Оценка трудов Ф. в совр. антропологии неоднозначна. Теории Ф., будучи порождением “кабинетной антропологии”, были подвергнуты критике и по большей части опровергнуты последующими исследованиями полевых антропологов (У. Риджуэя, Эванс-Причарда, Малиновского, Боаса и др.). Однако эти теории, передовые для своего времени, оказали большое влияние на интеллектуальную общественность; общепризнан огромный вклад Ф. в институционализацию социальной антропологии как самостоятельной академич. дисциплины и в ее популяризацию. Заслуга Ф. — и введение в антропологию сравнит. метода. Его “Золотая ветвь” сохраняет свое значение как богатый источник фактич. материала; опр. таксономическую ценность имеет и предложенная им классификация типов магии.
Соч.: Totemism and Exogamy. V. 1-4. L., 1910; Garnered Sheaves. L, 1968; Man, God and Immortality. L., 1968; Библейские сказания. М., 1931; Золотая ветвь. М., 1986; Фольклор в Ветхом Завете. М., 1990.
Лит.: Leach E. Frazer and Malinowski Encounter. 1965; Besterman Th. A Bibliography of Sir James George Frazer. L., 1934.
В. Г. Николаев
ФУКО (Foucault) Мишель Поль (1926-1984) - франц. философ, культуролог, эстетик. Преподавал в ун-тах Парижа, Клермон-Феррана, Варшавы, Уппсалы, Гамбурга и др., с 1970 ~ в Коллеж де Франс. Начинал как структуралист, затем с сер. 60-х гг. перешел на позиции постструктурализма и постмодернизма. В своих взглядах опирается прежде всего на Ницше и Хайдеггера.
В 60-е гг. Ф. разрабатывает концепцию европ. науки и культуры на основе “археологии знания”, имеющей своим ядром “знание-язык”. Все известные теории науки и культуры Ф. относит к “доксологии”, исходившей из наличия единой и непрерывной истории вообще и культуры в частности, а их изменения объясняет борьбой мнений, прогрессом разума, практич. потребностями и т.д. В концепции Ф., изложенной в книге “Слова и вещи” (1966), европ. культура распадается на несколько эпох. В противоположность традиц. историзму он выдвигает понятие “историчность”; каждая эпоха имеет свою историю, к-рая сразу и неожиданно “открывается” в ее начале и так же сразу и неожиданно “закрывается” в ее конце. Новая эпоха ничем не обязана предыдущей и ничего не передает последующей. Историю характеризует “радикальная прерывность”. Старое понятие истории неприменимо даже в рамках отдельно взятой культурной эпохи, где нет прогресса и процесса последоват. смены одних идей и теорий другими. Все они как бы сосуществуют одновременно, являясь лишь одним из возможных вариантов единой для данной эпохи структуры или инварианта.
Вместо доксологии Ф. предлагает “археологию”, предметом к-рый должен стать “архаич. уровень, к-рый делает возможным познание и способ бытия того, “что надлежит познать”. Этот глубинный, фундаментальный уровень Ф. обозначает термином “эпистема”, используя также понятие “историческое априори”, “пространство знания”, “порядок”, “эпистемологич. диспозиция” и т.д. Эпистемы отчасти напоминают абсолютное пространство Ньютона, априори Канта, парадигмы Куна. Они представляют собой “фундаментальные коды культуры”, определяющие конкр. формы мышления, знания и наук. Эпистема подобна некоей сетке, к-рая пронизывает реальный мир, выполняя при этом отнологич. и гносеологич. функции: она упорядочивает сами вещи и предметы и создает необходимые условия их познания. В своей гносеологич. функции эпистема сравнима с абсолютной идеей Гегеля, берущей на себя инициативу самопознания и не нуждающейся для этого в традиц. субъекте познания. В этом смысле эпистемы никак не связаны и не зависят от субъекта. Они находятся в сфере бессознательного и остаются недоступными для тех, чье мышление они определяют.
