Института научной информации по общественным наукам, Центра гуманитарных научно-информационных исследований, Института Всеобщей истории Российской академии наук 13 страница

После возвращения из ссылки (Вологда, 1900-1902, затем Житомир) в Киев (1903) наступил “ставрогинский период” в жизни Б. — пропагандиста революции, не верящего в свое дело. Разочаровавшись в полит, деятельности, Б. сосредоточился на религиозно-культурном просвещении. В к. 1902 знакомится с Л. Шестовым (с С.Н. Булгаковым познакомился до ссылки).

С окт. 1904 Б. в Петербурге, соредактор, совм. с Булгаковым, журн. “Новый путь”, а с янв. 1905 “Вопросов жизни”. Б. поначалу ощущал себя соратником Мережковского и его единомышленников (“О новом религ. сознании”, 1905); но вскоре отходит от них (“Декадентство и мистический реализм”, 1907); статьей “Трагедия и обыденность” Б. откликнулся на книгу Шестова “Достоевский и Ницше. Философия трагедии” (1903). Параллельно Б. сотрудничал в “Полярной звезде”, “Вопросах философии и психологии”, “Голосе Юга”, “Моск. еженед.”, “Книге”. Большинство эссе этих лет вошло в сб. “Sub specie aeternitatis. Опыты философские, социальные и литературные (1900-06)” (1907), отражающий сложный путь от имманентного идеализма, критич. марксизма и эстетич. модернизма к христианству нового сознания.

С янв. 1909 начался моек., “религ.” этап жизни и творчества Б.: он входил в среду “правосл. возрождения”, участвовал в Религ.-филос. об-ве, в деятельности изд-ва “Путь”, печатался в его сб-ках. Изучал рус. религ. мысль, вост. патристику, аскетич. лит-ру. В центре его размышлений на этом этапе — послерев. “кризис духа” и проблема ответственности за него опр. обществ, сил (“Духовный кризис интеллигенции. Ст. по обществ, и религ. психологии”, 1907-1910). Критика церкви шла у Б. в русле идей B.C. Соловьева; интеллигенцию Б. обвинял в подчинении “утилитарно-обществ. целям”, в измене бескорыстной истине и “метафизич. духу великих рус. писателей” и призывал ее порвать с радикализмом (“Филос. истина и интеллигентская правда”, вошедшая в знаменитый сб. “Вехи”, 1909).

Зимой 1911 Б. уехал в Италию; происходит окончат. творч. самоопределение — новое религ. сознание Б. расщепилось: его филос. интуиция вылилась в метафизику свободы в духе Я. Бёме и нем. мистиков (“Философия свободы”, 1911). Его профетич. реформаторство, направлявшееся ранее на “общественность”, оформилось в экстатич. утопию творчества. Манифест Б. “Смысл творчества. Опыт оправдания человека” (1916) Вяч. Иванов оценил как “покорительно талантливую”, но в то же время “опрометчиво своевольную” книгу. В 1912 Б. вышел из “Пути” и Религ.-филос. об-ва. Опыт своих блужданий и встреч Б. в своей обычной полемич. манере обобщил в серии статей “Типы религ. мысли в России” (1916). Он борется против идущих в 10-е гг. на смену “декадентству” оккультных увлечений.

Первонач. подъем духа у Б. во время Февр. революции 1917, вызванный “вступлением в великую неизвестность” и бескровным “падением священного рус. царства”, к-рое приравнивалось им к “падению Рима и Византии”, сменился страхом перед нараставшей стихией насилия. В “стихии коммунистич. революции”, к-рую он считал возмездием за пороки старого об-ва и противником к-рой он был как враг насилия, и в годы сов. власти Б. переживал “чувство наибольшей остроты и напряженности жизни”, вылившееся в разнообразную активность: Б. читал лекции, выступал в Клубе анархистов, проводил у себя дома лит.-филос. “вторники” (1917-22), участвовал в кооперативной Лавке писателей. В 1918 Б. был избран вице-пред. Всерос. союза писателей. В 1920 Б. — проф. Моск. ун-та. Зимой 1918/19 Б. организовал Вольную акад. духовной культуры, где читал лекции на филос.-ист. и филос.-религ. темы, вел семинар по Достоевскому, в результате чего родилась кн. “Миросозерцание Достоевского” (Прага, 1923), во многом определившая восприятие писателя на Западе.

