Скорость, юность и старость 2 страница

– И что с ним случилось? – спросила женщина, сидевшая рядом.

– Да… подстрелили его, когда он в очередную пещеру кинулся. Похоронили мы его, как других собак, в углу воинского кладбища на Гуаме. Сотни раз он мне жизнь спасал, этот пес, и ни медали, ничего не получил.

Я посмотрел на Лу, который пристроил голову на колени старого ветерана. Стоило мне у нему повернуться, и он тут же встрепенулся в ответ. Я вспомнил тот день, когда мы столкнулись с грабителями у магазина. Лу мог бы быть таким же отважным военным псом, как и Шеи.

Тут мне пришла в голову мысль.

– Вы обучали Шепа останавливаться и показывать?

– Нет, его учил первый дрессировщик. Мне он достался, когда того ранили. Стой, замри, иди дальше, и опять – стой, замри.

– Иди ко мне, Лу.

Я поставил его посреди комнаты, напротив старого солдата, попросил немного подождать, затем сам отошел к другой стене.

Лу смотрел на меня. Он точно знал, что пришло время работать. Я дал ему знал подойти, незаметным жестом. Он медленно двинулся в мою сторону. Старик смотрел на нас.

Я жестом велел Лу ждать. Он застыл на месте. Я опять сделал знак «идти» – он прошел пять или шесть шагов, прежде чем я вновь его затормозил. Он стоял настороже, уши подняты, взгляд на мне. Я еще раз велел ему идти и остановил рядом со стариком. Тот посмотрел на Лу, и было видно, что он любуется его блестящей черной шерстью и крепкими мышцами, его изящной стойкой и умным напряженным взглядом, направленным строго в одну точку.

По щекам старика потекли слезы. Лу уложил голову ему на колени, сочувственно заглядывая в лицо.

– Шеп, бедный Шеп, – повторял он, гладя Лу по голове. Его память перелистывала запыленные страницы одну за другой, и с них смотрели юные лица друзей и пес, который столько раз спасал им жизнь много лет назад – в точности как этот нынешний пес спас жизнь мне. Все они навсегда остались в наших сердцах.

 

Укрощение строптивого

 

 

Мы перебрались в дом, купленный Нэнси, небольшой, но с собственным двориком и в хорошем районе, на самой окраине. Он был именно таким, о каком она всегда мечтала. По соседству находился коммерческий питомник, хозяева которого держали и разводили мощных крупных собак породы фландрский бувье. Постоянный лай смущал многих соседей, поэтому наш дом продавался за бесценок. Но мне после академии на шум было наплевать, я его даже не замечал.

Лу сразу влюбился в наш двор. Он обнюхал все закоулки, все беличьи тайники, каждый крысиный и мышиный след. Он выслеживал енотов среди деревьев, прислушивался к лаю пастушьих собак через дорогу. Он исследовал, помечал все новое и постоянно бдил, словно ожидая нашествия из‑за леса неведомых бувье, усатых и самодовольных, как викторианские джентльмены, шествующие в курительную гостиную.

Теперь, когда она обрела свой дом, Нэнси захотела щенка. У нас был Лу, готовый помогать в воспитании питомца, и просторный двор. Мы решили рискнуть.

– Кого ты хочешь? – спросил я.

– Ротвейлера.

– С ними много возни.

– Они мне нравятся.

– Они большие.

– Хочу.

– Очень активные.

– Ротвейлера.

Спор завершился моим предсказуемым проигрышем, после чего я подыскал неподалеку хорошего заводчика, у которого были щенки «на выданье». Хозяева вели племенную работу, питомник был чистый, щенки обучались поведению и в доме, и вне его. Я посмотрел на родителей – типичные ротвейлеры: серьезные, сильные, с бойцовой искоркой во взгляде, отличающей эту породу. Отец был таким же мощным, как папаша Лу, и таким же царственно невозмутимым, мать – грациозной и довольной жизнью.

