О чем договорился с Москвой Голощекин.

 

Но вернемся в 1918 год. Итак, Голощекин прибыл в Москву…

В будущем все уральские цареубийцы будут единодушны в своем ответе: Голощекин в Москве обсуждал только защиту Екатеринбурга, судьбы Царской Семьи он не касался. Решение о казни Романовых было принято Уралсоветом по собственной инициативе.

Логически понятно: это ложь. Мог ли Голощекин, обсуждая в Москве возможную сдачу Екатеринбурга, не затронуть участь царя и Семьи? Не решить, что делать с ними, если город падет?

В своем дневнике Троцкий, вернувшийся с фронта, описал свой разговор со Свердловым:

«– Да, где царь?

– Конечно, расстрелян (бесстрастное торжество Свердлова: процесса не будет. – Авт.).

– А семья где?

– И семья с ним.

– Вся?

– Вся. А что? (И опять незримая свердловская усмешка: уж не жалеет ли их пламенный революционер Троцкий? – Авт.)

– А кто решал? (Ярость: он хочет знать, кто посмел, не посоветовавшись с ним. – Авт.)

– Мы здесь решали. Ильич считал, что нельзя оставлять им живого знамени (курсив мой. – Авт.), особенно в наших трудных условиях».

Но когда гнев прошел, сверхреволюционер Троцкий, сказавший в страшные дни революции: «Мы уйдем, но так хлопнем дверью, что мир содрогнется», не мог не оценить этого сверхреволюционного решения:

«По существу, это решение было необходимо. Казнь цар-ской семьи нужна была не просто для того, чтобы запугать, ужаснуть, лишить надежды врага, но и для того, чтобы встряхнуть собственные ряды, показать, что отступления нет. Впереди – полная победа или полная гибель… Ника-кого другого решения массы рабочих и солдат не поняли бы и не приняли. Это Ленин хорошо чувствовал».

Итак, по Троцкому, все решилось в Москве. Значит, вот о чем в Москве договорился Голощекин?

Но это всего лишь свидетельство Троцкого, а История признает документ. Сначала появился его след.

Из письма О.Н.Колотова (Ленинград):

«Могу сообщить Вам интересную подробность по интересующей вас теме: мой дед часто говорил мне, что Зиновьев принимал участие в решении о расстреле царя и что царь расстрелян по телеграмме, которая пришла в Екатеринбург из Центра. Деду можно было доверять, по роду своей работы он очень многое знал. Он говорил, что сам принимал участие в расстрелах. Он называл расстрел „пинком под зад“, утверждая, что это в буквальном смысле: приговоренного поворачивали лицом к стене, потом приставляли пистолет к затылку и, когда спускали курок, одновременно давали ему пинка под зад, чтобы кровью не обрызгал гимнастерку…»

 

ТЕЛЕГРАММА

 

И она нашлась. Несмотря на то что ее должны были уничтожить. Но кровь вопиет…

И вот она лежала передо мною! Душным июльским днем я сидел в Архиве Октябрьской революции и смотрел на эту телеграмму, посланную 72 года назад. Она была в архивном деле со скучным названием: «Телеграммы об организации и деятельности судебных органов и ЧК. Начато 21 января 1918 года и окончено 31 октября 1918 года». За этим названием и датами – Красный террор. Среди телеграмм о расстрелах – полуграмотных текстов на нечистой бумаге – бросился в глаза двуглавый орел! Царский герб!

Это и была она. На бланке, оставшемся от царского телеграфа, украшенном царским орлом, была эта телеграмма – сообщение о предстоящей казни Царской Семьи. Что это – опять ирония Истории или ирония людей?!

В самом верху этой телеграммы на кусочке телеграфной ленты был адрес: «Москва Ленину». Ниже – отметка карандашом: «Принято 16.7.1918 г. в 21 час 22 минуты. Из Петрограда».

Итак, 16 июля в 21 час 22 минуты, то есть до расстрела Романовых, пришла в Москву эта телеграмма.

Телеграмма шла длинным путем. Ее отправили из Екатеринбурга «Свердлову, копия Ленину». Но отправили через Зиновьева, хозяина второй столицы – Петрограда, ближайшего тогда сподвижника Ленина. И уже Зиновьев из Петрограда переправил Ленину екатеринбургскую телеграмму.

Отправили эту телеграмму из Екатеринбурга известный нам Голощекин и некто Сафаров – один из вождей Уралсовета. А вот ее точный текст:

«Москва, Кремль, Свердлову, копия Ленину. Из Екатеринбурга по прямому проводу передают следующее: сообщите в Москву, что условленного с Филипповым суда по военным обстоятельствам… ждать не можем. Если ваше мнение противоположно, сейчас же, вне всякой очереди сообщите. Голощекин, Сафаров. Снеситесь по этому поводу сами с Екатеринбургом».

И подпись – Зиновьев.