В 1920 был арестован и допрошен Дзержинским, к-рому Б. высказал все, что он думает о коммунистич. идеологии и новом режиме. В 1922 последовал второй арест, а в сентябре высылка из России с известной

группой интеллигенции. Уезжал в тоске, но с провиденциальным предчувствием начала новой “творч. эпохи”.

До сер. 1924 Б. в Берлине, где учреждает Русский научный ин-т, а при поддержке амер. организации ИМКА открывает Религиозно-филос. академию, продолжавшую программу московской ВАДК; он читает лекции по истории рус. мысли и этике; участвует в первом съезде РСХД в г. Пшерове (окт. 1923), редактирует альманах “София”. Дом его становится центром оживленных лит. собраний не только рус. эмиграции, но и нем. интеллигенции. Краткий берлин. период творчества Б. можно назвать историософским: продумываются мысли о путях рус. и мировой истории, родившиеся прежде всего в революц. пожаре, но также навеянные углубляющейся секуляризацией духа и наступлением массового об-ва в Европе (Смысл истории. Опыт человеч. судьбы, Берлин, 1923; Новое средневековье: Размышление о судьбах России и Европы, 1924).

Не позже осени 1924 благодаря хлопотам Шестова Б. переезжает в Париж и окончательно поселяется в Кламаре, в доме, подаренном ему одной англ. поклонницей, где жизнь его приняла по-европейски размеренный оборот при обширной лит., научно-лекционной и редакторско-издат. деятельности. В ноябре 1924 он открывает париж. отделение РФА, основывает и возглавляет журн. “Путь” (1925-40), изд-во ИМКА-пресс. Вместе с Маритеном и о. С. Булгаковым становится одним из инициаторов экуменич. движения. С к. 20-х гг. выступает с докладами на европ. конгрессах, участвует в “Декадах Понтиньи”, на к-рых устанавливаются постоянные связи с М. Бубе-ром, Г. Марселем, Э. Мунье, Р. Фернандесом, А. Жидом, Р. Мартен дю Гаром, А. Моруа, Ф. Мориаком, К. Бартом, А. Мальро; выступает одним из основателей “Лиги православной культуры” (1930), журн. “Esprit” (1932), соредактором ежеквартальника “Orient et Occident” (1929-34), читает лекции в “Русском центре” и прославленном Богословском ин-те (1934). Дом Б. в Кламаре становится центром притяжения интеллектуальной элиты Франции и местом регулярных коллоквиумов. Париж, этап жизни Б. богат собственно филос. творчеством, развитием идей его экзистенциалистской метафизики (Философия свободного духа, 1927; О назначении человека, 1931; О рабстве и свободе человека, 1931; Я и мир объектов, 1934; Дух и реальность, 1935 и др.). Б. выступает и как культурно-истор. публицист, выделяющий центр. явления в жизни духа, творчества, церкви, об-ва в “Пути”, “Новом граде”, “Совр. записках”, “Возрождении”, “Рус. записках”, “Новоселье”, “Рус. новостях”, “Последних новостях”, “Рус. патриоте”. В центре всегда остается судьба России: он раздумывает над ее истор. предназначением, над ее нац. лицом и духовным складом (Русская идея, 1946), никогда не забывая о случившейся с ней катастрофе. Однако Б., не перестававший до конца дней заявлять о “правде коммунизма”, а также не вполне изживший в себе марксизм, трактует Октябрьскую революцию прежде всего как “национальную”, списывая издержки марксистской идеи за счет нац. почвы, подставляя на место “пролетарского мессианизма” будто бы действующий в революции некий “мессианизм рус. народа”. Этот дезориентирующий миф, получил затем широкую популярность благодаря сочинению Б. “Истоки и смысл русского коммунизма” (на нем. и англ. яз., 1937; на франц. и исп., 1938 и 1939, на рус., 1955).

