Публицистика Радищева обнаруживает органическое единство с «Путешествием» и направлена против самодержавно-крепостнического государства. В 1782 г. было написано «Письмо к другу, жительствующему в Тобольске» по поводу торжественного открытия в Петербурге памятника Петру I, выполненного Фальконе. Это событие дает Радищеву возможность высказать свое мнение о деятельности и возможностях «просвещенного» монарха. Оценка Радищева интересна тем, что речь идет не о вымышленном, а о реальном и всем известном лице. Мнение писателя далеко от официального безоговорочного восхищения. Воздавая Петру должное за его преобразовательную деятельность и признавая в нем «мужа необыкновенного... названия великого заслуживающего...» (Т. 1. С. 150), Радищев вместе с тем резко осуждает его за окончательное закрепощение крестьян: «Истребил последние признаки дикой вольности» (Т. 1. С. 150-151). На этой основе Радищев устанавливает своеобразный общий закон, очерчивающий границы возможностей просвещенного монарха: «...нет и до окончания мира примера, может быть, не будет, чтобы царь упустил добровольно что-либо из своея власти, седяй на престоле...» (Т. 1. С. 151).
Другим образцом публицистики Радищева была «Беседа о том, что есть сын отечества». Речь в ней идет о праве носить «величественное наименование» «патриота», человека, деятельностью своей подтверждающего свою любовь к родине. Высоко ставя это право, Радищев приходит к печальному выводу: подавляющая масса граждан, населяющая Россию, недостойна великого звания сына отечества. Дворяне не могут претендовать на это имя потому, что давно уже превратились в бездельников, способных думать только о своих удовольствиях. Автор рисует портрет щеголя Вертопраха, который «ест, спит, валяется в пьянстве... переодевается, мелет всякий вздор» (Т. 1. С. 216). Рядом с ним изображен вельможа, «попирающий ногами своими всех, кои находятся перед ним» (Т. 1. С 217).
С горечью говорит Радищев о крестьянах, которые также не могут пока называться сынами отечества: «Под игом рабства находящиеся недостойны украшаться сим именем»; «Они не суть члены государства, они не человеки», а «движимые мучителем машины, мертвые трупы, тяглый скот» (Т. 1. С. 216). Радищев подводит своего читателя к мысли, которую по вполне понятным причинам он не мог высказать на страницах своей «Беседы»: для того чтобы в обществе появились истинные сыны отечества, необходимо уничтожить крепостничество. В этом вопросе «Беседа» снова перекликается с ведущей идеей «Путешествия из Петербурга в Москву».
Философский трактат «О человеке, о его смертности и бессмертии» написан в илимской ссылке. Радищев использовал в нем работы ряда европейских ученых, в первую очередь французских просветителей — Гельвеция, Гольбаха, Вольтера, Монтескье, Дидро, Руссо. Кроме того, он опирался на сочинения Гердера, Адама Смита и других видных мыслителей. При всем том он сохранял полную самостоятельность по отношению к их трудам, вступая подчас с ними в полемику.
В книге Радищева ставится один из кардинальных вопросов, разделяющий философов на два лагеря — материалистов и идеалистов: есть или нет у человека бессмертная душа, независимая от его тела? Среди просветителей XVIII в. единого мнения по этой проблеме не было. Радищев стремится быть максимально объективным в решении поставленной задачи. В двух первых частях своей работы он приводит доводы в пользу материалистов, отрицающих бессмертную душу человека, в двух последних — мнение идеалистов. И все-таки, несмотря на стремление к полному беспристрастию, Радищев указывает на то, что доводы материалистов подтверждаются фактами и в силу этого отличаются доказательностью. «...Если мозг и глава нужны для мысления, нервы для чувствования, — пишет он, — то как столь безрассудно мечтать, что без них душа действовать может» (Т. 2. С. 95). Что касается мнения идеалистов, то оно, с точки зрения автора, носит чисто проблематический характер: «...чувствую, что несуся в область догадок, и, увы, догадка не есть действительность» (Т. 2. С. 140 — 141). По словам А. С. Пушкина, Радищев «охотнее излагает, нежели опровергает доводы чистого афеизма».[174]
Книга Радищева свидетельствует о его принадлежности к лагерю сенсуалистов-материалистов. «Сила понятия, — пишет он, — познает вещи чувствованием... Рассуждение есть не что иное, как прибавление к опытам, и в бытии вещей иначе нельзя удостовериться, как чрез опыт» (Т. 2. С. 60).
Важное место отводится Радищевым «чувствительности», украшающей жизнь человека, благоприятельствующей семейным и общественным его связям: «О чувствительность, о сладкое и колющее души свойство! тобою я блажен, тобою стражду» (Т. 2. С. 55).
* * *
Память о Радищеве бережно хранили его ближайшие потомки — члены «Общества любителей словесности, наук и художеств», в числе которых были два сына писателя — Николай и Василий Радищевы.
Пушкин в черновом варианте стихотворения «Памятник» ставил себе в заслугу, что он «восславил... свободу» «вслед Радищеву». В обстановке заговора молчания вокруг имени Радищева Пушкин написал две статьи: «Александр Радищев», о жизни и творчестве писателя, и «Мысли по дороге», посвященную разбору его «Путешествия». Цензура запретила обе эти статьи.
В 1858 г. Герцен издал в Лондоне «Путешествие из Петербурга в Москву». В предисловии к книге Радищева он писал: «Это наши мечты, мечты декабристов».[175] Имя Радищева с уважением и гордостью называли Добролюбов и Чернышевский, Плеханов и Ленин.
Судьба книги Радищева всецело определялась успехами освободительного движения в России. Запрет с «Путешествия» был снят лишь после революции 1905 г. Но полное и широкое признание писателя наступило только в советское время. В 1918 г. в Петербурге был открыт памятник Радищеву на Дворцовой площади.
Н. М. Карамзин (1766-1826)
Николай Михайлович Карамзин — крупнейший представитель русского сентиментализма. В его творчестве наиболее полно и ярко раскрылись художественные возможности этого литературного направления. Карамзин, как и Радищев, придерживается взглядов просветителей, но они носят более умеренный характер. В политике он сторонник просвещенной монархии, что не мешает ему сочувствовать и республиканскому строю, при том условии, что путь к нему не ведет через революцию. Среди просветительских идей наиболее близки Карамзину осуждение деспотизма и идея внесословной ценности человеческой личности.