Зная, что «товарищ Филипп» – партийная кличка Голощекина, легко понять условный язык этой телеграммы, присланной за считанные часы до расстрела Царской Семьи. «Условленный с Филипповым суд» – так не без лукавства шифруется условленная с Голощекиным казнь Романовых. (Николая собирались судить, но истинно революционный суд над тираном – это и есть казнь тирана.) «Военные обстоятельства» – безнадежное положение Екатеринбурга: со дня на день город должен был пасть.

Итак, содержание телеграммы: через Зиновьева екатеринбургский Уралсовет сообщает в Москву Свердлову и Ленину, что условленная с Голощекиным казнь Царской Семьи не терпит более отлагательств ввиду ухудшившегося военного положения Екатеринбурга и близкой сдачи города. Но если у Москвы есть возражения, они просят немедленно им сообщить.

После этой телеграммы о миссии Голощекина в Москве можно говорить определенно: он обсуждал вопрос о судьбе Екатеринбурга и условился о казни Семьи.

 

ДВОЕ СТАРЫХ ДРУЗЕЙ

 

Но в телеграмме упомянуты еще двое, сыгравшие, видимо, немалую роль в участи Царской Семьи… Фотография Президиума Уралсовета: рядом с Голощекиным и Белобородовым стоит типичный интеллигент в очках, так не сочетающихся с его удалой папахой. Это и есть Сафаров – член Президиума и товарищ председателя Совета. Подпись этого очкастого интеллигента – на самых кровавых телеграммах Уралсовета…

Сафаров Георгий Иванович, сын инженера, 1891 года рождения. У него была типичная биография «образованного марксиста»: ссылки, эмиграция в Швейцарию… Именно в это время рядом с Сафаровым возникает могущественнейший Григорий Зиновьев – фигура, следующая сразу за Лениным и Троцким в большевистской иерархии.

Они сблизились в Швейцарии. Зиновьев познакомил его с Лениным. Сразу после Февральской революции благодаря Зиновьеву Георгий Иванович прибыл в Петроград вместе с Лениным в том самом знаменитом «пломбированном вагоне».

Но вот победил Октябрь: с сентября 1917-го Сафаров – «товарищ председателя Уралсовета». И действия Сафарова в Екатеринбурге так напоминают действия его кумира Зиновьева в Петрограде…

В окруженном белыми Петрограде Зиновьев вводит институт заложников. В ответ на наступление белых вместе с прибывшим в Петроград Сталиным он устроил кровавую вакханалию: ночные расстрелы заложников – белых офицеров, священников и прочих «бывших». В 1919 году еще один кровавый ответ Зиновьева – за убийство в Берлине немецких коммунистов Карла Либкнехта и Розы Люксембург в Петропавловской крепости казнены заложники: четверо великих князей – Николай и Георгий Михайловичи, Павел Александрович и Дмитрий Константинович Романовы. Кстати, вскоре после этой акции международной солидарности Ленин рекомендует Зиновьева руководить Коминтерном.

И, конечно же, с самого начала Зиновьев поддерживает идею уральцев – расстрелять Романовых. Согласно его логике, таков и должен быть ответ на наступление белых на Екатеринбург. И еще: он не хочет суда, он ненавидит Троцкого. «Партия давно хочет набить морду Троцкому», – мило написал этот образованный марксист о своем сопернике в борьбе за власть.

Всю жизнь старые друзья были тесно связаны друг с другом. Когда Зиновьев в 1919 году возглавил Коминтерн, он берет к себе заведующим отделом своего друга Г.И. Сафарова. После смерти Ленина глава Петрограда Зиновьев укрепляет свой тыл. Верного Сафарова он делает руководителем партийной газеты «Ленинградская правда». И когда Сталин наградил Зиновьева кровавым «пинком в зад», расплатиться пришлось и Сафарову.

Из письма С.И.Пожарского (Ростов-на-Дону):

«В „Огоньке“ напечатан ваш материал „Расстрел в Екатеринбурге“ и там на фото есть Сафаров. Поскольку вы в материале, то, может быть, сможете сказать мне, что с ним было дальше. Объясняю. В 1941 году, в Саратове в одной камере со мной сидел Сафаров. Весьма примечательная личность. С его слов: был при Ленине то ли секретарем, то ли библиотекарем в эмиграции… был делегатом какого-то съезда партии и редактором газеты. А затем долгие годы был свидетелем почти во всех „делах“ 1937-го и т. д. годов. Сообщите два слова: он это или нет, мой сокамерник?»

 

«УСЛОВЛЕННЫЙ С МОСКВОЙ…»

 

Итак, Свердлов и Зиновьев – такова в Москве могущественная поддержка уральских якобинцев, мечтавших о расправе над Романовыми. Поддержка при главной встрече Голощекина – встрече с Лениным.