Сравнивая разл. эпохи европ. культуры, Ф. приходит к выводу, что своеобразие лежащих в их основе эпистем обусловлено прежде всего теми отношениями, к-рые устанавливаются между языком, мышлением, знанием и вещами. Эпоха Возрождения, по Ф., покоится на эпистеме сходства и подобия. В этот период язык еще не стал независимой системой знаков. Он как бы рассеян среди природных вещей, переплетается и смешивается с ними. В эпоху классицизма 17-18 вв. возникает новая эпистема представления. Язык теперь становится “великой автономной системой знаков”. Он почти совпадает с самим мышлением и знанием. Поэтому всеобщая грамматика языка дает ключ к пониманию всех других наук и культуры в целом. Совр. эпоха (19-20 вв.) опирается на эпистему систем и организаций. С ее началом возникли новые науки, не имеющие ничего общего с ранее существовавшими. Теперь язык становится строгой системой формальных элементов, замыкается на самом себе, развертывая свою собств. историю. Вместе с тем, теперь и он становится обычным объектом познания — наряду с жизнью, производством, стоимостью и т.д. Однако данное обстоятельство не ослабляет значения языка для культуры. Напротив, его значимость даже возрастает. Он становится вместилищем традиций и склада мышления, обычаев и привычек, духа народов.
В книге “Археология знания” (1969) и последующих работах место эпистемы занимает “дискурс” или “дискурсивная практика” (также “дискурсивное событие”, происходящее на “доконцептуальном уровне”). С помощью этих понятий Ф. разрабатывает новую методологию для исследования культуры. Исходным материалом науки, искусства, лит-ры и всякого иного явления культуры или вида творчества — в их “первичной нейтральности” — является популяция событий в пространстве дискурса. Суть “дискурсивных событий” составляют связи и отношения между высказываниями, означающими совокупность неких объективных правил и закономерностей, к-рые образуют “архив”. Последнее понятие обозначает не собрание разного рода документов и текстов, но лежащие в их основе структуры и законы, “управляющие появлением высказываний как единичных событий”. Дискурсивные практики не совпадают с конкр. науками и дисциплинами, они скорее “проходят” через них, придавая им единство.
“Дискурсивные практики”, “архив” и “дискурсивные события” выполняют примерно ту же роль, что и “эпистема”. Раньше знание было детерминировано эпистемой, теперь оно возникает в поле дискурсивной практики, по-прежнему составляя предмет археологии. Новым является использование понятия “недискурсивная практика”, а также анализ соотношения между наукой, знанием и идеологией. Ф. выражает сомнение в рац. ценности науки, отдавая предпочтение “полиморфным” и неопр. дискурсивным практикам, склоняясь даже к тому, чтобы “разрушить все то, что до наст. времени воспринималось под именем науки”. Критич. отношение не только к науке, но и знанию вообще, все более усиливается и в работе “Порядок дискурса” (1971), где Ф. рассматривает дискурс как “насилие, к-рое мы совершаем над вещами”.
В 70-е гг. тема “знания-насилия”, “знания-власти” выходит у Ф. на передний план, а в работе “Надзор и наказание” (1975) становится центральной. Свою теорию “знания-власти” он противопоставляет всем суще-
ствуюшим — и марксистской, и либерально-буржуазным. В методол. плане он дополняет археологию генеалогией, заимствуя ее у Ницше.
Эстетич. интересы Ф. ориентированы гл. обр. на модернизм и авангард в искусстве. Суть своего взгляда на искусство он выразил в ясной и лаконичной формуле: “Мы ищем чистые формы”. Осн. внимание Ф. уделяет проблемам лит-ры, разрабатывая идею ее лингвистич. природы. Язык составляет “чистое начало” лит-ры и письма, благодаря письму и лит-ре он достигает подлинной суверенности, осуществляет все свои внутр. возможности. Проводя параллель с известным “парадоксом лжеца”, суть к-рого заключается в двойственности и неопределенности высказывания “я лгу”, Ф. полагает, что природа лит-ры заключена в высказывании “я говорю”. Здесь говорящий субъект является тем же самым, о ком говорится: “я говорю, что я говорю”. Это высказывание исчерпывается констатацией самого акта говорения, к-рому ничего не предшествует и после к-рого ничего не следует. Все исчезает, как только говорящий смолкает, уступая место безмолвной пустоте. Именно здесь язык проявляет себя в изначальном, подлинном бытии. Подобного состояния он также достигает в лит-ре (Ф. имеет в виду экспериментальную и авангардистскую лит-ры). В качестве конкр. примера он указывает на творчество писателя и поэта Р. Руссе-ля, называемого иногда франц. Хлебниковым, и ставшего одним из предшественников сюрреализма и “нового романа”. Исследуя творчество Русселя, Ф. приходит к выводу, что своеобразие его поэтики заключается в “тропологич. пространстве слов”, создаваемом с помощью удвоения и повторения слов и фраз, использования неожиданных сравнений, аналогий и метафор, игры рифм и фонических комбинаций и т.д. Благодаря таким приемам Руссель открыл для лит. языка особое пространство, к-рое Ф. называет лингвистическим. Оно не соприкасается с действит. миром, в нем действует один лишь язык, сведенный к “словам-маскам”, “полым словам” и “игре знаков”, принимающий облик странных и фантастич. людей, существ, событий и вещей. Нечто подобное Ф. обнаруживает также в произведениях Бланшо, Роб-Грийе, Малларме, Арто и др.
