Весь смысл жизни в том, чтобы постичь гармонию всей вселенной, убедиться, что все бури и стихии Земли, все катастрофы и потрясения на ней не нарушают гармонии вселенной.
Каждому из вас надо войти в такую освобожденность своего духовного мира, чтобы ничто из внешних или внутренних катастроф, даров, радостей, возвышений, унижений, разлук или несчастий не могло нарушить ровного света гармонии в себе, не могло ни омрачить, ни разрушить вашего счастья жить этот текущий день.
Если вы прожили данную минуту в полном равновесии сил вашего организма и не думали: ёАх, как я счастлив!ё - а выливали результат вашего счастья - мир - всем вашим встречным, то вы уже укрепляли мир на всей Земле. Вы были на самом деле очагом радости тем людям, что встретились вам, Вы укрепили в них не только нервы, но и трудоспособность по отношению к внешним делам и силу стремления к духовной свободе.
Никто из вас не знает тех страданий самолюбия и жадности, зависти к чужим успехам или высокому положению, в которых мучаются лучшие годы своей жизни современные культурные народы разных стран. У них именно и произошло то, о чем я говорил вам вначале в сегодняшней беседе: караван тяжелый и мертвый их внешних знаний завалил живой дух и огонь их сердца. Если нет гармонии межу мыслью и сердцем - то без этой гармонии не может быть полноты жизни человека.
Как же различить вам, где та мера вещей в труде, бережливость и забота о текущих бытовых явлениях, которая раскрывает, а не забивает щель духу человека? Как понять, какие же знания и труд идут и ведут к Свету и в каких внешних усилиях долга, обязанностей и забот вы не двигаетесь к самоотвержению, а только теряете драгоценное время в пустой, не имеющей никакого значения для вашей вечной жизни суете?
Всякое знание, всякий труд - пусть он будет внешне мало похож на труд героя и напоминает труд прачки у корыта с бельем, - если он вызвал в вас повышенную эмоцию жизни, бодрость, простую доброту и не раздражил, не переутомил вашего тела так, что вы еле стоите на ногах (Здесь в тексте, вероятно, пропуск, имеющий следующий смысл: [, то такой труд ведет к Свету, освобождает ваш Дух от пут условностей внешней жизни. Однако если вы задавлены вашими усилиями исполнить долг, ] - Прим. ред.) и не только не сияете внутри, но даже забыли, что носите в себе Свет, которому ваше физическое тело - рамка, то вы погубили не только этот день жизни, но и много следующих. Сколько же дней, ценных, необходимых не только вам, но и вашим встречным, вы погубили? Столько же, сколько их потребуется вам на отдых, чтобы мог ожить дух ваш, задавленный чрезвычайным переутомлением физической части вашего проводника. А на это надо ровно втрое больше дней для вновь полноценной работы вашего духа, чем потребовалось вашему телу для полного отдыха от недопустимого физического переутомления.
Точно такая же картина отсутствия гармонии в вас, если вы будете жить в пустой праздности и в пустой суете. Они, не менее неумеренного труда, давят и мертвят живой дух человека. Мысль - самая великая из всех Сил, которыми одарен человек, - не может действовать, чем-либо давимая. Если дух не собран, труд не может быть вдохновенным.
Только полная освобожденность духа может привести человека к той бодрости, с которой начинается творчество, то есть к радостной гармонии божественной и физической частей человеческого организма. Есть бодрость - экзальтированность. Есть бодрость - показное, мнимо энергичное состояние, за которым человеку хочется скрыть от глаз людей прекрасно сознаваемую пустоту и бесцельность собственной жизни. Но это ничего общего не имеет с истинной бодростью духа. Это все то же воспоминание своего ёяё на иной лад. А истинная бодрость есть благословение в себе и ближнем Божественной Энергии и гармоничный труд в Ней при забвении ёяё.