Во время Второй мир. войны Б. пережил патриотически-ностальгич. настроения, его идейная неприязнь к советскому гос-ву потускнела, что до крайности обострило отношения с эмиграцией. Однако по окончании войны Б. испытал разочарование в своих надеждах на близкое либеральное перерождение советского режима, однако окончательно их не утратил (“Истина и откровение”, 1996). Умер Б. за письменным столом, завершая работу над кн. “Царство Духа и царство Кесаря” (1949). Похоронен на старом кладбище в Кламаре.

Верующий вольнодумец, Б. не нашел себе места ни в одном стане “рус. ренессанса”: в лит.-модернист. кругах он оказался посторонним как христ. моралист, а в православных как непреклонный индивидуалист. Первонач. увлечение синтезом христианства и язычества (“О новом религ. сознании”) переходит затем у Б. в осуждение его принципиальной двусмысленности; его отталкивал эстетически-эротич. уклон у Мережковского (нехватка “нравств. твердости”), родовой и бытовой — у Розанова; магический — у Флоренского. В критике совр. искусства Б., будучи персоналистом, прежде всего улавливал признаки дегуманизации, что в итоге перевешивало симпатию Б. к модернист. течениям, “освобождающимся от материи” (футуризм, кубизм); ужас от “складных чудовищ” Пикассо побеждал спиритуалистич. веру Б. в правоту разоблачения материальных иллюзий; “растерзание” человеч. образа в “Петербурге” Белого мешало Б. признать роман полноценным прообразом “нового” искусства. Опасный отказ от личного начала Б. находил в “Серебряном голубе”, где автор, открыв в рус. народе экстатич. стихию, сам “растворяется” в безличной тотальности. В “двоящуюся атмосферу” расслабляющей мечтательности погружена, по Б., символист, поэзия с ее подменами мистич. опыта поэтическим, чаемого откровения — текущей эмпирикой (“Двенадцать” Блока он характеризует как “почти гениальную... но кощунственную вещь ”, “Мутные лики”//сб. “София”, 1923). Он сетует на утрату блестящим серебряным веком существенности, “необыкновенной правдивости и простоты рус. лит-ры” 19 в., к-рая осталась уникальной для Б. ценностью, возраставшей в его глазах по мере знакомства с зап., гл. обр. франц., романом 20 в., с его “фактографич.” правдой, отсутствием духовной позиции у автора (Л. Селин, А. Мальро, Д. Лоренс) и распадом Я в “плавучем мире ощущений” (М. Пруст, А. Жид). Рус. классика с ее “больной совестью” и “нравств. гениальностью” за-

щищает метафизич. права личности и одарена ист. провидением: “пневматолог” Достоевский, по Б., возвратил человеку его “духовную глубину”, уловил “подземные сдвиги” в человеч. душе и показал “человека, отпущенного на свободу”, чем и предвозвестил судьбу совр. человечества (Миросозерцание Достоевского); эта трактовка не обходится, однако, у Б. без избыточного упора на “безосновную свободу”. Его собств. философия творчества унаследована от рус. символизма как теургич. идея спасающего искусства, к-рая претерпевает радикальные изменения в религ. экзистенциализме Б. с его антиномией между христ.-позитивным “мир во зле лежит”, и его надо спасать, и неоромантически-бунтарским “мир есть зло”, и его надо упразднить. Упор на переживание необъективируемого творч. подъема открывает у Б. за истиной спасения мира психологию спасения от мира с его тоскливой обыденностью. Б. оказал влияние на ев-роп. критич. культурфилософию своей профетической концепцией заката европ. цивилизации (Конец Ренессанса, 1922; Предсмертные мысли Фауста, 1922; Новое средневековье, 1924 и др.), на франц. экзистенциализм и персонализм.