Я убедил Нэнси, что лучше взять девочку. Разнополые собаки в ломе, по моему опыту, скорее уживались вместе. Мы дважды приезжали в питомник, измучили владельцев проверками щенков на темперамент и, наконец, взяли двухмесячную Джинджер домой.

Она оказалась деловитой и дружелюбной, и ей повезло сразу же обзавестись самым лучшим образцом для подражания. Поначалу Лу решил, что это еще одна травмированная собака, нуждающаяся в «починке», которая затем исчезнет из его жизни. Но шли дни, а Джинджер все еще была здесь, играла с ним, лизалась, таскала его вещи и лезла в его миску, и Лу ничего не оставалось как признать сиротку и заняться ее воспитанием всерьез.

Моей работой было преподать Джинджер основы, Лу учил ее всему остальному: уважению, самоконтролю, терпению, иерархии. Он был доминирующим псом, и эти предметы относились к его велению. Когда она лезла в его еду, он порыкивал и заставлял Джинджер вернуться к своей миске. Когда она заигрывалась, он встряхивал ее за холку и призывал ее к порядку. Когда она пыталась утащить у него кость, он отстаивал свое имущество. Если она порывалась пройти в дверь первой – легонько отталкивал ее и ухмылялся. Но он умел сочетать строгость с добротой, как любой хороший наставник: вылизывал ее, играл с ней, водил на прогулки и присматривал за ней. Это было забавно: Лу превратился в старшего брата, и ему это нравилось.

К семи месяцам Джинджер стала ростом с Лу и почти сравнялась по весу. Хотя она сама этого пока не осознавала, силы у них тоже были почти равными. Лишь временами, случайно толкнув его во время игры, она понимала, какая она сильная на самом деле.

Она ходила за Лу хвостиком целыми днями. Когда он усаживался на вершине холма, чтобы посмотреть на расположенный внизу питомник, она садилась рядом, как будто участвуя в некоем религиозном собачьем ритуале. Временами я выглядывал в окно и видел, как они сидят бок о бок. Джинджер то и дело поглядывала на Лу, как на старшего шамана, в ожидании каких‑то мистических откровений.

– Лу для нее как бог, – сказал я Нэнси, поглядев на это. Еще немного, казалось, и Лу обнимет Джинджер лапой за плечи. – Она на него молиться готова.

Я брал их обоих с собой на работу. Лу помогал мне, а Джинджер просто общалась и играла с людьми и собаками. Такому активному щенку нельзя было оставаться дома целыми днями, ей нужно было как можно больше социализоваться, чтобы вырасти счастливой и уверенной в себе. Она играла на поляне снаружи, я оставлял ее привязанной в холлах или в тренерской комнате, она спала в загончиках и отлично проводила время, пока мы с Лу работали. Джинджер принадлежала Нэнси, но днем мы с Лу присматривали за ней. Однако вскоре на мою долю выпало новое сложное испытание, и на какое‑то время я был вынужден отложить в сторону все остальное. Такого ни мне, ни Лу еще не доводилось преодолевать.

Бульмастифу по кличке Бранка было почти два года, он весил сто тридцать фунтов и имел недобрую славу по всему району Беверли‑Хиллз. Бранка принадлежал кинопродюсеру и привык вести роскошную жизнь в просторном имении, без каких‑либо преград и без обучения. Он был упрямым, избалованным и очень сильным. Бранка терроризировал садовников, нанятых следить за садом. Эту землю он считал своей.

Исторически бульмастифы были выведены именно для охраны владений: обнаружив браконьера, они должны были обезвредить его и удерживать, пока не подоспеет хозяин. Им под силу было совладать даже с самым крепким бандитом.

Бранка решил, что мексиканцы‑садовники, каждое утро приходящие подрезать, поливать и сажать новые растения, – это разбойники. Он наскакивал на них, сбивал с ног, кусал и пугал их до полусмерти. Вскоре он превратился в легендарное пугало для местных обитателей и для работников, присматривавших за домами в Беверли‑Хиллз.