По большей части неосмысленная растрата сил происходит в семьях малого и среднего достатка, где людям представляется, что, замучив свое тело до полуживотного состояния, они творят великое дело мира, помощи и спасения своих близких. Встречая такие гибнущие в предрассудках семьи в тех городах, куда вскоре многие из вас со мной поедут, старайтесь разубедить их и помочь им в понимании смысла жизни. Чаще напоминайте им, что не одним хлебом жив человек.
На сегодня я прекращаю с вами мою беседу. Я вижу много юных засиявших лиц в надежде ехать со мною в далекие края. И вижу столько же лиц, опечаленных при мысли о разлуке с любимым местом, с любимыми людьми.
Ни те, ни другие не правы. Для вас, воспитанных в новых правилах высокой любви и этики, живущих подле того места, где Сама Жизнь трудится, защищая, благословляя и наставляя вас, не может быть - в минуты великие, решающие - ставки на личное благо, на личные радости. Для вас может быть один выбор: для Жизни, вместе с Нею, забыв о себе, вступить в Ее труд, подаваемый каждому из вас так и там, как Светлое Братство вам укажет.
Не я должен вас увлекать и не за мной должны вы идти, куда я вам укажу.
Но ваша звучащая радостью энергия Жизни должна двинуть вас, как стремительный поток Любви, к людям. Самую простую доброту и доброжелательность должны вы им принести. И где бы вы ни трудились для людей - всюду вы будете трудиться для Жизни, в них живущей. А трудясь для Жизни, люди трудятся вне времени и пространства, вне текущих обстоятельств и форм, чтя Ее, Вечную, во всем временном.
Мужайтесь. Созревайте. Отдайте каждый себе отчет в том, насколько вы готовы выйти из границ своего узкого царства мира и любви и понести их в шумные города усталым, и беспокойным, растерянным людямё.
На этом И. закончил свою речь. Вся аудитория, в тишине которой можно было расслышать биение человеческих сердец, стоя внимала словам своего чудесного друга. Лица восторженные вдохновенные, с блестевшими радостью глазами, казалось, не видевшими ничего и никого, кроме светлого образа И. Он улыбнулся им на прощание, быстро встал со своего кресла-кафедры, и только тогда, когда мы уже вышли в тихую, ни одним листом не шелестевшую аллею парка, слушатели очнулись от своего экстаза, и царившее за миг до этого молчание превратилось в оглушительную бурю благодарственных приветов уже покинувшему зал оратору.
И. шел молча впереди нас, и только подойдя к дому, сказал:
- Все, кроме Василиона и Левушки, идите отдохнуть. Ночь минет быстро, на завтра у каждого из вас много ответственного дела. Вы же переоденьтесь и ждите меня в рабочих костюмах здесь, на крылечке, - обратился он к Василиону и ко мне, стоявшим рядом.
Простившись с остальными товарищами, я быстро поднялся в свою комнату, переоделся в рабочее платье и опустился на колени, моля Великую Мать помочь нам собрать все мысли и силы, всю чистоту сердец и радости, ибо я чувствовал, что мы приступим к работе самой ответственной - по обработке статуи. Когда я спустился вниз, Василион был уже на крыльце. Я взглянул в его лицо, лицо безмятежно чистого и доброго ребенка, где контрастом сияли огромные голубые глаза, напомнив мне добрый, мудрый и торжественно прекрасный взгляд Франциска.
Как только мелькнула у меня эта ассоциация, я горячо призвал на помощь в предстоявшем нам труде непреклонную Волю-Любовь этого человека.