Лингвистич. подход Ф. распространяет на проблематику писателя,отказываясь рассматривать его в качестве традиц. автора и собственника своих творений. Вопрос об “авторе” снимается самопорождающимся письмом, игра знаков к-рого состоит в “открытии пространства, в к-ром пишущий субъект беспрерывно исчезает”. И если раньше произведение как бы возлагало на себя долг принести бессмертие своему создателю, “теперь оно получило право убивать, быть убийцей своего автора”. Самое большее, что останется писателю, — “играть роль смерти в игре письма”, а вся его творч. индивидуальность и неповторимость исчерпывается “оригинальностью своего отсутствия”. Судьбу “автора” разделяют “произведение” и “книга”, необходимость к-рых столь же проблематична, как и индивидуальность автора. Их нельзя рассматривать в качестве проекции авторской субъективности, поскольку они составляют лишь “узел сетки” языка или момент всеобщей “дискурсивной практики”.
Во втором и третьем томах “Истории сексуальности” (“Получение удовольствия”, 1984; “Забота о самом себе”, 1984) в круг интересов Ф. входит новая тема: сексуальность, а вместе с ней — вопросы этики, морали и свободы.
Соч.: Raymon Roussel.P., 1963; L'archeologie du savoir. P., 1969; L'ordre du discours. P., 1971; Surveilleret punir. Naissance de la prison. P., 1975; Histoire de la sexualite. V. 1: La volonte du savoir. P., 1976; Histoire de la sexualite. V. 2: L'usage des plaisirs. P., 1984; Слова и вещи: Археология гуманит. наук. М., 1977; СПб., 1994; Воля к истине: По ту сторону знания, власти и сексуальности. М., 1996; История безумия в классич. эпоху. СПб., 1997.
Лит.: Автономова Н.С. Филос. проблемы структурного анализа в гуманитарных науках. М., 1977; Визгин В.П. Мишель Фуко — теоретик цивилизации знания// ВФ. 1995. № 4; GuedesA. Foucault. P., 1972; Kremer-Marietti A. Foucault et 1'archeologie du savoir. P., 1974; Deleuze G. Foucault. P., 1986; MerquiorJ.G. Foucault ou le nihilisme de la chaire. P., 1986.
Д.А. Силичев
ФУНКЦИИ КУЛЬТУРЫ - совокупность ролей, к-рые выполняет культура по отношению к сообществу людей, порождающих и использующих (практикующих) ее в своих интересах; совокупность селектированных истор. опытом наиболее приемлемых по своей социальной значимости и последствиям способов (технологий) осуществления коллективной жизнедеятельности людей. При этом все Ф.к. социальны, т.е. обеспечивают именно коллективный характер жизнедеятельности людей, а также определяют или корректируют почти все формы индивид, активности человека в силу его связанности с социальным окружением. Число такого рода Ф.к. весьма велико, и они могут быть выстроены в иерархич. структуру от наиболее общих до сравнительно частных, обеспечивающих Ф.к. более высокого уровня.
Наиболее общей и универсальной Ф.к. следует признать обеспечение социальной интеграции людей: формирование оснований их устойчивого коллективного существования и деятельности по совместному удовлетворению интересов и потребностей, стимулирование повышения уровня их групповой консолидированности и эффективности взаимодействия, накопление социального опыта по гарантированному социальному воспроизводству их коллективов как устойчивых сообществ.