Могло ли не быть этой встречи? Мог ли Голощекин – член ЦК, руководитель гибнущего Урала, где, по словам Ильича, решалась судьба всей большевистской власти, хозяин Царской Семьи – быть не принят Лениным? И то, что в биохронике вождя нет этой встречи, лишь доказывает понятное нежелание, чтобы о ней знали.

Два вопроса, касающихся Царской Семьи, должен был решить Голощекин на этой встрече: первое – условиться, что делать с царем, если Екатеринбург падет… Здесь колебаний не было. Тем более что можно было предъявить миру неоспоримые доказательства «монархического заговора», которые привез Голощекин. И другой вопрос – условиться о Семье.

Из письма Л.Шмидт (Владивосток):

«В журнале „30 дней“ (№ 1, 1934 год) Бонч-Бруевич вспоминает слова молодого Ленина, который восторгался удачным ответом революционера Нечаева – главного героя „Бесов“ Достоевского… На вопрос: „Кого надо уничтожить из царствующего дома?“ – Нечаев дал точный ответ: „Всю Большую Ектению“ (молитва за царствующий дом – с перечислением всех его членов. – Авт.). „Да, весь дом Романовых, ведь это же просто, до гениальности!“ – восторгался Нечаевым Ленин. „Титан революции“, „один из пламенных революционеров“ – называл его Ильич».

Убитый император отбрасывал тень мученичества на детей. Алексей и сестры могли тоже стать «живым знаменем». Мог ли не думать об этом тот, кто когда-то оценил «удачный» ответ Нечаева.

Так, приговаривая себя к смерти, Николай приговорил и всю Семью.

Видимо, заодно (ужасно писать это) была определена участь Эллы и всех алапаевских узников. И, конечно же, условились о щекотливом вопросе: как объявить о расстреле. Наверное, тогда уже было решено: официальное сообщение должно касаться только Николая. И родилась эта ужасная формула – кровавый каламбур – «семья эвакуирована в надежное место». Возможно, она принадлежала язвительному Зиновьеву.

Да, расстрел Семьи должен был пока оставаться секретом, но секретом Полишинеля. Троцкий прав: Ленин знал – опасность расправы за кровавое деяние должна была сплотить ряды большевиков в эти ужасные для революции дни.

При этом, предвидя возможный крах, правительство, конечно же, пожелало остаться непричастным к расстрелу. Решение о казни должно было исходить от членов Екатеринбургского Совета. Это было полезно: у казнивших царя уральцев оставалось только два выхода – победа над белыми или смерть.

Но, в отличие от кровавых романтиков Троцкого и Зиновьева, Ленин был прагматиком. Казнь царя и Семьи должна свершиться только в одном случае: если падет Екатеринбург. Иначе Романовы должны были по-прежнему оставаться козырной картой в будущей Игре с великими державами.

Видимо, тогда и был продуман механизм: сигнал к началу казни Семьи не должен был исходить от яростных уральских революционеров. Он должен быть подан извне. Кем? Это мы узнаем позднее.

Таковы должны были быть результаты этой беседы. И Ленин не мог не чувствовать ее исключительность: июль – страшный месяц для революционеров. В июле был когда-то казнен Робеспьер, повешены пятеро декабристов… И вот в июле наступал час возмездия. Сыну того, кто когда-то убил его брата. Вековая охота революционеров за русскими царями заканчивалась…

Видимо, обсуждение участи царя вызвало у Ленина определенные ассоциации. Во всяком случае, в эти дни, когда вокруг все рушилось, он вдруг заинтересовался исполнением «Декрета о снятии памятников в честь царей и их слуг» (9 июля он настойчиво ставит этот вопрос на Совнаркоме).

С удивительным энтузиазмом борется Ленин с каменными изваяниями Романовых.

Из воспоминаний коменданта Кремля П.Малькова:

«А вот это безобразие не убрали… – Ленин указал на памятник, воздвигнутый на месте убийства великого князя Сергея Александровича… Ильич ловко сделал петлю и накинул на памятник. Взялись за дело все, и вскоре памятник был опутан веревками со всех сторон. Ленин, Свердлов, Аванесов… и другие члены ВЦИК и Совнаркома… впряглись в веревки, налегли, дернули, и памятник рухнул на булыжник…» (Фантастическая картина!) Уже после смерти Ильича традиция продолжится. При уничтожении Вознесенского собора Кремля вскроют саркофаги, разденут останки спеленутых московских цариц и свалят их на телегу. И повезет их лошадка – через древнюю Кремлевскую Ивановскую площадь. На одной телеге – мать и жена Ивана Грозного, жены первых Романовых, мать Петра Великого. Через дыру по доскам спустят их в подвал Судной (!) палаты.

Впрочем, через семьдесят лет начнут сбрасывать с пьедесталов уже памятники Ленину: насмешница-история!

Но вернемся в 1918 год. В Москве заканчивалась мучительная июльская неделя. Голощекин возвращался в Екатеринбург. Ильич уехал за город. Выходные дни он провел в Кунцеве – вместе с женой и сестрой. Он отдыхал.