- Это хорошо, Левушка, что ты призываешь к помощи сегодняшнего труда все самое чистое, высокое и доброе, что знаешь на земле, - раздался голос И. - Все, что делает на земле человек, - все он должен делать в защитной сети Светлого Братства. Ученик, не только ступеней высоких, но и самых начальных, должен начинать каждый свой труд в выстроенной им защитной сети милосердия, - продолжал И., идя между мной и Василионом по направлению к заводу. - Чем выше этап освобожденности человека, тем шире, мощнее и грандиознее та защитная сеть, которую он строит. И чем выше самоотвержение и бесстрашие ученика, чем меньше у него личных нужд, тем шире и ярче сверкает его защитная сеть, и он может покрыть ею не только себя одного, но столько людей, сколько дала его освобожденность возможности растянуться и сверкать его сети. Есть чрезвычайно мощные, великие Братья-Светоносцы среди членов Светлого Братства. И их защитная сеть может покрыть и защитить любого ученика в любом месте. Почему же так много учеников оступаются и не могут быть спасены от своего падения? Потому что сеть зажжется горящим огнем только тогда, когда огонь этот - великий огонь Света Любви - может проникнуть в сердце ученика и извлечь оттуда чистую, гармоничную, творческую искру, имеющую силу слиться с творческим трудом того Великого Брата, что простирает к нему руку помощи. Все - в человеке. Ничто в духовном мире не может быть достигнуто пассивным, инертным молением. Только активная, творческая жизнь сердца человека может привлечь к себе высокий дух близкого или далекого - по расстоянию - помощника и включиться усилием радости в счастье сотрудничества со Светлым Братством.
Мы подошли к уже знакомому нам сравнительно маленькому сараю, где были сложены материалы для часовни.
- Соберите все свою радость жить это мгновение, - продолжал И., опускаясь на колени перед широкими воротами сарая, - и молитесь вместе со мной; просите Великую Мать включить нас в сеть Ее труда. Все свое внимание перелейте в мощь чистоты сердца, ибо ничего человеку, строителю на земле, не нужно в такой мере, как его чистота и самоотвержение. Не однажды слышали вы, что ни благодарности за свои самоотреченные труды, ни признания вас достойными тех знаний, что вы принесете на Землю как новые откровения человечеству, вы от этого видимого человечества не получите. Но каждый из вас уже не раз получал признание от невидимого светлого человечества, получал ободрение и признание своей верности и труду в избранном вами пути служения Свету. Любовь и мир в ваших сердцах теперь уже не пассивная мысль: ёНадо нести всюду мирё, - а активная, живая любовь сердца, знающего силу, действенную мощь Мысли-Любви. Соберите же огонь этой Мысли-Любви в одну волю: включиться в сотрудники Великой Матери в этой работе постройки Ее часовни. Не место, прекрасно убранное, художественное по своей гармонии линий и форм, где бы каждый подошедший получал успокоение, надо нам оставить в оазисе, но таким благородством и чистотой духа, такой активной любовью и верностью насытить каждый возлагаемый камень, чтобы сердце подошедшего к часовне оживало для новой работы, чтобы досада и разочарования, с которыми он подходил к месту Света, показались ему не горем, а суетою и чтобы он понял, какое ничтожное место они должны занимать в его собственном духовном царстве, чтобы Звучащая Радость охватила его всего и включила в Свои вибрации, окрылив, подняв его очи духа от временной формы к Вечному. Если мольба ваша о людях будет искренна, если активна будет любовь ваших сердец, если, созидая, вы будете помнить одну цель: воздвигнуть чистое место, чтобы Чистота могла проявить Себя здесь, - вы увидите знак Вечности. Он засияет над нашей часовней, когда мы будем водружать статую, под которую ты, Левушка, положишь все, что приказано тебе.
И. умолк. Мгновения текли, но сколько прошло времени, я не знал. Я прижал к груди мой камень и цветок Великой Матери; я отошел от всякой формы; забыл все личное; я был только Мыслью-Любовью. Все силы духа я собрал на одной мысли: Жизнь должен почувствовать в себе каждый, кто подойдет к часовне.
Жизнь - радостное творчество - должен понять каждый, у часовни молящийся, и уйти с твердым решением: немедленно ввести в дело дня доброту и мир.