Садовники перестали приходить. Посыпались судебные иски и жалобы. В конце концов, выбор стал очевиден: если с Бранкой не удастся справиться, его придется усыплять.

– Как раз для вас с Лу работа, – заявила мне Колин с ухмылкой и протянула бумаги.

– Люблю бульмастифов, – заметил я, принимаясь за чтение.

– Он прилетел к нам на выходных. Тебе понадобится красный плащ, огнемет и кольчуга.

С самого начала нам было ясно, что с Бранкой обычных четырех недель не хватит для обучения и перезагрузки. Он был силен – чудовищно силен. Он был совершенно невоспитанным, ему ничего не стоило сбить человека с ног и в него вцепиться. И он не делал разницы между псом и человеком – к большинству собак он относился точно так же.

– Почему я? – спросил я у Колин.

– Ты похож на тех парней, которых он привык трепать.

– Как это предусмотрительно с твоей стороны.

– Можешь не спешить. Он пробудет здесь два месяца минимум. Поначалу води его на двойном поводке с кем‑нибудь в паре, если считаешь, что он слишком опасен. Ему нужно получить основы дрессировки, но еще ему надо понять иерархию. Ты должен стать для него господином и повелителем.

Бульмастифы всегда меня привлекали. Эти спокойные умные псы были идеальными охранниками. При надлежащем воспитании, с установленными незыблемыми правилами поведения они становятся идеальными домашними питомцами, уважающими всех, кого принимает хозяин, и отказывающими в гостеприимстве остальным. Однако если такую собаку заводит человек, которому лучше было бы взять той‑пуделя или котенка, она способна превратить его жизнь в кошмар, какой не снился и Стивену Кингу.

В рассудительности, серьезности и ненапряженной властности этой породы было нечто очень привлекательное для меня. Бранка тоже обладал этими достоинствами, но они были скрыты под толстым слоем задиристости и наглости, так что настоящий характер пса было не разглядеть.

Я читал ему целую неделю, пока наконец не рискнул войти в загон. Для чтения я выбрал «Беовульфа», мне это показалось подходящим. Какое‑то время он бился об дверцу, подобно Гренделю, но потом утихомирился, разве что временами бодал ее головой.

Он был как Кинг Конг, захваченный в плен на райском острове и доставленный в неволю. Я, конечно, не годился на роль спасительницы‑блондинки, но никого другого у него рядом не было, и мало‑помалу он стал ко мне привыкать и временами даже съедал печенье, что я ему бросал. Я назвал свой план укрощения Бранки «Используем стокгольмский синдром».

Этим утром я попросил, чтобы его не кормили, и сам пришел к десяти часам с куском индейки в кулаке. Он подошел, принюхиваясь и не сводя с меня глаз. Он был великолепен – мощный, широкогрудым, с мускулистой шеей толщиной почти с его голову, золотистой шкурой и взглядом охотника.

– Бранка, сидеть, – скомандовал я, держа кусок мяса у него нал головой. Он посмотрел на меня, потом на индейку, явно пытаясь решить, что сильнее: голос или ярость оттого, что его держат в неволе. Потом, неохотно ворча, все же уселся.

– Хорошо. – Я дал ему кусочек. Похвала звучала сдержанно, я не собирался изображать бурную радость с этой собакой. Буду тоже вести себя как бульмастиф, решил я.

Я немного выждал, не глядя ему в глаза. Он потоптался на месте и придвинулся ближе, явно желая заполучить остатки мяса. По его движениям мне показалось, что он может знать команду «дай лапу» – и точно. Стоило мне это сказать, как здоровенная лапища уперлась мне в грудь.

– Молодец, Бранка. – Я дал ему еще индейки, и он аккуратно взял ломтик. Спасибо Чандре, ее наука оказалась не совсем бесполезной.

