" - тоже триаду, но относимую примерно к последнему десятилетию егожизни. Посередине окажется "Царь Эдип", чье создание вернее всего датироватьпервой половиной 20-х годов. Это распределение трагедий Софокла во времени,обязанное своим происхождением в достаточной степени случаю, находит тем неменее подкрепление как в характере конфликтов, составляющих суть каждойтрагедии, так и в изображении действующих лиц, - две эти важнейшие чертытрагического искусства совершают определенную эволюцию на протяжениидоступных нам десятилетий творческого пути Софокла {В переводах на новыеязыки трагедии Софокла располагают обычно по сюжетному, а не похронологическому принципу: сначала идут три трагедии, посвященные Эдипу иего дочери Антигоне, затем трагедия о кончине Геракла ("Трахинянки") и,наконец, три трагедии, относящиеся к событиям Троянской войны и еепоследствиям.}. "Аякс" - самая "гомеровская" трагедия Софокла: подобно "Илиаде",троянский поход рассматривается в нем как возможность приложения богатырскихсил для десятков легендарных героев, среди которых Аяксу бесспорнопринадлежало второе место после Ахилла. Никакие патриотические цели этихвождей не объединяли; никого из них, кроме Менелая, Парис не заделпохищением Елены. На войну под Трою они пошли не как подневольные данникиверховного вождя ахейской рати Агамемнона, а как его добровольные союзники,подчиняющиеся только кодексу рыцарской чести: уклонение от похода могло бытьрасценено их общественным окружением как непростительное малодушие,недостойное благородного героя. Но то же чувство долга, которое привело ихпод Трою, взывает к беспощадной мести, если честь героя оскорбленакаким-нибудь неподобающим поступком. Именно в таком положении оказался Аякс, когда доспехи погибшего Ахиллабыли присуждены не ему, а Одиссею, и потому лишены всякого смысла упреки поадресу Аякса в измене союзникам и даже дезертирстве, - побуждениерасплатиться с Агамемноном, Менелаем, а заодно и с Одиссеем, лежит вполне врусле не только гомеровской этики, но и нравственных представленийсовременников Софокла: все они сходились на том, что нет ничего болееестественного для человека, чем желание помогать друзьям и вредить врагам.Трагедия Аякса состоит отнюдь не в том, что, очнувшись от наваждения, оносознал себя отступником от патриотического долга: если бы его местьудалась, он мог бы стать для потомков образцом крайней степени этогочувства, но отнюдь не предметом порицания и тем более осмеяния. Вечноебесславие Аякс навлек на себя тем, что месть его - из-за вмешательства Афины- приобрела уродливый, позорный характер: меч, перед которым бежали на полебоя враги, он обрушил на стада и беззащитных пастухов. Как передавали древние, Софокл, по его собственному признанию,изображал людей такими, "какими они должны быть", - благородный герой,несомненно, должен обладать повышенным чувством собственного достоинства иуметь его оберегать любым путем, но также должен уметь осудить сам себя,если вольно или невольно уронил себя в собственном мнении. "Жить прекрасноили вовсе не жить" - таков девиз благородной натуры, которому следует Аякс,бросаясь на меч. Нормативность его образа ("каким должен быть"),естественно, не в нелепом убийстве скота, а в исполнении долга перед самимсобой. Последняя треть "Аякса" составляет как бы идейную подготовку конфликта"Антигоны": имеет ли право благородный вождь на погребение, если запятналсвой последний день позорным деянием? Устами Одиссея Софокл дает на этотвопрос однозначный ответ: за последним жизненным пределом вражда должнаотступить. Впрочем, если в "Аяксе" Атриды мотивировали свой запрет хоронитьгероя тем, что он покусился на их жизнь, то в "Антигоне" доводы Креонта какбудто бы гораздо серьезнее: Полиник повел вражеское войско на родной город,угрожая ему разорением и гибелью своих соотечественников. Креонт,запрещающий хоронить Полиника, действует, по-видимому, от лица государства,осуждающего тем самым изменника. В свою очередь, Антигона, пренебрегающаяэтим запретом, исполняет свой родственный долг, приводящий ее к