Патологическая анатомия и патология в первой половине 19 века

«De sedibus et causis morborum per anatomen indagatis» Дж. Б. Морганьи получил широкий резонанс в медицинском мире. Следуя предложенному Дж. Б. Морганьи методологическому подходу, многие врачи уже в конце 18 столетия предприняли попытки пересмотреть су­ществовавшие нозографии, исходя из того, что подлинны­ми знаками болезней являются не симптомы заболевания, а обнаруживаемые на вскрытиях патоморфологические изме­нения. Однако очень скоро они столкнулись с двумя не
преодолимыми проблемами, которые несколько охладили пыл «неробких испытателей натуры», а скептиков заставили даже усомниться в справедливости и обоснованности идей Дж. Б. Морганьи.

Первая состояла в невозможности на ос­нове выявляемой при вскрытии трупа статичной картины патоморфологнческих изменений объяснить все многообра­зие, а главное динамику развития наблюдаемых в клинике симптомов. Вторая — в отсутствии каких-либо строгих кри­териев, позволявших в каждом конкретном случае отделить специфичные для данного заболевания патоморфологические изменения от случайных или посмертных.

Решение этих проблем связано с блистательными откры­тиями, совершенными в начале 19 века французскими кли­ницистами и естествоиспытателями — М. Биша, Ж. Корвизаром, Р. Лаэннеком и др.

Во-первых, в результате проведения многочисленных вскрытий умерших в парижских госпиталях было пересмот­рено прочно сложившееся представление о том, что с помощью патологической анатомии можно изучать лишь морфо­логическую картину смерти. На основании многочисленных наблюдений удалось разделить понятия «смерть» и «бо­лезнь», которые ранее рассматривались как последователь­ные этапы единого процесса. Было обращено внимание, что смерть может наступить не только в результате развития бо­лезни, но и от случайных, не связанных с болезнью причин, например от передозировки лекарств, и в этом случае обна­руживаемая на вскрытии картина морфологических повреждений отражает не терминальную стадию болезни, а какой-либо из предшествующих ей этапов, причем как прогрес­сивного, так и регрессивного развития патологического процесса. Это открытие позволило, что называется, «ожи­вить» труп, сформулировать подход к изучению динамики морфологических изменений при различных заболеваниях и тем самым обеспечило возможность устанавливать соответ­ствие морфологической и клинической картины болезней.

Во-вторых, благодаря возрожденной Ж. Корвизаром пер­куссии и изобретенной Р. Лаэннеком аускультации врачи получили в свое распоряжение невиданную прежде возможность выявлять и исследовать динамику морфологиче­ских повреждений некоторых органов и частей тела еще при жизни больного.

В-третьих, представителями первого поколения француз­ских клиницистов были установлены и подробно описаны основные посмертные процессы, происходящие в трупах, и тем самым созданы возможности для того, чтобы точно оп­ределять, какие повреждения, обнаруживаемые на вскры­тии, произошли вследствие болезни, а какие —уже после смерти больного.

В-четвертых, и это уже заслуга главным образом М. Би­ша, было установлено, что органы и части человеческого тела при всей неповторимости их строения состоят из од­них и тех же тканей, и что болезнь поражает, как правило, не весь орган, а только какую-либо из составляющих его тканей, и что болезненный процесс в той или иной ткани будет развиваться по одним и тем же принципам вне зави­симости от того, составной частью какого органа эта ткань является. Эти три выдающихся открытия М. Биша дали колоссальный импульс развитию идей Дж. Б. Морганьи. Вскоре после «разделения», например, сердца на составляв­шие его ткани были выделены в самостоятельные нозологические формы и подробно описаны эндокардиты и пери­кардиты, о чем в условиях спмптоматологического подхода к познанию болезней не могло быть и речи.

Прямым следствием этих выдающихся научных достиже­ний стали классические клинико-анатомические исследова­ния Р. Лаэннека в области изучения эмфиземы легких, бронхоэктазов, плевритов, туберкулеза легких, цирроза пе­чени, а также ранние работы Ф. Бруссе, замахнувшегося на святая святых патологии 18 века —учение о лихорадках, традиционно считавшихся общими динамическими болез­нями, к изучению которых анатомический метод исследо­вания неприменим.

