Основные концепции истины

Проблема истины и поиск критерия истины

1. Парадоксальность истины

2. Основные концепции истины: поиск критерия истины

3. Соотношение абсолютного и относительного в истине

Литература

1. Проблема истины. Практикум. Томск, 2012

Диалог: Что такое истина?

Doctor: Вопрос о понятии истины является одним из самых важных в истории философской мысли.. Вне ответа на него любые высказывания о Добре, Красоте и Справедливости будут иметь произвольный характер.

Ignorant: А разве этот вопрос не имеет однозначного ответа? Каждый человек способен отличить истину от лжи и этого ему достаточно. Возьмем такие утверждения:

Вода в море соленая.

Вода в реках не соленая.

Вода кипит при 100° С.

Волга впадает в Каспийское море.

Истинность этих утверждений ни у кого не вызывает сомнения, так же как очевидна ложность, например, таких суждений:

Москва расположена на берегу Балтийского моря.

Ласточки живут в реке.

Всякий, кому хочется узнать, истинно или ложно то или иное утверждение, легко может это сделать, сравнив его с тем, что есть на самом деле.

Doctor: Но ведь далеко не всегда истинность какого-то положения легко проверить его сопоставлением с тем, что «есть на самом деле». В повести Марка Твена «Том Сойер за границей» Том вместе со своим другом Геком Финном летит на воздушном шаре над Соединенными Штатами Америки. Гек Финн внимательно смотрит вниз, сопоставляя свои наблюдения с картой. Вскоре он убеждается, что карта «врет», поскольку на карте разные штаты окрашены в разные цвета, а «на самом деле» их цвет один и тот же — зеленый.

«Да неужто ты воображаешь, что каждый штат в природе такого же цвета, как на карте?

— Скажи-ка, Том Сойер, для чего, по-твоему, существует карта? Ведь она сообщает нам о фактах?

— Разумеется.

— Ну а как же она может сообщать нам о фактах, если она все врет?

— Ох ты, болван несчастный! Ничего она не врет.

— Нет, врет.

— Нет, не врет

— Ну ладно, если она не врет, тогда, значит, все штаты разного цвета. Что ты на это скажешь, Том Сойер?»

Как видим, здесь трудность возникла даже несмотря на то, что Гек имел возможность наблюдать, что есть «на самом деле».

Николай Чернышевский.: Или возьмите, например, вопрос «Благо или зло дождь?» Ответить на него не так уж и просто. Сказать, что дождь - благо, будет неверно, так как что хорошего в дожде, который не дает высушить сено? Но нельзя дождь считать и злом, ибо без дождя трава не выросла бы. Приходится делать оговорки: дождь - зло в одних условиях и благо - в других.

Гераклит: Подобным же образом я спрашивал о морской воде: чистая она или грязная, пригодна для питья или нет? Здесь, казалось бы, вопрос более ясен, чем с дождем: морская вода — горькая, для питья не годится. Однако морские рыбы обходятся без пресной воды. Поэтому следует высказываться осторожно: морская вода и чистейшая, и грязнейшая. Рыбам она пригодна для питья и целительна, людям же для питья не пригодна и вредна.

Doctor: Тогда, казалось бы, вторая часть утверждения Гераклита истинна безо всяких оговорок: людям морская вода для питья не пригодна. Но, побывав на Балтийском море, вы не станете утверждать это с прежней уверенностью. Поезжайте весной к Черному морю, в Одессу. Вы опять-таки сможете напиться морской воды, и с вами ничего не случится. Скажете, здесь «не типичная» морская вода. Хорошо, будем говорить о типичной морской воде. Сотни лет во флотах всех стран морякам запрещалось пить морскую воду. Люди гибли от жажды посреди океана воды. Но вот французский врач Ален Бомбар без запаса пресной воды, один, на резиновой лодке переплыл океан и доказал на опыте, что морскую воду человеку пить можно.

Ignorant: Да, приходится признать, что вопрос об истине не так прост, даже если речь идет о таком частном вопросе, как пригодность для питья морской воды.

Doctor: А ведь есть вопросы и посложнее. Тем, кто читал в журналах и газетах отзывы критиков и зрителей на различные кинофильмы, театральные постановки, хорошо известно, как непохожи иногда бывают мнения об одной и той же кинокартине, постановке или только что вышедшей книге. Может быть, для выяснения истины в этих случаях следует произвести подсчет числа сторонников разных точек зрения: где больше сторонников, там и истина?

Именно таким образом — количественно, через мнение большинства — и пытались некоторые философы определить понятие истины. Однако стоит только вспомнить о том, что еще сравнительно недавно большинство людей были убеждены в, существовании нечистой силы, домовых и ведьм, чтобы усомниться в достоинствах количественного способа выявления истины. Истина далеко не всегда на стороне большинства.

Ignorant: Тогда получается, что истины вообще не существует?