губительномустолкновению с государством. Так толковал конфликт в "Антигоне" Гегель, такповторяют уже больше полутора веков его толкование многие более поздниеинтерпретаторы. Между тем объективное исследование текста Софокла вместе с учетомконкретно-исторических обстоятельств его времени не позволяет принятьгегелевский тезис. Прежде всего, ошибочным является отождествление волиКреонта с законом государства: и сам Креонт, и другие персонажихарактеризуют запрет хоронить Полиника как указ, изданный по определенномуслучаю и отнюдь не наделенный силой закона, которому греки приписывалинепреходящее значение. К тому же Креонт, в чьем поведении все большепроступают черты тирана, пренебрегающего народным мнением, своим указомнарушает естественный и поэтому, с точки зрения древних греков, божественныйпорядок вещей, согласно которому умерший принадлежит владыке подземногоцарства и оставить его непогребенным - значит лишить Аид причитающейся емудоли. Еще более противоестественным является приговор Креонта, обрекающегона преждевременную смерть Антигону - юное создание, не выполнившее своегожизненного назначения быть женой и матерью. Наконец, брошенный нарастерзание псам и хищным птицам труп Полиника грозит осквернением городскимсвятыням, на которые птицы заносят растерзанные клочья мертвой плоти. Всегоэтого было бы достаточно, чтобы признать запрет хоронить Полиникапротиворечащим всем нормам общественной морали и оскорбляющим родственныечувства его близких. Когда Креонт, сломленный грозными прорицаниями Тиресия,отправляется предать земле изуродованные останки мертвеца, он тем самымпризнает несостоятельность своей позиции, а следующая затем двойная смерть -Гемона и Евридики - делают заблуждение Креонта трагически необратимым. Добавим к этому, что противопоставление семьи государству в Афинах Vвека было бы лишено всякого смысла, так как в те времена между двумя этимиформами общественных связей существовала еще очень тесная взаимозависимость:государство брало на себя заботу о сиротах и девушках-бесприданницах, а надолжность стратега мог быть выбран только человек с достатком, имевший детейот законной жены. Считалось, что гражданин, умеющий заботиться о благесемьи, приложит все силы, чтобы обеспечить процветание государства. Наконец,ни одно греческое государство не мешало родным хоронить своего мужа, отца,брата; даже если речь шла о предателе, который был недостоин покоиться вродной земле, тело его отдавали родственникам для погребения за пределамиотчизны. В чем же тогда причина гибели Антигоны, если на ее стороне ибожественная и человеческая правда? Афинская демократия, высвободившаяогромный интеллектуальный потенциал человека, могла существовать как некоецелое только до той поры, пока эти возможности имели своей целью ееукрепление. Достаточно было индивидуальности почувствовать на себесковывающее воздействие традиционных религиозных установлений, как единствообщего и личного оказывалось под угрозой. Гипертрофированное самоопределениеличности, ее стремление противопоставить себя существующим родственнымсвязям, исконным нравственным нормам грозило афинской демократии внутреннимраспадом - и десятилетия Пелопоннесской войны показали, сколь недолговечнымбыло то равновесие между личным и общественным, которое породило грандиозныйвзлет Афин в эпоху Перикла. Время создания "Антигоны" было отделено от этихдесятилетий еще сравнительно длительным периодом, и признаки назревающегокризиса могли быть восприняты скорее интуицией проницательного художника,чем аналитическим умом философа. Софокл был таким художником, и он сумелразглядеть, какое глубочайшее противоречие таится под внешним величиемафинской демократии, какую опасность для ее существования таят развязанныеею самой силы. Преувеличенное представление о своих возможностях влечет кгибели Креонта, но и самоосознание себя как личности делает Антигонуспособной на героическое самопожертвование ради спасения тех нравственныхустоев, на которых покоится ее жизнь и жизнь каждой афинской семьи. Для тогочтобы противостоять