– Ты слишком долго делал все, что тебе захочется, приятель. А теперь эти жандармы, там, у тебя дома, решили, что пора воткнуть в тебя иглу. – Я держал кусок мяса в кулаке, и он аккуратно толкался туда носом. – И нам придется быть заодно – тебе, мне и Лу, чтобы этого не допустить. – Я потрепал его по холке, и он отступил, не спуская глаз с мяса.

Важно было достичь разрядки напряженности раньше, чем выводить на сцену Лу. Невзирая на разницу габаритов, Лу бросился бы меня защищать, если бы этот зверь вздумал напасть, и я не хотел, чтобы он пострадал.

Я много часов провел с Бранкой. Он так капал слюнями, что мне приходилось держать в кармане специальную тряпку. Когда я с ним не занимался, то привязывал его в тренерской, в коридоре или в таком месте, где он мог бы наблюдать за происходящим вокруг, но ни с кем не сталкиваться нос к носу.

Бранка был ошарашен происходящим. Его стащили с золотого трона и увезли неизвестно куда. Лишили короны, верных слуг и привычных жертв и стали требовать повиновения, хороших манер и уважения – всех тех вещей, о которых он не имел ни малейшего представления. Глубоко внутри он был хорошим псом, но сейчас мне приходилось иметь дело с оболочкой.

Агрессивность Бранки шла не от запуганности, как у многих собак. Он обладал защитными инстинктами, свойственными его породе, и был избалован неумелыми хозяевами. Ему это нравилось. Когда собака любит проявлять защитную агрессию, на нее не действуют никакие привычные методы убеждения – подкормка, перенаправление и отвлечение внимания, работа или разгрузка.

Бранка хотел быть агрессивным и остался бы таковым, невзирая ни на какую отработку выдержки, переадресацию повеления и килограммы скормленного мяса. Это повеление не могло прекратиться само по себе, и даже при исчезновении из его окружения привычных стимулов он без труда бы нашел себе новые, чтобы продолжать в привычном духе.

Это то, чего и сегодня не понимают многие дрессировщики: случается, что собака увлекается дурным поведением, которое вырабатывает самостоятельно, и наотрез отказывается что‑то менять, если только не лишить ее иного выбора. Собаки не безмозглые автоматы, они творят и инициируют поведенческие схемы. За шестнадцать лет с Лу я твердо это усвоил. Он постоянно изобретал новые паттерны, без какого‑либо участия с моей стороны. Но когда этим занят такой пес, как Бранка, он хочет повторять привычные схемы, потому что именно они формируют его натуру. Он сотворяет сам себя.

Точно так же, как невозможно излечить алкоголика, запирая его в шкафу, показывая черно‑белое кино и закармливая шоколадками всякий раз, когда он тянется к бутылке, я не мог и отвлечь Бранку от агрессии или погасить ее проявления, просто изменяя окружающую среду. Мне нужно было дать Бранке новый источник вдохновения, а старый сделать менее привлекательным. И мне пришел в голову оригинальный план.

В перерывах между тренировками мы чаще всего держали собак привязанными на нейлоновом поводке. Бранку приходилось сажать на стальную цепь, потому что любой другой материал не выдержал бы его приступов бешенства и рывков. Поначалу, когда тренер проходил по коридору с другой собакой, Бранка ревел, вставал на дыбы и кидался; цепь натягивалась и удерживала его. Через лень‑другой он понял всю бесплодность этих попыток и утихомирился.

Наблюдая за ним из холла, я увидел то, на что рассчитывал: Бранке стало одиноко. У него появился неуверенный ищущий взгляд, как у мальчишки, которого не взяли в команду. Даже последним задирам нужны друзья.

Понятно, что до сих пор мы не знакомили его с другими собаками. У него и раньше‑то не имелось приятелей, только жертвы, которых он мог запугивать. Пора было показать Бранке, как хорошо иметь кого‑то рядом, дать пример для подражания. Он должен был понять, что в жизни есть что‑то поважнее страха.