Ко второму уровню рассматриваемой иерархии можно отнести Ф.к., обеспечивающие осн. формы интегрированного существования сооб-в людей, такие как
организация людей в их совместной жизнедеятельности посредством их структурной дифференциации на разл. рода относительно самодостаточные группы: социально-территориальные соседские общины (племена, этносы, нации), социально-функциональные (производств., военные, учебные и прочие коллективы, специальности, профессии, проф. констелляции, классы), социально-бытовые (семьи, кланы, социальные страты, сословия), коммуникативные (по диалектам, языкам, языковым семьям), религиозно-конфессиональные (ре-лиг. общины, секты, деноминации, конфессии) и т.п.;
регуляция процессов взаимодействия между людьми посредством истор. селекции, нормирования и стандартизации наиболее удачных элементов социального опыта в этой области и реализации их в работе регулятивных механизмов конвенционального (ценностные ориентации,мораль, нравственность, обычаи, этикет и пр.) или институционального (право, политика, идеология, церемониал и т.п.) свойства; консолидация и самоидентификация людей в коллективе посредством выработки общих целей и идеалов их совместного существования, групповых интересов и потребностей, чувства солидарности личности с коллективом и защищенности им, удовлетворенности действующими нормами и правилами совместного общежития и взаимодействия, формирования системы образов групповой идентичности (этнич., социальных, конфессиональных, гос. и иных маркеров) и оснований личной самоидентификации человека в коллективе и самоотождествления с ним, заинтересованности членов коллектива в его социальном воспроизводстве как процессе, отвечающем их индивид, и групповым интересам.
Третий уровень — Ф.к., обеспечивающие осн. средства совместной жизнедеятельности людей. К. ним можно отнести: культуру демогр. и социального воспроизводства членов сооб-ва, функционирующую посредством выработки норм сексуальных отношений, брачно-семеиных и родств. обязательств, норм соседского общежития, стандартов физич. развития индивида и охраны его репродуктивных возможностей, а также системы форм и средств целенаправленной межпоколенной трансляции социального опыта (воспитание, просвещение, образование, традиции, обряды и ритуалы и пр.), выработки норм и стандартов социализации и ин-культурации личности, ее социальной и культурной адекватности об-ву проживания, стимулирования ее заинтересованности в приемлемых для об-ва формах социальной самореализации, в т.ч. в творч. и инновативной деятельности, в превращении индивида из “продукта и потребителя” культуры в ее “производителя”; культуру адаптации сооб-ва к природным и историч. условиям его обитания, реализуемую посредством накопления опыта и воплощения его в нормах, правилах и формах непосредств. жизнеобеспечения (прежде всего в обеспечении продовольствием, теплом, жильем, в методах и традициях охраны здоровья и межличностной взаимопомощи людей), обеспечении коллективной безопасности сообщества (оборона) и индивид, безопасности членов сооб-ва, их имущества и легитимных прав, интересов (правоохранит. система); культуру развития искусственной материально-пространств.среды обитания сооб-ва и обеспечения его членов социальными благами, выраженную в формировании принципов, норм, правил и стандартов построения территориальной инфраструктуры зоны проживания (населенных пунктов и их внутр. структуры, транспортных коммуникаций, размещения наиболее важных производств и иных функциональных зон и пр.), развития системы энергообеспечения и производства средств производства (инструментария), обеспечения производства и распределения товаров потребления и услуг и т.п.; культуру собственности, власти и социальной престижности, связанную с развитием приемлемых для сообщ-ва технологий и форм властно-собственнических претензий и отношений, способах обретения богатства, формированием иерархии социальных статусов, порядка статусного роста и его символич. маркировки (титулатура, регалии, престижные образцы одежды, украшений, обстановки быта, стилистики поведения, этикета и пр.); культуру социального патронажа, проявляющуюся в традициях оказания материальной и иной поддержки людям, оказавшимся в ситуации неконкурентоспособности (по возрасту, увечью, врожденным физич. недостаткам, пострадавшим от войны или стихийного бедствия и т.