самовластию Креонта, нужна героическая индивидуальность,и ее воспитание - такая же великая заслуга афинской демократии, в то времякак другое ее неизбежное следствие - индивидуализм, присваивающий себе правоговорить от лица государства. Не семейное начало сталкивается в "Антигоне" сгосударственным, а два типа отношения индивидуума к породившему его целому:стремление подчинить его себе и стремление служить ему до конца. Моральнаяпобеда принадлежит Антигоне как личности, не мыслящей себя в отрыве отколлектива, но то одиночество, которое создается в трагедии вокруг ееглавной героини, показывает, какую силу ей приходится преодолевать и какойценой достигается победа. "Трахинянки", последняя из трагедий, входящих в триаду "ранних"созданий Софокла, по глубине осмысления мира и роли личности в нем как будтобы уступает двум предыдущим. Поверхностный взгляд может разглядеть в ней небольше, чем драму ревности, в огне которой сгорает и сама ревнивица, -что-то вроде античного варианта "Царской невесты". Между тем такой подходбудет глубоко неверен хотя бы потому, что не учитывает специфики семейныхотношений древних афинян. В обществе, где браки заключались за детейродителями, меньше всего приходилось ожидать духовной общности междусупругами, а затворничество жен только способствовало многочисленнымувлечениям мужей на стороне. Софокловская Деянира, признаваясь в своейтерпимости к частым связям Геракла, излагает, в сущности, семейное кредоафинянок, - они смирялись с этим не потому, что им это нравилось, а потому,что они были бессильны что-нибудь здесь изменить. Едва ли, впрочем, рядовыеафинские жены относились с таким сочувствием к своим соперницам, как Деянирак Иоле, в которой она справедливо видит жертву страсти Геракла, а отнюдь нековарную разлучницу. Да и самому Гераклу Деянира вовсе не собирается мстить;она всего лишь хочет вернуть себе его любовь - желание, которое и в нашевремя едва ли кто-нибудь сочтет преступным. Причина трагедии Деяниры - и вслед за ней Геракла - не в ее ревности, ав ограниченности ее и его знания. Так, Деянире известно прорицание, согласно которому Геракл, вернувшисьпо истечении назначенного срока домой, найдет здесь отдых от трудов.Конечно, она надеется, что это будет заслуженный им покой в кругу семьи, и вдавнем совете кентавра видит средство приблизить столь долго ожидаемыйотдых, - мысль о том, что кентавр, насмерть раненный стрелой Геракла, не могжелать ему добра, приходит к ней с роковым опозданием. Известно этопрорицание и Гераклу, и он возвращается домой в надежде на отдых, - откудаему догадаться, что страсть к Иоле станет для него и в самом деле причинойвечного покоя - смерти? Таким образом, божественные прорицания не лгут -только они основаны на более глубоком знании, чем то, которое доступносмертным. Если уж искать ключевое слово, чтобы обозначить заложенную в"Трахинянках" мысль, то этим словом будет заблуждение, составляющее уделлюдей перед лицом всеведущих богов. За действиями смертных скрывается некаянепостижимая воля, которая реализуется, однако, без всякого вмешательствабожества, в результате совершенно самостоятельной и субъективно обоснованнойдеятельности смертных. Установив этот важный момент в мировоззрении Софокла,перейдем к вершине его творчества, трагедии "по преимуществу", как называлее Аристотель, - к "Царю Эдипу". Традиционное толкование "Царя Эдипа" чаще всего связывает эту трагедиюс представлением о власти рока, якобы присущим всей классической древности.