Когда я очнулся от своей мольбы - причем мне казалось, что все тело мое, все внутри меня гудит от мощной радости, от счастья и неизъяснимого покоя, - я увидел светящуюся фигуру И. и рядом с ним, тоже сиявшего, Василиона открывающими ворота сарая.
Мигом подбежав к ним, я распахнул тяжелые ворота, и никогда еще моя голиафова сила не казалась мне таким счастьем, такой радостью и легкостью жить. Не давая опомниться моим спутникам, я как-то сам понимал, какие и откуда тяжелые плиты снимать, как устроить временный пьедестал для статуи, чтобы И. и Василион могли над нею работать.
Видя, что я не нуждаюсь в указаниях и что физическая помощь мне не нужна для этой тяжелой работы, И. улыбнулся и погрузился в разбор тех красок и инструментов, что принес в своем ящике Василион. Опятьтаки не знаю, сколько времени длилась моя работа, но знаю, что, когда у меня все было готово и я водрузил статую на прочный пьедестал и устроил вокруг нее удобный и не менее прочный помост, у И. и Василиона тоже все было готово; и они, встав со мною рядом на помост, помогли мне снять со статуи тяжелый чехол-покрывало.
Боже мой, какое дивное зрелище представляла фигура Великой Матери среди глыб мутно сверкавшего стекла! Луна, высоко взошедшая в эту минуту, залила светом всю статую, и она казалась живой и воздушной, озаряя улыбкой все вокруг.
О, Раданда, Раданда, слышишь ли ты меня? - воскликнул И. - Никогда и ничего прекраснее не создавали твои руки, и, если этим ты закончишь свой труд на Земле на этот раз, благословен путь твой, великий старец! Благословенна любовь твоя к людям, в которых ты никогда не видел ничего, кроме Единого, на которых ты никогда не имел в сердце досады, но нес им оправдание и мир. Да идут же они за тобою, да исполнится твоя мера вещей и Радость Звучащая да примет тебя в Свои объятия! Благослови нас, чистое сердце, чистая любовь, закончить твой труд, как нам указано. Да будет нам твое смирение живым примером труда и любви.
И. умолк, и я увидел у ног статуи воздушную фигуру кроткого старца с его незабвенной улыбкой на изрезанном морщинами сухоньком лице, благословлявшего нас пятиконечной звездой, сиявшей в его руке.
Все мы глубоко поклонились Раданде, и когда я поднял голову, его уже не было у ног статуи.
До самого рассвета работали И. и Василион, придавая статуе те краски и блеск, которые были на ней в часовне Раданды. Но она еще не переливалась тем несравненным жемчужным сиянием белого и розового, каким там поражала взор.
- Довольно на сегодня, уже светает. Надо немного отдохнуть, чтобы выйти свежими на работу со всеми, - сказал И.
Мне хотелось возразить, что я нисколько не устал, хотелось просить разрешения остаться здесь; но я уже знал, что всякое, самое маленькое, отступление от указаний Учителя всегда ведет не вперед, а назад, так как в нем всегда живет личный элемент.
Быстро закрыв вновь чехлом статую, мы все привели в прежний порядок и еще быстрее, мне показалось, очутились в домике, где, молча простясь, разошлись по комнатам.
Проснулся я от сильного потряхивания Яссы, который, смеясь, говорил:
- Да что же это, наконец, Левушка? Водой мне тебя поднимать? Третий раз бужу - и все засыпаешь. Ведь И. сейчас сойдет, все уже в сборе на крыльце, а ты еще спишь!
Ясса прекрасно знал, чем меня припугнуть. Осрамиться перед И. я не мог и думать, да и не понимал сам, почему так на этот раз разоспался. До некоторой степени я все же проштрафился, так как вышел на крыльцо одновременно с И., взглянувшим на меня веселыми, юмористически сверкавшими глазами. ёТы ведь нисколько не был утомлен и не нуждался в отдыхеё, - казалось, так и говорили эти ласковые глаза.
