Римская поэзия «золотого века» (Вергилий, Гораций, Овидий – на выбор), художественные особенности «Энеиды» Вергилия

«ЗОЛОТОЙ ВЕК» РИМСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ 2-08-2010, 20:58 |

Никогда еще на невеликом «временном пятачке» не теснилось столько выдающихся поэтов и писателей, как в годы правления Августа. Это настоящий каскад талантов. Некоторые поэты последующих поколений склонны были объяснять такой феномен поддержкой Мецената и сетовали на то, что меценаты вывелись. Разумеется, факт прямого или завуалированного подкупа, равно как и того, что поэзия во многом была рупором идей нового политического режима, трудно отрицать. Но главное было не в этом. Десятилетия, непосредственно предшествующие приходу Августа к власти, были наполнены такими событиями, что казалось, будто сама судьба впервые поставила на сцене истории одну из своих величайших трагедий, героями которой стали Помпей, Цезарь, Брут, Цицерон, Антоний, Клеопатра. Зрители этой трагедии, как бы она ни повлияла на их личные судьбы, могли бы повторить слова русского поэта: «Блажен, кто посетил сей мир/ В его минуты роковые./ Его призвали всеблагие,/ Как собеседника, на пир.».

Вергилий. Как почти вес обитатели завоеванной римлянами 1алип, поэт имел три имени — Публий Вергилий Марон. Второе и главное из них переводится как «девственный», и оно очень согласовывалось с природной застенчивостью поэта. В зрелые годы °на выразилась в том, что он скрывался от восторженных почита-еЛ г°лпами ходивших за ним. Более всего Вергилий должен был щГ третьим именем — Марон, которому он был обязан сво-

лий ^еДК1Ш этРУскам- На их языке оно означает «жрец», и Верги-„ С0хРанил в своем творчестве присущие этрусским жрецам про-

СкРыт(ЛЬНОСТЬ И пР°РоческУю м°щь, а вместе с ними и интерес к ои от поверхностного взгляда стороне жизни.

Родиной Вергилия (70—19\ g-главный юрод колонизованной этп ками Северной Италии Мантуя Ц им гордился. Но величие Мантуи к*" н всего этрусского, было в далеко прошлом. Отец Вергилия был цп0М стым человеком, добывал проиитани" себе, жене и троим сыновьям (начал в гончарной мае терской, а затем на пчельнике. Однако его сын Публий юности обучался медицине и математике. Рано начав писан, стихи, он не пользовался известностью за пределами узкого круга. Разразившаяся в юные голы Вергилия гражданская война затронула всю Италию. Докатилась она и до отдаленной Мантуи. Желая вознагради п. ветеранов, руками которых обеспечивалась власть, Октавиан раздарил им земли Италии, разогнав их прежних владельцев. Потеряли свой семейный участок и Вергилии. Их пчелы разлетелись полосам. И все они покинули родное гнездо. Вот тогда-то и попались на глаза помощнику Октавиана Меценату стихи Вергилия, и он, обладавший гонким художественным вкусом, ощутил медовый аромат строк неведомого никому Вергилия, а может быть, и родственную этрусскую душу. Высокопоставленный римлянин Гай Цильний Меценат,так же как и Вергилии, имел предков этрусков.

Беглецу был отведен небольшой домик в пышных садах Мецената, выросших на месте городской свалки, и он вступил в круг друзей владельца городской усадьбы. По жизнь, заполненная пирами и развлечениями, была не по нутру молодому человеку с деревенским румянцем на щеках. И Меценат подарил Вергилию небольшое поместье на склонах Везувия, близ городка 11о.ты. где тот проводил большую часть года. Здесь в подражание александрийскому поэту Феокриту мантуанец написал пастушеские идиллии «Буколики», местом действия которых была греческая глухомань Аркадия. Уносясь туда мечтами и помыслами, Вергилий отдыхал душой от страстей и пороков своего бурного времени, любуясь красото природы и естественностью пастушеских нравов. II псе же совр менность врывалась в рождавшиеся на склонах Везувия стихи т^ зашифрованным возвеличиванием Гая Юлия Цезаря, то похвал011 Октавиану-Августу, то ссылками на произведения друзей-поэтов,ковавшихся, как и он, покровительством Мецената. В написан-"° и, ид за «Буколиками» «Георгиках» («Сельских поэмах») поэт НЪ1Х ю включается в провозглашенную Октавианом-Августом про-ммУ возрождения разрушенного столетней гражданской войной