Между тем все неумолимые совпадения, в которых современный читатель привыквидеть действия рока, в огромной степени являются нововведением в миф,принадлежащим самому Софоклу. Миф о Эдипе в древнейшей его форме знал о долгой бездетности Лая и опредсказании, полученном им в Дельфах: Аполлон исполнит его просьбу, нородившийся сын станет убийцей отца. Соответственно, новорожденного младенцафиванский царь велел бросить в пустынном месте на горе Киферон и считал, чтоэтим он себя вполне обезопасил. По истечении примерно двадцати лет выросшийна чужбине Эдип встретился с неведомым ему отцом и убил его в дорожнойссоре, после чего попал в Фивы, освободил их от чудовищнойполуженщины-полульвицы Сфинкс и получил в жены овдовевшую царицу. При этомсам он ни о каких грозящих ему бедствиях предуведомлен не был и не могопасаться от всего происшедшего никаких дурных последствий. Поэтому если быСофокл хотел демонстрировать всевластие рока, он должен был бы приурочитьдействие трагедии как раз к тому времени, когда произошло убийство Лая иженитьба Эдипа на Иокасте. Но в "Царе Эдипе" дело обстоит совсем иначе: действие в нем происходитпримерно через двадцать лет после описанных выше событий. Эдип уже давноженат на Иокасте, имеет от нее двух сыновей и двух дочерей и пользуетсяславой идеального царя, радеющего о своих подданных как отец о детях. Именно в этой ситуации ему предстоит невольно разоблачить тайну всейего жизни, и, чтобы это стало возможным, Софокл должен был построитьдраматическую интригу, продумав в ней все до последнего шага. Это у Софоклаего Эдип услышал от пьяного коринфянина правду о том, что он подкидыш, и заответом на свои недоумения отправился в Дельфы, где он узнал, что емусуждено. Поэтому, позабыв все сомнения о своем происхождении, он решил невозвращаться в Коринф, а побрел куда глаза глядят и на этом пути встретилЛая. Это у Софокла Фивы постигает моровая язва и Эдип посылает Креонта вДельфы за советом, как от нее избавиться. Это у Софокла Эдип в поискахубийцы Лая обращается к Тиресию, слышит от него горькую правду о себе и,чтобы развеять все недоумения, просит Иокасту рассказать об обстоятельствахгибели старого царя. Здесь выясняется необходимость вызвать единственногоуцелевшего свидетеля, который, по замыслу Софокла, оказывается тем самымпастухом, кому было поручено бросить младенца на растерзание диким зверям икто этот приказ нарушил. Наконец, опять же только у Софокла, гонец,присланный звать Эдипа на царский престол в Коринф, оказывается в своюочередь тем пастухом, который лет сорок назад принял из рук фиванского рабаобреченного на гибель младенца и поэтому один только знает, кем ему вдействительности приходились коринфские царь с царицей. Стоило прийти заЭдипом кому-нибудь другому, как правда так бы и не раскрылась, Иокаста неповесилась и Эдип не ослепил себя. Таким образом, все разоблачения втрагедии об Эдипе построены исключительно Софоклом, ведущим своего героячерез все ступени дознания к раскрытию его истинной человеческой сущности. Выслушав рассказ Иокасты, Эдип сам начинает подозревать в себе убийцуЛая, сам велит вызвать свидетеля давнего дорожного происшествия, сам,невзирая на уговоры уже все понявшей царицы, устраивает очную ставкукоринфского вестника с фиванским старцем. Сам, не внимая просьбам своегоспасителя, заставляет его поведать страшную тайну до конца. Все эти шагиЭдипа, несомненно, разумны, если он хочет узнать правду о своемпроисхождении. Все они свидетельствуют о его неуклонном стремлении - вопрекивсем препятствиям - к истине в последней инстанции. Если все действия Эдипаприводят его совсем к иному исходу, то не потому, что так предопределенороком, а потому, что ограниченное человеческое знание подчиняется другимзаконам, чем божественное всеведение, заранее видящее все пути и перекресткичеловеческих жизней. Придя к концу своего расследования, Эдип восклицает:"Увы, все стало ясно!" Его трагедия - трагедия знания, а не трагедия рока. Обратим внимание еще на одно обстоятельство. Когда невольныепреступления Эдипа раскрылись, он обвиняет в них не некий таинственный рок,а себя самого, называя себя не просто несчастным, а негодным и нечестивым.