п.), благотворительности, милосердия, помощи терпящим бедствие, идеологии гуманизма и абсолютизации ценности человеч. жизни, мифологии социальной справедливости, “уравниловки”, патронажа коллектива над личностью и т.п.; культуру познания и мировоззрения, накопления и кумуляции социально значимых знаний, представлений и опыта: рациональных (наука и обыденные рац. наблюдения), иррациональных (религия, мистика, эзотерика, суеверия), логико-метафизич. (философия, здравый смысл, народная мудрость), образных (искусство, метафоричность мышления и суждений, игровые формы поведения и пр.); культуру коммуницирования и обмена информацией и социальным опытом между людьми, реализуемую в виде процессов: символизации объектов и явлений (формирование обозначающих понятий, слов, знаков, символов и пр.), сложение языков обмена информацией (“естеств.” устных и письм. вербальных, невербальных языков жестов и телесной пластики, символич. и церемониальных действий, искусств. специализир. языков служебных и технич. символов — математич., естественнонауч., компьютерных, то-пографич., чертежных, нотных и пр., разнообразных систем указат. знаков, звуковых сигналов, знаков различия, функциональной атрибутики, языков цифрового, графич. и звукового кодирования объектов и продуктов и т.п.), сложение систем фиксации информации (в графич., звуковой, видовой и иной техн. форме), ее тиражирования и трансляции (синхронной и диахронией, непосредств. и дистантной, механич. и электронными средствами и т.п.), а также институтов, занимающихся накоплением, сохранением и
обеспечением доступа к социально значимой информации (архивы, библиотеки, музеи, хранилища, информ. банки данных, картотеки и пр.); культуру физич. и психич. реабилитации и релаксации человека, включающую принятые в сооб-ве нормы и формы охраны здоровья и личной гигиены, традиции кулинарии, социальные нормы отдыха (системы выходных, отпусков, освобождения от активной деятельности по возрасту и состоянию здоровья), традиции физич. культуры и спорта, оздоровит, и культурно-просветит. туризма и иных форм активного отдыха, традиции общенац. и народных праздников, карнавалов, массовых гуляний, разнообр. формы развлекат., игрового и интеллект, досуга, систему институтов организованного досуга и т.п. Следует подчеркнуть, что во всех рассматриваемых случаях Ф.к. речь идет не о практич. технологиях по достижению утилитарного результата (созданию продукта потребления), а о социальных нормах, регулирующих допустимость и предпочтительность тех или иных способов осуществления этой деятельности.
Четвертый и последующие уровни Ф.к. связаны уже с дифференциацией культуры на специализир. функциональные сегменты (“экон. культура”, “военная культура”, “культура торговли”, “религ. культура”, “пед. культура” и т.п.) и системы критериев качества осуществления тех или иных социальных функций (“культура труда и потребления”, “культура быта”, “культура языка”, “культура научного мышления”, “культура худож. творчества” и пр.). В обоих случаях здесь имеется в виду прежде всего уровень соответствия применяемых технологий (а отсюда и качеств. параметры результатов) в той или иной сфере жизнедеятельности общепринятым технол. нормам в соответствующей сфере, к-рые сложились в процессе истор. селекции такого рода технологий по признакам их приемлемости и допустимости с т. зр. социальной цены и долговременных социальных последствий (критерий утилитарной эффективности в данном случае менее значим) и закрепились в ценностных комплексах специфич. свойства, называемых обычно “проф. культурой” и “культурой образа жизни”.
Т.о., во всем многообразии Ф.к. можно выделить такие “профильные” направления, как социально-интегративное, организационно-регулятивно-нормативное, познавательно-коммуникативное, рекреационное и оценочное.
Лит.: Токарев С.А. Разграничительные и объединительные функции культуры. М., 1973; Соколов Э.В. Понятие, сущность и основные функции культуры. Л., 1989; Морфология культуры. Структура и динамика. М., 1994; Орлова Э.А. Введение в социальную и культурную антропологию. М., 1994; Александрова Е.Я., Быховская И.М. Культурологические опыты. М., 1996; Они же. Апология культурологии // Обществ, науки и современность, 1997. № 2.