Doctor: Многие мыслители приходили именно к такой точке зрения.Обосновывая ее, они не только ссылались на различие мнений по одному и тому же поводу, но и приводили аргументы чисто логического характера. От древних греков дошла до нас история о критянине Эпимениде, сказавшем как-то, что все критяне — лгуны. Если это высказывание истинно, то есть действительно все критяне — лгуны, то Эпименид, будучи критянином, лжет, и, следовательно, его высказывание о критянах ложно. Получается, что, допустив истинность высказывания Эпименида, мы должны констатировать его ложность, а тем самым стирается граница между истиной и ложью.

Эвбулид: Однако в той форме, в какой вы изложили здесь тезис Эпименида, он довольно легко разрешим, стоит только допустить, что существуют критяне, которые иногда лгут, а иногда говорят правду,— что вполне правдоподобно.

Но я готов предложить свою версию «парадокса лжеца». Допустим, я утверждаю, что то, что я сейчас говорю, — ложь. Если это правда, то есть если я говорю истину, то это означает, что я говорю ложь, а если то, что я говорю,— ложь, это означает, что я говорю истину. И здесь нам уже не поможет предположение о том, что я иногда говорю истину, а иногда — ложь. Ведь речь идет об одном и том же высказывании.

Doctor: Чтобы ликвидировать всякую двусмысленность, перефразируем высказывание Эвбулида следующим образом:

Высказывание, записанное в этой рамке, ложно

Если это высказывание истинно, то – если ему же и верить – оно

оказывается ложным, а если оно ложно, то, значит, верно то, что оно утверждает, то есть высказывание истинно.

Ignorant: Как же тогда быть?

Doctor: Рассказывают, что древнегреческий философ Диодор Кронос, будучи не в силах решить этот парадокс, «от огорчения» скончался. Другой философ — Филипп Косский, пытавшийся разобраться в парадоксе, не перенес неудачи и кончил жизнь самоубийством.

Альфред Тарский.: Я считаю, что «парадокс лжеца» неразрешим в рамках так называемых естественных языков: русского, немецкого, польского и т.д., поскольку все эти языки настолько богаты по своим выразительным средствам, а сам синтаксис естественных языков столь неопределен, что в них можно сформулировать предложения самого экстравагантного вида. Для того, чтобы избежать парадоксов, я предлагаю перейти к специально построенным логическим языкам, с помощью которых можно устранить семантическую многозначность понятий.

Doctor: Несмотря на множество попыток решения этой проблемы, трудности, которые, как мы видели, возникают в связи с определением понятия истины, часто приводили философов к релятивизму.

Ignorant: То есть истина относительна и общей, объективной истины не. существует вообще?

Аристотель: Но тогда это уже не истина. Прав тот, кто считает разделенное — разделенным и соединенное — соединенным, а заблуждается тот, мнение которого противоположно действительным обстоятельствам... Надо иметь в виду — не потому ты бел, что мы правильно считаем тебя белым, а наоборот — потому, что ты бел, мы, утверждающие это, правы. Таким образом, истина не зависит от мнений отдельных людей, она объективна.

Doctor: Однако следует учитывать еще один момент. Определение Аристотеля предполагает объективность истины. Но нельзя понимать его так, что под истиной понимается сама природа, поскольку природа существует объективно. Речь идет о содержании человеческого знания, а не о природе самой по себе. Вне знания невозможно ставить вопрос об истине. Истинна не природа, а наши знания о природе.

Но в процессе познания наши знания изменяются, новые открытия заставляют ученых пересматривать привычные, казалось бы прочно устоявшиеся в науке представления. Учитывая это, принципиальным вопросом становится проблема соотношения в истине моментов абсолютного и относительного.

Ignorant: То есть истины могут быть и относительными?

Doctor: Да, это так. Те трудности, которые были нами показаны в определении истины ранее, свидетельствуют о том, что истины, с которыми мы встречаемся в науке и в повседневной жизни, носят относительный характер. По мере развития науки каждая из таких истин уточняется, конкретизируется, выясняются границы ее применимости. Вспомним хотя бы высказывание «вода в море соленая» и те ограничения, конкретизации, уточнения, которые понадобилось ввести, чтобы это, казалось бы, банальное положение было справедливым. «Вода в реках не соленая». Однако и речная вода представляет собой раствор различного рода солей, и в этом смысле она «соленая». «Вода кипит при 100° С»,— многие альпинисты и путешественники, уверенные в безусловности этой истины, испытали много затруднений, пытаясь сварить картошку в бурно кипящей воде: высоко в горах, оказывается, вода кипит не при 100° С, как на равнине, а всего лишь при 80° С. И мы еще не приводили примеров более сложных — из области физики, химии или биологии, где, кажется, не осталось ни одного положения, истинность которого не была бы подвергнута сомнению, в том числе и таких, которые раньше считались абсолютными истинами.

Ignorant: Получается, что понятие абсолютной истины бессмысленно?

