Образ автора в Путешествии из Петербурга в Москву А.Н. Радищева

Автор «Путешествия» с первой же фразы представляет читателю своё произведение как плод не абстрактных размышлений, а возмущённого чувства: «Я взглянул окрест меня – душа моя страданиями человеческими уязвлена стала». От чувств к идее – так строится большинство глав книги. Автор, например, видит бедную крестьянскую избу - первым делом из его груди вырывается восклицание: «Звери алчные, пиявицы ненасытные, что крестьянину мы оставляем? – то, чего отнять не можем - воздух». Начинается ряд рассуждений, приводящий к морали: «О! если бы человек, входя по часту во внутренность свою, исповедал бы неукротимому судии своему, совести, свои деяния. Претворённый в столп неподвижный громоподобным её гласом не пускался бы он на тайные злодеяния» (такая манера изложения говорит о принадлежности писателя к сентиментализму).

Предпосылка Радищева антиисторична: по его мнению, самодержавие и крепостничество возникают от склонности людей к самовластию. Теория ответа на насилие насилием имеет под собой в мировоззрении Радищева прочную базу жизненного опыта и социологических размышлений. Писатель не в силах сочувствовать самодержцу, угнетателю себе подобных жестокосердному помещику, и переживания таких людей его не интересуют.

Композиция «Путешествия» определяется характером дороги, по которой едет путешественник. Героя не надо отождествлять с Радищевым, но и нельзя его отделать от писателя. Герой – человек, напоминающий Радищева, близкий к нему по мировосприятию.

Художественные принципы писателя носят переходный характер. Его мировоззрение проникнуто гражданственностью, просветительскими идеями гуманизма, свойственными сентименталистам. Но нельзя забывать и о большой роли классицистических традиций в «Путешествии»: например, высокий слог.

Главная ценность радищевской мысли в том, что он первым в русской литературе прямо заявил о неизбежности революции, о необходимости свержения самодержавия.

Радищев раскрывает в русском народе новые черты, вызывающие у путешественника чувство восхищения.

Автор стремился к усложнению языка своего произведения: из-за этого задерживается внимание читателя.

Темы, образы, стиль басен И.И. Дмитриева.

Дмитриев Иван Иванович [1760-1837] - поэт и баснописец. Служил при дворе; при Павле I был обер-прокурором сената. при Александре I - министром юстиции. Лит-ая деятельность Дмитриева не имеет особого значения, хотя в свое время он пользовался большой популярностью. Помимо лирических стихотворений и обычных для того времени придворных од и посланий ("Глас патриота на взятие Варшавы", "Стихи на высокомонаршую милость", "Песнь на день коронования" и т. п.), Дмитриев написал четыре книги басен (за всю жизнь Дмитриев написал около 80 басен), которыми первоначально и обратил на себя внимание. В них он является одним из последних представителей той дидактической струи в русской дворянской литературе, которая определилась еще при Сумарокове. Кроме того он один из первых пытался привить лит-ре элементы народной поэзии и написал ряд песен в "народном духе", из которых одна была очень популярна ("Стонет сизый голубочек, стонет он и день и ночь; миленький его дружочек отлетел надолго прочь" и т. д.). Наконец Дмитриев был известен и как сатирик и юморист, чрезвычайно поверхностный. Помимо эпиграмм особенно ценилась его сатира "Чужой толк", направленная против тогдашних напыщенных одописцев, цель которых: "...награда перстеньком, нередко сто рублей, иль дружество с князьком», и сказка "Модная жена" (о "моднице", обманывающей мужа). Поэзия Дмитриева питается психологическими переживаниями среднепоместного дворянства (мотивы созерцательности и меланхолии, отчужденности от света и тяги к патриархальному укладу). Эта настроенность, равно как и участие Дмитриева в реформе стиха и литературного языка, сближает Дмитриева с вождем поместного сентиментализма, Карамзиным (Дмитриев и Карамзин были не только единомышленниками, но и близкими друзьями). Однако интимная лирика часто заглушается в творчестве Дмитриева перепевами придворной оды ("Освобождение Москвы") и аристократической поэзии ("Видел славный я дворец"). Смешение стилей объясняется неспособностью Дмитриева противостоять этим чуждым лит-ым традициям.

Жанр басни получил широкое развитие в 18 столетии: басни Сумарокова, Майкова, Хемницера и др. Однако именно Дмитриев приобретает славу непревзойденного русского баснописца, «русского Лафонтена». Это наименование шире простого указания на литературные источники басен Дмитриева. Басни Лафонтена переводились русскими поэтами и до него и в частности Сумароковым. Однако басня Сумарокова ни в коем случае не может быть названа лафонтеновской басней. Заимствуя сюжет у Лафонтена или других баснописцев, Сумароков развивает его в своеобразной, принципиально отличной от оригинала языковой манере. Для Сумарокова, согласно жанровой иерархии русского классицизма, басня — низкий жанр. Нарочитая грубость, натурализм языка и образов, установка на гротескный сказ — вот характерные черты басни сумароковской школы. В поэзии сентиментализма трактовка басни как низкого грубого жанра исчезает. Басня включается в число изящных, салонных жанров «легкой поэзии», и образцом ее становится именно лафонтеновская басня. Подавляющее большинство басен Дмитриева — перевод из Лафонтена или баснописцев его школы — Грекура, Мерсье, Арно и несколько особняком стоящего Флориана (Дмитриев перелагает их бысенный сюжет на русские нравы – «Дуб и трость», «Старик и трое молодых», «Два голубя», «Лев и комар» и т.д). Но в отличие от басен Сумарокова Дмитриев не только заимствует сюжет, но стремится передать и стилистические особенности оригинала. Басня Дмитриева — это типично лафонтеновское развлекательное изящное повествование, пересыпанное остротами и лирическими сентенциями автора — «рассказчика». В этом смысле Дмитриев и явился для современников «русским Лафонтеном». В числе прочих особенностей лафонтеновской басни Дмитриев сохраняет свободу интонации и контрастность эмоционально-лирических переходов оригинала, но в других, и по существу враждебных Лафонтену стилистических формах. У Дмитриева контрасты образуют внутри басни разительные по своей противоположности стилистические наслоения. Выпадая из общего басенного тона непринужденной болтовни, они определяются характером того или другого эмоционального мотива, имеющегося в оригинале. Так, мотивы любви, увядания, смерти независимо от ситуации и лица, с которым они связаны, по ходу басенного сюжета неизменно облекаются в типичные элегические образы и интонации.

Басня под его пером утрачивает прямую нравоучительность и грубоватую простонародность слога, свойственные ей ранее. У Дмитриева на первый план выходит рассказчик – умный, ироничный, судящий обо всем как частный человек, не знающий абсолютной истины. Мораль басни может применяться и к нему самому (Ах! часто и в себе я это замечал, / Что, глупости бежа, в другую попадал – Дон-Кишот).

Его басни в значительной степени направлены на осуждение общечеловеческих пороков. Лирические отступления, присутствие рассказчика придавали басне сентиментальный характер.

Например, в басне «Старик и трое молодых» в басенный сюжет вплетаются элегические мотивы. В монологе старика, обращенного к молодым, звучит тема непрочности всего земного:

От провидения нам ведать не дано,

Кому из нас оно судило

Последнему взглянуть на ясное светило!

В баснях Дмитриева богатство интонаций. Порой они превращаются в изящное лирическое стихотворение. Его легкая сатира носит преимущественно моралистический характер, главное достоинство басен Дмитриева – легкий, свободный от славянизмов язык, разговорная гладкость стиха. Поэтический язык, выработанный Дмитриевым, содействовал развитию русского литературного языка.