Современному читателю все это покажется странным: разве можно винитьчеловека в преступлениях, совершенных по неведению? Между тем древние грекиеще с гомеровских времен привыкли судить действия героев не по ихсубъективным намерениям, а по объективному результату, и с этой точки зренияпоступки Эдипа, несомненно, являются тягчайшей виной перед вечныминравственными устоями. Именно поэтому она не может остаться нераскрытой -мир вышел бы из колеи, если бы отцеубийца и сын, сожительствующий с матерью,не понес кары. Но для софокловского Человека показательно, что он не снимаетс себя вины, а вершит наказание сам над собой. Так поступали Деянира и Аякс,так поступает и Эдип, и эта объективная ответственность при субъективнойневиновности снова позволяет говорить о нормативности его образа, котораясостоит, разумеется, не в его преступлениях, а в решимости отвечать за нихперед богами и людьми. Среди сохранившихся трагедий Софокла "Царь Эдип" находится как бы наводоразделе. В предшествующих драмах их последняя треть проходит без участияглавных героев, хотя эта часть и демонстрирует результат их деятельности. В"Царе Эдипе" центральный герой находится перед зрителем буквально от первогодо последнего стиха, и все развитие действия определяется еговзаимоотношениями с другими персонажами. Этот интерес к поведению отдельнойличности, к ее размышлениям и страданиям остается характерным для Софокла ив трех последних его трагедиях. Как это ни парадоксально по отношению к поэту такой трагической силы,как Софокл, "Электра" и "Эдип в Колоне", по существу, беспроблемны. Чтобыубедиться в этом, достаточно сравнить первую с "Хоэфорами" Эсхила и"Электрой" Еврипида, вторую - с софокловским же "Царем Эдипом". У Эсхила неизбежность убийства собственной матери становится яснойОресту только в результате длительного раздумья, проходящего под неустаннымдавлением со стороны Электры и хора, и сам этот акт является новым звеном вряду противоречий, составляющих содержание "Орестеи". У Еврипида сматереубийства снят всякий ореол героического деяния, и брат с сестройчувствуют себя после его совершения подавленными и разбитыми. У СофоклаОрест не испытывает ни малейшего колебания в осуществлении мести, нималейшего сомнения в ее справедливости; соответственно он выступает не болеечем исполнителем божественного приказа и озабочен только подготовкой к егобеспрепятственному осуществлению. Трагическим же героем становится Электра -но совсем в ином смысле, чем Деянира или Эдип. В отличие от них Электра не должна поверять свои намерения законамимирового разума, - она абсолютно убеждена в правоте своей ненависти кубийцам ее отца, и Софокл разделяет с ней это убеждение. Трагизм Электры вдругом - в понимании своего бессилия исполнить месть, в осознанииодиночества перед лицом возникшей задачи взять долг мести на себя, наконец,в беспредельном горе при известии о смерти Ореста и при виде урны с егопрахом, лишающей Электру надежды на появление избавителя. В своем гневе иотчаянье Электра проходит три стадии, которые отмечены возрастающими понакалу диалогами с тремя последовательно сопоставленными с ней персонажами:Клитемнестрой, Хрисофемидой, неузнанным Орестом. Стоит, однако, открытьсятайне, призванной притупить бдительность виновных, как все трагическоенапряжение спадает: теперь главное для Электры в том, чтобы облегчить Орестуисполнение его плана. Электра предстает перед нами в известном смысле тоже человеком, "какимон должен быть", - неуклонным и в следовании поставленной перед собой цели,неутомимым в решении возникшей перед ним нравственной задачи. Но этанормативность героя раскрывается не в столкновении с непознанными мировымисилами, а в однолинейном продвижении к конечному результату, лишенномувсякой противоречивости. Аналогичным образом и Эдип, пришедший искать свое последнее успокоениев Колоне, только в одном похож на Эдипа, изображенного Софоклом за двадесятилетия до этого, - в необузданном темпераменте, с которым он спорит сКреонтом и проклинает Полиника. В остальном этот Эдип выступает не как лицо,совершившее в прошлом ужасные деяния, а как человек, пострадавший отстечения обстоятельств без всякой в том его вины. Монолог Эдипа передКреонтом - это полное опровержение проблемы объективной ответственности присубъективной невиновности, которая придавала такое нравственное величие царюЭдипу. Разумеется, и в этой трагедии на долю изгнанного из Фив Эдипавыпадают свои испытания: страх перед колонскими гражданами, готовыми изгнатьсвятотатца