День протек в упорной и усиленной работе, и Грегору выпало труда больше других, так как все мы были в строительной работе куда как неопытны и только наше усердие и полное внимание помогали нам выполнять задаваемые архитектурные уроки.
Много дней протекло в усиленных работах. Звуки ударов молота, лопат, пилы, шуршание ног верблюдов и осликов по песку стали обычными для аллей нового парка, как и постоянное движение по ним людей и тележек с землей и материалами. Но никого не утомлял тяжелый труд. Смех и шутки звонких молодых голосов сливались с общим шумом строительной жизни, и сердца всех работавших нетерпеливо ждали одной минуты: речи И. вечером в новом зале.
Но не одни жители оазиса ждали с нетерпением его бесед. Все мы получали от них огромную помощь. Казалось, каждый вечер И. затрагивает все более глубокую тему, в которой каждый из нас, также идущий в новую жизнь, как жители оазиса, имел много раз случай проверить свою собственную готовность к предстоящим задачам.
Не раз казалось мне, что тот или иной вопрос решен для меня бесповоротно, не может вызвать никаких сомнений или колебаний. И вот какое-то слово И.
освещало по-новому весь вопрос. И я видел, что гдето в таинственном уголке сердца дремлет укрывшаяся искорка личного чувства.
Дни текли, работы подвигались. Настала, наконец, великая минута, когда готовую, сиявшую всей радугой красок жемчуга и перламутра статую Великой Матери надо было водрузить на место.
Задолго до рассвета властный голос И. разбудил меня, приказав надеть свежее белое платье, данный мне им золотой пояс и собрать все сокровища, что подарили мне Дартан, Раданда и Мория, и спуститься тихонько вниз, никого не разбудив.
Я прижал драгоценный камень Венецианца и цветок Великой Матери, с которыми никогда не расставался, собрал указанные мне вещи, особенно нежно припал к цепи Дартана, вспомнив его слова: ёЭто редкая вещь, принадлежавшая радостному существу, дух которого ни на минуту, ни в каких испытаниях жизни не омрачалсяё.
В одно мгновение я мысленно облетел всех людей, давших мне свои вещественные благословения, благодарно склонился перед ВладыкойГлавой, очистившим камень Венецианца, прижал к губам цветок Великой Матери, шепча: ёДа пробудится в каждом склоняющемся перед образом Твоим живая сила энергии к новой жизни. Да вскроется в его сердце понимание, кто такой его ближний, и простая доброта - вместо осуждения - поможет ему найти мир и оправдание всякому встретившемусяё.
Я завернул мои вещи в платок Дартана, мигом сбегал в душ, надел лежавшее у кровати чудесное белое платье, положенное мне, очевидно, любящей рукой Яссы, и спустился на крылечко, где уже ждал меня И.
Молча взял он меня за руку и также молча мы прошли до самого сарая. Двери его были широко открыты, и сияющая статуя стояла на временном, устроенном мною постаменте совершенно открытая. У ног ее прильнула коленопреклоненная мать Анна.
И. приказал мне передать узелок с моими вещами настоятельнице. Он положил свои руки мне на голову и сказал:
- Возьми на руки статую и отнеси ее в часовню.
О, как я обрадовался! Я даже не сообразил, что непомерная тяжесть стекла не даст мне возможности выполнить приказание, и хотел уже подойти к статуе, как снова раздался голос И.:
- Ты еще не получил возможности владеть стихией воздуха, и слуги ее не подвластны тебе. Но я вплетаю мою силу в твой огонь, К. и элементали воздуха помогут тебе. Иди теперь, поднимай статую - она будет казаться тебе теперь лишенной тяжести.