Doctor: Нет, напротив. Возьмем следующий пример. О форме Земли в разное время думали по-разному: «Земля имеет форму лепешки»; «Земля имеет форму барабана»; «Земля шар»; «Земля — геоид». Развитие познания, как правило, идет таким образом, что каждое следующее положение так или иначе связано с.предыдущим, уточняя, конкретизируя его. В Древней Греции одни философы полагали, что Земля походит на лепешку, которая плавает в реке, называемой Океан, другие считали Землю похожей на барабан. После путешествия Магеллана стало общепринятым мнение, что Земля — шар.

Новая точка зрения не уничтожала исходную интуицию предшествовавших ей. И у шара, и у лепешки есть нечто общее: то и другое округло, ни там, ни здесь нет острых углов. Модель «Земля — шар», более адекватная, чем предыдущие модели, оставляла в себе их главную идею. Дальнейшие исследования показали, что Земля — не совсем шар. В результате точных измерений выяснилось, что расстояние между полюсами меньше, чем расстояние между противоположными точками экватора, и, таким образом, Земля как бы сплюснута по оси N — S. Это открытие не опровергло полностью точку зрения, что Земля шарообразна. Глобусы до сих пор моделируют нашу планету как шар именно потому, что новая точка зрения только уточнила старую, а не отбросила ее. Таким образом, в новой истине всегда есть нечто от старой, которая, как говорят философы, сохраняется «в снятом виде».

Ignorant: То есть абсолютная истина складывается из относительных.

Doctor: Ты прав. Если внимательно проанализировать различные точки зрения по тому или другому вопросу, то чаще всего выясняется, что каждая из спорящих сторон отражает какой-то момент абсолютной истины: каждая точка зрения представляет собой относительную истину, в которой содержится зерно истины абсолютной. Трудность в том, что мы не знаем, в чем состоит это зерно в каждом конкретном случае.

Истина относительна потому, что она неполна, приблизительна, но отнюдь не потому, что именно так, а не иначе, думать кому-то нравится больше.

Иными словами, относительные истины, как и истина абсолютная, являются объективными в том смысле, что в них есть такое содержание, которое не зависит от познающего человека и человечества. И мы на каждом шагу сталкиваемся с относительностью, живем в мире относительности, и это не представляет для нас большой сложности. Никто не удивляется, что на вопрос: «Каково расстояние до Москвы?»—нельзя ответить, не зная «системы отсчета», не уточнив тех отношений, в системе которых рассматривается в данном случае Москва; по отношению к городу Иванову это расстояние одно, а по отношению к Одессе другое. Расстояние относительно, однако оно объективно.

Ignorant: Теперь понятно. истина содержит и момент абсолютного, и момент относительного. В процессе познания абсолютная истина складывается из истин относительных. Чем больше будет собрано относительных истин о предмете, тем ближе мы подойдем к абсолютной истине о нем; однако никакая, сколь угодно обширная, совокупность относительных истин ни на каком этапе познания не дает нам абсолютную истину. Но можем ли мы тогда вообще постичь абсолютную истину?

Doctor: Если бы истина существовала в качестве абсолютной, данной сразу и навечно, то и познать ее можно было бы сразу. С религиозной точки зрения так и получается. Бог снисходит к избранному им человеку и сразу сообщает истину, истину абсолютную, в последней инстанции. Этот путь познания называется откровением и является настолько несовместимым с научными методами, что остается за рамками нашего рассмотрения. Но были мыслители, которые, тем не менее, считали, что истину возможно постичь интуитивно, то есть непосредственно «усмотреть» её

Платон: Да, я придерживаюсь именно такой точки зрения. Конечно, человек «во плоти и крови» не может сразу узреть истину. Это возможно, если он найдет в себе мужество преодолеть все трудности на пути из «пещеры» к свету Солнца. Открыть глаза души свету истины – трудная задача, но возможность такого познания я не отрицаю. Такую возможность дает человеку разум, который не анализирует смысл, как это делает рассудок, а постигает смысл идеи в целом. Усмотрение смысла идеи разумом, минуя ступень рассудка, и есть интуиция. На вопрос же, как человеческая душа становится причастна смыслу идей, могу ответить только на языке мифа. Когда-то, до своего воплощения в теле, человеческие души поднимались ввысь, приближаясь (правда, на разные расстояния) к Гиперурании, сверхчувственному миру идей. Там души могли непосредственно созерцать смысл идей, а значит, приобретать целостное знание истины. Но прежде, чем воплотиться в человеческом теле, душа должна выпить воду из Стикса, реки забвения. Тем не менее, сама способность разумно мыслить, постигать общий смысл, в душе остается, хотя душа об этом не помнит. И задача сводится к тому, чтобы с помощью чувственного опыта пробудить эти воспоминания. Познание— это анакмнезис, припоминание того.целостного смысла, который содержался в знании идеи.

Артур Шопенгауэр: Истину мы действительно постигаем сразу и целиком. Я не отрицаю правомочности разума и научного познания, но отвожу науке второстепенную роль по сравнению с интуицией. Научный поиск так или иначе базируется на первоначальной интуиции, а значит, зависит от нее, подчинен ей. Кроме того, интеллект в конечном счете познает не сами вещи, не их идею, а только отношения вещей. Иначе и быть не может, потому что интеллект, разум служит практике, направлен на удовлетворение практических интересов. Другими словами, интеллект, наука не бескорыстны и поэтому не могут дать подлинного знания. Свободно от корысти только незаинтересованное чистое созерцание. Таков, например, взгляд на мир художника. Художественное воззрение, опирающееся на интуицию, может дать, в отличие от научного, целостное видение истины.