«Если исключить некоторые лихора­дочные и нервные страдания,— писал, например, М. Биша,—то все остальное принадлежит к области патологиче­ской анатомии». Но его ученик Ф. Бруссе отважился с сек­ционным ножом в руках отыскать морфологический субстрат лихорадок.

Первым объектом своего поиска он избрал так называе­мые эссенциальные, или «летучие», лихорадки, обратив внимание на одно ранее никем не замеченное противоречие: во всех без исключения нозографиях в названиях мно­гих лихорадок фигурировали наименования различных ор­ганов и частей тела («кишечная лихорадка», «желудочная лихорадка», «мозговая лихорадка» и др.). Если лихорадка является «мозговой», рассуждал Ф. Бруссе, то она уже не может считаться эссенциальной, и наоборот, если лихорад­ка эссенциальная, то тогда ее нельзя называть «мозговой».

Пытаясь разобраться в этом противоречии и являясь после­довательным сторонником идей М. Биша и анатомического подхода к познанию болезней, Ф. Бруссе поставил перед собой задачу установить, существуют ли какие-либо специ­фические повреждения в трупах лиц, страдавших при жиз­ни разными видами лихорадок.

Справедливости ради следует заметить, что Ф. Бруссе был далеко не первым, кто пытался ответить на этот во­прос. Еще Дж. Б. Морганьи предпринял серию таких исследований, однако не смог обнаружить при вскрытии умерших от «жестоких лихорадок... чего-нибудь, что может соответствовать их тяжести». «До такой степени это бывает скрыто, чтобы быть обнаруженным»,— писал он в «De sedibus et causis morborum...».

Зная о неудачах, постигших Дж. Б. Морганьи и других своих предшественников, Ф. Бруссе не стал искать повреж­дений, масштаб которых соответствовал бы тяжести лихо­радок, а, взяв на вооружение «тканевой принцип» М. Би­ша, сопоставлял с клинической картиной лихорадок лю­бые, даже самые незначительные, морфологические откло­нения, обнаруживаемые при вскрытиях. Полученные ре­зультаты превзошли все ожидания: удалось установить, что степень выраженности и особенности клинического тече­ния лихорадок находятся в прямой зависимости не столько от масштаба повреждений, сколько от их локализации и, в частности, от того, какая ткань повреждена. Так, при вскрытии умерших от лихорадок, характеризовавшихся «сильным температурным скачком», «нарушением нервного функционирования», «расстройством секреции, а иногда и мышечными расстройствами», почти всегда обнаружива­лись «воспалительные повреждения тканей, богатых капил­лярами» (легочная паренхима, мягкая мозговая оболочка); а повреждению «тонких мембран» («тканей, слабо пронизан­ных капиллярной сетью») соответствовала совершенно иная клиническая картина.

Это открытие, сделанное Ф. Бруссе в 1816 году, произве­ло большое впечатление на научный медицинский мир. О лихорадках начали говорить как о болезнях, сопровождающихся морфологическими повреждениями. Но Ф. Бруссе сразу же пошел дальше. Он напомнил своим коллегам, что еще в начале 18 века Г. Бургаве и Г. Шталь прямо указыва­ли, что лихорадки — не заболевания, а знаки сопротивления болезни, знаки того, что организм, по словам Г. Шталя, «некую приносящую болезнь материю старается или изле­чить, или удалить».

Лихорадка, вторил Г. Шталю Г. Бурга­ве,—«недуг жизни, который пытается оттолкнуть смерть». Напомнил Ф. Бруссе и этимологию слова «лихорадка». Februe — ежегодный праздник культового очищения; februo (-atum, -are) —совершать очистительные обряды, ритуально отгонять от дома тени умерших. Проанализировав с этих позиций результаты своих клинико-анатомическмх наблю­дений. Ф. Бруссе пришел к выводу, что лихорадки представ­ляют собой генерализованную ответную реакцию на «воспа­лительное повреждение» различных тканей организма.