из заповедной рощи, и страх за дочерей, захваченных Креонтом. Нокак только Тесей гарантирует неприкосновенность Эдипа, а затем освобождаетиз плена его дочерей, слепому страннику остается только ожидатьпросветленной кончины, которая обеспечит вечную милость богов приютившим егоафинянам. Не следует, впрочем, думать, что в последние годы жизни Софокл незамечал противоречий в окружающей его жизни. Однако десятилетияПелопоннесской войны, разорительной для Афин и губительной для нравственногооблика афинян, лишили престарелого поэта той веры в абсолютный нравственныйидеал человека, который руководил им при создании "Аякса", "Трахинянок","Царя Эдипа". Решение Аякса и Деяниры уйти из жизни не опровергает ихврожденного благородства, а только подтверждает его значение для героическойличности. Для Эдипа не существует противоречия между прагматической сторонойего поведения и нравственным долгом: толчком к развитию действия служитзабота царя о благополучии его подданных, и это является, в конечном счете,поводом для раскрытия благородной природы героя. Иначе складываютсяотношения между врожденным благородством и практической целью человеческогоповедения в "Филоктете". Эта трагедия - единственная из уцелевших, в которой трудно выделитьодного главного героя: для волнующей Софокла проблемы одинаково важны иФилоктет и Неоптолем. Можно сказать, что между двумя героями как бы поделенхарактер Аякса. Филоктет унаследовал от него героическую непреклонность,проявлять которую еще труднее больному человеку, измученному десятилетнимистраданиями и одиночеством. Тем не менее даже надежда на исцеление,обещанное ему под Троей, не способна примирить Филоктета с предавшими егоАтридами и Одиссеем: для него лучше умереть в мучениях, чем оказать помощьсвоим заклятым врагам. Неоптолема роднит с Аяксом верность своей благороднойприроде: сын прямодушного Ахилла может под давлением со стороны временноизменить самому себе, но его нрав все равно возьмет верх над привходящимиобстоятельствами; лучше вернуть Филоктету захваченный притворством лук -залог падения Трои, чем запятнать себя позорной ложью. Правда для Неоптолемаоказывается не на стороне прагматически мыслящего Одиссея, а на сторонеблагородного Филоктета, даже если его непреклонность лишает юношувозможности завоевать вечную славу под Троей. Где было искать выход из этого конфликта между общественной пользой,какой для всего греческого войска представал захват Трои, и высокойнравственностью и честностью, какие являл своим поведением Неоптолем? Софоклэтого не знал. Вот почему в "Филоктете" он прибегает к приему,заимствованному из арсенала драматических средств Еврипида и призванному нестолько разрешать противоречия, сколько рубить туго сплетенные узлы, - кпоявлению "бога с машины" (deus ex machina), который лучше простых смертныхзнает предначертания судьбы. Выступающий в "Филоктете" в роли такогоизбавителя обожествленный Геракл предписывает своему старому другуотправиться под Трою, чтобы содействовать ее захвату с помощью того самоголука, который он сам некогда держал в руках в битве на троянской равнине. Сбогами спорить не приходится, - так Софоклу с помощью Геракла удаетсясломить непреклонность Филоктета, не посягая на честь Неоптолема, но едва ликто-нибудь возьмется утверждать, что этим найдено истинное разрешениенравственного конфликта. Из всего сказанного легко уяснить принципы изображения человека уСофокла и их отличие от способов построения характера в новой литературе.Характера в современном смысле слова как совокупности индивидуальных,неповторимых черт внутреннего и внешнего облика персонажа классическаятрагедия древних греков не знала. Препятствием для обрисовки индивидуальнойнаружности служила маска, которую носил в трагедии актер, но ее употреблениедиктовалось отнюдь не одними техническими возможностями античного театра, -в конце концов, не составляло труда изготовить для актера, выступавшего вкомедии в роли Сократа, маску, идеально напоминавшую реальный прототип.