Бранка был вдвое тяжелее Лу и на восемь дюймов выше. На его фоне Лу казался щуплым пинчером.

Когда он впервые увидел Бранку, то покосился на меня изумленно: «Приятель, ты шутишь?»

– Я знаю. – Я потрепал его за ухом. – С этим парнем нам придется нелегко.

– Р‑р, – сказал Лу мне в ответ.

Я привел Бранку в зал для занятий, как приводил Соло, когда Лу уже сидел на мостике. Я не стал прибегать к двойному сдерживанию, хотя мы обычно пользовались этой техникой с особо опасными псами. При этом второй тренер нужен только затем, чтобы собака не покусала основного дрессировщика. Вдвоем они натягивают поводки в разные стороны, удерживая животное между ними и не позволяя ему напасть. Тут очень важно полное доверие между тренерами, иначе кто‑то может пострадать.

Бранка уже не кидался на меня, как в первые дни, и даже позволял себя гладить. Но это не означало, что он не взбесится вновь, если сильно его разозлить, и этого я не хотел.

Я привязал Бранку к стене, а сам пошел погладить Лу. Он сел, лизнул меня и получил печенье. Бранка весь напрягся, он не спускал с нас глаз и глухо рычал.

– Тихо, – велел я, глядя ему в глаза. Он замолчал, глядя на меня озадаченно и слегка склонив голову набок, как пьяный матрос, получивший бутылкой по башке. – Это Лу, мой пес. Он лучше, чем ты. Может, когда‑нибудь и ты станешь хорошим псом, но сейчас просто сиди тихо и жди.

Так продолжалось несколько дней. Я кормил Лу и Бранку в одной комнате, привязывал их в одном холле, усаживал Лу в соседний загон. Бранка смотрел, как мы с Лу играем, а после того, как я отрабатывал с Бранкой команды, нещадно гоняя его, как армейского салагу, он видел меня с другими собаками, и так у него сложилось впечатление, что я большая шишка. Я постоянно был в окружении стаи и он тоже захотел быть ее частью.

Будь его агрессивность порождена страхом, у нас ничего бы не вышло. Но на самом деле он был просто увальнем, убежденным, что друзей надо валить на землю и усаживаться сверху. Ничего другого он попросту не умел, и лишь поработав со мной две недели и понаблюдав за тем, как ведут себя настоящие друзья, он стал готов повзрослеть.

Я стал выгуливать их вместе. Лу было все равно, с какой стороны идти, поэтому его я вел справа, а Бранку слева, не позволяя им встречаться. Бранка пару раз попытался ткнуться носом в ту сторону, но огреб от меня выговор.

К этому моменту с ним успели поработать все остальные инструкторы, он научился сносно ходить рядом и хорошо себя вести, если не было посторонних. Но эта дрессировка была не самоцелью, а лишь средством для того, чтобы всерьез изменить его натуру.

Мы дошли до большой лужайки, и я спустил Лу с поводка. Он тут же убежал гулять. Бранка заскулил.

– Завидуешь? Хорошо. Это правильно. – Я почесал ему макушку и шею. Мощный торс бульмастифа выглядел как высеченный из мрамора и обернутый в медвежью шкуру.

Он лизнул мне руку и привалился боком.

– Я спущу тебя с поводка. Ты бросишься в погоню и попытаешься загрызть Лу, но у тебя ничего не выйдет, потому что он умнее и быстрее тебя. Ты мальчишка, а он взрослый. Иди, убедись в этом сам. Но если ты ему сделаешь больно, – сурово добавил я, взяв его за брыли и поднимая голову, чтобы взглянуть в глаза, – я тебя на куски разорву.

Я отстегнул поводок и отпустил его. Он устремился прямиком к Лу, который резвился посреди лужайки, жуя траву и что‑то вынюхивая. Бранка несся на него, как разъяренный бык. Лу поднял голову и улыбнулся.