льского хозяйства Италии, воссоздавая одновременно красоту родной природы.

Успех этих произведений и настояния Мецената и стоявшего за ним Августа направили Вергилия от описаний природы и сельского труда к доисторическому прошлому Италии, к истокам Рима. Так возникла «Энеида» — грандиозное мифологическое полотно, как бы созданное по образцу «Илиады» и «Одиссеи». Однако современники еще до обнародования поэмы видели в ней соперницу греческого эпоса:

Прочь отступите вы, римляне, прочь вы, и греки, Нечто творится важней здесь «Илиады» самой.

Десять лет работал Вергилий над поэмой об Энее, и завершения этого труда, затаив дыхание, ждала вся Италия. Известно, что Август в шутливой форме угрожал поэту, требуя, чтобы тот прислал ему хотя бы строку или даже полустишие «Энеиды». Некоторые части поэмы Вергилий читал в политизированном семействе Августа, и родственница императора, услышав строки о своем недавно погибшем сыне, упала в обморок. Обнародовать поэму Вергилий не торопился. Ему хотелось побывать в местах, откуда его герой начал свои странствия. Но во время путешествия в городе Мегаре поэт был поражен солнечным ударом. Умирая уже в Италии, он завещал уничтожить незавершенную поэму. Предсмертная воля Вергилия не была выполнена. Август приказал обнародовать «Энеиду», главным героем которой в маске Энея был он сам.

В беседе с друзьями Вергилий как-то обмолвился, что рождает свои стихи, облизывая строчки, как медведица детенышей, придавая им окончательную форму. В другой раз он сказал, что намечает первыми стихами легкие подпорки, чтобы впоследствии заменить их монументальными колоннами. «Недолизанность» •Энеиды» в виде противоречий, едва прочерченных в некоторых случаях образов и даже отдельных недописанных строк не помешала ей, однако, стать одним из величайших произведений античной литературы.

Слава предшествовала появлению «Энеиды» и знакомству с нею, не 'ПС'ЛС"" ^иа же conPOB0^^a ее в веках, хотя уже в древности 1ло недостатка в хулителях посмертного детища Вергилия, рые отмечали ее подражательность и погрешности стиля. Был у Вергилия свой Зоил*, написавший трактат «Бич Энея». Но спе римских критиков, кажется, не было ни одного, кто бы поднят го лос против исторической концепции «Энеиды», и эта патриотичес" кая концепция одержала победу в появившемся позднее истори ческом труде Тита Ливия.

Римляне знали «Энеиду» со школьных лет. На стенах разрушен ных Везувием Помпей мы видим ее тщательно выписанные строки «Энеида» пережила и другую, более грандиозную катастрофу — Кру^ шение античного мира, войдя в новый мир неповрежденной и даже вместе с учеными комментариями, объясняющими непонятные места. «Энеиду» штудировали в средневековых монастырях и первых европейских университетах. На рубеже между средневековьем и новым временем Данте избрал Вергилия своим спутником по потустороннему миру христианского мифа, придав ему черты чародея. И многие другие великие поэты, в том числе Торквато Тас-со, Камоэнс, Мильтон стали подражателями Вергилия в создании национального эпоса. Поклонником Вергилия был французский философ Вольтер, ставивший его выше Гомера.