Маска и костюм трагического персонажа заранее предопределяли для зрителяобщественное положение героя и необходимую для него сумму качеств, -например, знатность и достоинства царя, мудрость и многоопытность старца,скромность и стыдливость девушки. Тем не менее внутреннее содержание образабыло всегда богаче постоянной маски, и, даже не выходя за пределысофокловского театра, ни один зритель не спутал бы Антигону с Исменой,Электру - с Хрисофемидой, Тесея - с Креонтом. Главным средством индивидуализации персонажа в античном понимании этогослова служила уникальность ситуации, в которую его ставил драматург. Йеменаи Хрисофемида лишены индивидуальности, поскольку они соответствуюттипическому образу девушки, - она знает свое место в обществе, не посягаетна равное право с мужчиной, сознает свое бессилие перед власть имущими.Иначе обстоит дело с Антигоной или Электрой. Каждая сестра должна оплакиватьпогибшего брата и каждая дочь - отца, но отнюдь не каждая возьмет на себягруз сопротивления могущественному царю вплоть до нарушения ценой жизни егозапрета, отнюдь не каждая решится открыто выразить перед матерью-мужеубийцейсвою ненависть к ней и ожидание мстителя. Точно так же для каждой женщиныпозволительно стремиться к тому, чтобы вернуть себе любовь охладевшегосупруга, но не каждая в качестве приворотного зелья употребит по неведениюсмертельный яд. Соответственно каждый царь должен прилагать все старания для избавлениясвоего народа от моровой язвы, но совсем не обязательно, чтобы этот царьоказался тем преступником, которого сам он только что проклял и отлучил отдомашнего очага. Каждый герой, преданный нормам рыцарской чести, имеет правона месть оскорбителям, но не всякий при этом должен в ослеплении разуманаброситься на стада бессловесного скота и тем самым покрыть себя вечнымпозором. Индивидуальность софокловских персонажей - Антигоны, Электры,Деяниры, Эдипа, Аякса - создается не различным набором психологическинеповторимых (и, может быть, даже несовместимых) свойств, а необычностью,неординарностью ситуации, в которую они оказываются вовлеченными. Иногда этаситуация задается мифом (в случае с Аяксом и Деянирой), иногда она создаетсясамим драматургом (так обстоит дело с Антигоной и Эдипом),- результат всегдаодинаков: появление законченного, завершенного в своих мыслях и действиях,героя. Другой способ индивидуализации - сопоставление двух типов организацииречи. Конечно, этот стилистический прием лучше всего прослеживается воригинале, но и в переводе читатель заметит, как обширным, построенным иззаконченных закругленных периодов речам Креонта противостоят краткие,импульсивные фразы Антигоны, как волнение Эдипа прорывается вбезостановочном, на целый монолог, потоке мысли или в непрестанной вереницевопросов - и по существу, и риторических. Самая непонятная для современного читателя часть древнегреческойтрагедии - партии хора. Неоклассицистская и романтическая эстетика первойполовины XIX века считала хор то "гласом народа", то идеальным зрителем,призванным судить действующих лиц трагедии. Однако непредвзятый анализ ролихора у Софокла не подтверждает этих характеристик. В тех случаях, когда хорсостоит из людей, близких к герою по полу или по жизненным обстоятельствам(женщины в "Трахинянках", саламинские воины в "Аяксе"), они чаще всегопроникнуты сочувствием к главному персонажу, одобряют его в принятии важногорешения, стараются удержать от крайнего шага. Но и тогда, когда хор не имеетс героем особых точек соприкосновения (фиванские старцы в "Антигоне", селянеиз Колона во втором "Эдипе"), он очень далек от того, чтобы безапелляционноосуждать его. Как правило, хор уступает герою по своему нравственномууровню: составляющие его женщины, или воины, или городские старейшины неспособны на ту трагическую непримиримость, самопожертвование илисамоосуждение, которые составляют сущность героической личности у Софокла. Даже самые значительные по содержанию хоровые песни в его трагедиях,нередко оцениваемые изолированно от их места в драме, предстают далеко нестоль однозначными, если постараться понять их в общем контекстепроизведения. Так, знаменитый 1-й стасим "Антигоны" является, конечно,торжествующей песнью во славу цивилизации и достижений человеческого рода.