Я не мог сдержать смеха при виде Бранки, рычащего, как лев, и пытающегося ухватить Лу. Тот ждал до последнего, затем метнулся в сторону и побежал по периметру лужайки. Бранка пытался нагнать его, пыль клубами летела во все стороны, хрустела сухая трава.

Лу слегка замедлил бег, чтобы Бранка не слишком отстал. Он играл с ним. Он то увеличивал дистанцию, то останавливался и разворачивался в Бранке, раззадоривая его и широко ухмыляясь. Проносясь мимо меня на суперскорости, он ухитрился еще и схватить печенье, которое я ему бросил. Задыхающийся и недоумевающий, Бранка окончательно растерялся. Пару секунд он в изумлении пялился на меня, затем сделал еще одну попытку изловить Лу. Тот только того и ждал: эта игра не успела ему наскучить.

Минут десять Лу водил Бранку следом, пока тот наконец не свалился в траву, сопя, как локомотив. Я подошел и почесал ему брюхо.

– Ты его не поймаешь, – сказал я. Лу подошел и уселся в паре шагов от нас. Бранка приподнял голову, посмотрел на Лу и тяжко вздохнул.

Мы проделывали это трижды за три дня, и наконец Бранка сам стал с нетерпением ждать таких прогулок. Тогда я перевел их в зал для занятий. Хотел было поначалу для безопасности все же нацепить на Бранку намордник, но у нас не нашлось ни одного подходящих размеров на эту морду, и я решил рискнуть и обойтись так. Это была совсем иная методика, чем с Соло. Я работал с обоими псами одновременно: с Бранкой на поводке, и с Лу свободно. Мне нужно было, чтобы они подружились окончательно, выполняя команды вместе.

К этому времени Бранка уже неплохо знал команду «лежать, место», поэтому я оставил его посреди комнаты и отошел с Лу в сторонку. Я сел на скамью и стал гладить Лу, одновременно наблюдая за Бранкой. Тот смотрел на нас угрюмо, но было очевидно, что ему тоже хочется общения.

– Он виляет хвостом, – указал я Лу. – Он нас уже почти любит. Но зубы у него крепкие. Успеешь увернуться, если что?

– Ар‑ру‑а.

– Ну, ладно.

Я уложил Лу в двух шагах от Бранки, опустился на корточки и взял его за морду.

– Сиди на месте и не трогай моего пса. Понял? – Он поднял глаза, слизнул пену с брылей и положил свою здоровенную лапищу мне на предплечье. – Да, да, ты тоже мне нравишься. Главное, сиди на месте.

Я очень рисковал, оставляя Лу с Бранкой. У меня не было подстраховки. Но Лу был единственным, кто мог спасти этого тугодума, и я доверял его решениям чуть больше, чем любому человеку. Он знал об этом, и был счастлив.

Я посидел рядом с ними, съел банан, время от времени кидая печенье то одному псу, то другому. Они посматривали друг на друга. Бранка зевнул и улегся набок. Я не стал его поправлять. Он ткнулся в меня носом, затем медленно и осторожно тронул Лу лапой, после чего вытянул свою бычью шею и лизнул Лу. Тот его понюхал и ласково порычал. Бранка перевернулся брюхом кверху, вылизал Бранке морду и понюхал его толстый зад.

Я шлепнул Бранку, отпуская его с места, и подозвал к себе их обоих. Они уложили головы мне на колени и сожрали остатки печенья. Я сдвинул их лбами вместе, после чего прошелся по комнате, и они оба побежали за мной, виляя хвостами. Опасность миновала, теперь мы стали стаей на троих, и младший из нас был размером с хороший диванчик.

Мы стали выводить Бранку на прогулку в парк, чтобы он привыкал к посторонним людям и новому окружению. Поначалу он вновь пытался всех «строить», но оставил эти попытки, после того как я ему это запретил. Лу иногда выходит с нами. Глядя на то, как беззаботно и радостно Лу носится по парку, Бранка тоже научился расслабляться и получать от прогулок удовольствие. Он даже стал подпускать к себе посторонних, брал у них угощение и позволял себя гладить, и никто не пострадал, даже садовники, работавшие в парке.