«Медицинской революцией», «самым значительным из того, что медицина испытала в новое время», назвал разра­ботки и сделанные на их основании теоретические обобще­ния Ф. Бруссе знаменитый французский клиницист Ж.-Б. Буйо. И это была действительно почти революция. Каза­лось вот-вот и здание прежней патологии рухнет оконча­тельно, однако, вопреки существующей традиции рассмат­ривать историю медицины 18—20 вв. как непрерывный процесс поступательного развития, оно устояло.

Анализ учебников и руководств как по общей патологии, так и частной патологии и практической медицине первой половины 19 века показывает, что достижения патологической анатомии и результаты применения анатомического метода изучения заболеваний не заставили врачей и пато­логов отказаться ни от прежних взглядов на болезнь, ни от сложившихся подходов к их выделению.

Так, например, учебники А. Ф. Гекксра «Патология, или Наука о болезненном состоянии тела человеческого» (1811), И. Франка «Основание патологии по законам теории возбу­ждения» (1812), Г. В. Консбруха «Начальные основания па­тологии» (1817) и Ф. К. Гартмана «Общая патология» (1825) показывают, что общая патология сохранила неизменной и свою структуру, включавшую три основных раздела — этио­логия, симптоматология, нозология, и их содержание. При этом особенно показательным является факт сохранения в структуре общей патологии такого раздела, как симптомато­логия.

Если руководствоваться логикой современного врача, то признание патологами того факта, что знаками болезней являются не симптомы, а обнаруживаемые на вскрытии морфологические повреждения, должно было неминуемо привести к вытеснению из общей патологии этого раздела и замене его патологической анатомией. Но на деле этого не произошло. «Некоторые хотели,— прямо указывал Г. В. Консбрух,— причислить к Патологии Анатомию Патологи­ческую, которая чрез трупоразъятия открывает знаки изме­ненных или разрушенных органов». Однако, продолжал далее автор: «Патологическая Анатомия часто доставляет та­кие результаты, которые вовсе ни в какой, или по крайней мере в сомнительной связи находились с примеченной бо­лезнью: а посему и не имеют они большой цены для Пато­логии, или еще в заблуждение вводят.»

В середине XIX века наибольшее влияние на развитие патологической анатомии оказали труды К.Рокитанского, в которых он не только представил изменения в органах на различных этапах развития заболеваний, но и уточнил описание патологических изменений при многих болезнях.

К. Рокитан­ский был последним представителем господствовавшей на протяжении веков теории гуморальной патологии человека, которая не имела научной основы.

В 1844 г. К.Рокитанский основал в Венском университете кафедру патологической анатомии, соз­дал крупнейший в мире патологоанатомический музей. С именем К.Рокитанского связывают окончательное выделение патологи­ческой анатомии в самостоятельную научную дисциплину и вра­чебную специальность.

 

Исследуем же сие дело и разберём самые примеры. Совершенную истину говорят они, что для познания болезни и для лечения оной надобно узнать причину болезни коренным образом; но что для уврачевания болезни надобно отнять причину оной, это на деле неправда: поелику причина, воздействовавшая на больного, иногда сама собою удаляется, а произведение её остаётся в теле. Например: после простуды, т.е. остановки испарины, остался ревматизм. Чем больше сию ревматическую материю больной старается выгонять испариною, тем болезнь сильнее свирепствует. Заперлась моча, надобно открыть ей ход катетером, чтоб болезнь прошла. Вот ты поставил катетер, моча вышла; а болезнь продолжается потугами во всей силе, хотя пузырь пуст и живот не вздут. Следовательно, и несправедлива в медицине та аксиома, что, отнявши причину, отнимешь и действие.

Иногда причина болезни бывает неотъемлема, например: камни в печени, или в почках; иногда же отъемлема, а отнять нельзя. Например: при нечистотах желудка и сильных его болях можно отнять рвотою причины болезней, т.е. слизи и жёлчь, но рвотного дать нельзя, чтоб не убить больного, который полнокровен, или имеет грыжу, или слаб грудью. Во всех таких случаях нвдобно лечить больного, смотря на состав его органов и на его силы.