Doctor: Обобщая самые различные понимания интуиции, замечу, что все они сходятся на фиксации момента непосредственности в процессе познания. И в этом их рациональное зерно. Ведь не всегда же в процессе познания мы проделываем, каждый раз заново, весь путь от исходных данных через ряд ступеней к результату. Зачастую промежуточные ступени опускаются, и мы принимаем решение непосредственно от исходных данных. Именно в этом смысле часто говорят об интуиции врача, летчика, шофера, которые бывают вынуждены принимать решения молниеносно, не осознавая, как и почему они выбрали это решение.. Таким образом, интуиция важна как характеристика элемента непосредственности в познании.

Ignorant: Тогда интуиция не враждебна рассудку, а взаимодействует с ним в процессе познавания человеком мира.

Doctor: Это верно. Несмотря на все вышеперечисленные сложности, человеческое познание стремится к истинному описанию этого мира. И мы постоянно формулируем все новые и новые высказывания относительно него, приписывая им статус истины. И для того, чтобы выделить истину из всей совокупности наших убеждений, нам необходимо найти критерий, то есть «мерило», которое позволило бы нам это сделать.

Ignorant:А зачем его искать? Истина - это то, что соответствует фактам. И даже если она временна и относительна, пока она соответствует фактическому положению дел, мы можем признавать ее истиной. Если понятие "истина" считать синонимом понятия "соответствие фактам", то для каждого утверждения можно легко показать, при каких условиях оно соответствует фактам. Например, утверждение "Снег бел" соответствует фактам тогда и только тогда, когда снег действительно бел.

Doctor: Твоя формулировка вполне выражает смысл классической теории истины как «корреспонденции», соответствия знания - действительности. При этом понимании научная теория истинна даже в том случае, когда никто не верит в эту теорию, и даже когда у нас нет оснований верить в нее. В то же время другая теория может быть ложной, несмотря на то, что есть сравнительно хорошие основания для ее признания. Таким образом, корреспондентная теория истины четко различает истину и ее критерий и поэтому допускает, что, даже натолкнувшись на истинную теорию мы можем не знать, что она истинна. Это обеспечивает объективность истины и ее независимость от субъекта. Но данный критерий истины обладает теми недостатками, о которых мы говорили ранее в связи с парадоксальностью истины.

Ignorant: А есть и другие критерии истины?

Doctor: В истории науки выделяются три основные теории истины: теория корреспонденции, или соответствия знания реальности; теория когеренции, или согласования элементов знания на основе его связности, системности; и прагматическая теория истины, строящаяся на признании инструментального и этического значения этой категории. Но эти три концепции должны рассматриваться во взаимодействии, поскольку они носят взаимодополнительный характер, не отрицая друг друга, а выражая различные аспекты истинного знания. Очевидно, что знание может быть 1) соотнесено с реальностью; должно 2) согласовываться с другим знанием, поскольку оно системно и взаимосвязано; и 3) обладать практической значимостью и признанием общества. Все три теории позволяют нам отделить истинные убеждения от ложных и еще на шаг приблизиться к абсолютной истине, которая остается недостижимым идеалом любого познания. И все же давай обратимся конкретным примерам.

Алексей Толстой: Позвольте мне привести пример из моей сказки «Золотой ключик». Богомол, один из врачей, приглашенных лечить заболевшего Буратино, поставил диагноз: «Пациент жив или он умер. Если он жив, он останется жив или он не останется жив. Если он мертв, его можно оживить или нельзя оживить». Мы можем говорить о том, что это утверждение истинно, ведь оно соответствует реальности. Могу поручиться и за то, что, если даже относительно пациента будет получена дополнительная информация, диагноз Богомола не будет поставлен под сомнение. Его нельзя опровергнуть. Он — всегда истинен.

Ignorant: Следовательно, абсолютная истина существует, и более того, эта истина соответствует действительности?

Doctor: Это не совсем верно. Такие, всегда истинные, положения носят название тавтологий. Истинность тавтологий устанавливается не сопоставлением с фактами, а путем анализа логической структуры выражения. Тавтология состоит всегда из нескольких более простых элементарных предложений. И построена она так, что, какие бы значения ни принимали ее элементы, сама она остается истинной. Если Буратино на самом деле жив, то тавтология, приведенная выше, истинна потому, что будет истинным первый элемент выражения «пациент жив или он мертв». Если же Буратино умер, то тавтология опять-таки останется истинной, так как будет истинным второй элемент того же выражения. Поскольку истинность тавтологии определяется ее логической структурой, тавтологии называют логически истинными в противоположность фактическим истинам. Поэтому к истине как соответствию фактам, этот пример не имеет никакого отношения. Это так называемая логическая истина.