Долгое время общим для критиков нового времени было обвинение Вергилия в «неоригинальности», «вторичности» «Энеиды», опиравшееся на наличие в ней черт и мотивов, близких гомеровским. Теперь же мы понимаем, что Вергилий не был ни подражателем, ни продолжателем Гомера. Речь может идти лишь о том, что он выстраивает свое повествование на фоне прославленного гомеровского эпоса, сознательно ставя своих героев в положение «двойников», с тем чтобы отчетливее предстало различие самих времен и порожденных ими характеров. Для Одиссея, такого же скитальца, как и Эней, и следующего по тому же западному маршруту, главное — возвращение на родину, на трижды дорогую ему Итаку. Энеи не меньший патриот, чем его злейший враг Одиссей. Одиссей хитростью лишил его родины, и он стремится воссоздать Трою на чужбине, дав новому городу ее древнюю славу и величие.

Вергилий самостоятелен в развитии действия, более концентрированного и напряженного, чем у Гомера. Повествование разбивается на ряд отдельных сменяющих друг друга картин, связанных не только с передвижением героя в пространстве, но и с его внут ренними психологическими переживаниями. Как и у Гомера, у Вер гилия наряду с героями действуют боги, но более «цивилизова ные». Они менее подвержены людской зависти и вражде, равно к и другим порокам смертных. Это позволило Вергилию обознач, Tiv богами и персонажами «Энеиды» дистанцию, позволяющую **е педним относиться к первым с пиететом, чуждым героям Гоме-П° • их непосредственностью, порой дерзающим в сердцах бросить богам упрек или метнуть в них стрелу. д71я"Гомера существуют в основном два временных измерения — астояшее и прошедшее, куда настоящее уходит своими мифологическими корнями. Мотив будущего для него крайне редок. Главный герой Энеиды, напротив, нацелен не только на настоящее и на ближайшее будущее (создание в Италии новой Трои), но и на судьбы самых отдаленных потомков. И именно это делает поэму злободневной. Интерес к будущему может быть объяснен не одними лишь политическими мотивами, от которых не свободен ни один художник, но также и влиянием этрусских корней Вергилия, ибо на средиземноморском Западе именно у этрусков существовало досконально разработанное учение о будущем народа с точным указанием отмеренного ему количества веков.

Вслед за Одиссеем Эней спускается в подземное царство. Но как не похоже подземное царство Вергилия на Аид Гомера и сколь различны результаты фантастических странствий обоих героев-современников! Спуск Одиссея в системе Гомера — малозначащий эпизод. Схождение же в подземный мир Энея превращается у Вергилия в центральную сюжетную линию, философскую и ис-торико-политическую идею повествования. Эней не просто узнает, что его лично ждет в неведомой Италии. Об этом сказано буквально в двух словах, но зато раскрывается грандиозная философская и историческая панорама судьбы Италии и всего круга земель, достигается понимание того, что от каждого шага ныне живущего зависит будущее мира.

Гораций. Современник и друг Вергилия Квинт Гораций Флакк (65—8) оставил нам в сатирах и лирических стихах едва ли не самый точный и впечатляющий отпечаток умонастроений и чувств поколения, юность которого пришлась на годы заключительного и самого трагичного витка гражданских войн, а зрелость совпала со вРеменем надежд и иллюзий, связанных с личностью принадлежавшего к тому же поколению победителя в гражданских войнах.

Родословная Горация не уходила в мифические времена. Отец "Ыл вольноотпущенником, может быть, даже не италиком. Го-бь11ИИ'-Не счел нужным даже назвать его имя, сообщая лишь, что он

л соорщиком налогов. С помощью этой далеко не почетной про-. сии он скопил небольшое состояние и приобрел участок земли

из Венузии, где юный Гораций ощутил себя не чужаком, а сыном У^ийской земли. Здесь же по соседству он получил начальное образование и затем был отправлен в сопровождении несколь рабов в Рим, так что со стороны его можно было принять за с И* богатого человека. Средства отца позволили Горацию продолж образование в Афинах, где он провел несколько лет в поисках ^ тины и в общении с такими же, как он, поклонниками эллинский мудрости и красоты.