Вместо рвотного, которое следовало бы дать, вы даете противурвотное (antieme-tioum). И так кого ж вы лечите? воистину не болезиь, а больного. Вы говорите, что камень из пузыря надобно вынуть и болезнь кончится; но вы не отважитесь вырезывать его ни у слабого младенца, ни у дряхлого старца, ни у человека, другою какою-нибудь болезнью изнурённого; или когда камень так велик, что в разрез ваш не пройдёт. Следовательно, вынимаете ли вы камень или так оставляете, причины болезни не отнимаете, а больного пользуете. Ибо, и вырезавши камень, причина остаётся в теле и часто готовит новый камень. Приведём другой пример: пуля попала в грудь и мимоходом повредила лёгкие. Пуля есть причина болезни; она сидит в теле. Пуля вынута операцией, а болезнь осталась. Либо пуля вылетела напролёт, а болезнь также осталась.

 

Наконец, в последний раз вопрошая: кого будете вы лечить, когда причина вовсе неизвестна или когда больной нарочито таит оную, что случается весьма часто? Итак, не лучше ли учить и лечить одииаким образом, нежели на словах учить болезней, а на самом деле лечить больного?

Не подумайте, однако ж, чтоб я сим новым учением отвергал изыскание причин и исследование самой болезни. Нет! Чтоб правильно лечить больного, надобно узнать, во-первых, самого больного во всех его отношениях; потом надобно стараться узнавать причины, на тело или на душу его воздействовавшие; наконец, надобно обнять весь круг болезни: тогда болезнь сама скажет вам имя своё, откроет внутреннее свойство своё и покажет наружный вид свой.

 

Вторая должность врача есть вникнуть в причины болезней и искать их вне больного. Третья должность врача есть познание самой болезни. Как от плодов познаётся древо, так из существенных припадков познаётся болезнь.

 

Чтобы узнать болезнь подробно, нужно врачу допросить больного: когда болезнь его посетила в первый раз; в каких частях тела показала первые ему утеснения; вдруг ли напала как сильный неприятель, или приходила, яко тать в нощи? Где первее показала своё насилие: в крови ли, в пасоке, в чувственных жилах, в орудиях пищеварения, или в оболочках, одевающих тело снаружи и снутри и проч.? Какие с того времени ежедневные происходили перемены, и какие употреблены врачевания, с пользою или со вредом?

Наконец, должно исследовать настоящее положение болезни в больном; искать, где она избрала себе ложе: и для сего нужно врачу пробежать все части тела больного, начиная с головы ног, а именно: первее всего надобно уловить наружный вид больного и положение его тела, а потом исследовать действия душевные, зависящие от мозга: состояние ума, тоску, сон, вглядеться в лицо его, глаза, лоб, щёки, рот и нос, на коих часто как на картине печатлеется и даже живописуется образ болезни Надобно смотреть и осязать язык, как вывеску желудка; спросить о позыве к пише и питию, и к каким именно; внимать звуку голоса и силе ответов; видеть и слышать дыхание груди его и вычислить соразмерность биения сердца и жил с дыханием; примениться к разному звуку кашля грудного, желудочного, простудного, воспалительного; надобно уметь осязать живот, все его внутренности и сопредельные ему части; исследовать состояние рук и ног, их силу и крепость, худобу и полноту, и по оным судить о силах жизненных; обратить внимание на кожу, сухость её и влажность, теплоту и холод, цвет и сыпи; видеть и исследовать все извержения, кровь, мокроты, жёлчь и проч. Из всех явлений, коих сотую только долю показал я здесь и кои ты увидишь, услышишь и осяжешь при постеле больного, из всех сих явлений, говорю я, должен ты помошию разума извлечать заключение о вешах сокровенных, коих наружные чувства не постигают; постигает же чувство внутреннее, т.е. разум, просвещенный наукою и опытностью.

 

Мы видим четыре рода болезней: одни излечимы, другие неизлечимы; одни полезны для поддержания общего здравия, другие угрожают здравию и жизни; а потому и самые показания к врачеванию их суть четверообразны, а именно:

1. Совершенное исцеление болезни излечимой.