Б. принадлежит около 40 книг и 500 статей; его работы переведены на более полутора десятка языков, о нем написано более десятка монографий. По свидетельству зап. наблюдателей, Б. оказался самым известным русским философом, чей труд явился связующим звеном между Востоком и Западом, между христианами и нехристианами, между нациями, между прошлым и будущим, между философией и теологией, между видимым и невидимым (Д. Лоури); одним из величайших философов и пророков нашего времени, сравнимым с Ницше, Гегелем и даже Аристотелем.

Соч.: Собр. соч. Т. 1-3. Париж, 1989; Соч. М., 1994; Судьба России. М., 1918; Воля к культуре и воля к жизни//Шиповник. Сб. 1, М., 1922; Предсмертные мысли Фауста // Освальд Шпенглер и закат Европы. М., 1922; Константин Леонтьев: Очерк из истории русской религиозной мысли. Париж, 1926; В защиту А. Блока// Путь. Париж, 1931, N 26; Кризис интеллекта и миссия интеллигенции // Нов. град, Париж, 1938, N 13; Эрос и личность: Философия пола и любви. М., 1989; Судьба человека в современном мире // Новый мир, 1990, N 1; Самопознание: Опыт философской автобиографии. М., 1991; О русских классиках. М., 1993; О назначении человека. М., 1993; Философия творчества, культуры и искусства. Т. 1-2. М., 1994.

Лит.: Шестов Л. Николай Бердяев: Гнозис и экзистенциальная философия//Совр. записки. 1938. N 67; Вадимов А. Жизнь Бердяева: Россия—Berk., 1993; Н.А. Бердяев: pro et contra: Антология: В 2 кн. Т. 1. СПб., 1994; Н.А. Бердяев о русской философии. Ч. 1-2. Свердловск, 1994; Гальцева Р.А. Очерки русской утопической мысли XX в. М., 1992; Porret E. Berdiaeff, prophete des temps nouveaux. Neuchatel, 1951; Lowrie D.A. Rebellious Prophet: A Life ofN. Berdyaev. N.Y., 1960; Bibliographic des oeuvres de N. Berdiaev. P., 1978; Clement 0. Berdiaev. P., 1991.

P.A. Гальцева

БИДНИ (Bidney) Дэвид (1908-1987) - амер. культур-антрополог, проф. отделения антропологии Индианс-кого ун-та, специалист в области истории антропол. мысли, теории культуры, сравнит, этики, сравнит, мифологии, философии обществознания, философии истории.

Становление Б. произошло в Йельском ун-те, где он в 1932 защитил докт. дис. “Проблема ценностей в метафизике Спинозы”, затем продолжил работу и в 1940 опубликовал первое в англоязычной лит-ре критико-истор. исследование, посвященное анализу Спинозовской философии эмоций (“Психология и этика Спинозы”, 1940), где предлагает читателю научную интерпретацию философии Спинозы; доказывает оригинальность его идей в общей филос. традиции, значимость вклада в психологию, прослеживает влияние философии и этики Спинозы на развитие совр. мысли в области метафизики, психологии и теории ценностей. Исследование проблем истории науки, вместе с занятиями антропологией, к-рая становится осн. сферой проф. интереса Б., создают необычный синтез. Общие рез-ты этой многолетней работы он собирает в “Теор. антропологии”, 1953, к-рая становится гл. книгой его жизни. Смысл и общая направленность работы были определены названием, к-рое должно было подчеркнуть, что антропология обладает собств. корпусом теор. знания. Такая позиция Б. объяснялась официально негативным отношением к теор. построениям, сложившимся в школе Боаса.

Б. не без основания полагал, что амер. культурной антропологией накоплен огромный опыт не только практич. изучения, но и теор. осмысления культуры и считал своим долгом собрать воедино и проанализировать все осн. метаантропол. постулаты, сформулированные к 40-м гг.: таковыми он считал проблемы человека и мира человека, концепции культуры, проблемы культурной динамики, соотношения этнологии и психологии, концепции мифа, концепции культурного кризиса, способы культурной интеграции и т.д.

Выдвигая концепцию метаантропологии, Б. подчеркивал, что это не просто другое название для антропол. теории, но определение для особого рода теории, связанной с проблемами культурной реальности и природы человека, т.о. вводя название метаантропологии для науки о культуре.