То, что пришлось пережить самому Горацию, в полной мере впи сывается в круг метаморфоз этой эпохи. Юношу, изучавшего Афинах философию и не помышлявшего о военной карьере, рес публика в лице Брута призвала под свои знамена и поручила командование легионом. В случае победы его, сына вольноотпущен; ника, ждала политическая карьера. Но вместо этого он пережил разгром (битва при Филиппах), бегство, унизительную для самолюбия службу писца. И вдруг неожиданный взлет. Стихи писца с запятнанной биографией понравились Меценату. Сам Август предложил ему должность личного секретаря. Но Гораций нашел в себе силы отказаться от этого соблазнительного предложения, ибо уже предчувствовал, что силою слова ему суждено поднять свое имя не только над обыденностью времени, но и над любой властью.

В годы приобретения Горацием известности не утихали гражданские войны. Возникла угроза из Сицилии, захваченной Секстом Помпеем. Разгорался конфликт между Октавианом и Антонием. Используя ритмы греческой поэзии, Гораций создал обессмертившее его стихотворение о страшной напасти Рима — гражданской войне:

По форме это стихотворение принадлежало к жанру эподов, создателем которого был поэт Архилох, но никогда еще латинская поэзия не звучала с такой потрясающей силой. Приведенная нами первая строка — Altera jam territur bellis civilibus aetas (перетирается век еще один в войнах гражданских) содержит устрашающее сочетание звуков «т» и «р», из которых сначала складывается terra — Земля и грозящий ей ужас — terror, а затем эти звуки нарастают в последующих строках, где упомянуты имена врагов Рима — Порсены, Спартака, марсов, аллоброгов, германцев, и обрушивается воспоминанием о роковом братоубийстве, предвещающем, что у потомков Ромула и Рема нет иного спасения, кроме бегства из проклятой земли:

Нет решенья мудрее того, что избрали фокейцы,

Те, что отчизну свою покинули...

Так же и вы им вослед любою спасайтесь дорогой...

Одновременно с эподами создавались сатиры. Вспоминая о са-Дуиилия, содержавших нападки на знатных и незнатных без ТИРбора и оглядки, поэт предупреждает, что не собирается подра-Ра3 Своему ближайшему предшественнику, отцу сатирического *а оа Сатиры Горация — это картинки из современной жизни, %^ низанные иронией, юмором, подчас скепсисом. «Смеясь, гово-

ть правду» — такова поставленная цель. Выводя на свет общественные ПОрОКИ, Гораций создает типичные маски, за которыми п0чти неразличимы реальные лица. Не отступая от понятия сати-как «смеси», Гораций рядом с пороком выводит добродетели. Мастерски обрисован чудак с деревенской стрижкой, с неумелой складкой на тоге, в башмаках не по мерке. «Честен и добр он зато, и лучше — нет человека». Таков Вергилий. И сам поэт — не сторонняя фигура в неторопливом рассказе, перемежающемся моральными сентенциями.

Вот он в кругу друзей и спутников Мецената путешествует по Италии, а вот, находясь в деревне, скучает по Риму, а пребывая в Риме, тоскует по деревенской природе. И эта же тема решается уже не в личном плане, а в форме басни о городской и сельской мыши. Сельская мышь, оказавшись в гостях у городской, испробовала господских разносолов, но, подвергшись нападению господских псов, сказала своей гостеприимице:

Нет, эта жизнь не по мне. Наслаждайся одна.

В горы и в лес удалюсь, в безопасности грызть чечевицу.

Гораций выбрал деревню, отказавшись от почетного места секретаря Августа. И с Меценатом он встречался реже, чем тому хотелось, принимая не все его приглашения. Поэт ценил свою независимость и возможность быть ближе к природе:

Мне по душе эта роща тенистая, Зелень плюща, украшение мудрости, Муз и сатиров пляска согласная — Все, что поднять от толпы к небожителям Сможет певца...