Ignorant:: И тогда это уже будет истиной в смысле когеренции?

Doctor: И опять не совсем верно, хотя безусловно теория когеренции пытается решить вопрос о выборе критерия истины логически. В ней предполагается, что высказывание, претендующее на истинность, должно сопоставляться не с реальными объектами, а с другими высказываниями. Если высказывание не противоречит ни одному из уже установленных положений, оно может быть признано истинным.

Ignorant: А если оно им противоречит?

Отто Нейрат: В таком случае противоречие между новым утверждением и существующей системой знаний должно быть устранено – либо мы отклоняем вновь вводимое утверждение, либо в каких-то пунктах пересматриваем существующую систему знаний. Таким образом, критерий внутренней согласованности, непротиворечивости системы знаний остается единственным критерием истины.

Ignorant: Интересно, что может выступать решающей инстанцией в вопросе, что именно следует сделать для устранения противоречия?

Доктор.: Я вижу в этой теории одну главную проблему. Когерентность, рассматриваемая в когерентной теории, касается вопроса об отношении одних высказываний к другим, но она не касается вопроса “когерентности” с реальностью или с фактами действительности. В рамках такой трактовки когерентности невозможно понять, каким образом непротиворечивость знаний гарантирует их соответствие реальному миру.

Мориц Шлик. Если серьезно рассматривать когерентность в качестве общего критерия истинности, мы должны считать всякого рода сказки столь же истинными, как исторические свидетельства или утверждения в трудах по химии,— конечно, в том случае, когда в сказке нет противоречий. Я могу создать своей фантазией удивительный мир, полный чудесных приключений,— и философ, придерживающийся теории когеренции, должен поверить в истинность моего повествования при условии, что я позабочусь о взаимной совместимости моих утверждений, а также приму меры предосторожности, исключив любое столкновение с обыденным описанием мира. Условие непротиворечивости не является достаточным условием истинности, поскольку не всякая непротиворечивая система утверждений о реальном мире соответствует реальному миру. Кроме того, это условие применительно к естественным наукам, например к физике, не всегда оказывается и необходимым. Противоречивость какой либо теории не означает автоматически ее ложности. Она может быть показателем временных трудностей, переживаемых истинной теорией.

Уильям Джеймс: Согласен с вами, коллеги, любые логические критерии недостаточны. Прагматическая теория устанавливает, что критерий истины должен быть 1) практическим, 2) связан с индивидуальным опытом. С прагматической точки зрения истинность наших мыслей в их способности "работать" на нас. Мысль, которая успешно ведет нас от одной части опыта к другой, которая упрощает, экономит труд мышления – такая мысль истинна ровно постольку, поскольку она все это делает. Она истинна инструментально – как орудие логической работы. Новое мнение признается истинным постольку, поскольку оно удовлетворяет желанию индивида согласовать свой новый опыт с запасом старых убеждений. Чисто объективной истины, при установлении которой не играло бы никакой роли субъективное удовлетворение от сочетания старых элементов опыта с новыми элементами, – такой истины просто не существует.

Основные концепции истины.

Когерентная теория истины (критика):

В ней изначально предполагается, что все научные предложения должны согласовываться между собой в рамках одной теории — с тем результатом, что если каждое отдельное предложение рассматривается как в принципе могущее быть исправленным, то истина может заключаться лишь во взаимном согласии предложений.

Суть нового взгляда выражают, противопоставляя его старому: согласно традиционному взгляду, истинность предложения состоит в том, что оно согласуется с фактами; по новому взгляду — теории когеренции —истинность предложения состоит в его согласии с системой других предложений.

Если истинность предложения состоит в его когеренции, или согласии с другими предложениями, нам надо ясно понимать, что имеется в виду под “согласием” и какие предложения имеются в виду под “другими”.

На первый вопрос ответить легко. Поскольку под “согласием” не может иметься в виду, что предложение, подлежащее проверке, утверждает то же самое, что другие предложения, остается только тот смысл, что они должны быть совместимыми с ним, т. е. что между ними нет противоречий. Истина состоит тогда просто в отсутствии противоречия. Однако по вопросу о том, может ли истинность быть отождествлена просто с отсутствием противоречия, нечего и спорить. Следовало давным-давно признать, что только в случае тавтологии можно уравнивать истинность (если вообще применять этот термин) и отсутствие противоречий, как, например, в случае предложений чистой геометрии. Однако в таких предложениях намеренно устранена какая-либо связь с реальностью; это лишь формулы внутри некоторого исчисления; нет смысла в случае предложений чистой геометрии спрашивать, согласуются ли они с фактами мира: они должны быть совместимыми только с аксиомами, произвольно положенными в начало (к тому же обычно требуется, чтобы они следовали из аксиом), и тогда мы называем их истинными, или правильными. Перед нами в точности то, что раньше называли формальной истиной и отличали от истины материальной.