Я почувствовал как бы сильное движение воздушной волны вокруг себя и увидел целый сонм крошечных светлых существ, обвивших всего меня. Когда я поднял статую, она казалась мне картонной, да и сам я с такой легкостью шел, точно плыл по земле. Я невольно отвечал радостным смехом на улыбки моих очаровательных помощников. Все так же легко взошел я по лестнице до самой верхней ступени, вошел в самую часовню и опустил статую в центре уже готового и установленного пьедестала.
Я увидел, как раз под тем местом, где я поставил статую, глубоко в земле, под тяжелейшей плитой горевшую ярким оранжевым огнем чашу И. Теперь огонь шел прямо вверх, касаясь всех ступеней лестницы, пола часовни, всей статуи.
А семицветный огонь палочки загорелся на всех цветах, что лежали на руках статуи и у ее ног.
Вся почва, сколько хватал мой глаз, светилась огнем чаши и палочки. Вся аллея, как светящийся подземный ход, была залита Божественным пламенем.
И. и мать Анна подошли ко мне, встав по обе стороны от меня на колени.
- Возьми вещи и сложи их сюда, - приказал мне И., открывая в пьедестале не замеченную до сих пор мною дверку и указывая мне потайной шкафчик. Когда и кто его сделал, я не знал. - Если сердце твое чисто и верно до конца, если ты не имеешь другого желания, как быть слугою своему народу, быть братом человеку не в мечтах и фантазиях, но ищешь в деле простом текущего дня быть основным звеном духовного общения между человеком и Жизнью, - все положенные тобою вещи загорятся огнем чаши и соединятся с огнем статуи. И все, давшие тебе вещи, соединят силу своей чистоты и радости с каждым молящимся здесь сердцем. И тем помогут цельности мольбы и духовному возрождению каждого ищущего у часовни помощи существа. И твоя сила любви и радости закалится так в этот момент, что ни одно испытание дней не омрачит и не поколеблет ее, - сказал И.
Я тоже опустился на колени. Теперь я видел, что светилась не только земля вокруг и в аллее; светилась лаборатория Владык мощи, и сами они, повернув лица к часовне, пели свой гимн, доносившийся до меня. Светились и башни лучей, и от дивно сиявших ликов их Владык бежали лучи и касались часовни.
Светилась башня стихий. В восторге, в блаженном счастье я взял поданные мне И. вещи, выложил их из платка, уложил туда и самый платок, снял со своей груди камень и цветок Великой Матери и хотел уже закрыть дверцу, как голос И. меня остановил:
- Возьми обратно платок. Его отдает тебе Великая Мать, как верному сыну своему. Пусть он будет тебе памятью об этой минуте земной жизни - минуте, выше которой ты уже ничего не испытаешь на Земле.
Я вынул платок, горевший всеми огнями палочки и не сжигавший мне рук, закрыл дверцу и склонился к ногам статуи, благословляя милосердие неба, посылавшего новый центр Своей Силы Земле и давшего мне возможность участвовать в установлении этой Святыни.
Когда я поднял голову, все положенные в тайник вещи дивно горели, рассыпая свои лучи по всей часовне, а вверху, над статуей, горела золотая звезда.
Владыки кончили петь свой гимн. Их лаборатория угасла первой, затем угасали одна за другой башни лучей и башня стихий, и оставались горящими только пятиконечная звезда да пламеневший подземный огонь.
- Друг мой, Анна, - вставая с колен и указывая на сверкавшую пятиконечную звезду, сказал И. - Вот обещанное тебе видение. Совершилась ныне та закладка нового магнетического центра на участке земли, где было тебе указано жить и трудиться. Было тебе сказано: ёесли сумеешь жить в полной чистоте, забыв о себеё. Ты сумела. Живое небо приняло сегодня твой дар любви и отдало тебе свой. Вскоре ты освободишься от тела. Внучка твоя Анна сменит тебя. Но ёскороё не обозначает сию минуту. Оно не обозначает быстро летящего земного времени. Жди спокойно той минуты, когда Левушка привезет тебе сюда Анну и Ананду.