А.Я. Флиер
ФУНКЦИОНАЛИЗМ - один из основных методологических подходов в культурологии и социальной антропологии, заключающийся в рассмотрении об-ва как системы, состоящей из структурных элементов, функционально связанных друг с другом и выполняющих опр. функции по отношению к обществу как целому. Разл. социальные феномены (действия, отношения, институты и т.д.), согласно этому подходу, должны объясняться через функции, выполняемые ими в социокультурной системе вообще или в тех или иных социальных или культурных общностях, в которых они имеют место. Раннефункционалистские идеи развивались в рамках позитивистской социологии (Конт, Спенсер и др.), оперировавшей биоорганич. метафорой и рассматривающей об-во по аналогии с организмом (иногда механизмом, “агрегатом”), и были тесно связаны с эволюционистскими трактовками истор. развития. Спенсер, напр., рассматривал эволюцию об-ва как процесс прогрессирующей структурной дифференциации, сопровождающейся дифференциацией функций по мере “роста” обществ, организма. Большую роль в развитии функционального подхода сыграл Дюркгейм. Он провел различие между причинным объяснением и функциональным объяснением: функциональный анализ рассматривался как необходимый компонент социол. исследования и должен был отвечать на вопрос о роли, к-рую то или иное социальное явление играет в установлении “общей гармонии” (социальной солидарности). Дюркгейм активно использовал функциональные объяснения в своих исследованиях о разделении труда, самоубийстве и религ. верованиях. Идеи Дюркгейма получили развитие в англ. социальной антропологии, гл.обр. благодаря деятельности Радклифф-Брауна и Малиновского, к-рые развили далее понимание общества как саморегулирующейся системы, состоящей из тесно взаимосвязанных и взаимозависимых частей, выполняющих функции по поддержанию и сохранению целостности и жизнеспособности системы. В отличие от предшественников, англ. антропологи-функционалисты были склонны к антиисторизму: тяготея к эмпиризму, они резко выступили против эволюционистских спекуляций и отвергли возможность использования истор. свидетельств в антропол. науке. Важна их работа по освобождению функционалистской методологии от биологизаторских аналогий, велик вклад в разработку понятийного аппарата функционального анализа (понятия “социальная структура”, “функция”, “социальная организация”, “интеграция” и т.д.). Они рассматривали об-во как живую действующую систему и впервые применили системный подход к изучению архаич. об-в. Малиновский исходил из принципа “универсальной функциональности” и связывал возникновение и развитие социальных институтов с человеч. потребностями (физиол., эмоц., культурными). Радклифф-Браун связывал существование тех или иных социальных феноменов с потребностью социальной системы в минимально необходимой степени интеграции (солидарности между ее членами) и видел функцию социальных яв-
лении в создании и поддержании солидарности социальных групп и укреплении институтов, служащих поддержанию этой солидарности. В 20-е гг. влияние Ф. в англ. антропологии достигло высокого уровня: плеяда выдающихся антропологов использовала функциональный подход в антропол. исследованиях (Эванс-Причард, М. Фортес, Р. Фёрт, Глакмен и др.). Однако, несмотря на высокую эвристич. ценность, Ф. был подвергнут критике, в особенности в связи с его ориентацией на теорию равновесия, исключит, интересом к стабильности систем и принципом универсальной функциональности. Такой подход оставлял вне рассмотрения некоторые важные аспекты обществ, жизни (конфликт, изменение и т.д.). Дальнейшее развитие функциональный подход нашел в США, в рамках структурного Ф. (Парсонс, Р. Мертон, М. Леви, К. Дэвис и др.), ставшего в 50-х гг. главенствующей теор. парадигмой в амер. социологии. Р. Мертон сформулировал “осн. теорему Ф.”, согласно к-рой один и тот же элемент системы может выполнять множество функций, а одна и та же функция может выполняться разл. элементами (“функциональными эквивалентами”). Антропологи М. Глакмен и П. Ллойд предприняли попытку соединения Ф. с теорией конфликта; идея Глакмена о функциональности восстаний развивает постулат универсальной функциональности. Парсонс в социологии, а Фёрт в антропологии соединили функциональный подход с теорией действий М. Вебера. В наст. время сторонники функционального подхода предпочитают оценивать Ф. не как теорию, а как общенаучный метод исследования.
