О поступке, сделанном из любви

Было у матери пять сыновей, четверо работящие, а пятый только читал, да что-то вычерчивал. Пока дети маленькие были, в доме был мир и покой. Старшие на земле работали, помогали матери, а младший все маленьким был, все при своих детских забавах: то на звезды смотрит, то рисует что-то. В земляной работе он ничего не смыслил, да и не был приспособлен к ней, и считали его бестолковым и тупым, а потому оставили его в покое и не трогали.
Пришло время, старшие выпорхнув из родного гнезда, обосновались на земле, обустроились, стали жить богато, и все у них было, да все чего-то не хватало. Был в их душах червячок, который точил одной-единственной мыслью их головы: была у матери земля, которая могла достаться нерадивцу, ни ума он ей не даст, ни толку -- загубит кормилицу, -- а с нее большая польза была бы. Пришли они как-то в родной дом и увидели, что мать на земле работает, а брат по-прежнему в небо упертый сидит. Взбесило это старших братьев, злость и зависть змеей горло обвили. И начали они убеждать мать, чтобы та выпроводила сына на собственные хлеба -- и ей легче будет, и нерадивого сына жизнь работать научит. Долго колебалась мать -- жалко ей было свое дитя, -- но потом все-таки согласилась с сыновьями и предложила своему глупому и ленивому последышу начать самостоятельную жизнь. Сын не стал спорить, собрался и ушел.
Прошло немало времени. Снова старшим сыновьям неймется: видят они -- мать старая, землю обрабатывать не может и пропадает добротный кусок земли без сильных рук. И пришли они к матери просить землю.
-- Разделите, -- сказала мать. -- Пусть каждому достанется равная часть.
Но ни одному из сыновей ответ матери не понравился. Они понимали: если разделить землю поровну, то достанется столько, что развернуться, собственно, негде будет. Целый кусок еще что-то значил, а разделенный -- терял свою ценность. Видит мать -- недовольны сыновья ее ответом.
-- Решайте сами, -- сказала она, -- у кого земли меньше, тому и отдайте.
Стали мерять братья, но, как ни крути, выходит одно и тоже: если дать всю землю тому, у кого ее сейчас меньше, то у него с новым куском станет земли значительно больше, чем у самого богатого. Так начался спор, который длился бесконечно. И про мать сыновья совершенно забыли. И доживала она свои трудные года в одиночестве и печали, глядя на бесполезные споры своих детей. И чувствовала она вину перед тем, кому, может быть, не хватает сейчас крова, своего клочка земли, любви и заботы. И хотелось ей уже уйти из жизни, но словно что-то удерживало ее на этой грешной земле. Не могла она спокойно покинуть этот мир, не зная, что с ее младшим сыном. Долго жила она и долго мучилась, глядя на обезумевших в кровавой мести старших детей, и не ведая, что с ее сыном, которого она из любви выгнала из дому.
Но как бы долго ни длилась жизнь, она -- не вечна, всему когда-то приходит конец. С тяжелым, изболевшимся сердцем покинула этот мир уставшая женщина. Немощное тело ее схоронили сыновья и облегченно вздохнули: "отмучила", и начали жестокую войну за землю. Только душа мученицы не покинула грешную землю -- не было ей дороги ни в ад, ни в рай, потому что осталась она привязанной к земле, где бродил по ней тот, кого она из любви собственной обездолила. И бродила душа по земле, и все чего-то искала. Давно уже не было в живых того, кому причинила она когда-то боль. Давно уже светлая душа ее младшего сына светила звездой в небе, которому посвятила свою жизнь, свой труд, свою безграничную любовь. Давно не было уже и тех, кто породил вечную войну за землю и черным ураганом носился над ней. А она в своем тонком теле все бродила по земле, бродила; все искала чего-то, искала... Привязавшая себя сама, она не могла разорвать этот узел и подняться туда, где ждал ее отдых.

Существует поверье: если душа по какой-либо причине привязала себя к земле и не в силах оторваться от нее, то остается она на ней вечно, становясь низким духом-элементалом, который бродит по земле среди людей и пугает их своим внезапным проявлением. И боятся его люди, и зовут привидением, и изгоняют его, применяя магию, не зная вечных мук этой души и причиняя ей боль.
Не так страшен грех, который можно искупить в аду, страшен поступок, который не причислишь ни к грешным, ни к праведным, и который не имеет дороги ни в ад, ни в рай.