2. Облегчение болезни неизлечимой и продолжение жизни больного.

3. Поддержание болезни безвредной, служащей истоком для вредной материи из тела.

4. Предварение угрожающей болезни или сохранение здравия в его целости.

Прежде, нежели приступить к лечению, определи болезнь; тогда ты изберёшь одну

из сих правильную дорогу, по которой больному идти должно под твоим наблюдательным присмотром.

Узнать и определить болезнь неизлечимую столь же славно для врача, как и болезнь излечимую исцелить.

Обещать исцеление в болезни неизлечимой, есть знак или незнающего, или бесчестного врача

 

Третий предмет для объяснения больному есть диэта, то-есть. избранная пища, полезное питие, чистый воздух, движение или покой с умеренностью, сон или бдение в своё время; чистота постели, жёсткость её или мягкость, сено, солома, грива, перья или пух; простыни, одеяла, подушки, их перемена и проч. Всё должно быть сообразно с внутренними лекарствами и наружными средствами. В сих вещах должно иногда поблажать больному, помня учение гиппократово, что пища и питие не так здоровые, но приятные, полезнее больному, нежели здоровые, но противные. Надобно позволить больному все его привычки, ежели они не вредны, обмовения, чищенье рта, чесание головы, холодную воду, чай, кофе и проч., ибо привычка есть вторая натура, а натуры переменить не должно

История болезни должна иметь достоинство точного повествования о случившемся происшествии, следственно должна быть справедлива. В ней те только явления надлежит описывать, кои в самой веши в известное время были; а небывалых выдумывать не должно для оправдания своего лечения, либо для утверждения какого-ни-будь умозрения или системы.

Историю болезни должно описывать рачительно, т.е. главные и важные явления ставить впереди, на коих основывается весь план лечения; но и прочих припадков не опускать, подобно живописцу, малейшие черты и тени изображающему в лице человека, ибо таковым описанием выражается натура болезни и печатлеется физиономия или вид оной.

 

Увлечение естественными науками ещё в стенах коллегиума побудило юношу Загорского отправиться в столицу и поступить там в Санкт-Петербургский генеральный сухопутный госпиталь. Здесь первыми руководителями Загорского в изучении медицины были профессора Ф.Т.Тихорский (1713-1814), Н.К.Карпинский (1745-1810), И.М.Тереховский (1740-1796) и др. 30/VI 1785 г. Загорский был произведён в подлекаря с оставлением при военном сухопутном госпитале. За прекрасно решённые трудные задачи по анатомии «Demonstratio cordis» и «Operatio cataractae et fistulo lacrimalis», предложенные на генеральном экзамене в госпитальном училище, Загорский получил звание лекаря, но на подлекаском жалованье за неимением лекарской вакансии.

В 1786 г. сухопутная и морская госпитальные школы были преобразованы в одно Санкт-Петербургское медико-хирургическое училище, где Загорский был назначен прозектором анатомии при кафедре анатомиии, физиологии и хирургии, возглавлявшейся бывшим его учителем по госпитальной школе Н.К.Карпинским. Здесь Загорский (в то время ему было 26 лет) выполнил своё первое научное анатомо-физиологическое исследование «De foramine ovali cordis in adulto». За эту оригинальную работу Медицинская коллегия присудила её автору звание штаб-лекаря. По этому поводу М.А.Тикотин в своём труде «П.А.Загорский и первая русская анатомическая школа» пишет, что «Загорский не был удовлетворён решением коллегии, которая ещё с 1764 года имела право “возводить в докторский градус”». Не прошло и недели после решения коллегии, как Загорский подал прошение уволиться от госпитальной и учебной службы для поправления здоровья. Его просьба была удовлетворена. 29/Х 1790 г. он определился в Шлиссельбургский уезд на должность городского и уездного доктора и тосюда в феврале 1793 г. переведён штаб-лекарем в Кирасирский полк, квартировавший в городе Хороме Киевской губернии.