Последняя есть истина синтетических предложений, предложений о фактах, и если мы желаем описать их с помощью, концепции отсутствия противоречий (согласия с другими предложениями), то можем это сделать, только если скажем, что они не могут противоречить очень специальным предложениям, а именно тем, которые выражают “факты непосредственного наблюдения”. Критерием истинности не может быть совместимость с любыми предложениями; согласие требуется лишь с некоторыми исключительными предложениями, которые вовсе не являются произвольно выбранными. Другими словами, отсутствие противоречий само по себе — недостаточный критерий материальной истинности, речь идет скорее о совместимости с очень специальными предложениями. И для обозначения этой совместимости нет никакой причины не употреблять—я даже считаю, что это употребление в высшей степени оправданно— старого доброго выражения “согласие с реальностью”.

Поразительная ошибка “когерентной теории” может быть объяснена только тем фактом, что ее защитники и толкователи размышляли лишь о предложениях, которые актуальны в науке, и считали их своими единственными примерами. Поэтому отношение непротиворечивости было, по сути дела, достаточным, но только потому, что предложения эти имеют очень специальный характер. Они в некотором смысле “происходят” из предложений наблюдения, они “извлекаются” — можно с уверенностью использовать здесь традиционную терминологию—“из опыта”.

Если серьезно рассматривать когерентность в качестве общего критерия истинности, мы должны считать, всякого рода Сказки столь же истинными, как исторические свидетельства или утверждения в трудах по химии,— конечно, в том случае, когда в сказке нет противоречий. Я могу создать своей фантазией удивительный мир, полный чудесных приключений,— и философ, придерживающийся “теории когеренции”, должен поверить в истинность моего повествования, при условии, что я позабочусь о взаимной совместимости моих утверждений, а также приму меры предосторожности, исключив любое столкновение с обыденным описанием мира. Можно, например, поместить сцену действия на далекой звезде, что исключает возможность каких-либо наблюдений. Строго говоря, мне даже не надо принимать этих мер предосторожности; я могу с равным успехом потребовать, чтобы другие приспособились к моему описанию, а не мое описание было приспособлено к ним. Они не смогли бы тогда возразить, что, допустим, некоторое конкретное происшествие противоречит наблюдениям, ибо, согласно когерентной теории, вопроса о наблюдениях нет, а есть лишь вопрос о совместимости утверждений.

Поскольку никто не станет считать утверждения из книги сказок истинными, а утверждения из текста по физике ложными, “когерентный” взгляд оказывается совершенно несостоятельным. К когеренции должно быть прибавлено еще что-то, а именно некий принцип, в терминах которого может быть установлена совместимость; и только это станет настоящим критерием.

Если дано множество предложений, и среди них некоторые противоречат друг другу, то я могу установить согласованность несколькими способами: в одном случае, например, отбирая некоторые предложения и отбрасывая или изменяя их, а в другом — проделывая это с предложениями, которые противоречат первым.

Таким образом, когерентная теория логически невозможна; она совершенно неспособна дать недвусмысленный критерий истины, ибо с ее помощью я могу придти к любому числу согласованных систем предложений, которые тем не менее будут несовместимы друг с другом.

Шлик М. О фундаменте познания

Прагматическая теория истины:

Истина означает в наших мыслях и убеждениях то же самое, что она значит в науке. Это слово означает только то, что мысли (составляющие сами лишь часть нашего опыта) становятся истинными ровно постольку, поскольку они помогают нам приходить в удовлетворительное отношение к другим частям нашего опыта, суммировать их и резюмировать с помощью логических сокращений вместо того, чтобы следовать за нескончаемой сменой отдельных явлений. Мысль, которая может, так сказать, везти нас на себе.

Мысль, которая успешно ведет нас от какой-нибудь одной части опыта к любой другой, которая целесообразно связывает между собой вещи, работает надежно, упрощает, экономит труд - такая мысль истинна ровно постольку, поскольку она все делает. Она истинна, как орудие логической работы, инструментально. В этом заключается "прагматическая" точка зрения на истину, та точка зрения, что истина наших мыслей означает их способность "работать" на нас ("work").

Сторонники этой точки зрения дошли до этой общей теории истины, следуя просто примеру геологов, биологов и филологов. Решительный шаг в развитии и установлении этих наук был сделан плодотворной мыслью исходить из каких-нибудь простых, наблюдаемых в настоящее время в действии, процессов - как, например, денудация гор благодаря выветриванию, уклонение от родительского типа, изменение языка благодаря обогащению его новыми словами и новыми способами произношения - и затем обобщить их, применить их ко всем временам, получая таким образом огромные результаты от суммирования на протяжении многих веков мелких действий.