– Славный пес, – заметил как‑то невысокий темноволосый мужчина, подстригавший кустарник. – Можно его погладить?

– Сперва дайте команду «сидеть» и покормите. – Я вручил ему лакомство.

– Сидеть! Сидеть!

Бранка вопросительно уставился на меня, словно говоря: «У него в руках садовые ножницы, можно я его загрызу?» – но я ответил ему суровым взглядом, и он все понял.

– Сидеть, – повторил садовник, показывая печенье. Бранка уселся и получил угощение. – Хороший мальчик.

И он был совершенно прав.

 

– Я взяла два билета до Лос‑Анджелеса и обратно, – заявила мне Колин. – Тебе и мне.

– А заранее предупредить было сложно?

– Нам надо вернуть домой бульмастифа.

– Хозяин с ним носится, как с наследным принцем, – сказал я. К Бранке я успел привязаться и даже думал взять его себе. – Какой смысл его возвращать?

– Нам надо не просто его вернуть. Мы должны научить его правильно вести себя дома, и чтобы владельцы тоже все поняли.

– Едем вдвоем?

– Да, мы с тобой.

– А ты справишься?

– Не зарывайся, сопляк, – засмеялась она.

Идея была простая: нам предстояло заново познакомить Бранку с родными местами, но на сей раз под нашим бдительным присмотром и по нашим правилам, и в то же время объяснить хозяевами, что надо и чего нельзя делать, чтобы пес не вернулся к своим прежним привычкам.

Но, понятно, что все просто было только на словах – как обычно.

Мы прилетели без опозданий, и кроме клетки с Бранкой у нас не было другого багажа. Само собой выдача затянулась, и когда мы смогли наконец его забрать, бульмастиф уже дымился от ярости.

– Это кто там у вас? Львенок, что ли? – поинтересовался прикативший его грузчик. Бранка с такой силой ударился грудью о стенку, что клетка полетела на пол.

– А ну, прекрати, – велел я, становясь перед дверцей на четвереньки. Он затих и лизнул мне руку. Из клетки несло мочой.

– Тут есть где его помыть? – спросил я грузчика.

– Разве что в автомойке снаружи.

– И кто его туда засунет? – поинтересовался я, открывая клетку. Парень тут же испарился.

Колин арендовала небольшой пикап, мы загрузили туда Бранку и повезли домой, на богатую виллу в модном районе. Три года назад я здесь неподалеку преподавал и приводил с собой к ученикам тогда еще совсем юного Лу. Странное это было ощущение – вернуться спустя столько лет.

Норман был очень говорливым. Самоуверенным и загорелым. Первым делом он подозвал Бранку и крепко его обнял. Сам он был невысокого роста, так что когда бульмастиф вытягивался, то делался на голову выше хозяина.

– Как я по тебе соскучился, здоровяк! – Бранка принялся его вылизывать. – И чем это от тебя так несет?

– Он обмочился в клетке, – пояснил я.

– В суд полам на негодяев, – улыбаясь, пригрозил Норман и пожал мне руку. Бранка устремился к своей миске и начал пить, пить, пить.

– Меня зовут Колин, я владелица «Академии», а это Стив. Он занимался с Бранкой все эти три месяца.

– Так покажите, чему вы его научили.

– Давайте, я сперва его ополосну.

– Да, конечно, пойдемте.

Мы вымыли и высушили Бранку, и я отпустил его немного погулять, чтобы посмотреть, как он будет себя вести. Он тут же принялся патрулировать территорию, как и положено бульмастифу, вынюхивая, где же прячутся его друзья‑мексиканцы.

