Прообраз политической рекламы в народных зрелищах XVIII века

Петр I упразднил патриаршество, а вместе с ним и ряд традицион­ных шествий. Теперь народ призваны были развлекать масленичный и святочный маскарады, новогодние фейерверки, триумфальные тор­жества, связанные с победой и благополучным заключением мира. Так, в 1721 году в Москве, по случаю подписания Ништадтского мирного договора со Швецией, были построены четыре триумфальные арки, украшенные античными персонажами и текстами поэтических панеги­риков. Расшифровка аллегорических фигур и символов давалась в пе­чатных комментариях, распространявшихся значительным тиражом в виде афиш и летучих листков. Там говорилось: «Изображение Марса с подписанием: ferro metuendus, сиречъ: "оружием страшен". Второе — Язон, иже с прочими аргонавтами поплыл в Колхиду по златое руно. С надписанием же: tulitpretium поп vile laborum, сиречъ: "прият мзду не последнюю трудов". Знаменает убо преосветпейшего монарха нашего, иже первый нынешняго века от царей российских прародителей своих морским путем... победи супостаты и желаемое стяжание два корабля свейских взял» ⁴². Украшенные гравюрным орнаментом «объяснительные листы» сопровождали многочисленные фейерверки. Например, «изъяв­ление фейерверка» с гравюрой на первой странице распространялось в Санкт-Петербурге в честь празднования нового, 1712 года.

Организация монархами подобных торжеств для самой широкой аудитории была, в первую очередь, ориентирована на повышение сво­ей популярности, на поддержку «простым народом» осуществляемой политики. В разгар войны со шведами новогодний фейерверк 1710 года восхитил многих присутствующих. Датский посланник вспоминал: «В 10 часов вечера начался в высшей степени красивый и затейливый фейерверк. Замечательнее всего была в нем следующая аллегория: на двух особых столбах сияло по короне, между ними двигался горящий Лев; сначала Лев коснулся одного столба, и он опрокинулся, затем перешел к другому столбу, и этот тоже покачнулся, как будто готовясь упасть. Тогда из горящего Орла, который словно парил в вышине, вылетела ра­кета, попала во Льва, после чего он разлетелся на куски и исчез; между тем наклоненный Львом столб с короною поднялся и снова стал от­весно» ⁴³.

Вот как раз для разъяснения подобных аллегорий и служили празд­ничные афиши. Они напоминали, что Орел — символ Российской дер­жавы, а Лев — шведской. Соответственно разыгранное в фейерверке действо — праздничное воспоминание о недавно состоявшейся Полтав­ской победе (1709 год). Огненными знаками на небе вписывалось в со­знание зрителей победное событие и укреплялась их вера в верховную власть.

С не меньшей изобретательностью готовились при Петре I, а затем — при Екатерине II маскарадные шествия, в которые также включались элементы политической рекламы — утверждение могущества самодер­жавия. Вот эпизоды из карнавальных «картин» по случаю заключения Ништадского мира со Швецией, завершившего многолетнюю Север­ную войну. «...5 небольшой лодке флотские офицеры, одетые лоцмана­ми, постоянно бросали лот, как бы измеряя глубину. За лодкой двигалась громада: 88-пушечный корабль... Кораблем правил сам Петр, ему помо­гали юнги, которые с проворством ставили и переменяли паруса. Иначе шестнадцать лошадей, тянувших корабль, едва ли смогли бы сдвинуть его с места. Из 88 корабельных пушек 8 были настоящими. На пушечные выстрелы с императорского корабля отвечали пушки с шлюпки князя Д. Кантемира, следовавшего в хвосте этого необыкновенного поезда, со­стоявшего из более чем шестидесяти судов и саней.» ⁴⁴

Перекликаясь с западноевропейскими карнавальными шествиями, такие зрелища создавали атмосферу всеобщной праздничности, в ко­торой «на время игра становилась самой жизнью» ⁴⁵.

К написанию пояснительных текстов, афиш и летучих листков, по­священных различным аспектам празднества, привлекались «лучшие перья и умы» Славяно-греко-латинской академии. В различное время эти задачи исполняли префект академии Иосиф Туробойский, ректор Феофилакт Лопатинский, вице-президент Святейшего синода Феофан Прокопович и другие верховные идеологи. В период царствования Ели­заветы Петровны к этой деятельности привлечен и глава новообразо­ванного Московского университета М. В. Ломоносов.