Тот доступный для наблюдения момент, который мы выделили специально для своего обобщения, заключается в известном всем процессе, с помощью которого всякий отдельный человек приспосабливается к новым мнениям. Этот процесс повсюду и всегда один и тот же. У индивида имеется уже запас старых мнений, но случайно он наталкивается на новый опыт, вносящий в их среду элемент брожения. Например, кто-нибудь противоречит этим мнениям, или сам он в минуту размышления находит, что они противоречат друг другу, или же он узнает о фактах, с которыми они несогласимы, или в нем подымаются желания, которых они уже не могут удовлетворить. В результате, во всяком случае, получается внутренняя тревога, чуждая до сих пор духу индивида, тревога, от которой он пытается освободиться, изменяя свои прежние мнения. Он спасает из них столько, сколько только может, так как в вопросах верований и убеждений все мы крайне консервативны. Он пробует сперва изменить одно какое-нибудь мнение, потом другое (они ведь не одинаково поддаются изменению), пока, наконец, у него не блеснет какая-нибудь новая мысль, которую можно присоединить к старому запасу, произведя в нем минимальное нарушение, мысль, которая является как бы посредником между старым и новым опытом, весьма успешно и удачно соединяя их между собой.

Эта новая мысль признается тогда за истинную. Она сохраняет старый запас истин с минимумом изменений в нем - модифицируя его лишь настолько, насколько это требуется для возможности вмещения новой истины. Этот процесс модификации совершается по наиболее привычным, наиболее проторенным путям мышления. Гипотеза, слишком резко разрывающая с прошлым и нарушающая все наши предвзятые мнения, никогда не будет признана за истинное объяснение нового явления. Мы будем упорно искать до тех пор, пока не найдем чего-нибудь менее эксцентричного. Даже сильнейший переворот в убеждениях и верованиях человека оставляет не затронутыми значительнейшую часть его прежних взглядов. Время и пространство, причина и следствие, природа и история, весь ход собственной жизни человека остаются не подверженными действию подобных переворотов. Новая истина всегда посредник, всегда миротворец. Она сочетает старые мнения с новым фактом при минимуме пертурбаций и при максимуме непрерывности. В наших глазах всякая теория истинна прямо пропорционально ее успеху в разрешении этой "задачи на максимум и минимум". Но, разумеется, успех при решении этой задачи - вещь весьма относительная. Мы говорим, например, что какая-то теория в целом решает эту задачу удовлетворительнее такой-то другой; но слово "удовлетворительнее" относится здесь лишь к нам самим, различные люди будут и различно понимать эту удовлетворительность. Таким образом здесь все, до известной степени, пластично, неопределенно.

Теперь я вас попрошу обратить особенное внимание на роль, которую играют старые истины. Источником многих несправедливых обвинений, направленных против прагматизма, является то, что с этим обстоятельством не считаются. Значение этих старых истин - вещь первостепенной важности. Верность и уважение к ним это первый, а в большинстве случаев даже единственный принцип; ибо весьма часто, когда приходится иметь дело с явлениями, настолько новыми, что они требуют серьезного изменения в наших прежних мнениях, люди игнорируют эти последние целиком или же дурно обращаются с теми, кто стоит за них.

Вы, конечно, хотите услышать примеры, поясняющие этот процесс роста истины. Единственная трудность здесь - это изобилие материала. Простейший случай новой истины мы имеем, разумеется, тогда, когда к нашему опыту присоединяются новые виды фактов или новые отдельные факты старых видов. Это чисто количественное нарастание нашего опыта не ведет за собой никаких изменений в старых воззрениях. Дни следуют один за другим, и вносимое каждым из них новое содержание просто прикладывается к прежнему запасу. Само по себе это новое содержание не истинно; оно просто приходит, оно есть. Истина же это то, что мы говорим о нем, и когда мы говорим, что оно пришло, то истина и заключается просто в этой формуле прибавления.

Но часто приносимое новым днем содержание принуждает нас к модификациям. Если бы я начал вдруг издавать пронзительные крики и вести себя, как сумасшедший, на этой кафедре, это побудило бы многих из вас изменить свое мнение о ценности моей философии. В один прекрасный день появился "радий", как новое жизненное содержание, и одно время, казалось, вступил в противоречие с нашими основными воззрениями на закономерность явлений природы, закономерность, сформулированную в так называемом законе сохранения энергии. Когда увидели, что радий выделяет тепло в неограниченном количестве и словно выкладывает его из собственного своего кармана, то это показалось нарушением закона сохранения энергии. Что оставалось думать? Если бы допустить, что путем лучеиспускания радий высвобождает особую внутриатомную "потенциальную" энергию, о существовании которой до сих пор и не подозревали, то принцип сохранения был бы спасен. Сделанное Рэмсеем наблюдение, что в результате лучеиспускания радия получается гелий, открывало дорогу для этой гипотезы. В настоящее время точка зрения Рэмсея всеми признается истинной: хотя она и расширяет наши старые понятия об энергии, но благодаря ей в прежних наших воззрениях произведены минимальные изменения.

Я не буду умножать примеров. Всякое новое мнение признается "истинным" ровно постольку, поскольку оно удовлетворяет желанию индивида согласовать и ассимилировать свой новый опыт с запасом старых убеждений. Оно должно одновременно охватывать собой новые факты и тесно примыкать к старым истинам, и успех его (как я только что сказал) зависит от моментов чисто личного, индивидуального свойства. При росте старых истин путем обогащения их новыми большую роль играют субъективные основания. Мы сами являемся составной частью этого процесса и подчиняемся этим субъективным основаниям. Та новая идея будет наиболее истинной, которая сумеет наиудачнейшим образом удовлетворить оба эти наши требования. Новая идея делает себя истинной, заставляет признать себя истинной в процессе своего действия, своей "работы". Она словно прививает сама себя к прежнему запасу истин, который таким образом увеличивается, подобно дереву, растущему благодаря действию нового отлагающегося слоя камбия.