Соч.: The Psychology and Ethics of Spinoza. A Study in the History and Logic of Ideas. New Haven; L., 1940; Theoretical Anthropology. N.Y., 1968; Studies in General Anthropology, (ed.). The Hague, 1963.

Л.А. Мостова

БИЛЗ (Beals) Ральф Леон (1901-85) - амер. культурантрополог, исследователь Лат. Америки. Учился в унте штата Калифорния (Беркли) у Кребера, Лоуи и Э.У. Джиффорда, увлекался идеями культурного релятивизма. Защитив докт. дис. по этнич. истории индейцев штата Нью-Мехико, занимался полевыми исследованиями в Мексике, потом вернулся в Беркли. С 1936 работал в Калифорнийском ун-те в Лос-Анджелесе. Много лет Б. изучал индейцев Лат. Америки, считается пионером этнографии Мексики. Как теоретик Б. — последователь Ф. Боиса, изучал в разных аспектах проблему аккультурации. Он рассматривал аккультурацию как особый случай изменения, хотя разграничить аккультурацию и диффузию бывает достаточно сложно, т.к. оба понятия представляют культурное изменение как результут передачи культуры из одной группы в др. Осн. направления исследований Б.: изучение крестьянских общин, в т.ч. на локальном уровне; система рынка в крестьянской среде и проблема экон. изменений; его интересовали социальные аспекты жизни изучаемых стран — рез-том стал его труд по социальной стратификации Лат. Америки. Особую сферу научной деятельности Б. составили работы по теории культуры (культурный контакт, культурный конфликт и результаты взаимодействия культур — процессы и культурные изменения). Б. полагал, что проблема изменений, происходящих в культуре, вследствие ее периодич. контактов с носителями иных культур наиболее актуальна для исследователя. Более всего Б. интересовала проблема культурных изменений в об-вах, испытавших на себе влияние Запада. Выдержанные в целом в боасовской традиции монографии Б. лишены серьезных теор. обоснований и выводов, касающихся природы аккультурации. Полевые исследования в Мексике дали ему материал для книги, изучающей крестьянские рынки с т.зр. проблемы аккультурации. Б. — соавтор популярного учебника по антропологии, выдержавшего пять изданий. Он активно сотрудничал с Амер. ассоциацией, его имя пользуется большим уважен-ием в странах Лат. Америки.

Соч.: The contemporary Culture of the Cahita Indians. Wash., 1945; Cheran: A Sierra Tarascan Village. Wash., 1946; An Introduction to Anthropology. N.Y., 1953; 3d. N.Y., 1965 (with H. Hoijer); No frontier to learning: The Mexican Student in the United States. Minnesota, 1957 (with N.D. Humphrey); The Peasant Marketing System of Oaxaca, Mexico. Berkeley, 1975; The Social Anthropology of Latin America. Essays in Honor of Ralph L. Beals. Eds. Goldschmidt W., Hoijer H. Los Ang., 1970 (библиогр.).

E.M. Лазорева, Л.А. Мостова

БИОГРАФИЯ — повествоват. изображение истории жизни отдельной личности, способ представленности в культуре специфики отд. человеч. существования. Занимает важное место в культуре различных эпох. Жизнь отд. личности может быть предметом науки, философии или искусства, но каждый раз в случае Б, она опосредствована повествованием о ней, к-рое, в отличие от портрета или аналитич. модели, предстает здесь объектом изучения. Осн. специфич. качествами Б. выступают отнесение ее к ценности индивидуального человеч. существования (гипотеза о его частном смысле) и наличие повествоват. текста, идентифицирующего это существование.