Екатерина II открыла счет пышным народным празднествам с дней своей коронации в Москве в сентябре 1762 года. В воспоминаниях об этих торжествах говорится: «Улицы Москвы были убраны шпалерами из подрезанных елок, на у глох улиц и площадях стояли арки, сделанные из зелени с разными фигурами. Дома жителей были разукрашены разно­цветными материями и коврами. Для торжественного въезда госуда-рыниустроено несколько триумфальных ворот: на Тверской улице, в Зем­ляном городе, в Белом городе, в Китай-городе, Воскресенские и Никольские в Кремле» ⁴⁶.

После коронации императрица из Первопрестольной долго не уезжа­ла, провела в ней всю зиму, а на масленицу даровала населению сто­лицы грандиозный маскарад, длившийся три дня. Его разработчиком и координатором был придворный актер Ф. Г. Волков. Маскарад име­новался «Торжествующая Миневра». В нем участвовало более 4-х ты­сяч человек. В печатном «изъяснении» говорилось, что в зрелище «изъявится гнусность пороков и слава добродетели» ⁴⁷.

Шествие было построено по принципу антитезы: сначала двигались сатирически маскированные личины, означавшие всевозможные поро­ки, а завершалась их череда — аллегориями добродетели под общим руководством богини мудрости Миневры, олицетворявшей, конечно же, императрицу. «Здесь были науки, художества; торжественные звуки труб и удары литавр предшествовали колеснице Добродетели; послед­нюю окружали маститые старцы в белоснежной одежде с лаврами на головах. Герои, прославленные историей, ехали на белых конях, за ними шли философы, законодатели; хоры отроков в белых одеждах с зеленею­щими ветвями в руках предшествовали колеснице Миневры и пели хва­лебные гимны. Хоры и оркестры торжественной музыки гремели побе­доносные марши» ⁴⁸.

Все это произвело огромное впечатление на широчайшие круги мос­ковских жителей от мала до велика. Подобные демонстративные про­цессии — чрезвычайно эффективное средство рекламирования идей, конфессий, политических деятелей.

Подобно Петру I, Екатерина II прибегала к таким акциям довольно часто, не считаясь с хлопотами и затратами. По случаю заключения Кучук-Карнаджийского мира с Турцией в 1775 году были даже построе­ны макеты крепостей и городов на Ходынском поле, осязательно пред­ставлявшие те, что были взяты русскими войсками. Глава победонос­ной русско-турецкой кампании граф П. А. Румянцев отказался всецело повторять ритуал римских триумфаторов и участвовать в шествии на стилизованной колеснице. Однако триумфальные врата все же были выстроены, и фейерверк состоялся.

Русские самодержцы XVIII века использовали наглядно-демонст­ративные формы популяризации своих успехов не только в пределах Отечества. По случаю Полтавской победы 1709 года русскому послу в Голландии Петр поручил провести фейерверк в Амстердаме. С похо­жими целями использовались гравированные подносные листы. Их в честь своих побед Петр I заказывал талантливым граверам братьям Ивану и Алексею Зубовым. Некоторые гравированные изображения, например, победа русского флота при мысе Гренгам, подносились ино­странным послам как напоминание о могуществе российского оружия. С нашей точки зрения, подобные листы выполняют наряду с общеэсте­тической, мемориальной, также и функцию политической рекламы.

42 Панегирическая литература Петровского времени.— М., 1979. С. 136.

43 Ровинский Д. Обозрение иконописи в России до конца XVIII в. Описание фейерверков и иллюминаций. — СПб., 1903. С. 186-187.

44 Гребенюк В. П. Публичные зрелища Петровского времени и их связь с теат­ром // Новые черты в русской литературе и искусстве (XII — нач. XVIII в.) — М., 1986. С. 144.

45 Бахтин М. М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневе­ковья и Ренессанса. — М., 1965. С. 11.

46 Пыляев М. И. Старая Москва. — М., 1997. С. 12.

47 Там же. С. 18.

48 Там же. С. 21.