Несмотря на занимаемую им высокую должность в полку, уважение и любовь окружающих, Загорский не оставлял мысли вернуться к научно-педагогической деятельности. А когда до него дошли вести о реформе (1785) медицинского образования, требующей учреждения при профессорах должности адьюнктов, замещаемых русскими лекарями, знания профессорами русского языка и т.д., он окончательно решил оставить службу в полку и вернуться к любимому занятию – научной и педагогической работе. «8-го января 1797 г. Загорский по усиленным хлопотам Волынского губернатора М.П.Миклашевского был назначен адьюнктом анатомии – сначала в Московском медико-хирургическом училище, а потом по просьбе Н.Карпинского, профессора анатомии С.-Петербургского Медико-хирургического училища, давно знавшего и ценившего Загорского, переведен был адьюнктом же из Москвы в Петербург ‘‘к анатомии и физиологии’’» с жалованьем по 400 руб. в год и 60 руб. квартирных.

На кафедре анатомии, физиологии и хирургии медико-хирургического учулища у Н.Карпинского «Загорский окончательно развил свою необычайную способность к наблюдению мелких и сухих подробностей и уменье связать их в одно целое и изложить интересно для слушателей».В то же время он продолжал научно-исследовательскую работу, результатом которой явились три его научных труда: «De anevrismate Spurio quod odscessum mentubatur», «De processue mastoidei teredine feliciter curato», «Discriptionem infantis monstrosi cum abnormi genitalium formatione». Эти работы, появившиеся в свет в 1799 г. в «Трудах Академии наук», принесли автору научную славу и закрепили за ним репутацию выдающегося анатома.

Начало блестящей научной деятельности П.А.Загорского совпадает с периодом роста уже функционировавших и зарождения новых научных и учебных центров, таких, как Академия наук в Петербурге (1725), Московский университет (1755), Санкт-Петербургская медико-хирургическая академия (1798), Казанский университет (1804), Харьковский университет (1805) и др. В 1799 г. на базе слияния двух петербургских медико-хирургических школ была образована Санкт-Петербургская медико-хирургическая академия. П.А.Загорский был назначен на должность экстраординарного профессора на кафедре анатомии и физиологии во вновь образованной академии, а в 1800 г., получив повышение по службе, стал ординарным профессором. В 1809 г. он удостоился звания академика той же академии и в том же году был признан доктором медицины и хирургии. Кроме того, с 1797 по 1809 г. он состоял оператором при Санкт-Петербургском главном адмиралтейском госпитале.

В 1807 г. тогда ещё небогатый русский медицинский книжный клад обогатился первой на русском языке книгой по анатомии. Вышел в свет оригинальный и классический труд в двух книгах П.А.Загорского «Сокращённая анатомия, или руководство к познанию строения человеческого тела в пользу обучающихся врачебной науке», выдержавший с 1802 по 1830 г. 5 изданий и освободивший студентов-медиков от обязательного записывания лекций своих профессоров. По этому руководству училось несколько поколений врачей. Ниже приводятся слова профессора Нечаева, сказанные им в речи, посвящённой 50-летию научной и педагогической деятельности Загорского, е его книги: «Обнародование этого сочинения, едва ли уступавшего пальму первенства лучшим в тогдашнее время руководствам к анатомии в Европе, и распространением теоретических и практических знаний по части анатомии между многочисленными своими слушателями, автор его бесспорно заслуживает название основателя анатомии в Росии». П.А.Загорский составил также анатомо-физиологический словарь. К сожалению этот труд не сохранился.

П.А.Загорский является основоположником не только самостоятельной отечественной анатомической школы. Он первый в России заложил основы экспериментальной и сравнительной физиологии. Х.С.Коштоянц в своём содержательном труде «Очерки по истории физиологии в России» пишет: «Уже с конца xvIII века и особенно к началу ХIХ века на смену иностранцам стали появляться наши, отечественные учёные, в том числе физиологи. Первым русским физиологом в Академии наук был с 1807 г. действительный член Академии и профессор Медико-хирургической академии П.А.Загорский». Касаясь развития сравнительной физиологии в Росии, автор указывает, что «в 1862 г. появляется интересная работа Ф.В.Овсянникова ‘‘о свечении личинок Иванова червяка’’, которая является одной из первых значительных работ в области сравнительной физиологии в России». А в сноске на той же странице отмечается: «Впрочем, следует указать, что ещё в 1816 г. академик П.Загорский в,,Продолжении технологического журнала”, издаваемого Академией наук, сделал сообщение на тему Сравнительно-физиологического характера,,Разрешение содержимого плавательном пузыре рыб воздуха’’».