Личность Горация раскрывается в его одах, лучшем, что им созда-Н°£^е^ез 610 ЛИРИКУ не проходит сильная трагическая страсть, по-ная катулловой. В стихах нет бурного порыва и разочарования, как же очаровательна непосредственность перехода от одного ув-ения к другому, как неповторим аромат встреч с теми, кто скрыт Умышленными именами Лидий, Гликерий, Лалак, Необул.

Уравновешенность в любви согласуется с призывом к раВн весию жизни, к «золотой середине». Само это выражение цп надлежит Горацию и созвучно настроениям общества. уставще от страстей и излишеств эпохи гражданских войн. Собственного*! воря, и политика Августа после взятия им власти была далека от крайностей, от которых так страдало римское государство ц Наи более выдающиеся его люди, ставшие жертвами междоусобиц и проскрипций.

Призыв Горация к наслаждению имеющимся, к олаголарности каждому дню быстротечной жизни дал основание говорить об эпикуреизме поэта в обыденном его понимании:

Не напрягай ума. Знать нам грешно, долго ль тебе или мне,

О, Левконоя, дышать. Не направляй свой взгляд

В чисел халдейских ряд. Знает Юпитер один.

Много осталось ли зим или последнюю

Эту дробит волна между суровых скал

Моря Тирренского. Лучше вино цеди.

К старости краток путь. День лови. В болтовне

Время быстрее течет. В даль не заглядывай.

Сколько мягкой грусти в этой и других одах по поводу невозможности преодоления поставленных перед человеческим духом естественных границ. Как эпикурейцу, Горацию чужд самообман загробной жизни. Но грусть не перерастает в отчаяние. Ведь слово как высшее проявление духа торжествует над плотью. Такова идея «Памятника».

Создал памятник я, бронзы литой прочней, Царственных пирамид выше вознесшийся... Нет, не весь я умру, лучшая часть моя Избежит похорон. Буду я вновь и вновь Восхваляем, доколь по Капитолию Жрец верховный ведет деву безмолвную.

Гораций соразмерял свою славу с судьбами вечного Рима. 11 как во многом другом, он римский патриот, принесший в лирическую поэзию понятие римской верности и доблести.

Горацию перевалило за два тысячелетия. «Лучшая часть» его. как он пророчески предсказал, избежав забот богини Либитины. зву чит и поныне, несмотря на то, что уже давно нет ни священного Капитолия, ни безмолвной девы-весталки, ни жреца-понтифика, которыми он связывал крайнюю веху своей славы.

Достойным посмертного памятника Гораций считал себя иото-что перенес на италийскую почву ритмическое богатство эл-нской поэзии. Для нас же памятником Горацию служит едва ли " каждая из его од или эподов. И не только благодаря их звуча-" ю но и потому, что они отразили многое из того, на что не обра-"п'Ш внимания историки, ораторы и философы, чего не найти в официальных документах его богатого на исторические памятни-к„ времени.

Каждое из стихотворений Горация запечатлело день или даже цгновение отшумевшей жизни — все то, что волновало его, сына •ольноотпущенника, живущего в италийской глуши, наслаждавшеюся красотой окрестной природы, добрым вином и милостями двуликого Амура.

у Горация не было семьи и каких-либо официальных обязанностей, его выигрышем в жестокой игре с Фортуной был день досуга (otium). К полноте наслаждения каждым таким днем он призывал своих современников, вопреки тому, что государство требовало от них выполнения обязанностей (negotium). Гораций сам себя от них освободил, с гордостью сознавая, что каждая из его од важнее выигранного сражения.

Ощущая свое отличие от черни, из которой он вышел, и гордясь этим отличием, Гораций, как ни один из лирических поэтов, раскрывает всю пестроту римской жизни. Перед нами в кратких, но метких оценках проходят многочисленные римские типажи: политик, добивающийся публичных почестей, купец, ищущий наживы в заморской" торговле, ростовщик, землевладелец, мальчики-виночерпии, с которыми поэта связывали интимные отношения, ветре-нные женщины и матроны.