И. склонился глубоким поклоном перед все еще стоявшей на коленях матерью Анной. Он перекрестил ее широким крестом и поднял с колен.
- Не думай с тоскою, сколько еще лет придется тебе носить земную форму и сколько еще побед над злом придется тебе одержать в этой форме. Думай только о великом счастье своем: живя в теле земли, носить Свет Вечного, Ему служа, разделяя Его труд. Взгляни на свой крест, что всегда был простым золотым крестом; он сияет весь, точно бриллиантовый, дивным электрическим светом. Он отражает искру пятиконечной звезды, что сошла к тебе и не угасла в твоей чистоте. Только та душа сможет заменить тебя, чья чистота сердца и освобожденность смогут поддержать Огонь Мудрости в твоем кресте, которым ты благословишь свою заместительницу. Пойми глубоко, как много работы еще предстоит Анне. Не торопи ее. Терпеливо посылай ей мысли помощи и молись о ней в этом священном месте. Огонь, что носишь на себе, в своем кресте, будет постепенно пробивать дорогу всеми своими лучами от тебя к ней. И чем чище, бескорыстнее будут твои молитвы о ней, чем глубже забудешь о себе, тем скорее луч твоего креста коснется ее.
Кончив говорить, И. еще раз поклонился матери Анне, еще раз ее перекрестил и, обращаясь к нам обоим, прибавил:
- Вы присутствовали перед истинным величием Божественной Любви, пролитой Земле. Сколько бы и где бы каждый из вас ни жил, не забывайте этой минуты, минуты счастливого Соучастия в труде Великого Бога, Живого и Могучего Покровителя Земли, Санат Кумары. Не может быть и речи о ёдолгах и обязанностяхё для тех людей, что имели счастье видеть действие Божественной Силы, Ее труд на земле. Эти люди уже покончили с предрассудками и суевериями элементарной этики. У них нет установки: ёЯ долженё. У них есть одна, бьющаяся в сердце радость: подать встречному бодрость и понимание, что каждая минута жизни на земле есть счастье жить в Вечном. Для них нет более разделения слов на лживые и правдивые, дел - на важные и неважные, людей - на нужных и ненужных, ибо все эти понимания - эссенция предрассудков одной земли. А истинный эликсир Жизни есть проникающая все действия человека мысль: все идет в Вечном, как и Вечность идет во всем. В этой установке существуют только люди знающие и незнающие, идущие к знанию, останавливающиеся на той или иной ступени, живущие в той или иной силе счастья и несчастья только потому, куда пришли в своем знании и чего в нем достигли. Вы видите подземный Огонь. Но те, кто будет приходить сюда, видеть Его не будут. Тем не менее, приходя сюда искать помощи и утешения, они их получать будут, ибо для них еще не настал час видеть, но настало время чувствовать свое единение с живым небом. Уносите в сердцах ваших непреклонную стойкость и сознавайте всегда, что виши сердца - это мост, по которому Сила живой Гармонии может встретить на земле вашего ближнего, непосредственно спустившись на него через мост вашей гармонии. Ступайте теперь, друзья мои, домой, отдыхайте. На завтра в полдень объявите торжественное открытие часовни. Все жители оазиса пусть соберутся сюда и ждут меня на площади. Я приду со всеми моими учениками. Всем быть в белой одежде. Теперь же оставьте меня.
Низко поклонившись И., мы спустились по ступеням горевшей, точно красное золото, лестницы, прошли по всей аллее, светившейся, как хрустальная ваза, и вышли к площадке, где высилась статуя матери Анны, уже несколько дней тому назад законченная.
От часовни бежали сюда огромные подземные лучи через все шесть аллей, сходившихся здесь, и сворачивались в большой шар под самой статуей матери Анны. Далее от этого шара бежало семь лучей к лаборатории Владык. И здесь они снова сливались в шар, сиявший с такой силой, что блеск его охватывал кольцом всю лабораторию, поднимаясь вверх почти до половины огромнейшего здания.