Ознакомление с другими трудами П.А.Загорского и образом мышления учёного при толковании изучаемых им явлений природы позволяет с уверенностью сказать, что в развитии сравнительной физиологии в России первый шаг сделал он. Среди неопубликованных его работ имеется труд «Сравнительное исследование нервной системы позвоночных животных».

Почти за 50 лет педагогической и научной деятельности П.А.Загорского в Медико-хирургической академии и Императорской академии наук в Санкт-Петербурге из-под его пера вышло более 150 работ, посвящённых вопросам анатомии, физиологии, фармакологии, гигиены труда, зоологии, различным вопросам практической медицины и др. В ряде книг освещаются вопросы физиологии пищеварения, крови, нервной системы, теплообмена и др.

Перечень трудов П.А.Загорского, приведённых в конце реферата, свидетельствует о широте его научных интересов.

В отличие от многих современников, предпочитавших немецкий и французский языки, П.А.Загорский писал свои работы на русском и латинском языках.

Он был замечательным педагогом, неутомимым исследователем, настоящим труженником науки.Загорский создал анатомическую школу, плеяда учёных-анатомов и физиологов выросла в этой школе.

П.А.Загорский был избран почётным членом многих научных обществ и университетов России: Московского общества естествоиспытателей природы, Виленского медицинского общества, Санкт-Петербургского фармацевтического общества и многих других.

П.А.Загорский умер 20/III 1846 года в возрасте 82 лет.

Мухин Ефрем Осипович - врач, анатом. Из дворян. Поступив в Харьковский коллегиум, проучился там всего восемь месяцев, после чего, в 1788 г. был взят кн.Г.А.Потемкиным на войну с Турцией, где получил большую практику "не только в одном лазарете, но и на поле битвы", в том числе во время штурма Очакова. Впоследствии он работал в московском военном госпитале, в 1802-1812 гг. был главным врачом Голицынской больницы, а с 1809 г. - профессором московского отделения Медико-хирургической академии, где получил высшую ученую степень доктора медицины и хирургии и занял кафедру анатомии.

В 1813 г. по рекомендации М.Я.Мудрова был приглашен на кафедру анатомии, физиологии и судебной медицины в М.у. "как человек, с давнего времени с успехами преданный сим наукам".. М. был аттестован Советом университета как "достойнейший и искуснейший в России анатомик", и министр народного просвещения А.К.Разумовский утвердил кандидатуру М. с сохранением за ним кафедры в академии. В 1814-1815 гг. М. начал читать лекции в университете по анатомии и физиологии. В 1818 г. он покинул медико-хирургическую академию, а также ушел с должности главного врача Московского Воспитательного дома и Московского коммерческого училища, сосредоточившись лишь на работе в университете. В 1819 г. курс анатомии был передан Х.И.Лодеру, за М. же осталось руководство кафедрой и чтение курса физиологии, а с 1820-1821 гг. также курса судебной медицины и токсикологии.

В 1816-17 и 1820-1824 гг. М. избирался деканом медицинского факультета, что свидетельствовало о большом авторитете, который он завоевал у своих коллег. В 1835 г. покинул университет в звании заслуженного профессора с чином действительного статского советника.

Сочетая обширную практику с университетскими лекциями и руководством факультетом, М. стремился поставить российские медицинские учебные заведения на европейский уровень. Он оказывал помощь многим талантливым, но бедным студентам, содержал на свои средства значительное количество врачей, готовившихся к профессуре и к практике в госпиталях. Вникая во все детали учебного процесса, М. создавал базу для развития медицинской науки на факультете: составил проект реорганизации медицинского факультета, переоборудовал анатомический театр, открыл специальную медицинскую библиотеку, в которой студенты могли ознакомиться с новейшей (в том числе иностранной) литературой по медицине. Понимая необходимость учиться у европейских ученых, М. субсидировал молодых выпускников, выезжавших за границу.