Культурная функциональность Б. выявляется в противостоянии ее конкретности всем видам научно-филос. и худож. обобщения. Максимальное приближение Б. к жизненно-истор. подлинности фактов подтверждает и реальность и значительность существования отд. личности, и реальность самой культуры, осуществляющейся только в социальной идентификации индивида. Биогр. эмпирика (ценность индивидуального жизненного опыта) — одно из существ, оснований любого антропол. теоретизирования. Б. сама содержит значит. теор. проблематику. В аспекте философии это касается категорий индивидуального, личности, жизни, судьбы, смертности и др.; в аспекте повествоват. теории, или нарратологии как одного из разделов коммуникативно-семиотич. цикла наук, — понятий ситуации, поступка, “жизненного сюжета”, текстуальности, структуры повествования, повествоват. идентификации и др.; в аспектах других гуманитарно-социальных наук это проблемы: личность и социальные группы, социализация личности (социология), личность творца и произведение искусства (лит-ведение, иск-ведение), структура и типология личности (психология), воспитание личности (педагогика), религ. персонология (теология) и др.

Др. стороной отношения биогр. практики и гуманитарно-социальных наук является периодически возобновляющийся в них биогр. подход (метод), к-рый оказывается одним из вариантов качеств, анализа эмпирич. материала неизбежно необходимым для дополнения рез-тов, получаемых методом колич. анализа или дедуктивного построения. В разной степени такой подход применяется в истории (Карлейль, Ранке и мн. др.), в лит-ведении и иск-ведении (Сент-Бёв, Брандес, Фрейд и др.), в социологии (Знанецкии и У.А. Томас — 20-е гг.; совр. амер., нем. и франц. социология), в психологии (психоанализ, совр. амер. психобиография), в медицине, в педагогике, в истории науки и философии. Особенно значит, оказываются совр. методы коллективных Б. (“просопография”), использующие новые технологии обработки материалов и снимающие болезненные для социально-истор. наук противоречия между частным характером фактов и общим характером заключений (школа Л. Навьера, изучение элит и др.).

В культурологии значение Б. теоретически подтверждается феноменологически-герменевтич. направлением мысли (Дилыпей, Виндельбанд, Риккерт, М. Вебер). В конкр. культурологич. исследованиях Б. становится ценным источником истор. реконструкции конкр. и целостного облика культурных эпох (следует учитывать, что и сама Б. при этом является рез-том реконструктивной работы), она также является материалом для пост-

роения историко-культурной персонологии (культурной типологии личности, соответствующей типологии культурных образований) и для стилистич. исследований разного масштаба.

Однако, при всей значительности связи с научной гуманитаристикой. Б., как это неизбежно происходит в случае реконструктивного подхода к явлениям истор. жизни, вполне обоснованно предстает также как жанр искусства (в данном случае повествоват. искусства — лит-ры, кинематографа, театра). В этом ракурсе Б., вместе с автобиографией как ее разновидностью, тесно связана с развитием жанра романа, к-рый также ставит в центр повествования жизнь индивида. Сущностное противостояние между Б. как научным предметом и Б. как разновидностью художеств, литературы фактически снимается в целом спектре поджанров биогр. письма: от документальной Б. до биогр. романа (Б. научная, истор., интеллектуальная, популярная, дидактич., беллетризованная и др.). Это, в свою очередь, дает повод для предположений о выделении биографики в качестве отд. отрасли гуманитарного знания (А.Л. Валевский). Писатель, работающий в жанре Б., выступает в качестве “принявшего присягу” не извращать известные биографические факты, а ученый, работающий над Б. как целым (а не над биогр. материалами), невольно обязуется представить ее цельностью, близкой к худож. полноте. Поэтому развитие Б. исторически связывается и с развитием научно-интеллектуальных представлений, и с художественно-коммуникативными аспектами культуры (т.е. одновременно с ее научной и худож. подсистемами).

В мифол. основе формирования столь важного для культуры повествоват. способа коммуникации прообразом Б. предстают истории о богах и героях. С др. стороны, возможность историко-биогр. указания на личную судьбу предвещают именные списки правителей, сохранившиеся как единств, знак выделения индивидуальности в памятниках многих древних цивилизаций.

Биогр. по смыслу и документальными по стилю являются древнеегип. надгробные памятные надписи о фараонах и их чиновниках, связываемые уже и с их пластич. изображениями (скульптурами и барельефами), и со светской беллетристикой (с известной сказкой о Синухете-египтянине, по указанию Б.А. Тураева). Ветхий Завет в значит, степени заполнен “биогр.” историями. Евангелия являются биогр. повествованием, относительно полно отражающим земную жизнь Иисуса, и при этом они демонстрируют колоссальные возможности воздействия текстов этого рода.