Пораженные ослепительным зрелищем, мы постояли молча некоторое время перед статуей и пошли поскорее в старую часть парка, чтобы ничем не нарушать одиноких минут И. в часовне.
Мать Анна подала мне руку, указав, что в старом парке, вплоть до самой зеленой стены, вся почва светилась, хотя и не так ярко, но можно было рассмотреть всю подземную жизнь корней деревьев и цветов.
Держась за руки, молча дошли мы до дома матери Анны. Затем она сказала мне:
- Ты еще дитя по возрасту в сравнении со мной. И все же ты дал мне не один урок за это короткое время, что я знаю тебя. Я увидела, как вся цельность моего служения, которую я считала безукоризненной, мало чего стоила, ибо имела трещину: я все думала о ране моего сердца. Каждое свершавшееся событие становилось именно потому барьером моему освобождению, что я имела целью свое освобождение, а думала, что тружусь только для людей, выполняя волю пославших меня. Когда ты клал вещи в потайное место пьедестала статуи, когда брал горевший платок - я поняла всю цельность твоей верности, всю чистоту твоего самоотвержения. В тебе нет мысли о них, ты в них живешь.
Вот почему твои, а не мои руки уложили вещи светлых людей под пьедестал статуи и тем усилили восприимчивость земного человека к небесному току. Будь благословен. Я поняла, как радостно мне надо жить, чтобы облегчить задачу: привезти сюда ту Анну, на груди которой не померкнет небесный ток.
Мать Анна обняла меня и скрылась в своем домике. Я был так переполнен благоговением, великой внутренней тишиной и миром. Я был так далек от земли, так счастлив, что шел, сам не зная куда, как вдруг ощутил легкое прикосновение чьей-то руки.
- Прости, брат, что я нарушил твои размышления. Меня послал к тебе отец Раданда. Я давно ищу возможности подойти к тебе, но ты был все время занят и не один. Я прислан старцем непосредственно к тебе, а не к моему будущему, обещанному мне Радандой, учителю - Грегору. Старец велел мне передать в твои собственные руки этот ларец, сказав, что ты сам будешь знать, что с ним делать.
К моему беспредельному удивлению, я с большим трудом узнал в посланце Раданды ни больше, ни меньше, как самого великолепного... Деметро. Всего я мог ожидать, только не той метаморфозы, что произошла в стоявшем передо мной человеке, бывшем когда-то самонадеянным красавцем Деметро, мнившим себя первым кавалером и художником в мире.
Лицо его и сейчас еще было прекрасно. Глаза сверкали, черты не деформировались, фигура была стройна. Он был еще молод. Но выражение горечи, печали, какой-то неумолкающей тревоги, сердечной напряженности, сдерживаемой стремительности делали его такой резкой карикатурой на прежнее великолепное спокойствие и самонадеянность, что я не мог даже сразу оценить всей глубины перемены в этом человеке.
В моем торжественном настроении этот гонец прозвучал как набат смятенной земли. Запыленный плащ, усталость Деметро говорили мне, что он еще не имел возможности ни умыться, ни переодеться с дороги. Я не знал, как найти дом для странников в оазисе, не знал, могу ли ввести Деметро в свой дом, и хотел уже направиться к матери Анне, чтобы спросить ее, где мне обогреть и накормить посла Раданды, как заметил, что мы с Деметро стоим у самого порога ее дома, куда я, сам не зная как, снова вернулся.
Не успел я подумать о матери Анне, как дверь на крылечке открылась, и сама она, приветливо мне улыбаясь, сказала:
- Веди гостя ко мне, Левушка. Моя девушка еще не спит. Пока ты поведешь гостя в душ, мы приготовим ему ужин. Где твой мехари, путник? - ласково обратилась она к Деметро, стоявшему перед ней с ларцом в руках и, видимо, пораженному ее видом видом и голосом.