Лит.: Беспалов В.Е., Сальников Л.В. Введение в функционалистику. Свердловск, 1991; Культура: Теории и проблемы. М., 1995; Radcliffe-BrownA.R. Structure and Function in Primitive Society. L., 1952: Firth R.W. (ed.) Man and Culture: An Evolution of the Work of Bronislaw Malinowski. N.Y., 1964.
В. Г. Николаев
ФУНКЦИЯ (от лат. — исполняю, совершаю) — центр, понятие в методологии функционального и структурно-функционального анализа об-в. Понятие “Ф.” стало активно использоваться в социальных науках со вт. пол. 19 в. в связи с проникновением сначала в социологию, а затем (на рубеже 19-20 вв.) и в антропологию биоорганич. метафоры: об-во рассматривалось, по аналогии с биол. организмом, как некий “сверхорганизм”, состоящий из частей (органов), выполняющих разл. функции, обеспечивающие сохранение обществ, организма в жизнеспособном состоянии. Одними из первых стали пользоваться этим понятием для объяснения социальных феноменов Конт во Франции и Спенсер в Англии. Дюркгейм считал функциональный анализ необходимым компонентом социол. исследования и трактовал функцию как объективную связь между явлением и опр. состоянием об-ва как целого. Функционалистские идеи франц. социсл. школы получили развитие в англ. социальной антропологии (Радклифф-Браун, Малиновский, Эванс-Причард, Р. Фёрт и др.). Большую роль в определении понятия “Ф.” сыграл Малиновский, рассматривавший Ф. как роль, к-рую то или иное социальное явление (институт, обычай и т.п.) играет в целостной системе культуры, и способ, каким разл. социальные явления соотносятся и согласуются друг с другом. Каждый феномен культуры удовлетворяет ту или иную потребность (биол. или культурную) и, следовательно, должен иметь свою Ф. Радклифф-Браун отвергал точку зрения, что каждый социальный феномен непременно исполняет к.-л. Ф. Он рассматривал понятие “Ф.” как методол. инструмент, “рабочую гипотезу”, необходимую для формулировки исследоват. проблем. Особенностью подхода Радклифф-Брауна было методол. требование признания того, что любое социальное явление может исполнять ту или иную Ф. по отношению к социальной системе. Ранние трактовки понятия “Ф.” способствовали развитию методологии социальных наук (структурный функционализм, системный подход), и вызвали путаницу в понимании этого термина, поскольку он использовался в нескольких совершенно разных значениях. Р. Мертон выделил 5 таких значений: 1) обществ. поручение, возложенное на конкр. исполнителя; 2) специализированный род занятий, являющийся для индивида постоянной деятельностью; 3) математич. Ф., выражающая зависимость переменной от другой переменной или нескольких переменных; 4) системообразующий принцип связи структурных элементов, выражающий взаимозависимость и взаимосогласованность частей внутри системы; 5) объективное следствие, благоприятное для адаптации и интеграции системы независимо от субъективных намерений, вкладываемых в действие “актерами”. Сам Мертон считал, что в функциональном анализе необходимо использовать термин “Ф.” в пятом значении: если объективные последствия тех или иных действий способствуют адаптации и интеграции системы, то они по отношению к этой системе функциональны. Мертон ввел также понятие “дисфункции”, обозначающее отрицат. последствия действия для интеграции системы, и провел важное различие между “явными” и “латентными” Ф. Это различение подчеркивает объективный характер Ф. и строится на строгом разделении субъективных мотивов (намерений, целей и т.п.) и объективных последствий действия. “Явная Ф.” — объективно наблюдаемые последствия действий, входящие в намерения участников и осознаваемые ими; “латентная Ф.” — объективные последствия, не входящие в намерения участников и не осознававшиеся ими. Проведя это различие, Мертон подчеркнул важность изучения латентных Ф., по отношению к к-рому изучение явных Ф. должно играть лишь дополнит., подчиненную роль. В структурном функционализме были разработаны также и другие важные понятия, дополняющие понятие “Ф.”: “функ-
циональный эквивалент”, “функциональная альтернатива”, “эвфункция” и т.п. См. также Функционализм.
Лит.: Токарев С.А. Разграничительные и объединительные функции культуры. М., 1973; Соколов Э.В. Понятие, сущность и основные функции культуры. Л., 1989; Хасанов М.Х. Структура и функция как философские категории. Ташкент, 1991.