Античная Б., связанная с развитием античной риторики и античного гражд. об-ва, начинается вместе с историографией в трудах Геродота, Фукидида и Ксенофонта, приобретая свой классич. вид у Тацита и особенно у Плутарха и Светония, к-рые представили уже разработанные и противопоставленные друг другу варианты организации биогр. рассказа (последоват. событийное изложение/предметно-тематич. систематизация) и его оценочно-смыслового итога (морализирующее сравнение/объективизм). Успех античной Б. соотносится с греч. и рим. романами как началом традиции европ. романистики и с расцветом скульптурного портрета.

Ср. века выдвигают обобщенную стилистику житийной лит-ры, связываемую и с сословно-корпоративными идеалами обществ, устройства, и с мистич. возможностью их преодоления. В то же время в светской литре феодально-куртуазный идеал жизни как личного подвига-приключения (легендарная Б.) поддерживается развитием рыцарского романа.

Духовная углубленность христианства открывает в то же время мощную культурную традицию автобиографии-исповеди (Августин, Абеляр, Челлини, Казанова, Руссо, Гёте, Уайльд, Розанов и мн.др.)

Эпоха Возрождения с ее культом худож. индивидуальности представлена “Жизнеописаниями художников” Дж. Вазари, соответствующими проявившемуся многообразию индивидуальных стилей в искусстве. В это же время европ. худож. лит-ра обозначает направление своего развития произведениями Сервантеса и Шекспира, представляющими индивидуальную судьбу и внутр. мир личности в качестве осн. категорий повествования. Индивидуализированный живописный портрет в эту эпоху занимает свое законное и уже не оспариваемое место.

Век Просвещения отмечен, с одной стороны, сближением биогр. лит-ры с историч. наукой (Вольтер), с другой — началом традиции англ. лит. Б. (Босуэлл). В этот период начинают выходить первые биогр. словари (Мишо, позже Чамберс и Уэбстер).

Эпоха романтизма связана с наполеоновской легендой, воплотившей в биографическом повествовании освобождение бурж. индивидуализма в предельном идеале безграничных возможностей частного лица. Наличие Б. становится необходимостью для всякой исторически или культурно значимой персоны. Определяется проф. специализация биографов. Традиция организации истор. повествования вокруг личности великих людей формируется в творчестве знаменитых историков 19 в. — Карлейля, Ранке, Соловьева, Ключевского. Лит. Б. в России отмечена выдающимися работами П. Вяземского о Фонвизине, П. Анненкова о Пушкине, И. Аксакова о Тютчеве и др. Развитие биограф, повествования во вт. пол. 19 в. явственно связывается с распространением фотографии и массовой документализацией населения.

В пер. пол. 20 в. известность получили беллетризированные Б., принадлежащие перу А. Моруа, С. Цвейга, Р. Роллана, Литтона Стречи, И. Стоуна. В России серия ЖЗЛ, организованная Ф. Павленковым еще в к. 19 в., продолжилась в советское время под тем же названием. Замечат. романы - Б. принадлежат Тынянову. Выдающимся произведением рус. биографики является работа Лотмана “Сотворение Карамзина” (1988).

В целом к к. 20 в. жанр Б. в своей научно-худож. полноте превратился в значит, отрасль культурной индустрии, ощутимое отставание к-рой в нашей стране по

сравнению с положением в зап. культуре объясняется имевшими место идеол. ограничениями и требует усилий по его преодолению.

Совр. уровень историко-теор. осмысления биог. деятельности проявился в работах исследователей 20 в. Г.0. Винокура, Дж. А. Гаррати, Д. Стауффера, В. Р. Тейера, С.С. Аверинцева, Ю.М. Лотмана, А.Л. Валевского, Б. В. Дубина и др.