В это время мы рассказывали Норману и его близким, что мы сделали с Бранкой и какими будут теперь новые правила. Они были поражены, что он научился понимать команды. До сих пор, похоже, они пребывали в уверенности, что у этого пса нет мозгов.

– Потрясающе! – воскликнул Норман, когда ему удалось усадить, поднять и вновь усадить Бранку с помощью жестов, без слов. – Это как яхтой рулить!

– Да, наверное. – Только сейчас я начал понимать, что для них этот здоровенный пес всегда был чем‑то вроде природного явления, дикий и неуправляемый. – Сейчас я покажу, как он хорошо идет на зов.

Я продемонстрировал молниеносную реакцию Бранки на команду «ко мне», потом уложил его посреди дворика.

– Давайте мы все присядем.

– Хотите чай со льдом или пиво? – предложил Норман.

– Чай со льдом – это здорово.

– Ага, – сказала Колин.

Она уступала мне ведущую роль не только потому, что я занимался с Бранкой больше всех и мог показать, чему он научился, но и потому что я умел обращаться с «этими голливудскими типчиками». Тем более что они все тоже были родом из Нью‑Йорка, как и я. Колин собиралась оставить меня здесь на денек, пока она посещает знакомых заводчиков по окрестностям, и сейчас ей надо было убедиться, что я справлюсь в одиночку.

– Росита, принеси нам два чая, – велел Норман прислуге, потом повернулся к нам: – А почему он там лежит и не шевелится? С ним что‑то не так?

– Нет. Он выполняет команду – Я задумался о том, что, возможно, Бранка был первой собакой у Нормана, точно так же как у меня первым был Лу. Но в его случае это было все равно что посалить подростка за руль «феррари». – Бранке это нравится. Запомните.

– Ты это видишь, милая, – обратился он к жене.

– Я сижу рядом с тобой, Норман.

– Марша, а ты? – Теперь он повернулся к своей дочери. На вид ей было лет двадцать, она сидела и слушала плеер, который интересовал ее куда больше, чем все остальное.

– Чего?

– Посмотри на Бранку.

– С ума сойти.

Бранка чихнул. Струйка слюны повисла у него на лбу. Он попытался стряхнуть ее лапой, но ничего не вышло.

– Потрясающе, – заявил Норман.

Я рассказал им, как сильно мне помогал Лу. Норман взирал на Бранку, как мальчишка на новый велосипед.

– Отличный пес этот ваш Лу. Хорошо, что Бранка его не съел. Так они подружились, да?

– Лу был моим тузом в рукаве. Они отлично нашли общий язык.

– Ушам не верю. Я всегда думал, что Бранка на такое не способен.

 

Садовники приехали в девять тридцать. Они сидели в машине втроем и явно не решались выбраться наружу. Я видел, как водитель спорит с первым пассажиром, крепким молодым мексиканцем, державшим стаканчик с кофе, – вероятно, он решил в последний раз доставить себе удовольствие в этом мире, пока его не растерзал хищный пес, гроза мексиканцев. Переспорить водителя ему не удалось, так что именно он первым и вылез из машины.

Норман наблюдал из окна. Я решил, что на первый раз мы обойдемся без него, чтобы Бранка действовал самостоятельно, не оглядываясь на хозяина.

Мы с Бранкой вышли из лома через боковую дверь, миновали припаркованный автомобиль и подошли к перепуганному человеку у ворот. Охотник на садовников шел на поводке, а у меня в кармане лежал пакетик с мясом. Накануне я надевал самую затрапезную одежду и ковырялся с граблями в саду, изображая садовода‑любителя, дабы вбить в голову Бранки мысль о том, что садовники – это люди, которых он обязан слушаться, а не превращать в компост. Кроме того, я с утра я его не кормил.

Бранка привычно зарычал.

– Прекрати, тупая башка, – сказал я, глядя ему в глаза.

– Я очень боюсь эту собаку, – прошептал мексиканец, тараща глаза на Бранку, который тщательно обнюхивал его штанину. Я протянул парню кусочек мяса.