Стремясь привлечь больше слушателей на медицинский факультет, М. сам читал лекции на русском и требовал этого от других; постоянно выступал против засилья профессоров-немцев на факультете, хотя "отнюдь не страдал ксенофобией", состоя членом Парижского, Геттингенского и других научных обществ, и стремясь поддерживать "дарование и прилежание каждого студента и каждого врача, без всякого различия его нации и вероисповедания". Большое внимание М. уделял переводу на русский язык и переизданию дорогих и мало доступных латинских учебников. В 1813-1815 гг. он сам написал первый учебник по анатомии на русском языке, который был переиздан в 1818 г. Кроме этого, М. был автором целого ряда трудов по медицине, занявших почетное место в истории медицинской науки в России.

М. был одним из основоположников анатомо-физиологического направления в медицине и учения о важнейшей роли головного мозга во всех процессах здорового и больного организма. Ему принадлежит первое в русской физиологии изложение основных положений рефлектороной теории и идей невризма. Он создал учение о закономерностях индивидуального восприятия внешних и внутренних возбудителей, действующих на человеческий организм, М. был пропагандистом и организатором вакцинации в России, значительны были его заслуги и в разработке самостоятельной русской анатомической терминологии и внедрение в учебный процесс практических занятий студентов на трупах. Он заложил основы отечественной травматологии, разработал оригинальные методы вправления вывихов, лечения переломов и иммобилизации конечностей.

Илья Васи́льевич Буя́льский (26 июля 1789—1866) — русский анатом и хирург, академик Императорской Академии художеств.

Содержание [убрать] · 1 Биография · 2 Научные достижения · 3 Примечания · 4 Литература · 5 Ссылки

Править]Биография

Родился в селе Воробьевка Новгород-Северского уезда Черниговской губернии (ныне Новгород-Северский район Черниговская область). Происходил из запорожских казаков. Отец его имел дворянское достоинство, владел населённым имением и служил священником в селе Воробьёвке. Начальное образование Буяльский получил в новгород-северском уездном училище.

Начал свою педагогическую и научную деятельность студентом Санкт-Петербургской Медико-хирургической академии и ко времени перехода на третий курс был помощником проректора по анатомии П. А. Загорского. По окончании академии в 1814 г. — прозектор, в 1821 г. — адъюнкт-профессор кафедры анатомии.

Одновременно работал по хирургии, с 1815 г. состоял ординатором хирургической клиники И. Ф. Буша. В 1816 году получил звание медика-хирурга. В 1823 г. защитил диссертацию на тему об аневризмах и получил степень доктора медицины и хирургии.

В 1830 г. был назначен консультантом военно-учебных заведений. С 1831 года был оператором царскосельского лицея и ординарным профессором Медико-хирургической академии, где с 1833 по 1844 г. заведовал кафедрой анатомии. В течение 33 лет (с 1831 по 1864) вёл большую хирургическую работу в Мариинской больнице (с 1847 года — консультант). Был одним из первых русских хирургов, вводивших общее обезболивание (эфир,хлороформ).

Параллельно с 1831 до смерти в 1866 году работал в академии художеств. В 1842 году получил звание академика ИХА.

Одним из тех немногих случаев, когда умение и опыт врача И. В. Буяльского оказались беспомощными, стал его прощальный визит к умирающему после дуэли поэту А. С. Пушкину. Давний друг Ильи ВасильевичаВ. И. Даль, посоветовавшись с Н. Ф. Арендтом, находившимся вместе с ним около агонизирующего Александра Сергеевича, вызвал в качестве непререкаемого авторитета Илью Васильевича. Но было уже слишком поздно…^[1] Ничто не помогло, и А. С. Пушкин скончался 29 января (11 февраля) 1837 года^[2].

Период, на который пришлись годы жизни И. В. Буяльского, описывают как «кадровое засилье немцев в российской медицине»; это наложило сильный след на всю его деятельность^[3].