Впрочем, отыскав свой угол зрения на окружающий мир, Гораций оставался римлянином времени Августа, пользующимся благами сменившего гражданское кровопролитие мира. Он откликается на крупные современные события, и не раз из его уст вырывается похвала своим благодетелям. Первый из них — Меценат, правая Рука Августа. Ему посвящено несколько стихотворений. Именно Меценату Гораций был обязан той независимостью от общества, которую он не устает подчеркивать. Их связывала человеческая ДРУжба. Однако призывая Мецената в гости к своему «бедному лаРУ», Гораций и ему показывает преимущества жизни на природе и ^ободы от государственных дел.

лавная идея Горация — золотая середина — как и другие пропа-

,диРУемые поэтом принципы, не отличается новизной. Греческие \ гики и историки V в. до н. э. раскрывали ее на примерах судеб ■ощихся людей, потерпевших крах из-за зависти богов к тем, кто вознесся слишком высоко. В изложении Горация идея эта п... ется до элементарного наставления типа «соблюдай меру во Bceij «не выделяйся». К этому привел его опыт гражданской войны, cv ' бы полководцев Гая Мария, Юлия Цезаря, Антония, Цицерона Эта идея отвечала, как бы мы теперь сказали, имиджу, принятому мим Августом. Обладая непомерной властью, он носил домоТКа" ныетоги и отклонял слишком назойливые почести, выставляя себя не владыкою полумира, каким был на самом деле, а всего лишь пер вым гражданином.

Поэзия — это нечто подобное колдовству, чудотворству, как выразился поэт нашего (уже не нашего) века. Ему нельзя обучиться ибо даже чудотворец не властен над собственной, неожиданно достающейся ему и ускользающей удачей. Так могли думать греческие лирики, а из римских поэтов — Катулл. Но не Гораций с его идеей уравновешенности:

Что придает стихам красоту: талант иль наука? Вечный вопрос! А по мне, ни старанье без божьего дара, Ни дарованье без школы хороших плодов не приносят.

Поэту мало и личного опыта. К нему следует добавить основательное изучение предшествующей литературы и философских

трудов.

Мудрость! Вот настоявшх стихов и исток, и начало! Всякий предмет тебе разъяснят философские книги, А уяснится предмет, и слова без труда подберутся.

Трудолюбие — необходимое условие поэзии:

Если ты хочешь достойное что написать, чтоб читатель Несколько раз прочитал, — стиль оборачивай чаще.

Не обязательно стремиться найти новую тему, важно, чтобы она звучала по-новому:

Лучше всего освежить слова сочетаньем умелым-Новым чеканом чеканить слова, их в свет выпуская.

Стихи самого Горация не кажутся нам предметом длительного «чекана», легкость и гибкость производят впечатление мгновенно сти творчества и яркости таланта, словно он следовал совету своего младшего современника Овидия — «Искусство в том. чтобы ис

кусства не было заметно».

Клк прекрасна и непередаваема в переводах горациева гармония на которую мы уже обращали внимание. Сочетание звуков лает сказанному Горацием дополнительный, неожиданный П^ гл и это подчас требует от переводчика применения чуждых 1 рпгиналу средств, в том числе и рифмы:

Богу гремучему в ярости что ли Снега сыпучего мало для нас, Если десницею он Капитолий Грозно потряс.

Кажется, Пирры время настало, Страшных знамений и бедствий людских, Снова Протей загоняет на скалы Тварей морских.

Рыбы по кронам пасутся древесным, Тем, что голубкам давали приют, И по волнам над затопленным лесом Лани плывут.

Мало и Тибру в Этрурии места. Мутный, чудовищ стал он буйней. Приступом взял он святилище Весты, С домом царей.

Иль вдохновленный праведным гневом Или же волю небес он презрел. И затопить весь берег он левый Сам захотел?