Перспективы развития биографики открываются на путях свойственного совр. осмыслению культуры усиления внимания к индивидуальному и уникальному, в свете осознания потенциала поэтологического (сюжет, стиль и др. формальные категории повествоват. текста) и феноменологически-герменевтического (категории интерпретации, повествовательности, реконструкции) подходов к прочтению “жизненного текста”. Одним из существенных вопросов при этом является создание теоретически обоснованных методик чтения и понимания неограниченно растущего в наст. время массива биогр. документов, представленных на электронных носителях.

Лит.: Винокур Г.0. Биография и культура. М., 1927; Аверинцев С.С. Плутарх и античная биография. М., 1973; Историч. биография. М., 1990 (отеч. библ.); ВалевскийА.Л. Основания биографики. Киев, 1993 (библ.); Биогр. метод в социологии. М., 1994; Лица: Биогр. альманах. М.; СПб., 1995. № 6; Thayer W.R. The Art of Biography. N.Y., 1920; Stauffer D.A. The Art of Biography in Eighteenth Century England. Princeton, 1941; Garraty J.A. The Nature of Biography. N.Y., 1964; Momigliano A. The Development of Greek Biography. Camb. (Mass.); L., 1971; The Biographer's Art. Basingstoke, 1989.

Л. Б. Шамшин

БИХЕВИОРИЗМ (от англ. behaviour — поведение) — теор. направление в психологии, возникшее в конце 19 — нач. 20 вв. и сделавшее осн. предметом изучение поведения организма в среде. В рамках этого направления, в целом, поведение рассматривается как совокупность реакций, формирующихся во взаимодействии организма со средой и являющихся непосредств. следствием воздействия на него внешних стимулов. Б. сложился в русле объективистского понимания принципов научности, предполагавшего возможность построения такой науки о человеке, к-рая бы базировалась на тех же самых методол. основаниях, что и естеств. науки, и опиралась в своих выводах на наблюдение и эксперимент. Как общая объяснит, теория психич. процессов, Б. уходит корнями в экспериментальную зоопсихологию. Основоположником Б. считается амер. исследователь Э. Торндайк.

Проводя эксперименты с животными, Торндайк (1898), установил, что в рамках одной и той же проблемной ситуации опр. последовательность поведения у животного закрепляется и протекает все более стабильно. Закрепление адаптивного образца поведения Торндайк назвал “запечатленном”, а сам факт запечатления — “законом эффекта”. Фиксируя промежутки времени, требовавшиеся животному для решения поставленной экспериментатором проблемы в последоват. серии экспериментов, Торндайк строил “кривые научения”; это была одна из наиболее ранних попыток колич. измерения поведенч. процессов. Однако “кривые научения” не описывали сущности самого процесса запечатления.

Развернутая научная программа Б. была сформулирована амер. психологом Дж. Уотсоном (ему же принадлежит и сам термин “Б.”); значит, влияние на бихевиористскую психологию оказали работы рус. ученых И. Павлова и Бехтерева.

Принципы Б. были впервые изложены Уотсоном в программной статье “Психология с т.зр. бихевиориста” (1913). Опираясь на господствовавшие в то время принципы научности, Уотсон заявил о необходимости устранения субъективного фактора (наблюдателя-интерпретатора) из процесса научного исследования психич. явлений и, соответственно, о недопустимости применения метода интроспекции в подлинно научной психологии. Он писал: “С т.зр. бихевиориста психология есть чисто объективная отрасль естеств. науки... Для бихевиориста интроспекция не составляет существ, части методов психологии, а ее данные не представляют научной ценности, поскольку они зависят от подготовленности исследователей в интерпретации этих данных в терминах сознания”. Объективная научная психология, с т.зр. Уотсона, не может быть наукой о сознании (как считалось прежде); ее предметом должно быть объективно наблюдаемое и беспристрастно фиксируемое поведение, причем, вынося за скобки сознание, Б. выносит за скобки всякое различие между поведением человека и животного и проблему сознания как таковую. “Кажется, пришло время, когда психологи должны отбросить всякие ссылки на сознание, когда больше не нужно вводить себя в заблуждение, думая, что психич. состояние можно сделать объектом наблюдения”.