Но нельзя забывать, что перевод его первого стиха ("Много есть чудес насвете" - в переводе С. Шервинского) очень далек от истинного смысла:прилагательное deinos, которое переведено как "чудеса", на самом делеобозначает нечто "вызывающее удивление, смешанное со страхом", и этозначение раскрывается в заключении стасима: все зависит от того, подчиняетли человек свое поведение вечным божественным законам; если нет, то егогордое самосознание может стать источником бед, как это и выяснится в концетрагедии на примере Креонта. Другой случай - 2-й стасим из "Царя Эдипа". Не одно поколение филологовпыталось понять, кого из действующих лиц хор укоряет в "гордыне, порождающейтиранию", - называли Иокасту, называли самого Эдипа и в любом случаесчитали, что этот стасим отражает мысли самого богобоязненного Софокла.Между тем здесь партия хора, не обращенная ни к кому конкретно, служитусилению беспокойства и страха, все больше овладевающих фиванскими старцами:если окажется, что Эдип убил Лая, это будет означать, что царь, спасший Фивыи высоко ценимый гражданами, оскверняет своим присутствием родную землюубитого и тем самым нарушает "законы, рожденные в небесном эфире". С другойстороны, если подтвердится вина Эдипа, этим будет доказана лживость оракула,исходившего от святилища Аполлона и предвещавшего Лаю смерть от рук сына, -где же искать правду? Смятение хора как нельзя кстати в той тревожнойатмосфере, которая все более сгущается вокруг Эдипа. Таким образом, каждая партия хора нуждается в конкретном анализе,определяющем ее место в драматургической структуре целого, и тогдавыясняется, что этот коллективный персонаж - не более чем одно издействующих лиц, часто очень тесно связанное с судьбой главных героев ипоэтому отнюдь не претендующее на возвещение непреложной и отвлеченнойистины. Почти два с половиной тысячелетия прошло с тех пор, как умолк голосСофокла, а вместе с ним - голос всей древнегреческой трагедии в лице еесамых великих поэтов. За это время на земле Европы из конца в конецперемещались племена и народы, сменялись общественные уклады и эпохикультурного развития, - восприятие Софокла на протяжении веков не моглооставаться вечным и неизменным. Только за последние десятилетия быловысказано немало разноречивых, а часто взаимоисключающих взглядов натворчество древнего поэта. Софокл - певец расцвета афинской демократии иСофокл - пессимист, голос человеческого страдания. Софокл - создательобразов гордых, мятежных людей, прекрасных в подвиге и великих в падениии Софокл - богобоязненный консерватор, озабоченный сохранением традиционнойверы. Софокл - автор на редкость завершенных, гармонических в своейструктуре трагедий и Софокл - мастер отдельных эпизодов, великолепнофиксирующих один момент в жизни его героев, но не соединяющихся взаконченное целое. В каждой из этих точек зрения очевидны крайности,вызванные стремлением дать однозначную оценку явлению, не укладывающемуся встрого очерченные границы. Софокл творил в годы великого общественного подъема, но он чувствовалнепрочность и непродолжительность наступившего расцвета. Софокл восхищалсяпорождением этой эпохи духовного подъема - самостоятельным в своих решениях,берущим на себя полную меру ответственности человеком, но он виделнеизбежную ограниченность его возможностей перед лицом непостижимыхобъективных законов мироздания. Это противоречие, в той или иной мере,свойственно любой эпохе. Тем не менее ценой усилий и жертв человечествокаждый раз продвигается вперед, и в этом непрестанном движении оно нуждаетсяв союзниках из близкого и далекого прошлого. Такого союзника в утвержденииличности, бросающей вызов непознанному, познающей себя в деянии и борьбе,находит человечество в афинском драматурге Софокле, и в этом - непреходящаяценность его творческого наследия. Популярность: 130, Last-modified: Mon, 07 Feb 2005 05:54:57 GMT Оцените этот текст: Не читал 10 9 8 7 6 5 4 3 2 1