Овидий. К поколению поэтов, избежавших в силу возраста гражданских войн и вступивших на литературную стезю в годы «ав-густова мира», принадлежал Публий Овидий Назон (43 г. до н. э.— 18 г. н. э.). «Поэтами рождаются», — говорил Цицерон. И это лишний раз подтвердила судьба мальчика Публия, выросшего в семье Римского всадника из Сульмоны Овидия Назона, возлагавшего на сына честолюбивые надежды. Узнав, что сын пишет стихи, и счи-ад зто пустой забавой, отец постарался занять его политикой, от-ЦР.).

Деятельность Страбона падает на то время, когда под власть рм перешли значительные территории Европы, Азии и Африки. Рим. лянам с лихвой хватало энергии для их приобретения, но для изучения недоставало ни опыта, ни эрудиции, и за эту работу взялся понтийский грек Страбон, внук видного сторонника Митридата Ев-патора, обошедший и объехавший большую часть тех земель, которые взялся описать.

Рассказывая о берегах, островах, реках и морях, обычаях и истории народов, касаясь общетеоретических вопросов географии, Страбон с величайшей добросовестностью проработал едва ли не все что было до него написано греками и римлянами. Приводя в своем грандиозном труде мнения предшественников, он не всегда берет их на веру, а подчас вступает в полемику. Благодаря этому его «География» превращается в труд по истории античной науки в широком смысле этого слова. Римляне зачастую с пренебрежением и даже ненавистью относились к покоренным ими народам. Этим пороком, обусловленным отсутствием настоящей культуры и преувеличенным патриотизмом, грек Страбон не страдал.

Страбон пишет, что его «книга должна быть одинаково полезной и для государственного деятеля и для широкой публики». Однако она осталась незамеченной не только государственными деятелями, но и учеными-географами. Имя Страбона неизвестно даже таким эрудитам, как Плиний Старший и Птолемей, и первое упоминание о его труде относится лишь к VI в. Но именно он сделал для своих современников, а также и для нас круг земель от Британии до Индии живым и зримым. Без него был бы немыслим последующий расцвет римской географии.

Витрувий. Из семи благородных искусств античности зодчество благодаря масштабам и прочности творений было самым наглядным. Оно прославлено мастерами, семь из которых считались великими. Римский зодчий Витрувий не принадлежал к числу семи. Но непредсказуемый случай выдвинул его на первое место, ибо из всех античных трактатов, посвященных архитектуре, сохранилось только его сочинение, написанное и обнародованное в начале правления Августа.

В десяти книгах своего труда Витрувий обобщил многовековой опыт греческой и италийской (этрусской и римской) архитектуры.

техники. Трактат сопровождался альбомом иллюстраций, а хакЖ чеННЬШ Пользуясь рукописями Витрувия, позднейшие РаН° рКТОры, каждый в силу своего воображения и таланта, вос-архиТ в каМне этот альбом. Так Витрувий стал «соавтором» с03Дателей византийских базилик, средневековых мостов Венеции ^Флоренции эпохи Возрождения.

 

поэма Вергилия «Энеида». Художественное своеобразие и идейная направленность

 

назад в содержание

 

 

Вергилию дали время для работы – 12 лет, но так и не завершил. Завещал эту поэму сжечь своему другу. Об Августе ни слова – но тот не стал ее уничтожать. Одобрил политические тенденции, что римляне – это избранный народ, которому предназначено править миром.

 

Состоит из 12 книг. Вергилий делит на две части. Первая часть – бегство Энея из горящей Трои и прибытие в Карфаген – 5 книг.

 

Вторая часть – повествование о войнах в Италии. Посередине шестой книги – рассказ о спуске Энея в царство мертвых. Эней спускается узнать, куда он плывет и о будущей судьбе Рима. «Страдал ты на море - будешь страдать и на суше, - говорит Энею Сивилла, - ждет тебя новая война, новый Ахилл и новый брак - с чужеземкой; ты же, беде вопреки, не сдавайся и шествуй смелее!»