Мы же идем дальше, обобщая это наблюдение и применяя его к самым старым слоям истины. И они тоже некогда были гибкими, пластичными. И они тоже были признаны истинными по субъективным основаниям. И они тоже являлись посредниками между еще более древними истинами и такими, которые в то время представляли собой новые наблюдения. Чисто объективной истины - истины, при установлении которой не играло бы никакой роли субъективное удовлетворение от сочетания старых элементов опыта с новыми элементами, - такой истины нигде нельзя найти. Те основания, в силу которых мы называем вещи истинными, представляют собой также те основания, в силу которых они суть истинные, ибо "быть истинным" и значит только совершить этот акт сочетания.

Субъективное, человеческое, оставляет таким образом на всем свой след. Истина независимая; истина, которую мы только находим; истина, которую нельзя приспособить к человеческим потребностям; истина, одним словом, неисправимая, неизменная - такая истина принимается существующей мыслителями-рационалистами. Но в этом случае она обозначает лишь мертвую сердцевину живого дерева; ее существование означает лишь, что и истина имеет свою палеонтологию, свой срок давности, что она с годами службы окостеневает, окаменевает в глазах людей от одной только старости. Но как гибки еще, тем не менее, и древнейшие истины - это было наглядно показано в наши дни переворотом, происшедшим в логических и математических понятиях, переворотом, который, по-видимому, захватывает уже и физику. Старые формулы истолковываются теперь как частные случаи более объемлющих принципов, о современной форме и формулировке которых наши предки не имели даже ни малейшего представления.

Итак, прагматизм представляет собой, во-первых, - известный метод; во-вторых, генетическую теорию истины.

Вы, вероятно, с изумлением узнаете, что на прагматическую теорию истины посыпался град насмешек и издевательств. Весь рационализм в своем целом восстал против них. Я упоминаю об этом лишь потому, что этот факт бросает много света на рационалистический темперамент, который я противопоставил темпераменту прагматизма. Прагматизм чувствует себя неудобно, неуютно вдали от фактов. Рационализм чувствует себя отлично лишь посреди абстракций. Все эти прагматические речи об истинах во множественном числе, об их пользе и приносимом ими удовлетворении, об успехе, с которым они "работают" и пр. - все это наводит человека интеллектуального склада на мысль о каких - то грубых, низкопробных подделках и суррогатах истины. Такие истины для него - не реальные истины. Такие суждения чисто субъективны. Объективная истина, напротив того, должна быть чем-то неутилитарным, высоким, утонченным, отдаленным, возвышенным, витающим над землею. Объективная истина должна быть абсолютным соответствием между нашими мыслями и столь же абсолютной действительностью. Она должна быть тем, что мы обязаны мыслить безусловно. Условный характер того, как мы фактически мыслим, не имеет здесь никакого значения: это касается психологии. Долой во всех этих вопросах психологию, и да здравствует логика!

Взгляните, как велик контраст между обоими этими духовными типами! Прагматизм применяется к конкретному, к фактическому, наблюдает истину за ее работой в отдельных случаях и затем обобщает. Истина для него - это родовое название для всех видов определенных рабочих ценностей в опыте. Для рационалиста она остается чистой абстракцией, перед голым именем которой мы должны почтительно преклоняться. В то время, как прагматист пытается показать обстоятельно, почему именно мы должны оказывать истине такое почтение, рационалист не в состоянии узнать тех конкретных фактов, из которых извлечена его собственная абстракция. Он обвиняет нас в том, что мы отрицаем истину. На самом же деле мы стараемся лишь точно объяснить, почему люди ищут истину и всегда обязаны искать ее. Человек абстрактного склада мысли буквально отпрядывает при виде конкретных фактов: ceteris paribus, он решительно предпочитает все бледное, призрачное, схематичное. Если бы ему предложили на выбор два мира, он непременно взял бы себе мир бесплотных схем, а не богатый и разнообразный мир конкретной действительности. Схема чище, яснее, благороднее.

Я надеюсь, что с дальнейшим ходом лекций прагматизм, благодаря своей конкретности и близости к фактам, сумеет завоевать ваши симпатии. В своей приверженности к фактическому он только следует примеру других наук, объясняя неизвестное через известное, уже наблюдавшееся. Прагматизм гармонически объединяет старое и новое. Он превращает абсолютно пустое понятие "соответствия" между нашим духом и действительностью в доступное и ясное для всякого понятие о деятельном и многообразном взаимодействии между нашими частными мыслями и великим миром чужих опытов, в котором эти мысли играют свою роль и имеют свое значение.

Джеймс У. Прагматизм