 

Приплывают - устье Тибра, область Лаций. Путники ужинают, выложив овощи на плоские лепешки. Съели овощи, съели лепешки. «Вот и столов не осталось!» - шутит Юл, сын Энея. «Мы у цели! - восклицает Эней. - Сбылось пророчество: «будете грызть собственные столы». Мы не знали, куда плывем, - теперь знаем, куда приплыли».

 

Но богиня Юнона в ярости - враг ее, троянец, одержал верх над ее силой и вот-вот воздвигнет новую Трою: «Будь же война, будь общая кровь меж тестем и зятем!». В Лации есть храм; когда мир - двери его заперты, когда война - раскрыты; толчком собственной руки распахивает Юнона железные двери войны.

 

…Иать Энея, Венера, сходит в кузницу своего мужа Вулкана (Гефест), чтобы тот сковал ее сыну доспехи, как когда-то Ахиллу. На щите Ахилла был изображен весь мир, на щите Энея - весь Рим: волчица с Ромулом и Ремом, похищение сабинянок, победа над галлами, преступный Катилина, доблестный Катон и, наконец, торжество Августа над Антонием и Клеопатрой.

 

…После первого дня борьбы - Поставлены алтари, принесены жертвы, произнесены клятвы, два строя войск стоят по две стороны поля. И опять, как в «Илиаде», вдруг перемирие обрывается. В небе является знамение: орел налетает на лебединую стаю, выхватывает добычу, но стая обрушивается на орла, заставляет его бросить лебедя и обращает в бегство. «Это - наша победа над пришельцем!» - кричит латинский гадатель и мечет свое копье в троянский строй. Войска бросаются друг на друга, начинается общая схватка.

 

Эней и Турн нашли друг друга: «сшиблись, щит со щитом, и эфир наполняется громом». Юпитер стоит в небе и держит весы со жребиями героев». Турн ранен, просить его не убивать, но Эней видит на нём пояс убитого друга и не щадит Турна. (Поединок Энея и Турна = Ахилла и Гектора)

 

Вергилий как бы объединил «Илиаду» и «Одиссею» в обратном порядке. Вергилий не скрывает, что в качестве примера использовал Гомера.

 

Энею предназначено основать римское государство, которому будет принадлежать мир. Поэма направлена в будущее. Еще одна сверхзадача, связанная с героем. О судьбе Энея, о судьбе Рима – судьба это главная сила, управляющая всем. Герои Гомера не были слепыми игрушками, а здесь полное подчинение року, отрицание личности. Устремлена к будущему, поэтому в ней много глаголов. Отбор деталей.

 

На идейное содержание оказали влияние стоики. Страдания оправдываются целью, гармония. Причина людских страданий в том, что люди не всегда разумны. Боги нужны, чтобы показать иерархию знания и соподчинения. Только боги знают истину. Внешне поэма напоминает Гомера. Но мир греков нам знаком, а у Вергилия мир раздвигается до необыкновенных пределов. Расширяется представление о времени. Героя интересует будущее потомков. Поэма не закончена. Уже многим современникам Августа казалось, что надежды не оправдались. Вергилий оставляет героя на распутье, убийство Турна.

 

Особенности:

 

 

посвящена и прошлому, и настоящему

 

 

в отличие от «И» и «О» - Гомер не знает, что будет дальше, это его не интересует. В. знает, что будет дальше (3 Пунические воины, уничтожен Карфаген).

 

 

драматизм, а у Г. – спокойно-повествовательный тон

 

 

соотносит мифологическое прошлое и современность

 

 

судьба, рок – главная сила, управляющая событиями. Боги – возвышенные и мудрые, главное не они, а рок.

 

 

Эней – как идеальный римлянин, но есть трагизм человека, который должен подчиниться року.

 

 

и Эней и Дидона показаны в развитии

 

 

Каждый эпизод – эпилии.